Двадцать правил счастливой жизни

      Хосок не произнёс ни слова ровно с тех пор, как кинул короткое: «Вбивай адрес», кивнув на сенсорную панель. И Чжиын сделала это, быстро перебирая пальцами по буквам, извлекая из памяти знакомые улицу и дом, а затем сжалась на переднем сидении автомобиля и упорно засверлила взглядом всё то, что мелькало за окном.       В машине не говорило даже радио, и тишину, повисшую в салоне, вполне можно было потрогать руками. Это не было тем приятным ощущением, что появлялось между людьми, прекрасно друг друга понимающих и уютно ощущающих себя в присутствии другого. Эта тишина была иной — тяжёлой, вибрирующей, волнующей, натянутой, как струна, готовой разорваться от любого неосторожного движения. И девушка едва могла её терпеть, сходя с ума, ведь свербело даже в горле. А ещё — завидовала, потому что Хосок, кажется, чувствовал себя вполне комфортно.       Чжиын выдохнула с большим облегчением, когда увидела знакомую местность и узнала пару многоэтажных домов, мысленно согласившись с навигатором, оповестившем о повороте направо через десять метров. Она не позвонила Хери после того, как освободилась, и не предупредила о том, что скоро приедет, ведь тишина угнетала настолько, что она едва не кричала от безысходности, одновременно с этим опасаясь взять в руки телефон и её нарушить. А потому не смогла сдержать расслабленной улыбки, когда увидела свет в знакомом окне.       — Спасибо, — почти смело бросила Чжиын, когда машина остановилась у нужного подъезда, и обернулась назад, чтобы забрать с заднего сидения сумку и документы, на работу с которыми предстояло потратить все выходные.       А потом, стоило потянуться обратно, замерла. Ведь лицо оказалось в опасной близости от лица Чон Хосока.       Он смотрел серьёзно, без грамма насмешки или улыбки, и девушка даже ощутила его дыхание на своих губах, понимая, что и мужчина почувствовал её тоже. И поэтому, сглотнув, быстро отвернулась, открыла дверь и, оказавшись на улице, с большим удовольствием вдохнула ночной воздух в попытках вернуть пошатнувшееся душевное равновесие.       Чон Хосок её точно погубит. Размажет, растопчет, уничтожит, поломает и выбросит, не оставив и шанса на восстановление. И Чжиын ненавидела себя за то, что понимание этого приносило с собой не злость, не раздражение, а одну только боль напополам с разочарованием. Потому что директор Чон оказался чертовски прав, предположив собственную едва ли не одномоментную победу.       Чжиын уже, на самом деле, была повержена, форт давно захвачен, и оставалось дрожать в самом его центре, скрывшись за тяжёлыми дверями и надеясь разве что на чудесное спасение.       Она захлопнула дверь автомобиля ровно в тот момент, когда Хосок вышел из него, и застыла, прижав к себе стопку бумаг, будто щит. Ведь он был страшно необходим, потому что все, что девушка делала, видя, как директор Чон обходил машину стороной, неминуемо приближаясь к ней, — это провожала его взглядом. И, выдохнув, едва только он остановился напротив, поняла, что всё это время не дышала. Снова.       Однако не сделала ровным счётом ничего, когда Хосок протянул руку, обхватил за шею и потянул на себя. Чтобы мгновение спустя сделать то, о чём, на самом деле, думалось много дольше, чем один вечер.       Губы у директора Чона были ни капли не мягкими и не тёплыми. Наоборот — сухими и обветренными. А Чжиын подумала, что почти наверняка чокнулась, раз подобное нравилось.       Зато резко перестала нравиться стопка бумаг, прижатая к груди, стоило только Хосоку сильнее сжать её губы и языком коснуться нижней из них.       Девушка едва подалась навстречу, приоткрывая губы и отвечая на поцелуй, хотя и прекрасно осознавала, что обязательно будет корить себя за это. Но директор Чон так целовал и так вёл по щеке большим пальцем, что думать не хотелось ни о чём вовсе.       Думать — нет, а вот чувствовать — очень.       Хосок легко подцепил губы зубами, и Чжиын не могла не сделать этого в ответ, чтобы затем услышать едва сдерживаемое шипение и улыбнуться, празднуя маленькую победу. Правда, недолгую, потому что мужчина придвинулся ближе, поцеловал сильнее и глубже, разворачивая её, спиной вжимая в машину, вырывая из груди глухой стон и ловя его улыбающимися губами. А Чжиын вправду уже почти готова была забыть обо всём и разжать руки, наплевав на то, что бумаги рассыпаются под ногами, и ночной ветер унесёт их куда-нибудь далеко. Ведь коснуться директора Чона хотелось просто нестерпимо.       В животе бушевал не иначе как пожар, в груди — настоящий ураган, а под ногами словно бы началось землетрясение. И Чжиын была даже рада ощущению машины за своей спиной.       Веки приподнялись с трудом, как только Хосок разорвал поцелуй, а девушка тут же встретилась взглядом с его — потяжелевшим, где на самом дне плескалось что-то, названию чему ещё не было, но что в её глазах наверняка было тоже. А потом резко отвернулась, едва мужчина наклонился вновь, и сглотнула, ощутив на щеке его губы. Хосок хмыкнул, и Чжиын почувствовала, как он улыбнулся, а ещё изо всех сил постаралась уговорить своё собственное сердце успокоиться и успокоить тело.       — Не знаю, что у тебя за дела сегодня, — протянул директор Чон и, лишь на секунду вновь коснувшись её щеки, отстранился, — но, уверен, думать ты теперь будешь только об этом.       Чжиын очень понадеялась на то, что быстро вспомнит, как это — жить без ощущения тела, вжимающего в автомобиль, и крупной ладони на шее. А особенно — без ощущения твёрдых губ на своих собственных. В голове не было ни одной мысли о том, что следовало бы сказать сейчас, и нужны ли вообще были слова, поэтому она лишь наблюдала, прижимая к себе охапку бумаг, за тем, как улыбался и щурился Хосок, обходя машину, и как затем остановился, едва открыв дверь со стороны водительского сидения.       — Иди в дом, — кинул он.       — Уезжайте, — севшим голосом попросила она в ответ, а директор Чон кивнул на входные двери и выжидающе приподнял брови.       Чжиын раздражённо выдохнула и поджала губы, поправляя на плече сумку, а потом всё же двинулась в нужном направлении, не видя, но чувствуя, что Хосок провожал спину взглядом.       Хери казалась несколько удивлённой её внезапным появлением, но улыбалась и весело смеялась, носясь по дому в одной только футболке и рассказывая о том, как провела вечер, пытаясь выбрать подходящий наряд. Чжиын честно слушала всё то, что она говорила, но смысл сказанного доходил с трудом — будто бы через какой-то вакуум.       — Ты выглядишь странно, — заявила подруга, едва только она с облегчением выдохнула, когда выглянула из окна и не заметила во дворе знакомой машины.       — Устала просто кошмарно.       — Если хочешь, никуда не пойдём, — предложила Хери. — Останемся дома и устроим пижамную вечеринку.       — Будем заплетать друг другу косички? — фыркнула ты.       — И обсуждать, какие мужики козлы, — весело добавила девушка. — Что скажешь?       Чжиын неосознанно поджала губы, проведя по ним языком, и даже будто бы ощутила на них вкус других — чужих, так самозабвенно прижимающихся к её несколькими минутами ранее.       — Исключено, — покачала она головой, расстегивая пиджак. — Мы сейчас же едем куда-нибудь.       Однако жутко пожалела о собственных словах, инициативе и желании уже спустя три с половиной часа.       Потому что лучше не становилось ни на йоту, а вот хуже — весьма. Алкоголь в крови не веселил, а заставлял думать, громкая музыка не вела за собой танцевать, а вызывала желание прикрыть уши ладонями, разговорчивый бармен не отвлекал, а страшно лишь раздражал. И даже такое нужное внимание со стороны мужчин казалось откровенно навязчивым и противным.       Чжиын покосилась в сторону веселящейся Хери почти с завистью. А ещё — с сочувствием. Ведь рядом с ней был совсем невысокий, не особо симпатичный парень, не выделяющийся совершенно ничем, да ещё и одетый абсолютно безвкусно. Вовсе не её тип. Однако подруга скалила зубы в улыбке и смеялась над — была уверена девушка — несмешными шутками, поддерживая неинтересный ей разговор.       Просто она сама, пусть и врала окружающим, старалась никогда не лгать себе. А Хери была другой — поражающей своей правдорубостью всех вокруг, но сама не готовая взглянуть правде в лицо.       — Совсем ведь не твой типаж, — улыбнулась Чжиын, пытаясь перекричать музыку, когда подруга опустилась на соседний барный стул.       — У меня нет определённого типажа.       — Он сказал, что вернётся в воскресенье.       — Меня это не касается, — фыркнула Хери. — Пусть хоть навсегда остаётся в своём Лос-Анджелесе. Жить станет куда проще.       Чжиын рассмеялась, скользя пальцами по кромке очередной рюмки, а в груди ощутила одну только сплошную тяжесть.       — Так я и поняла...       — Сколько ты уже выпила?       — Сбилась со счёта, — задорно пожала она плечами. — Не переживай, я всё ещё в порядке.       — Проблема в том, что в порядке ты можешь быть очень долго, — скривилась Хери, отодвигая от неё выпивку. — А потом раз — и уже не в порядке.       Чжиын бесконечно любила и ценила Хери, считая её своей лучшей и единственной подругой на протяжении всей жизни. И в горле раз за разом вставал ком от одной только мысли, что с каждым днём секретов от подруги становилось всё больше и больше. И проблем в жизни — тоже. И мыслей в голове — в том числе. А виной всему — Чон Хосок, губы которого были настолько же жёсткие, насколько, наверное, и сердце.       — Прости меня, — протянула девушка, укладывая голову на плечо подруги. — Я у тебя такая никчёмная.       Хери вздохнула так тяжело, что враз стало ещё хуже.       — Вот об этом я и говорила, — припечатала она, пытаясь заставить её подняться. — Давай, поехали домой.       — Но я не хочу домой.       — А я и не спрашиваю, — фыркнула подруга, а Чжиын резко подняла голову и во все глаза уставилась на неё. — Ну что? Что в очередной раз пришло в твою пьяную голову?       — Тебя Хосок покусал? — нахмурилась она. — Что за деспотичные замашки?       Хери пару секунд смотрела на неё в ответ, удивлённо подняв брови, а потом прыснула.       — Что это ещё за «Хосок»? — подозрительно протянула она и, ненадолго обернувшись, жестом руки дала знать скучному пареньку, что они обязательно созвонятся. — Кажется, ты многое хочешь мне рассказать.       — Конечно, — с готовностью кивнула Чжиын. — Директор Чон — настоящий говнюк!       — И снова он стал директором, — рассмеялась Хери и прикрыла её губы раньше, чем она успела сказать что-то ещё. — Лучше поговорим утром, на трезвую голову, иначе страшно будешь жалеть.       Чжиын почувствовала, как в глазах стали собираться слёзы. Ведь в очередной раз убедилась, что такой подруги она совершенно не заслуживала. И только кивнула головой, шмыгнув носом.       Однако поговорить с Хери так и не удалось. Ни утром, ни днём, ни вечером. А Чжиын искренне возненавидела того, кто звонил в непростое утро субботы, встреченное похмельем и болью в голове. И себя — за то, что не додумалась ночью поставить телефон на беззвучный режим.       Она не была точно уверена, но, кажется, не меньше двадцати секунд ушло на то, чтобы нащупать смартфон на тумбе возле кровати, и ещё пять — чтобы принять вызов, полуприкрытыми глазами пытаясь найти нужную зелёную кнопку и попасть по ней пальцем.       — Слушаю, — произнесла Чжиын и сама же испугалась своего хрипящего голоса.       Но никто не ответил, и девушка едва ли не счастливо улыбнулась, рассчитывая, что кто-то просто ошибся номером, как услышала вдруг:       — Ты мне нужна, — не менее хрипяще-сипящим голосом.       Чжиын была уверена, что солнце сегодня взошло на западе, а на горе свистнул рак, ведь с удивлением узнала в обладателе этого кошмарного тембра Чон Хосока.       И сердце снова начало сходить с ума.