***
«…Шторм. Гигантские гребни обрушаются на борты круизного лайнера, неторопливо покачивая его из стороны в сторону, как игрушечный кораблик. Вот-вот грянет ливень, забарабанит своими каплями по крыше, по трубам и по широкой палубе, где туда-сюда сломя голову носятся люди, крича друг на друга и без разбору толкаясь. Шквальный ветер уносит пляжные зонты и лежаки, а из главной трубы, сменив сизые облачка водяного пара, темными клубьями извергается смердящий гарью дым. Отовсюду слышатся крики «Пожар!!!» и «Le feu!», вселяющие в детскую душу недюжинное беспокойство. Маленькая курчавая девочка, крепко сжимая в пухлых пальчиках фамильный медальон, испуганными и непонимающими глазищами смотрит на лицо матери, которая прижимает её к своей груди. Женщина, прикрывая голову ребенка, отчаянно пробивается сквозь толпу, направляясь в сторону капитанской рубки. При этом она все ещё старается мило улыбаться своей дочери, слегка покачивая её на руках и пытаясь успокоить. Внезапно в воздухе сверкает ослепительно-белый росчерк, а за ним раздается такой грохот, словно небеса, рассеченные молнией пополам, обрушились на землю. Вместе с ними повалилась и мать, не дойдя всего пары шагов до спасительной рубки. Её тело распласталось на дощатой палубе, прижимая к ней тельце ревущей малышки и будто стараясь скрыть её от всех напастей этого мира. Над ними возвышалась высокая худощавая фигура человека, чье лицо скрывала ажурная черная маска. Он выпустил из рук трость с дорогой лепниной и, наклонившись, удовлетворенно оглядел кровоточащий затылок жертвы — рана была не смертельной, но весьма тяжелой. Мужчина легко подцепил слабо стонущую женщину за плечо и небрежно отпихнул в сторону, освобождая затихшего ребенка от тяжести, давившей сверху. По пухлым щекам девочки катились мелкие слезинки, однако она удивленно посмотрела на мужчину, который внимательным взглядом сизых глаз пронизывал её насквозь. Наконец, он опустился на одно колено и, не без труда вырвав из дрожавших рук девчонки медальон, с щелчком открыл его — внутри хранилась маленькая семейная фотография, изображавшая мать-одиночку, державшую на руках полугодовалого ребенка в кружевном платье. В её глазах читалась легкая грусть, хотя на лице сияла мягкая и добрая улыбка. За спиной матери стояло двое молодых людей, лет восемнадцати-двадцати, подтянутых и серьезных. Мужчина в маске удовлетворенно кивнул и, опустив украшение в карман, подхватил начавшую кашлять из-за подползающего дыма девочку на руки, направляясь куда-то в сторону места спуска спасательных шлюпок. Едва он скрылся с главной палубы, как в воздухе грянул мощный взрыв…»Больно.
Очень больно. Словно сотни маленьких лезвий пронзают тело, заставляя кровь внутри закипать. Лоб усеяли капельки холодного пота, а туманный взор едва-едва различает в полутьме очертания предметов, окружавших её, как высокая горная череда, которой нет ни конца, ни края… «Где… я?..» — Девушка крепко зажмурилась, а затем широко распахнула глаза, стараясь сфокусировать взгляд. Мысли в голове совершенно смешались и Пенелопа, с трудом подтянув под себя искалеченные, едва шевелящиеся ноги, громко выругалась: — Черт!!! — из глаз брызнули слезы разочарования. Разочарования в себе в первую очередь: «Я ведь все продумала, как… как?..» — девушка слабо облокотилась спиной о какой-то хлам, тщетно стараясь понять, что пошло не так, — Где?.. Где я просчиталась?! — она обреченно затрясла связанными руками — грязная бечёвка тотчас больно впилась в тонкие запястья, напоминая о том, в каком бедственном положении находилась пленница. «Черт бы побрал вас всех… Дубины тупоголовые!» — больше сил ругаться, даже мысленно, не было, поэтому Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить свой разум, — «Слезами горю не поможешь, самое время оценить, в какой развалюхе меня закрыли…» Девушка заворочалась, стараясь увеличить свой угол обзора: прямо сейчас она лежала в каком-то очень замусоренном помещении с заколоченными окнами, скорее всего, на чердаке, облокотившись на нечто, напоминающее по форме старую оконную раму, у которой было выбито стекло. На грязном дощатом полу валялись давно початые бутылки из-под дешевого алкоголя, груда тряпья и всякие железки разных форм и размеров. С прогнившего потолка свисали спутанные клочья паутины, на которых поблескивали дождевые капли — на улице бушевал штормовой ветер, кажется, начиналась гроза. «Что же ты будешь делать…» — Пенелопа заворочалась — температура понижалась, чему весьма активно способствовали щели и дыры во всех стенах, а все тело начинало неметь, обдавая кожу неприятным покалыванием. — А-а-апчхи! — Её чих отдался болезненной пульсацией в ногах, которые пострадали при попытке побега больше всего, — «Наверное, прыгать с Дифракции, скачущей во весь опор было не самым разумным решением… Кажется, я заработала как минимум по вывиху на каждую конечность…», — тяжелый вздох, — «Для начала, нужно попытаться избавиться от веревки», — девушка осторожно зашевелила ладонями, вслепую ощупывая пространство за спиной, — Ай! — правую руку полоснуло болью, а тонкие пальцы в перчатке начало неприятно саднить, но Пенелопа воспрянула духом — «Ага, значит, стеклишко тут еще осталось… Отлично», — Она медленно заворочалась, стараясь окончательно принять сидячее положения и при этом игнорировать тупую ноющую боль в лодыжках, которые вдобавок ко всему распухли в жокейских сапогах. Наконец, девушке удалось усесться на полу и, не раз оцарапав кисти о торчащее отовсюду битое стекло, расположить запястья меж двумя особенно крупными осколками — «А теперь натянуть и немного…» — дешевая бечёвка послушно соскользнула с рук, не выдержав трения об острую поверхность. Пенелопа с радостным возгласом выпрямилась, разминая затекшие лопатки, и принялась сжимать-разжимать окровавленные пальцы, которые, казалось, посинели от холода. «Так… Теперь мне нужно быстро найти что-нибудь, что может сгодиться в качестве перевязки» — она еще раз обвела взглядом свое ветхое место заточения и, выцепив зорким глазом из кучи хлама старый рыбацкий плащ, медленно потянулась к нему, пытаясь не пораниться о валявшиеся повсюду битые бутылки. Старая прорезиненная ткань легко разошлась под лезвием отбитого горлышка виски «Macallan 1876» и мягко легла на ноющий голеностоп: «Мда, пользы от этого не больше, чем от собольего полушубка в самый разгар лета…» — девушка скривила губы, размышляя о том, что именно сейчас он ей очень пригодился бы. За окном сверкнул ослепительно-золотистый росчерк молнии, за которым последовал глухой раскат грома, ненадолго перекрывший шум капель, остервенело барабанивших по крыше. «Кричи, не кричи — никто не услышит…» — подумалось мисс Мориарти. Она поежилась, тщетно кутаясь в остатки водонепроницаемой накидки, и, глубоко вздохнув, осторожно нащупала в складках подъюбника револьвер: «Вот и ты, моя последняя надежда.» — Девушка прикрыла глаза — её снова начало клонить в дрему, — «Я не успокоюсь, пока не всажу ему пулю в висок…» — с этой мыслью пленница погрузилась в тяжелый, беспокойный сон.