Механические люди профессора Востокова

Назавтра, засветло, оставив Катю дома хлопотать по хозяйству и выдав ей на то денег, сколько нашлось, Коля отправился встречать Натана Эразмовича. Клыков с самокатом был уже на месте, да и дирижабль как раз причаливал к высокой башне вокзала, гудели лебедки поднимающихся на башню кареток лифта. Вскоре они выпустили в утреннюю мерзлую мглу первых пассажиров — все еще ярких, все еще согретых ощущением праздника, сонных достаточно, чтобы пребывать в блаженстве и опьянении, не замечая, что серый город уже засасывает их в повозки, втягивает в слякоть и копоть и скоро высосет совсем, оставив лишь немаркое черное, лишь уныние и рутину. Натан Эразмович вышел к ним в полностью дурном настроении. В Париже его, как оказалось, освистали. Он негодовал всю дорогу от Парижа до Петербурга и от вокзала до дома. — Как только они посмели! — одна его рука потрясала зажатым в кулаке хронометром, другая придерживала на плече Герона, будто тот мог не удержаться и упасть. Это выдавало в профессоре крайнюю неуверенность и волнение. — Невежественная недостойная чернь! Назвать меня — меня! — ярмарочным фокусником с механическими соловьями! Назвать бредовой одну только идею замены рабочей силы автоматонами! «Что могут на полях сражения ваши забавные железные ящеры, когда кругом нужна живая человеческая смекалка, профессор Востоков?» Что ж, я покажу им, на что я способен! Они хотели бы поглядеть на мои балаганные фокусы — они поглядят! Увидим, спасет ли их их хваленая живая смекалка. Да у Герона соображения больше, чем у любого из них! Цепочка брегета гневно звенела многочисленными брелоками. Коля мог бы ему сказать, что, по меньшей мере, иностранная разведка принимает его изыскания всерьез. Но рассудил, что именно сейчас не время говорить о врагах. Во всяком случае, не настолько прямо — «а между тем, Натан Эразмович, за ваших автоматонов вас собираются убить, если вы немедленно не выдадите секрет, как вам удается делать их столь искусно. К слову, моя невеста тоже завербована, надеюсь, это вас не огорчит»... Нет, с этим стоило немного повременить. — Им придется узнать, что наука — это не то, чем они занимаются. Наука изменяет мироустройство! И если они не желают этого принять сами, я изменю их мироустройство своей рукой. Они хотят мира в болоте невежества? Это болото очень скоро забурлит. Я уже отдал распоряжения, послезавтра отправляется специальный подготовленный эшелон в Москву. Это станет поворотным днем. Последним приготовлением к наступлению нового века. Мы с вами повезем пламя прогресса и бессмертия — ни много ни мало. Вы, конечно же, поедете со мной. Вы будете нужны мне. Коля вздрогнул. Он не мог уехать прямо сейчас. К тому же эта неожиданная поездка в Москву пугающе сходилась с тем, о чем говорил Бондарев. Ведь одно дело — соображения Натана Эразмовича о том, что прогресс обеспечивается исключительно военным делом, и совсем другое — если такие соображения и правда начинают обретать плоть и кровь. Романтическим мечтам и горечи порой лучше оставаться мечтами и темой для потрясания кулаками за чашечкой кофе из габета. — Что же Фаина? — спросил он. — Неужели останется одна? — Не в первый раз,–— пожал плечами Натан Эразмович. — С нею будет Клыков. И она способна за себя постоять. Соскучится — отправится погостить к Летовым. Вспомнив Бондарева, Коля засомневался, что хрупкая Фаина сможет с ним справиться. Клыков — и то вряд ли. А ведь в отсутствие Натана Эразмовича Бондарев может повторить то, что случилось шесть лет назад. От одной мысли об этом Коля похолодел. — Смотрю, вы совершенно освоились с ролью наседки, — фыркнул Натан Эразмович, заметив его замешательство. — Полно, с нею ничего не случится. Даже на случай пожара, грабежа или наводнения у них с Клыковым есть четкие инструкции, следуя которым, невозможно пострадать. Мы не раз проводили домашние учения и проверяли четкость действий в самых разных теоретических ситуациях. Вам и самому не справиться так хорошо, как может справиться Фаинушка. Подвал полностью изолируется — его не зальет водой, даже если утонет весь Петербург до самых высоких шпилей. Туда не добраться огню. А ворье Клыков отвадил уже давно. Натан Эразмович просто не знал, что за ворье угрожает его дому. А если среди них, не приведи, господи, будет Мика? Если эти люди убедят его пойти на разбой? Мику Натан Эразмович выгораживать не станет. Для него Сильчевский был одним из тех друзей, о которых Коле стоило забыть и более не вспоминать, как об ошибках бесшабашной юности. Было, прошло, сгинет — еще лучше. Сообщишь о Бондареве и его планах — предашь старинного друга. Бондарев потащит за собой всех, как и обещал. Не выдашь — в опасности окажется Фаина. — Катя ко мне приехала, — потупился он. — Не могу я ее оставить. У нее-то здесь вообще никого. — Господи, этот ваш водевиль, — закатил глаза Натан Эразмович. — Совсем терпения нет? Что ж, я обещал вам помощь — я слово сдержу. Будет вам венчание, но сейчас у меня времени на это нет. Так что я выдам вам жетон пропуска на поезд и для нее. Возьмите вашу барышню с собой. Москву посмотрит. Там все и устроим. Только чур, чтоб не досаждала. Дело нас ждет сложное, государственной важности. Не побоюсь этого слова — исторической значимости дело. И я желал бы закончить его как можно скорее и успешнее. Так что дела сердечные придется решать наспех, без банкетов, телег с колокольцами и, желательно, молча. И не с обидевшим вас попом. Устраивает? Коля ошарашенно кивнул и уставился в окно самоката. Он уже лихорадочно пытался сообразить, как на такую авантюру уговорить Катю, и как бы заставить Мику вернуться домой и не мешаться. И как бы намекнуть Клыкову, чтобы держал ухо востро. — Но на ревизию результатов вашей работы, что вы вели здесь без меня, у меня времени хватит, — продолжил Натан Эразмович. — Извольте предоставить записи, и, если составляли, подробные отчеты. Отчеты по испытаниям, с выводами и замечаниями Коля составлял на хмельную голову всю оставшуюся ночь, задремав всего на час-полтора. Извел немало бумаги и масла для лампы. И теперь, конечно, прихватил пухлую стопку исписанных листков в истрепанной папке на бечевках с собой — вдруг с него спросят. И ведь спросили. Преподавательской хватки Натан Эразмович не терял ни при каких обстоятельствах. Так что он выхватил своими длинными паучьими пальцами и блокнот, и папку из Колиных рук и, вооружившись грифельным карандашом, погрузился в изучение записей за эту неделю. Удивительно, но ему-то тряска совершенно не мешала. Он делал пометки ровным ясным почерком, как будто находился в тиши и спокойствии кабинета, за надежным дубовым столом, укрытым сукном и укрепленным чугунными вставками — такой не сдвинешь и не потрясешь, даже если совсем рядом взорвать паровой котел локомотива. Коля украдкой наблюдал за этим и завидовал твердой руке Натана Эразмовича. В этой точности и твердости было что-то от его любимых механизмов. И это пугало и восхищало одновременно. А затем Клыков остановил самокат у дома, и все сорвалось с места. Подъезжали закрытые экипажи, на них грузили жестяные бочонки и сундуки из подвала Натана Эразмовича, инструменты, чертежи, отлитые по специальному заказу колбы и латунные и стеклянные трубки, обернутые соломой и пергаментом. Все это увозилось в депо, куда-то на специальный охраняемый склад. К вечеру подвал почти опустел, а Коля совершенно выдохся. Натан Эразмович отпустил его домой уже затемно, выдав железнодорожные жетоны и наказав быть на вокзале ровно к девяти, следить и помогать при загрузке эшелона. Ошеломленный такой спешкой и суетой, Коля мог только кивать и заедать свое изумление бисквитами, которые Клыков приносил от Фаины прямо в подвал. Дома его опять хватило лишь на то, чтобы сообщить Кате о срочной поездке в Москву. — Натан Эразмович все устроит там. Ты можешь завтра же телеграфировать об этом батюшке, — сказал он, вручая ей проездной жетон. — Пусть и моему передаст. И пусть не серчает, что так спешно и не по-людски. Уже то, что все свершится — хорошо. А в поездке ты и Натана Эразмовича узнаешь. Увидишь, какой он необыкновенный человек и сколько у нас общего. И поймешь, что Бондарев — клеветник и разбойник. Катя растерянно кивнула, спрятала жетон в свой расшитый кошелек и принялась спешно выставлять на стол поздний ужин. Стерляди в шампанском в этот раз не было, зато ароматная вареная картошка с цыпленком под сливками вполне удалась, и уминая ее, Коля с блаженством мечтал, что вот она, начинается правильная семейная жизнь. Может, они даже габет как-нибудь заведут. И стеклянный ящик с игуаной. Или хотя бы кошку, чтоб ловила мышей, мурлыкала на коленях, просила молочка и играла с Героном, если притащить ее с собой в гости. А когда кошка состарится, Натан Эразмович потребует заменить ей ослабевшие лапы латунными на шестернях и поршнях. А после и вся кошка станет блестеть клепкой и начищенным металлом. А вместо мурлыканья будет поскрипывать. Коля поежился. Он не мог с точностью сказать, пугала его такая кошка или как раз такую ему желалось... — Ты как всегда не здесь, — заметила Катя, целуя его в лоб. — Есть хоть один шанс удержать тебя подальше от этого человека? — Ни единого, — честно ответил Коля. — Ты его полюбишь, вот увидишь. Непременно. — Там видно будет, — махнула рукой она. И Коля совершенно успокоился. И с утра испив чаю с — о, блаженство домашнего уюта! — гренками и яйцом в мешочек, он с легким сердцем отправился на вокзал. Эшелон уже подготавливали рядом с депо. Весь багаж регистрировался, проверялся и загружался заранее — за всем этим следил Натан Эразмович лично, и, видимо, именно это требовало дополнительного дня подготовки. Все чемоданы и оборудование досматривались и загружались в отдельные багажные вагоны с железными шторками. В закрытом виде такой вагон превращался в сейф на колесах — не проникнешь ни сверху, ни снизу, ни сбоку. Натан Эразмович заявил, что даже попадание снаряда такому вагону не страшно. А изнутри все крепилось так надежно, что даже сход с рельс не должен был повредить ни вещам, ни оборудованию. Часть этого самого оборудования была извлечена из подвала Натана Эразмовича, часть привезли уже ночью с Сестрорецкой фабрики, где изготовлялись детали для всех механизмов Востокова. — Начинаем здесь, — сказал Натан Эразмович. — Расширяемся, а там к концу года и пара-тройка фабрик на Урале заработает. Все следует устроить быстро. Обеспечить станки, обучить мастеров. И таких специалистов, как вы, Кибальчич. Прямо по прибытии я полностью введу вас в курс дела. Вы должны будете производить нечто особенное там, где не смогу присутствовать я. Чтобы ничто не тормозилось. Чтобы к следующему году мы уже смогли показать всему миру, что есть российская научная и военная мысль. А после не станет уже ни России, ни границ, ни прочих империй. Будет мир. Единый. Наш! Так что ни дня покоя более, Кибальчич. Но зато какой прекрасный труд ждет нас! Коля старался не принимать пока это все близко к сердцу. Все следовало обдумать. Натан Эразмович мог оказаться прав в своих самых безумных высказываниях. Главное — чтоб предприятию не попытался помешать Бондарев. И, если смотреть на защиту поезда, шансов у того было не много. Пассажирский вагон в этом составе был запланирован всего один и выглядел более привычно. Разве что для Коли «привычно» означало поездку в общем вагоне с его суетой, шумом и беспорядком. Отдельные, обитые мягким сафьяном купе с канделябрами и вставками из резного красного дерева поверх диванчиков, с картинами на стенах и многочисленными бархатными шторами, подушечками, умывальником и даже клозетом — это как раз для Коли было непривычно и радостно. Почти как дирижабль. Таким должен быть вагон для каждого. В таком-то вагоне не полезешь первым делом за вареными яйцами, пирогом и картами, не станешь с хрустом жевать сырую луковицу, лузгать семечки, разбрасывая шелуху или вырезать на скамье изображение срамных частей тела. В таком вагоне любой сразу же выпрямится и пожелает научиться читать хотя бы газеты, разбираться в скачках, политике и играть в шахматы, а не в карты. Шахматные столики в вагоне, к слову, тоже имелись. Кроме них с Натаном Эразмовичем здесь должны были ехать еще несколько инженеров из Сестрорецка. Бородатые широкоплечие мужи, каждый из которых мог бы позировать художнику для написания Гефеста за работой в олимпийской кузнице. Правда, своих Венер и малолетних Амуров Гефестам взять с собой не дозволили, билетов на них не выдали. После обустройства они должны были по желанию перевезти семьи, котов, болонок и канареек на новое место своими силами. Для Кати Заньковой Натан Эразмович делал исключение, и за это Коля был ему вдвойне благодарен. Инженеры из Сестрорецка Натана Эразмовича звали исключительно «ваше высокородие», хотя в Академии все знали, что к чинам Востоков почти равнодушен. Чин статского советника был для него не более чем инструментом для облегчения работы — Наподобие скальпеля. Человеческого преклонения он не требовал. Скальпелем удобно резать, однако глупо просить ассистента этот скальпель лобызать. Но и господам инженерам на их обращение не возражал. Желают господа играть в эти игры — ну, что ж. А вот на Колю инженеры смотрели свысока. Ни чином, ни статью он для них пока не вышел. Так что и знакомства с ними никакого не получилось. Оставалась надежда, что стоит поезду тронуться — и все тотчас оставят снобизм и заведут задушевные дорожные разговоры. Пусть даже о судьбах Родины и мира в угоду Натану Эразмовичу. Если только Натан Эразмович не будет мрачно молчать всю дорогу, распугивая всех по местам. Нет, разумеется, не будет. Он будет ворчать, негодовать, произносить гневные речи, но только не молчать. Даже теперь ему не молчалось и не стоялось на месте. А вместе с ним в суету, крики и беготню было вовлечено и все депо. Сто раз проверить колесные пары. Десять раз начистить все заклепки. Смазать все механизмы. Вымыть окна еще тщательнее. Кибальчич, не стойте столбом, проверьте крепления в багажном вагоне на третьей капсуле. И на ящиках с полусобранными моделями. Запечатываем! И снова железная створка на грузовом вагоне намертво защелкивалась хитрым прочным замком, плотно запирая внутри бесценные сокровища Когда Коля, изрядно уставший, вернулся домой, Кати там не оказалось. На столе он обнаружил лишь записку — всего несколько слов: "Не едь с ним, я все рассказала Мике". Поверить в то, что Катя от него сбежала по своей воле почти накануне свадьбы, он не мог. Из-за какой-то ерунды, которую ей наговорил Бондарев? Нет, она могла презирать Востокова, но оставить из-за этого чувства надежду быть вместе?.. После того, как они так долго унижались ради этого перед людьми, действительно заслужившими презрение? Нет. Он проклинал себя за то, что так и не узнал, где же остановился Мика. Главное — чтоб они оба не наделали каких-нибудь глупостей. Изо всех сил он решил надеяться, что утром Катя все же придет на вокзал попрощаться, а уж оттуда он ее больше не отпустит никуда. Но на вокзал Катя не пришла. Коля напрасно прождал ее, прохаживаясь взад и вперед перед вагоном, вглядываясь в ряды охраны, окружавшие вокзал — ни Мики Сильчевского, ни Кати он так и не заметил. С билетом Катю должны были пропустить к вокзалу, но вдруг она его потеряла? Вдруг в сердцах выбросила? Вдруг кошелек украли у зазевавшейся девушки ушлые мальчишки. — Отпр-равляемся! — басом прогудел машинист. Паровоз оглушительно засвистел, созывая замешкавшихся пассажиров, и утонул в шипящем облаке. Обходчик, в последний раз проверив молоточком колеса, отскочил, замахав руками — все, мол, в порядке. И Натан Эразмович почти силой втащил Колю в вагон. — Я должен остаться, — бормотал Коля. — Натан Эразмович, с нею может случиться что-то скверное... — Чепуха! — отрезал Натан Эразмович, проталкивая Колю к обитому алым диванчику, на котором уже устроился Герон. — Барышня просто перепугалась. С ними это случается, если их ошеломить замужеством без банкета. Вы ее отыщете после поездки. Возможно, уже в Малороссии, но отыщете. Сейчас у нас на это нет времени. Все к лучшему — ничто не будет отвлекать вас от работы. Я хочу включить ваши наработки в состав следующих моделей, так что вам нужно начать правку расчетов уже сейчас. В вагоне было тепло: чугунную печь рядом со входом растопили заранее, и специальный человек рядом с ней уже подготавливал самовар и баранки с пряниками — все было уложено в красивые вазочки из расписного китайского фарфора. Коля с досадой разделся, повесив пальто в шкаф, устроенный тут же. Сбежать он уже не мог. Оставалось надеяться, что Катя одумается и дождется его возвращения. Поезд тронулся, пыхтя и извергая пламя и дым. Господа инженеры припали к окнам. Побежали мимо дома, ограды. Суеверно крестились встречные люди, провожая взглядами огнедышащего железного зверя. Многие все еще никак не могли привыкнуть к таким чудесам и верили, что от встречи с паровозом может случиться горячка. Они тревожились, не понимая до конца, что боятся на деле не горячки, не того, что их зашибет упавшей замертво птицей с неба, задохнувшейся в дыму. Их пугало само гремящее будущее, проносившееся, кажется, мимо них. Будущее, в котором им и их привычному укладу никак не находилось места. Коля в окно не смотрел. Натан Эразмович вернул ему отчеты с правками и развернул на резном дубовом столике чертежи. А как уж тут сосредотачиваться на расчетах, когда сердце неспокойно? Но Коля очень старался. Поэтому даже не сразу встрепенулся, когда один из инженеров в соседнем купе — то ли Иван Андреевич, то ли Федор Прокопьич, а может, и Василий Лукич — крикнул что-то о брошенной у путей лошади. — Хм, и правда, — заметил Натан Эразмович, кладя руку на стоявший рядом саквояж. — В сбруе. Под седлом. Должно быть, кто-то из объездного отряда отлучился до ветру. Безобразие. Коля даже взгляда не поднял. Эка невидаль — лошади и нерадивые жандармы. А несколькими мгновениями позже вагон тряхнуло мощным взрывом, все заскрежетало и ударило пламенем и щепками в разные стороны, завертело и потащило по мерзлой земле. Этот ужасный скрежет и треск, и рев объявшего вагон пламени, заглушили даже отчаянные крики еще живых, но обреченных сгореть в этом аду людей. Коли в этом аду не было. Его не перемололо щепками и металлом. Какая-то сила вышибла окно за мгновение до катастрофы и швырнула его наружу так, что опомнился он только по другую сторону встречной колеи. Рядом неожиданно ловко приземлился Натан Эразмович со своим саквояжем и с Героном, вцепившимся хозяину в плечо. Если Коля довольно чувствительно ушибся при падении, то Востоков, едва коснувшись земли рукой и одним коленом, тотчас же вскочил на ноги. — Вставайте, Кибальчич! — крикнул он. — Шевелитесь же! Оглушенный и совершенно ошеломленный Коля уже суетливо заскреб руками по насыпи, взбираясь наверх. Натан Эразмович подал ему руку. Ухватившись за нее, словно за протянутую длань ангела-спасителя, Коля рывком оказался наверху. Онемев и оцепенев от ужаса, он уставился на сошедший с рельсов поезд. Наверное, нужно было броситься к горящему вагону, попытаться спасти хоть кого-нибудь. Как-то проникнуть под горящие обломки. Коля осмотрелся. Они были уже совсем рядом с домиком стрелочника. Даже странно, что к ним до сих пор никто не бежал на помощь. Дрезина для осмотра путей, покинутая, стояла здесь же. — Там люди, — беспомощно проговорил Коля. — Натан Эразмович... — С ними все будет в порядке, — с досадой отмахнулся наставник. — Не берите в голову. Где-то надрывно заржала лошадь. Просвистела пуля, ударив в хвост Герона, мгновенно прикрывшего грудь хозяина. Натан Эразмович живо пригнулся к рельсам, увлекая вниз и Колю. — К дрезине, — скомандовал он. — У вас есть оружие? Коля растерянно моргнул. Еще ни разу в жизни ему не приходила в голову мысль обзавестись оружием. К чему? Пригнувшись, он побежал к дрезине, только-только начиная понимать, что вообще происходит. На пути выскочил человек. Видом на бандита не походил — в шинели, при фуражке, он мог скорее сойти за какого-нибудь чиновника, и Коля уже решил, что это и есть подмога, сейчас этот человек толкнет его назад, укажет помогать вытаскивать людей из горящего вагона... Но тот вскинул винтовку. И Коля рванулся вперед, прямо на него. Пока тот не перезарядил оружие, пока не навел снова. Он успел. Вцепился во врага как раз тогда, когда тот уже, попятившись, вскинул винтовку снова. Прогремел выстрел, штык винтовки, которым стрелявший неумело и торопливо ткнул, словно дворник, отгоняющий метлой пса, распорол Коле бочину сюртука, и тут же противники покатились по шпалам, пинаясь и хватая друг друга за руки. Коле без оставшегося в вагоне пальто, в одном легком сюртуке, драться было сподручнее. Тем более, что уж это-то он умел с юных лет. Так что он метко направлял кулаки в нос и в челюсть противника, сам при этом стараясь уклониться он его отчаянных, но неуклюжих ударов. И вдруг — хлопок! — и противник Коли замер, удивленно-испуганно выпучив глаза. Коля отбросил его прочь, вниз по насыпи, к сошедшим с рельс вагонам. Лицо забрызгало чем-то горячим, липким. Не слякотью. — На дрезину, — скомандовал Натан Эразмович, опуская пистолет. — Развели здесь возню. И впредь, будьте добры, готовьтесь к путешествию основательнее. Коля все еще не ощущал ни холода, ни боли — разве что в боку, где полоснуло штыком, тупо ныло. Коля об этом не думал. Все потом, когда они выберутся. Он все еще полностью вверялся Натану Эразмовичу. Если тот говорил, что все будет хорошо, значит, вопреки здравому смыслу, следует сейчас в это верить. Вскочить на дрезину и, ухватившись за рукоятку рядом с Натаном Эразмовичем, дергать вперед и назад, разгоняя тележку. Раздались еще выстрелы. Из-за вагонов к ним бежали люди, трое. Один уже вскакивал на лошадь, понимая, что несостоявшиеся жертвы вот-вот улизнут. Лошадь норовила встать на дыбы и вырваться, и это давало дрезине незначительную фору. Уйти от конного преследования на простой дрезине почти немыслимо. Разве что, отъехав подальше, соскочить в какую-нибудь рощу, а если повезет, то добраться и до жилья, просить о помощи там. — Что бы ни случилось, — дыхание и голос Натана Эразмовича оставались на удивление ровными, — мы должны сохранить наш багаж. До бронированных вагонов им не добраться. И вывезти их они не смогут. А даже если и взорвут все к чертям — все восстановимо. А то, что при нас, — он указал на саквояж, поставленный под ноги, — не должно ни повредиться, ни попасть в чужие руки. — Да кто они-то? — задыхаясь, спросил Коля. Хотя он-то начинал уже догадываться. — Понятия не имею, — поджал губы Натан Эразмович. — Наши враги, задерживающие нас и мешающие мне работать. Этого недостаточно? Натан Эразмович был прав. Сейчас не имело значения, кто и почему напал на поезд. Нужно было просто крутить рукоять дрезины и молиться, чтобы путь наконец пошел с горки. Мимо просвистела пуля. Еще одна выбила щепки из скамьи между Колей и Востоковым. Коля обернулся. Преследователей было уже четверо, и все — верхом. Зато всадниками они были так себе. Чтобы перезарядить ружья и прицелиться, им приходилось притормаживать лошадей. Это давало слабую, но надежду. Еще стрелков могло подвести изделие Бердана. На это Коля тоже уповал. Очень уж опасно близко легла вторая пуля. И ко всему в лицо хлестал еще ветер, бил ледяными иглами и моросью. Пальцы без перчаток быстро деревенели, норовя соскользнуть с рукояти, теряя всякую гибкость и силу. Третья пуля ударила в рукоять прямо рядом с рукой. Благо срикошетила, не задев людей, но Коля едва не свалился со скамейки, пытаясь уклониться от уже миновавшей угрозы. Натан Эразмович сохранял завидное хладнокровие. — Герон, — скомандовал он, когда преследователи опасно приблизились. — Атака. Герон перебрался на место поудобнее и вцепился в скамейку всеми лапами. Коле, бросившему на него взгляд, даже показалось, что острые коготки впились в доски, как гвозди. Гребень механической игуаны пришел в движение, раскрываясь вдоль спины, выталкивая наружу что-то, что напоминало два револьверных барабана, в каждом — по четыре крупных заряда. Еще несколько снарядов торчало в креплениях, раскрывшихся по бокам игуаны наподобие крыльев. Герон вытянул шею и распахнул пасть. А затем прогремел первый выстрел. Из пасти игуаны полыхнуло, и одна из лошадей забилась в грязи, придавив всадника. Напрасно французы насмехались над Героном, подумалось Коле, ой, напрасно. Следующий выстрел только взбил грязь и щебень на насыпи. Натан Эразмович с досадой мотнул головой. — Калибровка прицела! — крикнул он. — Атака! Герон чуть приподнялся на лапах, зажужжав шестернями, а затем полыхнул новым залпом. — Славно, — похвалил Натан Эразмович, довольно улыбнувшись. — Продолжай. Коля невольно обернулся и увидел, что лошади в этот раз не пострадали, но одна из них несла запутавшееся в стременах тело человека без головы. Часть лица несчастного все еще болталась на своем месте, то развеваясь флагом, то жутко подпрыгивая, словно пропитанная красным мочалка. Колю замутило и он отвернулся, сосредоточившись на рукояти. Ему страшно было посмотреть на Натана Эразмовича и увидеть его улыбку. Страшно было обернуться и увидеть то, что осталось от человека, пусть и дурного. Выстрелы Герона заставили преследователей в страхе приотстать. Расстояние, на котором видела свою цель механическая игуана, было невелико, так что теперь Герон замолк. А вот ружья — нет. Оставшиеся двое всадников быстро сообразили, что странный автоматон то ли сломался, то ли исчерпал заряды, то ли еще что. Не приближаясь — на всякий случай, — они открыли стрельбу. — Их только двое, — сказал Натан Эразмович. — Останавливаемся, Кибальчич. Хватаете саквояж и скатываетесь вон в те кусты. Мы с Герошей разделаемся с проблемой, а после все вместе попробуем добраться до помощи. Коля замотал головой. Чего он не мог себе позволить, так это скатиться сейчас в кусты. Как же он не догадался забрать хотя бы винтовку у того человека, с которым дрался? Каким же безвольным неженкой показывает он себя перед наставником! Следующая пуля ударила ровно в то место, где он сидел. Но маленькая свинцовая смерть вновь ошиблась — Коля уже кувырком летел с обочины в кусты вместе с драгоценным саквояжем. Натан Эразмович крайне не любил промедлений. Сжавшись в комок и пытаясь прийти в себя после падения, Коля слышал топот копыт, выстрелы, крики людей. Спустя несколько мгновений он попытался выпутаться из кустарника, нащупать в грязи саквояж, вскарабкаться наверх. Возможно, он на какое-то время потерял сознание, потому что когда выбрался к рельсам, то увидел вдалеке быстрым бодрым шагом шедшего к нему Натана Эразмовича. — Что вы там копаетесь, Кибальчич? — крикнул наставник и махнул рукой. — Быстрее, не то замерзнете. Коля подумал, что об этом поздно беспокоиться. Он уже порядком вымок и продрог, а к ноющему боку добавилась боль в расшибленной при падении голове. Как же хорошо, что Катенька не поехала с ними. Успел бы Востоков спасти и ее? Пошатываясь, Коля заковылял быстрее. Там, впереди, его ждала перевернутая дрезина. На ее колесе, гордо задрав голову, сидел Герон. Его пасть была окровавлена, блестящий начищенный бок испортила вмятина от пули. Противников и их лошадей нигде не было видно. Колю бы не удивило, если б Натан Эразмович из всей этой передряги выбрался, так и не испачкавшись. Но нет — его одежда тоже вымокла и была вымарана в грязи и крови не меньше колиной. А вот держался он так, будто его мундир был в безупречном состоянии, хоть сейчас ко двору. Глядя на него, Коля тоже попытался расправить плечи. — Можно пойти пешком, здесь в миле от нас дачи, — сказал Натан Эразмович. — А можно вернуть дрезину на рельсы и еще немного поработать руками. Осилите? Коля, стуча зубами, кивнул и ухватился за перевернутую тележку. Дрезины считаются легкими. Их почти без труда должна снимать с рельс и возвращать на место пара путевых рабочих. А, поднатужившись, да проявив сноровку, справится и один. Коле же эта тележка сейчас казалась неподъемным вагоном. Затащить ее на рельсы, даже с помощью Натана Эразмовича, было почти подвигом. Зато, пыхтя и охая, роняя край дрезины и поднимая снова, он не раз вспомнил Мику Сильчевского и гимнастические гири. И, действительно, согрелся. — Как же это я опять не захватил с собой трико? — вздохнул он, улыбаясь, когда непослушные колеса тележки наконец звякнули о рельсы. — Что? — обеспокоенно переспросил Натан Эразмович. Должно быть, решил, что Коля повредился рассудком. Коля только заулыбался шире. Он готов был сейчас же сесть и выписать себе этот полосатый костюм и всегда брать с собою как талисман. Гири найдутся по пути. Но пришлось, конечно, не писать, а снова и снова упражняться. Натан Эразмович как мог обработал наскоро его ранения, извлекши из саквояжа и спирт, и бинты, но вплотную зашить и закрепить пообещал уже дома. Домой они добрались не так скоро, как рассчитывал Натан Эразмович. Пока дачный сторож хлопотал, связываясь с жандармами, пока те прибыли несколькими бригадами — две отправились вперед, к месту крушения поезда, одна осталась сопровождать Востокова и Колю в город. В телеге, на мокром сене под спешно натянутым пологом. За это время Натан Эразмович Колю все-таки подлатал, не выдержав ожидания. — В приличных условиях не осталось бы и шрама, — недовольно поджал он губы, восстанавливая перевязку. — Но, может, однажды и исправим. Коля не возражал против шрамов. Он бы не возражал и против укола морфия, но вот этого Натан Эразмович с собой не возил. И даже не по забывчивости. "Это лишнее, терпите и не дергайтесь", — сухо заявил он на вопрос Коли. И Коля от души порадовался, что из него хотя бы не пришлось извлекать пулю.