Левая рука Шквала

На ставшем уже привычным за эту неделю допросе у главврача Воздушное Лезвие начал было вести себя расслабленно и говорить свободно, но сегодня снова уселся, сложив руки на груди и уткнувшись хмурым взглядом куда-то в угол. — Здаров, — буркнул он на привычное приветствие, не поднимая взгляд. Альберту уже доложили о вчерашнем происшествии и только поэтому он не удивился такому внезапному откату, и решил не ходить вокруг да около, а заняться главной проблемой на сегодня. — Что ты можешь рассказать о той драке? Берсерк опустил голову, с удивлением отметив, что обвинять его в избиении малыша главврач не спешит. — Я мог бы сказать, что уже привык к таким шуткам, но вчера… Что-то пошло совсем не так. В первый миг я ни капли не сомневался, что он посягнул на мою жизнь, даже несмотря на то, что не ощутил от него жажды крови, и сделал то, что было необходимо. Я был уверен на все сто, что прикончу его, но… Во второй миг до меня дошло, что этот рыжий ежонок весит подозрительно мало для своего роста, да и пахнет… Этот запах очень редкий. И ни один ёж не захочет иметь его на своей шерсти, если только не решит смыть им с себя ещё более вонючую гадость. Только потому, что я вспомнил, что сын моего господина шляется где-то здесь, я не раскатал его до хруста костей. Я бы точно его убил… если бы не твои таблетки. С ними действительно легче думать, даже в бою, вот уж чего не ожидал. Я никогда не успевал проанализировать две такие разные мысли за одно действие. — Как я и говорил, — улыбнулся Альберт, — все беды от нервов. Если с тобой такие чудеса творят даже пара жалких витаминок, то что с тобой способен сделать литий? Воздух опасливо покосился на него. — Ты же сказал, что мне он не нужен! — Не нужен, но мне любопытно. Понадобится — сам попросишь, я тебя ни к чему принуждать не буду, как и обещал. А после вашего разговора с Клаустрофобией проблемы были? — Нет, всё как всегда. — А тот мальчишка… — Не твоё дело. Альберт задумался. — Что берсерк похитил ребёнка… — Никого он не похищал, — раздражённо фыркнул Воздушное Лезвие, — ты лучше спроси, откуда он взялся? Чисто ради любопытства поинтересуйся у охраны, когда и как он появился в городе? Телекинетик удивлённо хмыкнул. — И что? — То, что о его существовании вы узнали только вчера! Хотя он уже дня четыре по крышам шастает и ворует по мелочи. Я его один раз и так чуть не зашиб, невовремя он мне под руку сунулся, ой, как невовремя! Но он быстро сориентировался и ускользнул, пока никто ничего не заметил. Потому и цел. Альберт нахмурился. — Пришёл со Шквалом и не захотел возвращаться? — Именно. Но ты у охраны поинтересуйся, вот смеху-то будет! Целый город в упор не замечал рыжего беспризорника целых три дня! Белый ёж опустил уши. — С рыжими ежами всегда много проблем, главное, не встревают никуда и закон не нарушают — и на том спасибо. Так что перекраситься — это он хорошо придумал. Поэтому всем и пофиг, где он шастает и чем занят. Но меня всё равно волнует, как он у вас обустроился. Воздух лениво отмахнулся. — Три дня потерпит, не сахарный. Телекинетик насторожился. — Что потерпит? Берсерк косо посмотрел на него. — Я же сказал, не твоё дело. — Я могу ведь сам к вам прийти и всё увидеть своими глазами! — Если пустят. — Он хоть не на полу спит? Черно-зеленый ёж раздражённо рыкнул. — Для нас спать на крыше или на земле — норма жизни. А ему разрешили спать ПОД крышей. Стены есть, туалет и кухня есть, свой угол есть, и постель тоже. Чего тебе ещё надо? — Понял, — виновато улыбнулся белый ёж, — я рад, что с ним всё в порядке. — А вот это, — берсерк поднял указательный палец, — тем более не твоё дело. Забудь. Альберт нахмурился. — Забыть что именно? — Как именно он будет жить. Это решает его отец и ты не вправе вмешиваться, как бы тебе этого ни хотелось. Малыш всецело принадлежит отцу, пока находится здесь. Будь ты даже его дедом — твоего мнения никто бы не спросил. Альберт задумался. — Но в Пси-союзе… — А плевал он на Пси-союз. Никто не вправе вмешаться в то, что происходит внутри семьи. И если так случится, что малыша придётся убить — отец сделает это своими руками, потому что только он знает, как подарить ему покой. Никто другой не способен подарить ребёнку такую лёгкую и безболезненную смерть, как родной отец. Телекинетик нервно сглотнул. — И часто так происходит? Воздух задумался, прочесывая всю свою память на предмет подобных новостей. — Вообще-то — нет. Такое случается с каждым родом, но не каждое поколение. Я не слежу за этим, но время от времени слышу, как отец похоронил сына сам, не дожидаясь катастрофы. Потому что если берсерк видит, что его сын не способен ни прижиться среди своих, ни выживать в одиночку — он не захочет выпускать из семьи такого урода, который скончается меньше, чем через месяц, и потом ещё искать его труп по всему региону. Альберт повёл ушами. — Не приживаются среди вас? Как ты? — Почти, — Воздушное Лезвие покачал головой, — я способен выжить в одиночку. Потому и держусь. — А те… — Психопатов и у нас не жалуют, — Воздух откинулся на спинку кресла и уставился в потолок, — недостаточно умён, чтобы соблюдать иерархию хотя бы для виду — не жилец. Ну а если смог приспособиться — тогда никаких проблем. Мы привыкли выживать на пороге смерти, потому нам нет никакой разницы, что о нас себе думает какой-то там мобианец или даже весь Пси-союз. Значение имеет только тот, кто сильнее. И нет никакой разницы, в чём заключается эта сила, если её нельзя украсть. А психопаты, которые достаточно умны, чтобы выжить, сильнее многих. Некоторые даже сильнее большинства. Я даже знаком с несколькими из высших чинов, которые не делают никакой разницы между роднёй и незнакомцами несмотря на то, что их сердце открыто роду. Никто не заканчивает занятия со мной быстрее, чем их дети. Альберт задумался, рассматривая помрачневшее, но всё ещё более расслабленное, чем в начале разговора, лицо черно-зеленого ежа. — Родители запрещают им приходить? — Нет, — горько усмехнулся тот, — они не запрещают, им плевать. Мне просто нечему их учить. Они готовы сражаться, даже когда спят, и этому их учу не я. Это — очень ценный навык не только потому, что он крайне полезен, но и потому, что его не так уж и просто получить. На самом деле обучение боевым навыкам не занимает много времени и я был бы рад расставаться с учениками уже через месяц-другой, но мой долг перед кланом — обучить их выживанию в любых ситуациях. Поэтому «выпускным экзаменом» я делаю ночёвку в лесу. И только тот, кто способен не попасться на мои розыгрыши ни разу за целую ночь, завершает обучение досрочно. Остальные учатся годами. Альберт вздрогнул, вспомнив мимолётное ощущение чужого тепла на своей шерсти этим утром. И только приняв душ, он смог выяснить, что сделал шутник на этот раз. На шее оказалась выбрита тонкая полоска шерсти, так близко к шипам на затылке, что никто не смог бы увидеть её при всём желании. И никаких следов вторжения в квартиру Альберт до сих пор так ни разу и не нашёл. — Быть готовым драться даже во сне? — Именно. Без этого умения берсеркам выживать крайне трудно. Мало кому удаётся дожить до совершеннолетия. А я — один из немногих, кто способен этому обучить без риска для жизни. — И как ты это делаешь? — Выжидаю, пока не уснёт, и донимаю до тех пор, пока не начнёт просыпаться в полной боевой готовности даже от звука чужого дыхания. Аудиалам и кинестетикам даже его достаточно, чтобы различать мобианцев, им это даётся намного легче. Визуалов приходится муштровать не один месяц. А на стражей уходят годы. Альберт помрачнел. — А если ребенок непробиваемо туп и не способен этому научиться? — Я забираю его на неделю в поход. Обычно недели мне хватает, чтобы даже из самого непробиваемого стража сделать солдата, готового ко всему. Но я всегда закладываю погрешность в плюс-минус пару дней чисто на всякий случай. Белый ёж опустил голову. — А если не помогает даже это? Что ты делаешь тогда? — Обращаюсь к Богу за советом, и следую Его мудрости. — А какими советы бывают чаще всего? — Найти то, что этот парнишка ценит превыше всего. И поставить это под угрозу. Обычно это на некоторое время напрочь лишает сна, и мне приходится отложить обучение. Со стражами это всегда тяжело, им всегда приходится объяснять всё самым тщательным образом, чтобы до них хоть что-то дошло. И доходит меньше, чем хотелось бы. Медленнее, чем могло бы. Но зато — раз и навсегда. Поэтому они так высоко ценят обучение у меня — завершивший его никогда не проснётся мёртвым, даже если уснул пьяным на пирушке среди берсерков. Альберт покачал головой. — К вам относятся с таким недоверием даже собратья из вашего же клана? Черно-зеленый ёж кивнул. — И правильно делают. Пьяный берсерк себе не хозяин. И при этом абсолютно не имеет значения, что именно его пьянит. Вошедший в раж от азарта столь же непредсказуем и беспощаден, как и опьянённый любовью. Равно как и пресыщенный вниманием нашего Бога. Лишиться рассудка и следовать за инстинктами слишком легко и приятно, и справиться с таким искушением самостоятельно удаётся немногим. А отрезвляет только понимание того, что вот-вот переступишь порог смерти. Для большинства из нас это — единственный способ прийти в себя. Но если для берсерка есть что-то ценнее жизни — хоть что-то святое — то доводить до самого края не приходится. Только при условии, что знаешь, что это. Но и тут велик риск распалить ярость и пасть от его руки, потому что это — слишком деликатная тема. Вы должны быть в действительно хороших отношениях, чтобы он оставил тебя в живых после этого. Да, общаться с нами действительно тяжело и мы даже не претендуем на дружбу. Единственное, что нам нужно — предсказуемость. А как раз именно этого я и не могу предложить. И поэтому не в силах прижиться даже среди родни. В Чёрном Кастете полегче благодаря другим расам и милосердию Вождя, но я жив только потому, что ученики-стражи ценят меня и поддерживают по возможности. В остальном — я неудачник, каких поискать. Там, в ваших газетах, меня ведь уже детоубийцей кличут? Телекинетик снисходительно улыбнулся. — У нас не принято писать в газетах о тех, кто проходит лечение в данный момент. К тому же, я слышал, Палладия вчера весь вечер охотилась за прохожими, которые видели вашу драку. Тебе не о чем беспокоиться. Воздушное Лезвие вздрогнул и закрыл лицо руками. — Мне никогда с ней не расплатиться. Альберт усмехнулся. — Глупости! Она не возьмёт с тебя за это ни цента. — Это не значит, что я ей не должен. — Значит. — Моё сердце останется сковано, пока я не верну ей долг. — Судя по тому, что ты должен Клаустрофобии жизнь, у тебя его вообще нет. Черно-зеленый ёж сжался в комок. — Есть, просто… Кровоточит, пока я её не верну. Но если бы я задолжал третью — ты оказался бы прав. Сердце берсерка способно выдержать только два пронзающих его кинжала. Третий разрывает его на куски. И только познавший святость берсерк способен пережить четвёртый. С таким грузом выживает лишь тот, кто способен дотянуться до того, что для него свято. И гибнет, едва упустив это из виду. Потерю права на жизнь в пятый раз не способен пережить никто. Хотя есть у нас в клане и совершенно неубиваемый в этом смысле прецедент, но существует он лишь по воле нашего Бога. И лишь по Его милости продолжает жить. Телекинетик насторожился. — Это и правда способно убить? Просто тот факт, что ты кому-то задолжал? Воздух опустил голову. — Сердце действительно разрывается. Буквально. — А тот, который… неубиваемый? У него ведь не разорвалось? Берсерк пожал плечами. — Не знаю, мы не настолько близко знакомы. Но он выжил только по воле нашего Бога, в этом сомнений никаких. Альберт удивлённо уставился в пол. — Ты так уверен, что сердце разрывается на куски… Ты это видел? — Своими глазами — нет, но те, кто имеют дело с трупами, не так уж и редко жалуются, что от сердца остались одни ошмётки — как много выгоды упущено только потому, что несчастный не смог распорядиться своей жизнью! Альберт изумлённо заглянул ему в глаза. — Выгоды?.. В Черном Кастете торгуют органами? Воздух виновато улыбнулся. — Вообще-то нет, просто у меня неоправданно широкий круг общения. Сердце — довольно ценный алхимический ингредиент. А свежее здоровое сердце — ещё и кандидат на пересадку. Так что при обработке трупа всегда первым делом выясняют состояние органов, и только после этого определяют, как и в каком порядке его разделывать. Иначе есть риск просрочить время и потерять уйму денег. Телекинетик схватился за голову. — Если не для Черного Кастета, то для кого?! Воздушное Лезвие виновато опустил уши. — Опять я что-то лишнее ляпнул, да? Забудь. Альберт нервно хохотнул. — Ты так подробно описываешь, будто сам в этом участвовал… Такое попробуй, забудь! — А… Меня этому отец учил, я что-то совсем забыл, что телекинетики такие неженки, что даже слышать про такое не могут. Прости. Я думал, раз Покой посчитал тебя достойным, то для тебя трупы — не проблема. Белый ёж покачал головой. — Одно дело — сами трупы, а вскрытие — дело совсем другое. А ты ещё и разделкой это называешь! Вам что, настолько плевать на мёртвых? Воздух пожал плечами. — Почему сразу плевать? Если кто-то отдал свою жизнь — это же настоящее чудо! Наш Бог с радостью принимает каждую жизнь. Абсолютно не имеет значения, чью. Разница только в том, как она к Нему попадает. А тело остаётся нам — ни Богу, ни умершему оно больше не нужно. И только нам, живым, решать, что с ним делать. А тут уж каждый сам за себя, если речь не идёт о семье. И чаще всего мы его делим между всеми присутствующими, конечно, если на это есть время и если за это время не объявится родич. Альберт в ужасе заглянул ему в глаза. — Ты ведь пошутил сейчас, да? Воздушное Лезвие отрицательно помотал головой. — Ничуть. Ты думал, слухи насчёт каннибализма — сказки для непослушных детей? Это — суровая реальность, где плоть павшего напарника может оказаться единственным источником пищи за неделю. И воротить нос от весьма посредственного на вкус мяса значит умереть с голоду. Не могу сказать, что это — норма жизни, но такое случается. И это не выбор между «питаться падалью» и «потерпеть денёк-другой». Это — выбор между «выжить» и «стать вторым трупом». Который остальные члены банды ни за что не оставят гнить. Телекинетик опустил голову. — Вот, значит, как… — Но если вдруг случится выбирать между двумя трупами, то предпочтительнее будет тот, кто состоит в наименьшем родстве. В идеале — другого вида. Такое мы за каннибализм не считаем. Тем более что мясо любого мобианца гораздо вкуснее, чем мясо берсерка. Альберт нахмурился. — То есть, вы ещё и ради мяса убиваете… — Разумеется, — Воздух развёл руками, — мясо слишком ценно для нас, чтобы мы могли пренебрегать возможностью заполучить его. Оно утоляет Мортидо аж четырежды — при добыче, при разделке, приготовлении и поедании. Только представь, какое счастье — убить врага, разделать его, нажарить шашлыков и тут же съесть! После такого Мортидо не беспокоит месяцами. Телекинетик задумался. — Не припоминаю, чтобы я слышал что-то подобное о Чёрном Кастете. — Разумеется! — снисходительно улыбнулся Воздух, — Такие слухи навредили бы клану. Никто не смеет говорить о подобном. А если смеет — то внезапно оказывается на шампуре над костром. Тебе ведь не надо объяснять, что ты не вправе использовать любую информацию во вред Черному Кастету? Альберт тряхнул головой. — Это запрещено законом, не так ли? — Наказание варьируется от публичного выговора до смертной казни в зависимости от тяжести преступления. Ты тоже должен это помнить. Как и все остальные законы. У тебя осталось не так уж и много времени, чтобы их выучить. Хотя не думаю, что таким, как ты, на это нужно много времени. Но в любом случае должен сделать это прежде, чем сюда явится Жёлтый Алмаз. Телекинетик поднял уши. — А когда он сюда явится? Берсерк пожал плечами. — Я не знаю. Никто не знает. Но Он будет неукоснительно следовать графику, который выберет для вас. Опозориться перед Ним под вниманием нашего Бога — ошибка, которую я никогда не посмел бы допустить. И тебе не советую. Альберт задумался. — Его поддержка настолько ценна? Черно-зеленый ёж покачал головой. — На самом деле — не настолько, нет ничего ценнее поддержки Тёмной Королевы. Но он… — берсерк поёжился, — Способен убить просто одним своим присутствием. Если с Лидером ещё можно договориться, то Крид… Малейшая искра недовольства — и ты труп. У него настолько большая и сильная аура, что ему даже не нужно приближаться к раздражителю. Покой ведь вам уже показал свои возможности, не так ли? Альберт поёжился, вспомнив тот ледяной ужас на площади накануне вступления в клан. — Конечно, Его аура всё-таки поменьше, чем вся площадь, но Покою нужно время, чтобы сколдовать что-нибудь конкретное. И этим временем можно воспользоваться, конечно, с Его позволения. Крид же убивает мгновенно. Нет ни малейшего шанса ни выторговать снисхождение, ни сбежать, ни защититься. Даже Лидеру нужно знать мобианца, чтобы владеть им, а Криду не обязательно даже видеть его. Я слышал, как кто-то сдуру пытался отвлечь его от работы. Несчастный превратился в кучку пепла меньше, чем за миг. Благодаря Черному Кастету я получил Его поддержку и без личной встречи, но если бы передо мной стоял выбор умереть или попросить Его снисхождения — я предпочёл бы смерть. Вдруг дверь в кабинет открылась и синяя ежиха в форме уборщицы закатила тележку с ведром и средствами для уборки. — Ой, — удивилась она, — а что вы тут делаете так поздно? Альберт изумлённо уставился на часы и схватился за голову. — Как… Так быстро?.. Прости, я совсем забыл про время, на этом придётся закончить, — кивнул он берсерку на прощание и принялся убирать по ящикам оставшиеся на столе документы, — до завтра. — Не пойдёшь меня провожать? — ухмыльнулся Воздушное лезвие. — У меня ещё остались дела. Не в этот раз. — А можно я тогда в окно выйду? Альберт бросил на него строгий взгляд. — И с чего вдруг я должен согласиться? — Так быстрее. — Третий этаж! — рыкнул на него белый ёж, — Это небезопасно. — Мелочь, — отмахнулся черно-зеленый, — мне седьмой по зубам, а тут — всего лишь третий… Тем более — первый с крыши. Вообще никакого риска. Альберт покачал головой. — Не советую злить охрану. Иди через дверь и хватит меня отвлекать. Воздух пожал плечами, попрощался и пошёл домой. Альберт лишь спустя пять минут закончил раскладывать документы по местам, запер ящики и попрощался с уборщицей. И только на улице вспомнил, что хотел задать ещё несколько вопросов о рыжем беспризорнике, и пошёл по привычному маршруту, но не остановился на перекрёстке, как делал всегда, когда прощался с новым пациентом, а вошёл в подъезд и поднялся на последний этаж. И уже хотел постучать в единственную на лестничной клетке дверь, как вдруг услышал голоса и замер в изумлении, услышав своё имя. — И кого ты с собой привёл? — Альберт, мой новый хозяин. Он беспокоится за твоего сына и хотел своими глазами посмотреть, как мы его приняли. Кто-то раздражённо фыркнул. — Ему жить надоело? — Вообще-то нет, просто… Это действительно его беспокоит. Господин, как мне искупить вину? — Прогони его. — Прошу прощения, это не в моих силах. Кто-то опять фыркнул, дверь отперлась и Клаустрофобия вышел в коридор, прожигая телекинетика ненавидящим взглядом. — Чё надо? Альберт хотел разглядеть за дверью хоть что-то, но ему не дали и секунды — она сразу же захлопнулась. — Поговорить насчёт рыжего ежонка, которого… — Дела моего сына тебя не касаются. Телекинетик горько вздохнул. — Зная ваши порядки, у меня есть все основания переживать за его безопасность. Я даже не уверен, жив ли он! Клаустрофобия нахмурился. — А тебе какое дело? Белый ёж опустил уши. — Можно мне хотя бы поговорить с ним? — Зачем? Альберт горько вздохнул, понимая, что этот ёж не из тех, с кем легко договориться. — Чтобы я не рассказал журналистам, что вы похитили ребёнка и удерживаете его в рабстве. Клаустрофобия презрительно фыркнул, молча вернулся в квартиру и спустя минуту вынес ежонка, держа за шипы на голове. — Пап, я же ничего не нарушил, куда ты меня несёшь? — заныл было тот, но, увидев белого ежа, прикусил язык. Черно-зеленый ёж закрыл дверь, распахнул окно и, так и не сказав ни слова, вышвырнул на улицу. Альберт нервно сглотнул. — Поймаешь — говори, сколько хочешь. Телекинетик бросился вниз по лестнице, понимая, что упустил время и в полёте его поймать уже не успеет, но снаружи так ежонка и не нашёл. Лишь спустя минуту, отдышавшись, расслышал возню наверху и заметил только рыжие ноги, втянувшиеся обратно в то же окно. Раздражённо рявкнул и побежал обратно к квартире берсерков. — Ты же запретил мне выходить, что случилось? — расслышал он детский голос, поднимаясь по лестнице. — Этот врач благодаря твоей выходке заинтересовался твоим здоровьем. Я предоставил ему возможность убедиться, что твоё здоровье позволяет тебе забраться по стене на четвёртый этаж меньше, чем за минуту. — Неужели нельзя было меня предупредить?! — Тише. Я не мог позволить ему раскусить мой план и вмешаться. — Он нас уже слышит? — Альберту действительно трудно было расслышать полушепот, но он смог достроить фразу в уме. — Конечно. Иди, можешь отдохнуть. Как ни торопился Альберт, мальчишку в коридоре он не застал. — Эй, — раздражённо фыркнул белый ёж, — мне не до твоих игр. Какого черта ты вообще творишь?! Клаустрофобия вздохнул и опустил взгляд. — Ты услышал достаточно. Он в порядке. Просто уйди, если не хочешь драки. — Я не хочу драки, но без ответа на этот вопрос не уйду: раз уж ты — его отец, то почему вот так легко выкинул собственного сына в окно? Берсерк пристально уставился ему в глаза и Альберт узнал этот взгляд — замечал его у пациентов за считанные секунды до того, как они совершали самоубийство. Или убийство — если крепления оказывались менее прочными, чем ожидалось. В своей статье он назвал это «взглядом победителя» — потому что это случалось именно тогда, когда берсерк получал в свои руки желаемое. — Потому что я знаю, что и в прыжке с десятого этажа он получит лишь пару ушибов, а с пятнадцатого — небольшой перелом и головокружение. Я знаю не только уровень прочности его костей, но и сколько секунд ему нужно, чтобы правильно сгруппироваться и выбрать приемлемое направление для переката. Он физически не способен разбиться при падении с такой высоты, даже если бы упал спящим. Это для тебя — нонсенс, а для него это — лёгкая разминка. Альберт скрипнул зубами, так и не сумев разгадать, что же именно получил в своё распоряжение этот ёж. — Откуда ты можешь всё это знать?! — Он — часть меня. Я знаю, что он сейчас ушёл есть несмотря на то, что не могу это ни увидеть, ни услышать. Тебе не понять, даже не пытайся. Просто смирись. Телекинетик опустил голову. — Поэтому вы относитесь как к вещам ко всем, кто не состоит с вами в родстве? Клаустрофобия хмуро кивнул. — Именно. Ни слова больше. Проваливай. Белый ёж со вздохом проводил взглядом черно-зеленого и побрел домой, размышляя об их диалоге и ежонке с амбициями подростка и внешностью восьмилетнего малыша.