Заточение II

6.1. Совсем другие стены.

      В тишине всегда таится особенное очарование. В тюрьме Луна очень часто слышит тишину. Гораздо чаще, чем слышала её на воле. Здесь она другая. И всегда разная. Обычная тишина бесформенная, пустая, совершенно бессмысленная. Стукни чем-то, заговори и тишина в миг разлетится, забудется, никто и не вспомнит, что было тихо. В камере во время сна тишина наполняется печалью до краёв. Все засыпают, становится тихо, но можно услышать немые крики с соседних камер. Все остаются наедине с подушкой, каждой одиноко, каждая скучает по семье, по дому, каждая устала так жить. Луна не слышит этот крик, но очень чувствует. Сама Луна уже почти не скучает по тому, что осталось вне этих стен. Обнимая спящую Рейвен и целуя её в тёплое плечо, она понимает, что самое важное и ценное для неё сейчас рядом с ней. Луна, наверное, единственная, кто не хочет покидать тюрьму.       Есть ещё одна другая тишина — в библиотеке. Только здесь она умиротворённая — не грустная и не радостная. Тишина, которая не кричит, не плачет и не режет. Тишина, которую не посмеешь прервать. Такая же тишина бывает в церкви. Только в библиотеке множество Богов, каждый со своей Библией, и не один из них не станет судить тебя. — Если честно, я мало прочла книг за жизнь, — призналась Хоуп. — Тебе я сказала, что люблю читать. Но на самом деле, я хочу начать больше читать. Теперь у меня для этого столько времени. — Тогда начни вот с этой, — ответила Луна, совсем не осуждая девушку за маленький обман, и протянула ей том Достоевского. — «Преступление и наказание», — прочла Хоуп. — Актуальненько.       Луна хмыкнула от смеха. — Ты уверенна, что мне стоит начать с русской литературы? — уточнила Хоуп. — Уверенна. Моя любовь к чтению началась с Достоевского. — Но ты явно умнее меня, — с улыбкой ответила девушка. — Тебе понравится, — уверила её Луна.       Хоуп с интересом осмотрела книгу. Луна прошлась вдоль книжных полок, рассматривая корочки книг одну за другой. Это были такие ветхие издания. Свеженапечатанных книг здесь было не найти. Но именно старые книги сохранили в себе столько души. Они мысленно возвращали в прошлое, в первую библиотеку, которую посетила Луна. От того рассматривать, трогать их и даже вдыхать их запах было приятно. — Ты, наверное, кучу времени здесь проводишь? — спросила Хоуп, вырвав девушку из размышлений. — Почти всё свободное время. Здесь, кроме как подрочить или почитать больше развлекух-то нету.       Хоуп коротко рассмеялась. Луна взяла в руки Оскара Уайльда и начала рассматривать его. Это были его записи из тюрьмы. Она давно хотела их почитать, вот и представился случай. Как же только комично читать его «записи из тюрьмы» в тюрьме. — А чем ты занималась на свободе? — Создавала архитектурные эскизы. — Ух ты! Серьёзно? — восхитилась Хоуп. — Это очень интересно. А я вот недалеко от тебя ушла. Я занималась разработкой компьютерной графики для видеоигр. — Впечатляет. А сама геймерша? — Жуткая. Особенно, когда была в школе. Вообще из компа не вылезала. Но потом хобби переросло в работу. — С таким хобби в тюрьме непросто. Позадротить здесь не дают. — Меня это мало заботит, — со сдержанной печалью ответила Хоуп и отвела взгляд. — Моя жизнь вверх дном перевернулась. Игры — меньшая из потерь. — Что случилось с твоей сестрой? — спросила Луна, положив книгу назад на полку. — Она выпала из окна, — ответила девушка осевшим голосом. — Мы поругались с ней. Я сильно кричала. В злости сыпала угрозами. Не знаю, как так получилось — она сидела на подоконнике, вроде бы далеко от края. Я уже долгое время стояла на учёте у психолога. Неконтролируемые вспышки гнева преследовали меня с пятнадцати лет, я и часто дралась в школе, в общем жалоб хватало. Только вот мне уже лучше становилось. Меня всё реже и реже ослеплял гнев.       Голос Хоуп всё больше дрожал. Ей тяжело было рассказывать об этом, но она всё равно была открытой перед Луной, и та внимательно слушала её. — Я не толкала её, но это уже хрен кому докажешь. Мы не очень были близки с ней, но она была моя сестра, хоть и сводная, но сестра. И я бы не убила человека. Ни в состоянии аффекта, ни даже под наркотой.       Почему-то Луна не сомневалась в том, что она говорит правду. Девушка выглядела абсолютно искренней. — Неужели они смогли повесить на тебя вину? Где доказательства? — с возмущением на правосудие высказалась Луна. — Не было доказательств, оправдывающих меня. Даже родители мне не верили. Считали, что я психически больна. Отчим меня вообще клял и ненавидел, а мама не особо-то пыталась защитить. Я никому была не нужна.       Сердце Луны от этих слов сжалось от боли. Эта стойкая девушка говорила об этом так легко. Луна видела по её глазам, как ей было больно, но ни один мускул на её лице не дрогнул. Она сказала это холодно, как данность, и лишь во взгляде скопила всю свою боль, сдержала её, оставила внутри. — Ты просто потрясающе сильная. Сложно поверить, что это случилось с тобой совсем недавно. Но я верю. — Это было восемь месяцев назад. А мне вообще кажется, будто это было в прошлой жизни. — Но ты ведь здесь недавно, — подметила Луна. — В этой тюрьме я месяц. Меня недавно перевели сюда из Берлина. — Что ты делала в Берлине? — Я там жила. Мама переехала со мной в Германию, когда мне было восемь. Мы жили там по виду на жительство. Шли долгие судебные разбирательства, но когда меня обвинили, то отправили «на Родину». Они не захотели содержать преступницу, которая не является гражданкой их страны. — Значит, ты здесь совсем одна? У тебя здесь никого нет? — Никого. Я чужая в этой стране и во всём мире.       Луна застыла от шока, от осознания, что пришлось пережить этой девушке. Вообще сложно представить, что в одночасье столько может свалиться на одного человека. Хоуп осталась без семьи и друзей, в чужой стране, совсем одна, с клеймом убийцы. Луна бы просто с ума сошла на её месте, или точно суициднулась. Но Хоуп стоит перед ней живая и в здравом уме, не плачет, не жалуется и поражает своей стойкостью. — Как ты вообще выдержала всё это? — удивлялась Луна. — Я не знаю… выдержали ли. — Неужели все твои близкие и друзья поверили в то, что ты убийца? — Только двое моих друзей не поверили. Но и те сейчас находятся за тысячи километров от меня. — Тогда прибавь в эту копилку ещё меня. Даже если меня мало, то я хотя бы в двух шагах от тебя.       Хоуп посмотрела Луне прямо в глазах с удивлением и благодарностью. Она даже не сразу обрела дар речи. — Тебя немало. Совсем немало. Спасибо! Спасибо большое!       Девушка была вне себя от радости, почти что прослезилась. Как мало нужно ей для счастья. Просто поддержка. Элементарное человеческое сочувствие. Луна была рада, что она смогла хоть чем-то помочь ей. Она была рада, что не прошла мимо, как просила её Рейвен, как сделала бы каждая в этой тюрьме. Луна и сама думала о том, чтобы оставить Хоуп без внимания, когда та подошла поговорить. Луна хотела отвернуться от неё и уйти, но теперь она рада, что она этого не сделала. Это место делает её такой же безразличной, как и все здесь. Но Хоуп сегодня напомнила ей, какая она настоящая.

***

— Вот чёрт возьми, если бы я когда-нибудь знала, что мне пригодятся исторические знания, я бы вызубрила эту ёбанную историю от корки до корки! — возмущалась Эмори, сидя за обеденным столом вместе с подругами с тонким журналом в руках. — Ты бы вызубрила историю, только в том случае, если бы знала, что сядешь в тюрьму и будешь решать кроссворды? — ухмылялась рядом сидящая Эхо. — Ну а зачем ещё? Мне этот последний царь Трои триста лет не тарахтел! — Он уже намного дольше, чем три ста лет, как вообще не тарахтит, — сказала Луна. — Вот лучше, чем умничать, ты бы мне сказала, как его звали! Здесь пять букв — давай! — А ты не можешь на другие вопросы пока отвечать? — спросила Рейвен, не торопливо поедая свой ужин. — На другие, да? Тогда может ответишь мне, как называется лад в арабской музыке? На все известные мне вопросы я уже ответила. — Да брось ты эти кроссворды! — сказала Эхо. — Они популярностью здесь пользуются только у престарелых. — Вот пойду у них тогда и спрошу после ужина. От вас всё равно толку никакого, — пожаловалась Эмори.       Мимо их стола прошла Хоуп с разносом еды в руках. Она посмотрела в сторону Луны, и Луна тоже обратила внимание на девушку. Хоуп едва заметно улыбнулась ей, нашла свободное место в пару метров от неё и собиралась его занять. Но Луна успела окликнуть её. — Хоуп, — позвала девушку Луна и жестом пригласила за свой стол.       После чего радостная Хоуп довольно прискакала к её столу и села рядом с девушками на бывшем месте Харпер. Подруги немного сконфузились от её присутствия, и странно поглядывали на Луну. — Знакомься. Это Рейвен, Эхо и Эмори, — представила Луна своих подруг. — Я Хоуп, — приветливо отозвалась девушка и помахала рукой. — Ты сейчас сидишь на месте Харпер, — сухо произнесла Эмори. — Ой, — с сожалением и даже некоторым испугом продолжила та. — А с ней всё в порядке сейчас? — Конечно, в порядке. Даже очень. Она сейчас на свободе, живёт счастливо со своим парнем, — успокоила её Луна.       Да уж, Харпер сейчас, действительно, не хватало. Она всегда разряжала обстановку. Луну эти девушки встречали как-то поприветливее и повеселее. Но к Хоуп относились явно не так доброжелательно. Возможно, из-за её дурной славы. Хоуп в этой тюрьме либо обходили стороной, либо относились к ней пренебрежительно. — И это всё благодаря Луне, — с гордостью произнесла Рейвен, пытаясь разрядить напряжённую обстановку. — Серьёзно? А как она этому посодействовала? — У Хоуп горели глаза, как у ребёнка. Так, будто ей всё ново и интересно. И почему только эта милашка вызывала столько негатива у других людей? — Помогла выиграть конкурс талантов. За выигрыш давали досрочное освобождение. Сокращали срок на год. Ей и так оставалось не больше года, вот и отпустили сразу. — Конкурс талантов. Это интересно. Как жаль, что я не оказалась здесь раньше, — сказала Хоуп. — Слышала, кстати, что такие конкурсы проводили во многих тюрьмах страны, — поделилась Эхо. — Видимо, удачный оказался проект. — Надеюсь, в следующем году повторят эту акцию, — прокомментировала Эмори. — Да, было бы неплохо! — поддержала Рейвен. — Тогда может Луна хоть тогда бы показала, в чём она талантлива. — Я уже показала. Я отличный наставник и хореограф. — Только за такой талант досрочный не полагается, — усмехнулась Эмори. — Недооценённый труд, — ответила Луна.       Хоуп улыбалась, часто поглядывала на Луну. Она не выглядела скованной или растерянной. Она будто чувствовала себя на своём месте, несмотря на то, что кроме как с Луной, ни с кем ещё не нашла контакт. Луна надеялась, что всё это поправимо. Девчонки привыкнут к Хоуп. И она понравится им так, как понравилась Луне.       После ужина и душа девушки разошлись по своим маленьким тесным камерам. Вроде бы день сурка изо дня в день, но что-то всегда меняется. Хоуп, например, стала чем-то новым в жизни Луны. Глотком свежего воздуха в приевшейся реальности. Луна давно не заводила новых близких знакомств, а с Хоуп они как-то быстро нашли общий язык, несмотря на то Луна изначально была настроена к ней скептически.       Когда Луна вошла в камеру, Рейвен уже сидела на кровати и залипала в телефон. — Попалась нарушительница, — со строгим видом произнесла Луна. Рейвен подняла на неё взгляд и игриво улыбнулась в ответ. — Можете не прятать телефончик, дамочка. Я всё видела. Уже не отвертитесь, — продолжила Луна и села рядом с девушкой на кровать. — Я буду вынуждена наказать Вас за нарушение порядка этой тюрьмы. — Ох, обязательно. Я очень провинилась. Меня надо как следует наказать за это, — подыграла Рейвен и позволила себя поцеловать в губы. — Ты бы и правда прятала телефон, когда слышишь шаги у камеры, — предупредила Луна, разорвав поцелуй. — Ты крадёшься, как мышка. Я не среагировала, — оправдалась Рейвен. — Да и сегодня Финн дежурит. Во я и расслабила булки. Могу себе позволить. — Ах точно. Ты же здесь самая крутая. У тебя есть личный охранник. — И личная прачка. — Что?! Прачка?! — воскликнула Луна, и Рейвен в голос рассмеялась. От её смеха и Луна не удержалась от улыбки. — Ну ты же, наверное, мои вещи стираешь с особой нежностью и любовью. — В той куче одинаковых шмоток как-то и не разобрать, где именно твои вещи. — Что даже сердце не подсказывает? — продолжала насмешливо издеваться Рейвен. — Не-а, не подсказывает. — Как жаль. Может быть, от того что внимание твоё рассеивается на всяких новеньких заключённых, — продолжала подшучивать Рейвен без малейшей злости или упрёка. — Ревнуешь? — Просто издеваюсь над тобой. — Хоуп — хорошая девчонка. Не строй о ней плохое мнение раньше времени. — Вот уже мать Тереза! — воскликнула девушка. — Ты, наверное, раньше бездомных кошек подбирала. Теперь на их месте Хоуп. — Я правду говорю. О ней говорят неприятные вещи. Но на самом деле, она лучше. — А ты откуда знаешь? Она тебе так сказала? — скептично спросила Рейвен. — Я и сама умею разбираться в людях. — Напомню тебе, что твой парень изменял тебе с твоим другом.       Луна неодобрительно посмотрела на Рейвен, и та сразу же неловко извинилась. — Ой. Извини. Просто хотела показать тебе, что не всегда можно быть уверенной в том, что ты знаешь людей. — Джон не был мне близким другом. Я хоть и злилась на него в начале, но теперь понимаю, что это было глупо. Я ему была никем, а Беллами он любил. Несмотря на случившееся, я не ошибалась в нём. Кажется, он человек, способный на великое самопожертвование. А Беллами, несмотря на измены, я тоже считаю хорошим человеком, и не жалею о том, что знаю его. — Заключенные, по кроватям! — прозвучал грозный голос охранника, только что вошедшего в камеру. — Тьфу, блять, Финн! — выругалась Рейвен. — Обязательно так пугать?       Парень вытянул глупую улыбку в ответ. — Да ладно тебе, не ругайся. У меня конец рабочей смены. Я утомился от этой скуки. — Ну ты хотя бы домой сейчас поедешь, — с лёгкой завистью ответила девушка. — Ага. К кровати и телевизору, — насмешливо ответил Финн. — Телевизор перед сном, — мечтательно протянула Рейвен. – Я так любила под него засыпать. — Тебе не к кому возвращаться? — поинтересовалась Луна у парня. — Ну как это не к кому? У меня есть очень милая и ласковая кошка. — А ты долго собираешься работать в тюрьме? — Ну вот пока она тут, буду и я, — сказал Финн, указав взглядом на Рейвен. — Теперь о ней есть, кому позаботиться, и ты можешь полноценно заниматься своей жизнью, — сказала Луна. — Я обещал, что останусь с ней до конца. — Тебе памятник при жизни нужно воздвигнуть, — с искренним восторгом ответила девушка. — А мы это и сделаем, — сказала Рейвен. — Как выйдем, обязательно воздвигнем памятник под названием «Самый крутой Финн на планете».       Парень рассмеялся и сказал подруге: — Спасибо, милашка. — Что же ты планируешь делать, когда закончишь работу здесь? — интересовалась Луна. — Поеду в Китай к отцу помогать ему с бизнесом. Ведь когда-то мне придётся унаследовать его дело. — А ты бы мог жить с китаянкой? — Не знаю, — задумался Финн. — У меня были недолгие отношения с китаянкой, пока я там жил. Слишком разные ценности и менталитет. Я бы лучше привёз туда кого-то с собой. — Тогда мы желаем тебе поехать в Китай не в одиночку, — сказала Рейвен. — В этом и есть проблема. Далеко не многие согласятся покидать свою страну, дом, семью и друзей. — Ничего. Я вот за Рейвен готова хоть в горячие точки в Ираке. Кто-нибудь и за тобой пойдёт на край света. — Красивое будущее ты мне рисуешь, — слегка усмехнулся парень. — Твоими устами да Богу в уши. — Так и будет, — уверила Луна. – Я верю, что все хорошие люди в итоге становятся счастливыми. — Ненадёжная теория, — поставила под сомнение Рейвен. — Заткнись. Это аутосуггестия. — Что? — спросила девушка, схмурив брови в непонимании сказанного. — Самовнушение, — пояснила Луна. — С вами весело, девчонки, — сказал усмехающийся с их разговора Финн. — Но, к сожалению, моё времяпрепровождение в тюрьме гораздо скучнее, чем ваше, так как мне нужно идти работать.       После того как Финн оставил девочек одних, Луна спросила у Рейвен: — Не говори мне, что Финн приехал из Китая, специально чтобы устроиться в тюрьму ради тебя? Иначе это будет уже слишком. Слишком «пиздец, а такое и в правду бывает?» — Нет. Он жил рядом. Но если бы он был в Китае, он бы приехал. Я не сомневаюсь. — Теперь сомневаюсь я. Сомневаюсь, что у меня вообще когда-то были друзья.       Рейвен улыбнулась. — Мы с ним близки уже много лет. Он мне ближе, чем любой из членов семьи. И я знаю, что я для него тоже. — Скажи, ты и правда не думала стать его женой? — Знаешь? Такая дружба мне гораздо важнее, чем брак. Это не значит, конечно, что если мы с тобой распишемся, Финн мне будет важнее тебя. Но с ним… Зачем мне терять такого ахуенного друга? Муж всё-таки от друга отличается. Это совсем другие отношения. — Да, ты права. Я понимаю о чём ты.

***

      Последующие дни проходили одинаково. Завтрак, куча нестиранного белья, разговоры с девчонками за работой, обед, часовая прогулка на улице, вечером совместное чтение с Хоуп, душ, ласки Рейвен под покровом беспросветной темноты и абсолютной тишины. По четвергам смотрели кино на большом экране, а в воскресенье — в единственный выходной — можно было проводить время на улице хоть весь день. Хоуп теперь часто была вместе с девчонками. Подруги привыкли к ней, хоть ещё и не общались с ней слишком близко. Зато Луна чувствовала себя с ней легко. Они вообще не замечали время за разговорами, словно бы две родственные души встретились. Луна могла открыто говорить с ней обо всём. Она уже рассказала ей о том, как попала сюда, о Беллами и Джоне, о Лексе и о борьбу с ней за Рейвен. Хоуп слушала, открыв рот, и тоже рассказывала о прошлом. В разговоре очень редко упоминала семью. Не трудно догадаться, что они были не близки. Да и ей больно говорить о них после случившегося. Сама она никого не обвиняла, ни о ком и слова плохого не сказала. Именно это так импонировало Луне. Хоуп была сильной личностью, но она была не лишена доброты. Не той доброты, что с виду мягкая и пушистая, а спрятанная и укрытая, но от того невероятно завораживающая.       За год в тюрьме Луна уже не ждала, что многое измениться для неё в этом месте. Она уже не ждала, что встретит кого-то, сблизиться. Но в её жизни так внезапно появилась Хоуп. Это убедило Луну, что всегда может что-то поменяться. И никогда не знаешь, что именно поджидает тебя за углом. Иногда там прячется горе, а иногда счастье. Иногда они очень близко. И вот они лёгкие улыбки и нескончаемые разговоры с новой подругой, вот они долгие поцелуи перед сном с любимой в их общей камере, отдельной от мира всего, как на плоту в открытом океане. И всё это пришло после стольких страданий. Теперь это всё по праву её. Это её жизнь. Она это право зубами выгрызала. — Чего такая довольная светишься? — спросила Эхо у Луны, пока они занимались работой. — Ко мне сестра сегодня придёт. Впервые увижу её за столько времени. — А чего она раньше не приходила? — Она учиться в Канаде. Вот приедет домой на каникулы. — Ого. В тебя такая умная? — Слава богу, не в меня. А то бы сидела сейчас, как я, в тюрьме.       Эхо рассмеялась. И тут Эмори подключилась к разговору: — А твоя сестра знает, что ты стала лесбиянкой?       Луна задержала паузу, не зная, что сказать подругам. Наверное, даже как оправдаться. — Значит, нет, — всё поняла Эмори. — Я просто стараюсь не отвлекать её от учёбы на мои дела и проблемы. — А Рейвен — это проблема? — Она была ею до недавнего времени. Сами знаете. — О том, что ты рассталась с Беллами, значит, тоже не сказала? — как будто невзначай спросила Эхо.Луна только сейчас об этом задумалась. И правда, не сказала. Сама задумалась: «Почему?» — Поймите, я не хотела её расстраивать. Она его просто обожает. Если бы я сказала ей о расставании во время учёбы, то она бы ходила и парилась об этом. Она бы не приняла это спокойно. — Ну обожает — это понятно! — слегка язвительно высказалась Эмори. — Кто бы ни обожал? За чей счёт она учиться в Канаде? — Да дело тут не в деньгах. Его есть за что ценить и помимо денег… — Ну да, — подхватила Эмори, не столь язвительно как Эмори, а больше насмешливо. — Молодой красавчик при бабках, который ещё и неплохо трахается, судя по знаменитому видео с блондой в интернете. — Может это и так! Но он чёртов сухарь, который изменяет и не умеет любить! — раздражённо высказала Луна, сама не ожидая от себя, что сорвётся. Девушки замерли на несколько секунд от внезапной перемены в настроении подруги. — Эй, — ответила первой сбившаяся с толку Эмори. — Ты его вроде как восхваляла перед нами только что. — Не восхваляла. Просто хочу, чтобы вы знали, всё не так просто. Я считаю его хорошим человеком, и считаю его есть за что уважать, вне зависимости размера его кошелька. Для него деньги никогда не будут дороже людей, он никогда не пожалеет отдать хоть последнее, кому посчитает нужным. Это и делает его исключительным. Но он не замечательный, не идеальный. С ним трудно. Но все ведь неидеальны. — Тяжело, когда всё никак не определишься с мнением, — шутливо прокомментировала Эхо. — Так, я не пойму, — пыталась выяснить Эмори. — Так ты же ему вроде с Рейвен изменила. — Нет. Это он изменял мне, но узнала я об этом после расставания. А с Рейвен ястала встречаться уже после того, как мы расстались с ним. — Но всё равно ведь из-за неё. — Из-за него. Из-за его холодности. Из-за того, что ему было плевать на меня. — О-о-о, — протянула Эхо, и обратилась к Эмори. — В это лучше не влезать. В их отношениях чёрт голову сломит. То хороший Беллами, то плохой. — Ни хороший, ни плохой. Я об этом толкую, — пояснила Луна. — Да какая разница уже? Какой он — больше не моя забота. — Видимо, не совсем, раз даже сестре не сказала, — ответила ей Эхо. Луна задержала на них взгляд. Подруги выглядели подозрительными. — Вы считаете, я хочу вернуться к нему? — усмехнулась Луна. — Да упаси бог! Я из этой трясины вылезла, не для того, чтобы туда вернуться. И вы же знаете, как я отношусь к Рейвен. — Ну в последнее время, ты и к Хоуп хорошо «относишься». — Это лишь ваши догадки. С Хоуп мы исключительно друзья. — Может, ненадолго. Здесь в тюрьме всегда близкое общение заканчивается пиздолизанием, — с ухмылкой говорила Эхо. — С вами же не закончилось. — С нами ты не уединяешься почти каждый день в библиотеке, — ответила Эмори.       Луне стало не по себе от мысли о том, что так это может восприниматься со стороны. Больше всего, её волновало мнение на этот счёт одного единственного человека. — Рейвен тоже так думает? — А то ты её не знаешь?! Рейвен — девка горячая. Если бы она так думала, снесла бы тут всё к чертям — мало бы не показалось.       И действительно так. Рейвен импульсивна. В себе бы таить не стала. Да и в отношениях у них полное доверие. За всё время Рейвен ни разу всерьёз не злилась за то, что Луна общается с Хоуп или ещё с кем. — Так вы поэтому к Хоуп так настороженно отнеслись? — осенило Луну. — Да нам ваших страстей в прошлый раз хватило, — высказалась Эхо. — Вы ругаетесь, а мы потом чью-то сторону должны принять, то с одной не общаться, то с другой. — А тут если ещё и третья нарисовалась, — поддержала её Эмори. — Да ну вас! Дурные! — выругалась Луна, а девчонки только и хмыкнули от смеха.       Луна отвлеклась на сообщение в телефоне. Его прислала Харпер: «Привет, крошка. Надеюсь, у вас там всё в порядке. Ты может быть в курсе уже, но решила тебе сообщить на всякий случай. Беллами вышел. Уже недели две как. Я его правда ещё не видела, но Монти сказал свидимся ещё. Если что передам от тебя привет, если хочешь».       Новость была хорошая. Луна даже выдохнула, но выдохнула с обидой. Две недели как вышел, и ни слова. Мог бы просто сообщение написать, руки бы не отсохли. Знал же, что она беспокоиться. Как был безразличным мудилой, таким и остался. Луна вновь вспомнила Джона. Задумалась, как тяжело Джону будет с ним. Остается пожелать ему как больше терпения.       Луне вспомнился их очень давний разговор, когда ещё Джон посещал ради неё тюрьму. «- Ты ему говорил про чувства? — спрашивала она, хоть и не знала точно, о ком речь. — Он того не стоит, — отвечал Джон. Выглядел холодно, а взгляд горел адским огнём.»       Он пережил столько боли. Но самое страшное, что боль в его жизни ещё не закончилась. Беллами обеспечит его однажды новой порцией, в этом Луна не сомневалась. Она уж, как никто, знает, что такое совместная жизнь с Блейком.

***

      Она дождалась этой долгожданной встречи. Мэди сидела напротив неё, много рассказывала о институте, о жизни в другом городе, о друзьях, о её парне. Она всё рассказывала о себе взахлёб, переполненная счастьем увидеть сестру. Луна тоже была безмерно счастлива. Столько её не видеть, да ещё и столько изменилось за время их разлуки. Правда, большую часть произошедшего в своей жизни она не станет рассказывать сестре. Не нужно ей знать о ужасах, которые пережила здесь Луна. — Как же не терпится познакомить тебя с ним. Он такой хороший. Правда, хороший, — рассказывала Мэди о своём парне. Её глаза светились счастьем. Видимо, она и правда его любит. Луна надеялась, что и он её любит точно так же. — Познакомишь, обязательно. — Долго тебе ещё здесь торчать? Когда Беллами вытащит тебя отсюда?       Луна затерялась в нерешительности. Она задумалась над словами, которые непросто произносить в слух, но и молчать больше нельзя. — Послушай, Мэди. Он сделал всё, что было в его силах. Но этого оказалось недостаточно. Мы оба решили прекратить всякие попытки. — Не поняла. Как это прекратить? То есть вы смирились с тем, что какой-то ублюдок упёк тебя сюда, а сам ходит на свободе и радуется жизни?! — Уже без разницы. Я просто устала от ложных надежд. Да и ничего с этим не поделаешь, — объясняла Луна. — Его невозможно найти. Вот я и смирилась. — Нет-нет-нет! Так нельзя! — отвергала Мэди. — Ты не должна! Не должна ты из-за какого-то ублюдка тут торчать! Вам нельзя сдаваться! — У нас нет выбора, — слишком спокойно отвечала Луна. — Да чтоб эта тварина сгнила заживо! — яростно ругалась Мэди. — Пусть его свободная жизнь ему покажется адом!       Луна была поражена злостью сестры, и совсем её не разделяла, хотя от части могла понять. Вряд ли бы Луна на её месте чувствовала себя иначе. — Не нужно так говорить, Мэди. Мы не знаем, каковы были у него причины, так поступить. — Да плевать на его причины! Какими бы они не были! Как ты вообще можешь находить оправдание тому, кто тебя упёк в тюрьму? Ты ведь даже не знаешь, кто это сделал. — Да, не знаю. Потому и не могу быть уверенна в обоснованности своей злости.       Хотя Луна так и не знала о том, что именно побудило Джона подставить её, но злиться на него она не могла. Зная его, вряд ли он сделал это только ради того, чтобы избавиться от конкурентки за сердце Беллами. Хотя бы потому что он не дурак, и прекрасно понимал, что таким образом он ничего не добьётся. Однозначно, есть весомая причина, по которой он был вынужден так поступить, иначе бы Беллами ему этого никогда бы не простил. — Ты совсем с катушек съехала! — возмущалась сестра. — Ну а Беллами? Он то не мог так просто закрыть на это глаза?       Луна усмехнулась от мысли, представляя то, как бы отреагировала Мэди, если бы узнала, как всё обстоит на самом деле. Например то, что Беллами не только знает, кто подставил Луну, но ещё и живёт с ним в одном доме, да ещё и сам готов сесть за него в тюрьму, взяв на себя убийство. С виду, сплошное безумие. Хотя так оно и есть на самом деле. — Мы с Беллами… Мы расстались, — призналась Луна. — Что?! — удивилась сестра. — Как это расстались? Почему??? — Мы отдалились друг от друга. У него были там свои проблемы, у меня здесь свои. Расставание было неизбежно. — Он изменил тебе? — Дело не в этом. Мы просто были чужими друг другу. Тюрьма нам это показала. — До тюрьмы ведь было всё хорошо. — Да… да, — согласилась Луна. — Нам так казалось. Но если бы так было на самом деле, если бы наши отношения были истинно крепкими, нас бы ничто не могло разлучить. Ни какие проблемы и стены. — Но вы были идеальной парой! Я просто не верю!       Как Луна и предполагала, Мэди была очень расстроена. Но молчать об этом уже не было никакого смысла. Тем более, что это была самая мягкая и безвредная новость для Мэди, из всех о которых Луна умалчивает. — Как ты справляешься с этим? — спросила Мэди. — По началу было тяжело очень, но я свыклась. — Так вы давно расстались? А ты мне только сейчас сказала, — немного обижено выразила сестра. — Извини. — Что теперь будет с моей учёбой? — Не переживай за это. Беллами сказал, что всё оплатит. — Зачем ему это? Раз вы расстались. — Он не против помочь. Я в тюрьме, а тебе нужно доучиться. Да и мы с ним остались в дружеских отношениях. — Ну и отлично! — обрадовалась Мэди. — Может и снова сойдётесь тогда, когда ты выйдешь. — Не сойдёмся, — нехотя обнадёжила её Луна. — У него теперь другие отношения. Странно, но почему-то Луна не могла уговорить себя рассказать сестре и о своих отношениях. Она хотела сказать сейчас, но тут же передумала. Не хотелось ей столько объяснять. Да и Мэди достаточно на сегодня новостей, она ещё расставание с Беллами не переварила. Хотя всё это похоже на отмазки, но Луна не видела ничего страшного в том, что Мэди пока не будет знать о личной жизни сестры. — Неважно это. Всё равно сойдётесь. Не просто же так вы идеально подходите друг другу, — всё не могла смириться Мэди. Какой же она всё-таки ещё ребёнок, хоть и взрослая. На мир смотрит совершенно наивными глазами. — Есть люди, которые много кому идеально подходят. Беллами из их числа. Если ему нужно, он найдёт контакт с каждым, — с едва ощутимой грустью произнесла Луна. — Приручит к себе, а сам не привыкнет. — Что-то мне начинает казаться, что ты о чём-то не договариваешь. — Прости, Мэди, что говорю загадками, тебе непонятными. Но я просто так устала говорить о Беллами. Он хоть и был важной частью моей жизни, но это осталось в прошлом. Прошлое я хочу оставить прошлом. Сейчас, поверь, моя жизнь кипит, цветёт и развивается, хоть и со стороны так не скажешь. — Ого, — удивилась сестра. — Серьёзно? Но ты же в тюрьме. — Да. Не поверишь, но я познала здесь совсем другой мир, другую жизнь, других людей. Я обрела здесь семью. — Семью? — с непониманием и даже лёгким разочарованием произнесла Мэди. — Нет, не так выразилась. У меня есть семья. Ты — всегда была и будешь моей семьёй. Но у тебя теперь другая жизнь. Ты живёшь далеко, заводишь друзей и строишь отношения с парнем. Тебе не до меня, и это нормально. Беллами я уже не нужна. Со мной рядом никого не осталось. Но я встретила здесь девушек, которые значительно изменили мою жизнь. Они помогли почувствовать меня нужной, понимаешь? — Помню, ты писала мне, что нашла подруг. И то, что одна из них уже вышла, благодаря твоей помощи, и ты скучаешь по ней. — Да. Они были рядом в самый сложный период моей жизни, и они стали очень дороги мне. Я говорю совсем без упрёка. Ты не виновата, ты не могла быть рядом. Лучшей помощью с твоей стороны будет закончить учёбу на отлично, чтобы я понимала, что всё, что я ради тебя делала, было не зря.       Мэди вытянула улыбку, а в глазах её накатились слёзы. Это были слёзы радости и грусти одновременно. У Луны от этого защемило сердце. — Я так скучаю по тебе, — произнесла Мэди. — Ох, милая, я тоже скучаю по тебе. — На лице Луны дрогнула улыбка, наполненная тёплой тоской. — Так! Всё, — остановила себя саму Мэди. — Не будем ныть. — И то верно. Я же здесь не навсегда. У тебя вон срок побольше моего будет. Когда я выйду, ты ещё не окончишь институт. Я даже попаду на твой выпускной.       Сестра рассмеялась, но вскоре улыбка с её лица снова стёрлась. — К Беллами тогда я не поеду. Может у друзей остановлюсь. Наша квартира то сдаётся в аренду. — Тебе есть у кого остановиться? Если нет, я могу найти. — Ну уж нет, в тюрьму я не сяду! — отшутилась Мэди. — Я серьёзно. Могу найти у кого тебе остановиться. — Пока не нужно. Но если понадобиться, скажу. Вдруг мои друзья решат разъехаться на каникулы. Да и я ненадолго здесь. Надеюсь, ты не в обиде? — Нет, конечно. Что тебе теперь не жить из-за сестры зэчки? У тебя каникулы всё-таки. — Обожаю тебя! — воскликнула Мэди. — Но я ещё обязательно зайду к тебе.

***

      Луна уходила из комнаты свиданий с тяжёлым сердцем. Её душу словно скоблили беспощадные острые копья. Было так тяжело снова расставаться с сестрой. Они так давно не виделись, но это чёртово ограничение времени — просто издёвка над ними, а не нормальная встреча. Луна вспоминала, как Мэди приезжала к ней домой на каникулы: на два месяца летом и на Рождество. Они много общались и проводили времени вместе, ездили на море или в Европу — иногда с Беллами, когда тот мог отложить дела. Её сказочная прежняя жизнь теперь даже не напоминает ту, что есть у неё сейчас. Иногда ей кажется, что то прошлое — лишь её выдумка, а настоящее всегда было таким. Мир из решёток и сырых стен, в котором единственным солнцем является улыбка одной единственной любимой девушки. Это пугающе прекрасное солнце. Пугающие от того, что стоит Рейвен исчезнуть из её жизни, и в мире останутся только решётки и серые стены. Луна уже однажды придавала слишком много значения одному человеку и оказалась ему не нужной. Но с Рейвен ведь всё по-другому. Так Луна твердила себе каждый день.       Только сейчас девушка поняла, что возможно её нежелание говорить о Рейвен сестре некая защита. Так она не строит иллюзии по поводу того, что они навеки вместе. Луна бы этого хотела, но за год, проведённый в тюрьме, на себе осознала, насколько здесь всё меняется. За год их общения с Рейвен они вместе пережили столько всего, что не каждая пара проживает столько за десятилетия совместной жизни. Рейвен уже уходила от неё, даже пыталась бежать, сломя голову, забив на друзей и на свою комфортную состоявшуюся жизнь. Рейвен очень горда и импульсивна, такую опасно любить. Но Луна идёт на этот риск изо дня в день, надеясь, что всё это продлится ещё долго.       Но Луна и правда поняла, что ни черта она не разбирается в людях. Сложно понять, кому она насколько нужна, кому не очень-то нужна. В своих чувствах она всегда уверена, но в чувствах других людей к ней уверенной быть никогда нельзя. Беллами и Рейвен, хоть как неба и земля, но с обоими она чувствовала себя ненужной. В то время как она в них обоих нуждалась всегда.       В тяжёлых раздумьях она брела по коридорам до тех пор, пока её не остановил странный звук. Луна прислушалась и распознала болезненный рванный стон. Она стала идти на звук и открыла дверь в одну из камер. Войдя внутрь, Луна обнаружила Хоуп, сидящую на полу возле кровати и задыхающуюся в нервном приступе. Её глаза были красные от слёз, взгляд затуманен пеленой из боли и отчаяния. Луна подскочила к девушке, села на пол возле неё и прижала к себе. Прижала так тесно, чтобы та и думать не могла о том, что осталась одна. Луна зашептала ей на ухо мягким обволакивающим голосом: — Слушай мой голос, Хоуп. Ты не одна. Я рядом с тобой.       Луна почувствовала, как дрожащие руки девушки обняли её и с силой вцепились в неё, как за единственный спасательный круг во время разбушевавшегося шторма. Хоуп тяжело громко дышала, рвано хватая воздух и захлёбываясь, так, что её грудь резкими толчками вздымалась вверх и опускалась в эту же секунду. — Ты сильная красивая душа, — продолжала убаюкивать её Луна магнетически мягким голосом. Хоуп стиснула зубы и стала выталкивать воздух из груди через нос. — Повторяй за мной: Я благодарю тебя. — Я благодарю тебя, — повторила Хоуп в полголоса. — Я ценю тебя. — Я ценю тебя. — Я люблю тебя. — Я лю… — её голос сорвался, она проглотила слёзы и продолжила. — Люблю тебя. — Давай ещё раз.       Они повторяли так несколько раз, пока Хоуп не пришла в себя и не стала говорить увереннее. Как только её состояние нормализовалось, напряжение в её мышцах исчезло, всё тело девушки устало обмякло, и она продолжала лежать в руках Луны. Повисла абсолютная тишина. После того шума, заполняющего всю камеру, эта тишина стала казаться необычайно первозданно тихой. Такой, будто если капля воды упадёт на пол, то оглушит своим всплеском до смертельного удара в голову.       В этот самый момент дверь в камеру отворилась. Удивительно, но тишина не взорвалась, и смертельного удара не произошло. Сокамерница Хоуп посмотрела на девушек, смутилась и тут же вышла обратно за дверь. «Чёрт, » — пронеслось в голове Луны. Она ведь подумала не о том, да и пойдёт сейчас по тюрьме языком трепать. Луна задумалась о том, что всё это может дойти до Рейвен, и чем это всё закончиться неизвестно. Но Луна лишь теснее прижала к себе Хоуп. Бросить эту девушку в беде она ни за что не смогла бы.

6.2. Обратная сторона равнодушия.

      Небо с самого утра висело тяжёлое, бетонное. А дождь пошёл только к вечеру, но не ливень, который следовало бы ожидать от таких туч, а робкий, практически неслышный, едва ли заметный с панорамного окна ресторана. Даже прохожие за окном не сильно-то заметили этот дождь, и даже немного не ускорили шаг. Атом сидел за столом напротив и неторопливо доедал свой ужин. Беллами, попивая бокал белого вина, то посматривал в окно, то в монитор рабочего ноутбука. Иногда отвлекался на обсуждения работы с Атомом или планов на выходные. Порою, задумываясь о прошлом, можно ужаснуться от того, насколько всё поменялось. Единственный, кто остаётся рядом всегда — это Атом. Сколько раз они оставались вдвоём и говорили о чём-то слишком сокровенном, и сколько говорили о пустяках — всех разговор не припомнить и не сосчитать. Почему-то сейчас в голову Блейку пришло то злополучное утро, когда они с Атомом завтракали в кафе и обсуждали дело, которое в последствии уничтожило всю его жизнь. Конечно, с этих пор утекло воды дай боже, и жизнь возродилась из пепла и встала на ноги. Но в тот момент Беллами даже не задумывался, что делает настолько судьбоносное решение. О таком заранее не предупреждают. Каждый выбор может оказаться судьбоносным. Но о таких вещах люди, как правило, забывают. — Может тебе всё-таки взять выходной, — вырвал его из размышлений Атом. — У меня выходных было четыре месяца, — скучающим тоном ответил Беллами. — Ну тогда тем более один день погоды не сделает. — У тебя какие-то конкретные предложения имеются? — Если надо, найдутся. А так вообще с Джоном бы провёл это время. А то он какой-то невесёлый совсем. Беллами отвлёкся от работы, закрыл ноутбук, зная к чему идёт этот разговор, и ответил: — Я всё вижу. — Как с его состоянием? — обеспокоенно спросил друг. — От него не допросишься, чтобы он что-то рассказывал, — высказался Беллами. — Спрашиваю — говорит, что в порядке. Но мне его «в порядке» не особо-то нравится. Молчит всегда. Сам ко мне никогда не подходит. Когда мы были любовниками, от него и то больше инициативы было. Сейчас будто избегает меня. Что странно, мы ведь в одном доме живём. Ощущение, что мы с ним вместе, отсутствует напрочь. Просто сожители, которые трахаются. Я стараюсь не давить на него пока, дать время привыкнуть, но что-то с мёртвой точки мы нихрена не движемся. Такой херни у меня никогда ещё ни с кем не было. Даже не знаю, как на это повлиять. — Говорить. — Пытался. По-всякому уже. Говорил непосредственно о проблеме, просил делиться со мной всем, он со всем соглашается, а делает всё равно по-своему. Я говорю с ним о чём-то отвлечённом, рассказываю о своих делах — он молча выслушает, о себе ни слова. — О том я тебе и толкую. Вам нужно больше времени быть вместе, тогда он и привыкнет. А ты со мной сидишь трендишь тут. Время ты видел? — Видел. Два часа как я уже должен быть дома. А от него ни звонка. Хотя о чём это я, он же даже дома, будучи в пару метров от меня, не заговорит со мной, — с усталым раздражением высказал Беллами. — Так ты ждёшь звонка? — Хочу проверить, что будет делать. — Ты же говорил, тебе нужно всегда рядом быть. Так как у него крыша набекрень. — Поэтому до ночи я с тобой сидеть не буду. Скоро поеду. Но что-то мне подсказывает, он бы не позвонил, даже если бы я всю ночь не появлялся. Атом задумался о чём-то, но видимо не нашёл ответов и задал вопрос вслух: — Как думаешь, почему? — Я бы сам с удовольствием бы об этом узнал. Если бы мой парень не был глухонемым.       Атом дожевал остатки своего рагу и отставил тарелку. — Вот значит как, оказывается. Я думал, это ты на него болт забил, ушёл в работу, а это он тебя вниманием обделил. — Вот ты можешь себе представить, что ты живёшь с человеком семейной жизнью, — продолжал изливать душу Беллами. — Пусть всего пару недель, но за эти пару недель он тебе ни разу не позвонил; не обратился к тебе с каким-то вопросом, просьбой; обнять ни разу не подошёл. Он вроде и дома всегда, но его будто бы и нет. — Нет, у меня такого не было, да и представить себе сложно. Что-то он слишком сильно закрылся ото всех в последнее время. Особенно от тебя. — Я вижу, что ему не похуй, конечно. Он проявляет заботу, но сам готов куда-то спрятаться. Секс у нас охуенный — на такую самоотдачу, как он, мало кто способен. Но мы с ним пиздец какие чужие, а сблизиться хочу только я, он на контакт вообще не идёт. — И что делать собираешься? — Как я уже понял, разговаривать с ним бессмысленно. Надо что-то делать. А вот что — хуй его пока знает. Сейчас вот поздно вернусь домой, может хоть тогда он поинтересуется, где меня чёрт носил. Я найду способ как заставить его говорить со мной.

***

      Когда Беллами подъехал к дому, на часах было уже пол десятого. Небо стало уверенно тёмным, уже полностью готовым к ночи. Из окон горел свет, только он и придавал уверенности, что дома кто-то есть. Накатывала лёгкая скребущая печаль от того, что эта уверенность вообще необходима. Блейк остановился на веранде перед самой дверью, увидев на диванчике, спящего Джона, поджавшего под себя ноги и мило свернувшийся в клубок. Рядом стояла пепельница, в которой лежало три окурка. Неужели вырубился, пока курил? Беллами присел рядом с ним на корточки, посмотрел на его белое лицо, на темные свисающие на лоб волосы, на закрытые веки, прячущие за собой безбожно прекрасные голубые глаза. Беллами аккуратно провёл пальцами по гладкой щеке, и эти прекрасные глаза распахнулись, озарив своей голубизной. Сонно поморщившись, Джон приподнялся и опёрся о спинку дивана. — Почему спишь на улице? Домой не пускают? — отшутился Беллами. — Задумался и вырубился. — О чём задумался? — Да так, о крыше соседского дома и о птицах, что здесь пели, — ответил Джон, задумавшись. — Уже не поют.       Появилось ощущение, что он чего-то недоговаривает. Но это ощущение теперь поселилось в Беллами на постоянное место жительства. Джон всегда что-то недоговаривает. — Пошли в дом, — позвал его Беллами.       На кухне пахло чем-то вкусным, но ужин давно остыл. Джон его ждал, но почему-то так и не позвонил. Беллами сильно раздражала эта ситуация, но он из-за всех сил сохранял спокойствие и делал вид, что ничего его не волнует. — М-м-м, как жаль, что я не голоден. Поел на работе. А сам ты ужинал?       Джон утвердительно кивнул, облокотившись о кухонную тумбу. — Если бы не подавляющее количество идиотов, которых я называю своими сотрудниками, объём моей работы уже значительно сократился, — продолжал Беллами. — Но путаница в отчётах и несвоевременное выявление рисков вернули меня на шаг назад. Если честно, я иногда готов оторвать голову всем окружающим меня кретинам. Раньше отрыванием голов занимался Диксон, а пока я не найду нормального управляющего, этим вынужден заниматься я. — Извини, что грохнул твоего управляющего, — с прозрачной иронией ответил Джон. Должным образом не зная его, можно было бы подумать, что он и правда извиняется за это. — Тогда грохни, пожалуйста, и остальных сотрудников. Они всё равно пустоголовые.       На лице Джона мелькнула мимолётная улыбка. Эмоции, которые принято считать позитивными, что-то вроде этой улыбки, у Джона получались зажатыми, вымученными, может даже снисходительными. Будто бы Джон просто заставляет себя хотя бы изредка улыбнуться, чтобы притвориться живым и хоть чуточку способным ещё на положительные эмоции. Беллами вообще забыл, когда видел в последний раз его искреннюю улыбку. От мысли об этом парня захлестнула ноющая тоска. Он так скучал по этой улыбке. Он бы очень многое отдал, чтобы снова увидеть её, но торги ему не предлагали. — Как прошло с Тероном? — спросил Беллами. — Ты был прав, это встреча оказалась пустой. На разговор он вообще не идёт.       «Кого-то напоминает,» — пронеслось в голове Беллами с недовольной усмешкой. — Он вообще ничего не сказал? — Увиливал от ответов понятными только ему репликами. Мне кажется, у него какое-то психическое расстройство. Говорил, что они мне просто дали второй шанс. — Кто они? — Я не знаю. — Второй шанс на что? — Не знаю, — ответил Джон с безысходностью. — Он толком ничего не объяснял. — Ну и хуй с ним! А ты выкидывай всю эту херню из головы — будем жить дальше, — строго наказал Беллами. — Слушаюсь и повинуюсь, — со спокойной мирной иронией ответил Джон. Беллами задержал на нём взгляд, словно бы пытался всмотреться в глубь собеседника и понять наконец, что же у того на уме. Понятно одно: Джон держит эмоциональную дистанцию. Даже когда физически расстояние между ними сокращается до полного своего отсутствия, Джон держит дистанцию. И эта дистанция для него скорее необходимая мера, чем искреннее желание отдалиться. И вот сейчас Мёрфи не проявил даже чуточку собственничества. Чрезмерность в этом деле не сулит ничего хорошего, но и полное отсутствие напрягает. У Беллами возник вопрос: сколько часов или даже дней он должен не появляться дома, чтобы Джон удосужился поинтересоваться его местонахождением и позвонить? — Пойдём. Сменю тебе повязку, — сказал Беллами.       Парни поднялись на второй этаж. Беллами освободил ладонь Джона от прежних бинтов. Ладони у того, как и всегда, были холодные. Блейк осмотрел ожог и снова подумал о том, как можно было получить такой ожог случайно. Джон явно не договаривал, но поймать его на лукавстве, основываясь лишь своими догадками, глупо. Беллами понимал, что Джон из-за своего состояния мог быть слишком невнимательным, а его реакция притуплённой. Может быть, его отвлекли галлюцинации. Джон за всё это время ни разу не подошёл к Беллами за помощью, хотя вряд ли галлюцинации оставили его. Беллами каждый день спрашивает парня о его самочувствии, ответ всегда один — неподробный и явно неискренний. — Как ты готовил сегодня левой рукой? — спросил Беллами, обрабатывая руку Джона. — Я тебя умоляю, это не самое страшное ранение в моей жизни.       В голове неосознанно прошмыгнули воспоминания о том, как Джон лежал под ним избитый и изувеченный настолько, что вспоминать больно. Тот единственный раз, когда Беллами отказался с ним трахаться. Джон тогда говорил: «Мне всё равно будет больно». Это был первый раз, когда Беллами обратил внимания на Джона. Именно на Джона, а не на его тело. Можно так выразиться, он заметил его душу. Правда, забил на неё и забыл о ней после, но всё-таки именно тогда впервые вообще обратил на неё внимание. Сейчас от воспоминания об этом, стало совсем уж не по себе. Беллами не знал, на что закрывает глаза. Интересно, как бы сложилась жизнь Джона, если бы Блейк тогда решил помочь ему? Уж точно бы ему сейчас не приходилось бы видеть перед собой замкнутого, измученного парня, каким видит его сейчас. Его безразличие сыграло с ним же плохую шутку. Ведь теперь Блейку самому расхлёбывать последствия своего безразличия, из кожи вон надо вылезти, чтобы навести порядок в этой маленькой загубленной душе. Ведь дальнейшее благополучие Джона зависит только от Беллами. — Не расскажешь, кто на самом деле тебя тогда так избил? Думаю, ты понимаешь, какой случай я имею ввиду. — Не бери в голову. Сейчас это уже неважно. — Мне важно. — Поздновато, — подметил Джон. — И всё-таки это лучше, чем никогда, — настоял Беллами. — Это были клиенты Маккрири. Я нарушил кое-какие правила.       Беллами стянул ладонь Джона бинтом в последний раз и закрепил его. После этого ничто его не отвлекало от того, чтобы смотреть Джону прямо в глаза. — А чем же была вызвана такая острая любвеобильность в мою сторону, после того как тебя чуть не прибили?       Джон пожал плечами, будто не знает наверняка, а после небрежно ответил: — Соскучился, наверное. — От того так злился, когда я отказался? — поставил под сомнение Блейк. Джон уж было хотел и на этот раз промолчать, но пристальный взгляд Беллами говорил о том, что пока тот не услышит ответ — не отстанет. — Я просто не хотел оставаться один, — ответил Джон. — А секс был единственным способом тебя удержать.       И поэтому он был готов пойти даже на дикую боль, лишь бы Беллами остался. А Беллами тогда думал, что гораздо гуманнее его не трахать в таком состоянии. Оказалось, гуманности в той ситуации ни на грош. — Объясни, почему тебе нужен был я? — спросил Беллами — Почему не кто-то другой, а я? Мне ведь было похеру. А у тебя и без меня полно проблем. Почему же ты тогда тянулся ко мне? — Это необъяснимо. Сам часто задавался этим вопросом. Просто с тобой мне было лучше, чем без тебя. — Но я редко появлялся. — Да. Очень редко, — Джон произнёс это с вырвавшейся болью в голосе, словно просто не удержал её, до этого успешно скрывая в себе. Он тут же опустил глаза, избегая зрительного контакта. Беллами вдруг вспомнилось: «Не нравится смотреть мне в глаза, не суй в меня свой член». Джон был наглый, язвительный, дерзкий, резал глазами, посылал нахуй и делал всё что вздумается с нескрываемой самоуверенностью. И какой теперь он перед Беллами. Спокойный, мягкий, сломленный, из последних сил защищающийся, недоверчивый. Больно видеть его таким. Беллами мечтал уже вернуть прежнего настоящего Джона, видеть его улыбку, слышать смех, слышать, как он отстаивает своё, пусть даже злится, пусть выбешивает этим Блейка, но всё это делает его настоящим. Сейчас он слишком скованный и покладистый, нельзя поверить, что это вообще Джон, а не какой-то его неправдоподобный клон.

***

      Только Беллами думал, что скоро сможет освободиться от такого объёма работы и сможет хотя бы дома заниматься своим парнем, а не очередными проектами, перепланировками и всей этой несусветной дичью, как тут же грянула новая порция неразберихи. Вообще Беллами любил большую загруженность. Ему нравилось видеть результат своей работы в ближайший сроки, поэтому часто уходил в работу с головой даже без острой необходимости. Эта черта и привела его к быстрому успеху и ведёт вперёд, несмотря на трудности. Но в данный момент такая загруженность ему вообще не кстати. Потому что очень много работы в ближайшие сроки нужно выполнить ещё и в личной жизни, а для этого нужно выделять много времени и сил. Но в этой самой области всё гораздо сложнее и запутаннее, чем в рабочих графиках. Нет такого института по изучению Джона Мёрфи и того, что происходит за его толстючим панцирем. Блейку ни разу не приходилось прикладывать столько усилий в личной жизни, обычно она для него была отдыхом от работы.       Конечно же, Джон его не напрягал. Он наоборот старался быть удобным, даже слишком удобным. Готовит еду; заботится так, как Луна никогда не заботилась; вообще не трогает его во время работы, да и вообще никогда; на секс готов в любую минуту, стоит только Беллами захотеть — ни голова не болит, и настроение всегда подходящее. Казалось бы, мечта многих мужчин: молчит, трахается, да готовит. Любой гетеросексуал бросил бы свою девчонку ради такого парня. Беллами также мог бы просто наслаждаться жизнью, если бы не знал, чем это чревато Джону. Он знает, что тот жизнью отнюдь не наслаждается, и на личном болезненном опыте знает, к чему это может привести.       Вот и в очередной вечер Беллами сидел в своём домашнем кабинете по уши в делах, а мысли всё равно периодически уводило к Джону. Беллами терпеть не мог, когда он не знает, что ему делать. У него словно бы автоматически включается задача решить эту проблему. Ситуация не меняется уже три недели. Три недели Беллами живёт с роботом, лишь иногда отдалённо напоминающего человека, и то только во время того как его трахают.       Задумавшись о Джоне и понимая, что от этих мыслей так просто не отделаться, Беллами решил сделать недолгий перерыв и всё-таки отыскать эту тихоню среди многочисленных комнат. Первым делом поискал его на веранде, надеясь застукать за сигаретой, но надежды не увенчались успехом. Прошёлся по комнатам на первом этаже и снова поднялся на второй. Наконец Блейк отыскал его, заглянув в зал. Джон лежал на диване перед телевизором в темноте. Комнату освещал лишь телевизор. Беллами тихо притаился рядом и просто наблюдал за ним. Джон, может быть даже заметивший его присутствие, никак не отреагировал. Одежда на его заметно исхудавшей фигуре выглядела великоватой. Он потонул в складках ткани собравшейся на штанах, и тонкие руки безучастно лежали рядом с его лицом. Джон и раньше был худоват, но теперь он выглядел даже болезненно худым.       Блейк подошёл к нему ближе, лёг сзади него и прижал парня к себе, обвив руками со спины, уткнулся лицом в его затылок. Джон ничего не сказал и никак не отреагировал, смотрел куда-то в сторону телевизора, но явно думал о своём. Беллами кожей ощущал нависшую над ними тяжёлую грусть, а как её прервать — не знал. Руки произвольно поползли под футболку Джона. Невозможно было сопротивляться искушению касаться его кожи. Его одежда всегда будет казаться лишней. — У тебя ведь много работы, — с какой-то усталой хрипотцой произнёс Мёрфи. — Да. Много работы, — согласился Беллами и прижал парня к себе ещё теснее. — Секс нужен? — безучастно спросил Джон, словно бы его попросили соли подать. Энтузиазмом его выражение не блистало от слова совсем. — Я вообще-то просто пришёл провести с тобой время, — ответил Беллами. — Я не виноват, что ты так соблазнителен. В этом и проблема. Сделать короткий перерыв не могу. Десять минут на тебя это безбожно мало. — Со мной ещё можно говорить. — Послушай. У меня просто и правда полный завал на работе. Я столько отсутствовал. Как только разгребу всё, будем проводить больше времени вместе. Но сейчас всё это сложно. — Я понимаю. Я в общем-то ничего от тебя и не требую. — Не требуешь, я знаю. Спасибо за невероятное терпение и понимание.       Беллами поцеловал парня в шею и поднялся, чтобы снова отправиться в кабинет за работу. Напоследок он посмотрел на Джона и увидел совершенно убитый взгляд, настолько вымученный, одинокий, потухший. Джон продолжал смотреть в сторону телевизора, даже не глядя на Блейка, ничем не пытаясь его задержать. Но от него настолько веяло одиночеством и глубокой грустью, которую он пытался прятать за равнодушным видом. Несмотря на острую необходимость заниматься делами, Беллами просто не мог проигнорировать это. Он всегда мог быть до жути сухим и похуистичным до чужих чувств, но почему-то с Джоном не получалось. Забить на его состояние он не мог, поэтому парень обратно лёг на тоже самое место и вновь обнял Джона. — Ты вроде собирался идти работать, — безразлично произнёс Джон. — Да похуй на эти дела. Они никуда не денутся. — Как будто я куда-то денусь. Тебе не обязательно пренебрегать работой ради меня. — Закрой рот, пожалуйста. Чем хочу, тем и пренебрегаю ради тебя. — Мне, значит, за смазкой сходить? — Я тебя когда-нибудь придушу, честное слово, — пригрозил Беллами. Но язвительность Джона не раздражала сейчас, может потому что была вполне обоснованной. — Ты это и так периодически делаешь, — продолжал Джон с тем же скучающим безучастным выражением. — Мне на тебя не похуй, Джон. — Давай не будем об этом, — твёрдо оборвал его парень, чем сразу же выдал свои истинные чувства в данный момент. — Извини, но нам придётся поговорить о тебе, — так же твёрдо заявил Блейк и отпустил Джона из объятий. Он приподнялся на локте, а Джон лёг на спину, чтобы видеть его глаза. Джон был заинтересован и не совсем понимал, о чём сейчас пойдёт речь. — Ты очень вкусно готовишь, знаешь об этом? — спросил Беллами с подозрительной серьёзностью в лице для такой банальной темы разговора. — Не понимаю, к чему ты это сейчас… — Почему ты не ешь? — перебил его Блейк. Джон опустил глаза, снова уводя тяжёлый взгляд от Беллами. — Не думай, что я ничего не вижу за своими делами. Я всё замечаю. Твоя порция осталась почти что целой, ты для виду съел пару ложек вместе со мной и убрал всё.       Джон выдохнул, как не перед самым простым разговором, и всё же ответил под пытливым взглядом Беллами: — У меня пропал аппетит. Я пытаюсь заставить себя есть, но хреново выходит. — Как долго это продолжается? — С тех пор, как начал видеть Его.       Беллами и сам это предполагал. Естественная реакция на нескончаемый стресс и страх. Но это ведь длится у него уже несколько месяцев. И это серьёзная проблема. Лаг в виде Диксона может навредить не только рассудку, но и физическому здоровью. — Ты же понимаешь, к чему это может привести. Нужно решать эту проблему, пока её можно решить. Я не хочу, чтобы ты умер от голодного истощения. Потому, хочешь ты или нет, мы будем это лечить.       Джон промолчал, а Беллами всё ждал какого-то ответа: — Согласен? — Ты же сказал моего разрешения не требуется, — сухо ответил Джон. — Может быть тогда и на психотерапевта согласишься? — Нет. — Ну попытаться стоило, — с улыбкой сказал Беллами, пытаясь разредить обстановку. Не вышло, конечно. И тогда он просто прижал Джона к себе. Его руки легко проникли в штаны к парню, и Беллами не мог не прокомментировать это: — Зато одежда на тебе быстрее слетает. Да и забраться туда можно хоть с головой.       Лицо Джона посетила лёгкая улыбка. Он словно бы немного оттаял, его руки аккуратно коснулись тела Беллами в ответ. Но вскоре улыбка исчезла, и он прижался к Беллами ближе, задевая дыханием его шею. Его прикосновения были такими лёгкими, наполненными нежностью, выжатой до последней капли и без остатка отданной Блейку. Тогда Беллами всем телом ощутил, как плачет душа парня, прижимавшегося к нему и пытающегося держаться стойко. С ним далеко не всё в порядке. Он только пытается казаться сильным, но чего ему это стоит. Прямо сейчас Джон дал слабину, то ли из-за разговора, то ли из-за откровенных объятий. — Не молчи ни о чём, — полушёпотом просил Беллами. — Даже если я занят, отвлеки меня. Похуй на дела, и на все обстоятельства. Я тебя хочу слушать, если тебе есть что сказать. — Я тебя… — начал Джон срывающимся голосом и тут же запнулся.Беллами ощутил его слёзы. Ощутил его беспомощность, и такую острую затянувшуюся боль. Только поэтому он понял, что Джон хотел сказать и от этого у самого стянуло сердце. Джон так и не сказал. Он уже впивался в спину Беллами руками, прижимая его к себе так крепко. Беллами гладил его по спине и шее, в попытках успокоить. — Ты самый лучший человек, которого я встречал в своей жизни, — признался Беллами. — Ты настолько хреновых людей встречал?       Беллами насмешливо хмыкнул ему в ответ: — Твоя самокритичность умиляет. Но по факту мне есть за что так думать о тебе. А вот ты вряд ли можешь считать меня лучшим человеком в своей жизни.       Джон помолчал с пару секунд, а после ответил: — Может быть, самокритичность — наша общая черта? — Да брось. Мы оба понимаем, что это не так.       Блейк не пытался набить себе цену, и это не было очередным покаянием. Джон и так достаточно этого наслушался. Скорее, Беллами хотел поддержать Джона, и делал это как мог. Даже тыкал пальцем в небо, ибо вообще не знал, как правильно вести себя с тем, кто так им ранен, с тем, кого можно ранить снова в любую минуту. Он видел, что должен помочь Джону раскрыться. Тот слишком зажался, спрятал истинные чувства, словно бы в ожидании нового удара. От постоянности этого состояния уже теряет рассудок. — Но я точно могу назвать тебя самым нужным человеком в моей жизни, — полушёпотом произнёс Джон с едва заметной дрожью в голосе, и его объятия стали ещё более ощутимыми. Беллами прошёлся рукой по затылку парня и зарылся в его волосах. Губы дрогнули в улыбке. Джон сказал нечто подобное — это уже результат. До этого он признавался лишь фразой «Я тебя ненавижу».

***

      «Я тебя…», — не выходило из головы. Джон хотел произнести это вслух. Что-то его на это побудило. Но почему-то не сказал. Поэтому фраза «я тебя…» объявляется самой печальной фразой во всём мире. С этого момента все догадки Беллами подтвердились со стопроцентной достоверностью. Джон о многом умалчивает, он не может быть собой, не может быть честным и открытым. И дело всё не в его психическом здоровье, не в пережитом стрессе, не в адаптации к неожиданным переменам.       После такого довольно-таки откровенного разговора — Беллами уже готов принять это за откровенность — Джон не стал другим в последствии. Ничего не изменилось. Каким был закрытым, таким и остался. Тогда Беллами понял, что «откровенными» разговорами делу не помочь. Нужно что-то делать. Беллами решил продолжить начатый им «эксперимент». Рано или поздно он должен был привести к какому-то результату. Беллами после работы приехал домой, поужинал, потом провёл с пару часов за работой в своём кабинете. Ближе к девяти часам вечера он переоделся и уже намылил ласты выйди из дома. Джон сидел в гостиной за книгой, но как только увидел спускающегося со второго этажа Блейка, отвлёкся от чтения. — Ты куда-то уходишь? — спросил Джон. — Да. Нужно встретиться с напарником и обсудить кое-какие дела. — Так поздно? — Такая у меня работа. Временами приходится чуть ли не жить на работе.       Джон промолчал, хотя его сомневающийся взгляд сказал о многом. Беллами сделал вид, что не заметил этого, всё-таки ему нужны слова, произнесённые вслух, которых так и не последовало. — Я ненадолго. Если что, я на связи.       После Беллами беспрепятственно покинул дом и направился к машине, оставляя Джона одного на свой страх и риск. Самого беспокоила мысль о том, что Джон со своей шизой останется без присмотра, но это было необходимо сделать. На самом деле не было у него никакой деловой встречи в девять вечера. Беллами приехал к Миллеру и планировал у него задержаться.У Миллера в этот раз не было толпы друзей, но благо сам хозяин был дома. Он разлил гостю оставшуюся текилу из Мексики, расспрашивал о делах, о сизо. — Всё-таки странно, что этот парень решил взять вину на себя, не находишь? — обеспокоился друг. — Я уже столько ломал об этом голову, что больше не хочу. Я просто хочу, чтобы тот тяжёлый период остался в прошлом. Благодаря Диксону я, конечно, разглядел перед носом такого человека, как Джон. Спасибо ему за это, но пусть гниёт себе спокойно в земле и никого больше не беспокоит. — Почему, кстати, без Джона приехал? — поинтересовался Миллер. — Он не знает, что я здесь. — А что за тайны? Он тебе запрещает ко мне в гости забегать? — Нет, ему просто похуй, где я, — сухо ответил Блейк, хотя в его интонации слышалось раздражение. — Интересовался бы моим местонахождением, узнал бы, что я у тебя. — Это что-то сложное сейчас, да? Самому мне этого не постичь? — Не бери в голову. Можно сказать, это мой маленький эксперимент. — Ага. Хоть что-то прояснилось. Но у каждого эксперимента, есть желаемый результат, так? — В двух словах сложно всё выразить, но раз я всё равно к тебе приехал, — начал Блейк. — Как оказалось, к Джону найти подход не так-то просто. Вот мы за три недели совместной жизни не сблизились с ним от слова совсем. А дело всё в том, что он не даёт и шанса нам сблизиться. Закрылся в своём отдельном мире, хоть тараном двери к нему вышибай. — И вот он твой таран? Молча свалить к другу на ночь? — без усмешки спрашивал Миллер. — Можно сказать и так. — Но ты уверен, что твоё регулярное пропадание натолкнёт его на то, чтобы открыться тебе? — Самый быстрый способ разговорить человека — выбесить его. — Ну да, и то верно. Тогда тебе нужно припереться среди ночи в жопу пьяным и ещё начать приставать. — Эй, ну я же не расстаться с ним хочу, — отшутился Беллами. — Хотя знаешь, неплохая мысль. Луна бы за это просто убила. — Да, ладно тебе! — усомнился Миллер. — Луна просто милашка. Ты с ней не особо-то затворником был. — Так-то оно да. Но у нас ней был уговор. Она должна знать, где я нахожусь и с кем. Правда, это чисто формальность. Не всегда она знала, где я и с кем. Но не это сейчас суть. — А может всё-таки в этом. Не жди от Джона той же реакции, что и от Луны. Луна тебе верила. Джон не сможет доверять так же. Как он может тебе верить, когда сам был участником твоей лжи?       Беллами только сейчас задумался, что именно в этом всё и дело. Но если доверие в отношениях невозможно, то и отношения в конечном итоге закончатся быстро и плачевно. — В таком случае, наши с ним отношения обречены, не так ли? — Не знаю-не знаю, — засомневался Миллер. — Зачем-то же он пошёл за тобой. Чем ты его уговорил остаться с тобой? — Я просто сказал, что он мне нужен. — А, понятно, — произнёс Миллер так, будто знает эту жизнь, как облупленную. — Может и мне тогда объяснишь, раз тебе понятно? — Такие отношения, действительно, обречены, к несчастью. Когда один любит на сто процентов, а второй на ноль. Оно-то в синхронной пропорции не бывает никогда. Но в идеале бы было, если бы 60 на 40, или 70 на 30 — с таким фундаментом уже можно что-то строить. А ваши отношения держаться только на его уже уставших истерзанных плечах. — Я бы не сказал, что с моей стороны ноль, — не согласился Беллами. — Но и тридцати не наберётся. Ты достаточно видел отношения Атома с Клэр. Как бы сильно она его не любила, ничего у них не вышло. Получилось, что лишь настрадалась в этих отношениях и зазря. А всё потому что Октавия глубоко засела в его мыслях. Он бы да и рад полюбить был Клэр, но не мог. Вот и ты всё никак Джози не забудешь. — Бред, — насмешливо опроверг Блейк. — Четыре года уже прошло. За эти четыре года я словно бы прожил три жизни. Я уже даже иногда сомневаюсь в существовании Джозефины. — Надеюсь, что так. Только того самого Беллами, каким был ты тогда, она сгубила вместе с собой. Тот Беллами умел отдавать сто процентов. — И что он за это получил? Кроме боли и ненависти? — Поэтому Джона ждёт тоже самое? — спросил Миллер. — Я сделаю всё, чтобы этого не допустить, — заверил его Беллами. — Он и так достаточно дерьма нахлебался. Именно поэтому временно мне нужно побыть козлом. Ради благой цели можно.       Стоило ему закончить фразу, как в дом вошёл Брайан, без стука и звонка, как к себе домой. Он был с рюкзаком и большими пакетами. Увидев Беллами, новоиспечённый гость расплылся в улыбке, и подошёл к другу с приветственными объятиями. — Приве-ет. Рад, что ты свободно по земле теперь передвигаешься. — Да, я тоже этому рад. А ты что к Миллеру жить переехал? — спросил Блейк, оглядев пакеты друга.       Брайан посмотрел туда же и рассмеялся: — Не. Там вот смотри что. Я прикупил себе сомбреро в Мексике. — Парень достал большую мексиканскую шляпу и надел на голову. На лице его сияла ребяческая улыбка. — Ты в ней, как родился, Брайан, — прокомментировал Беллами. — Знаю-знаю, мне очень идёт. Я и тебе подарки прикупил, — сказал Брайан и засунул руку в один из пакетов. Недолго порывшись там, он достал странной формы кулон. — Вот тебе оберег от дурного сглаза. И маракасы.       После чего Брайан вручает всё Блейку, второго после маракасов пробрало на смех. — Ну спасибо, Брайан. Нужные в быту вещи, — иронично ответил Беллами. — Ну вот! — одобрительно воскликнул Миллер. — Будто бы с нами в Мексику ездил, а не за решеткой сидел. — Предлагаю, значит, выпить за то, что Беллами не психопат-убийца, — торжественно провозгласил тост Брайан и взял стакан с текилой. Друзья поддержали его, и каждый залил в себя обжигающий напиток. — Так кто же всё-таки это сделал? — задался вопросом Брайан, после того как допил текилу до дна. — Да хуй его, — ответил Беллами. — Я его раньше не видел. Напарник Диксона его же и кокнул. Не поделили что-то. — Повезло, что тебя шантажировали такие олухи. — Повезло, — со скрытой иронией сказал Блейк. — За то, что творил Диксон, я бы тоже его грохнул. — Это я понимаю. Но я всё равно знал, что не ты его убил. Так отпидарасить его мог только тот, кто явно с головой не дружит.       Беллами с Миллером лишь перекинулись взглядами и тактично промолчали, так как оба не могли поддержать Брайана, из-за того, что знали больше, чем он. Миллер попытался полностью уйти от этой темы разговора и предложил друзьям поиграть в настольный футбол. Интересная игра и алкоголь безжалостно сжевали время так, что Беллами просто в один момент посмотрел на часы и не сразу осознал, что уже час ночи. Он хоть и хотел задержаться, но не настолько. Парень взял мобильный, а там ни одного пропущенного. Что ж, это уже слишком, Мёрфи. Ты просто обязан устроить хотя бы маленький скандал.       Беллами распрощался с друзьями. Машину оставил у Миллера, а сам заказал такси, так как был не в состоянии ехать за рулём. Беллами давно не выпивал столько. Хотя он и не был чрезмерно пьян, спокойно передвигался, не шатаясь, и не потерял способность разумно говорить. Дома было тихо и спокойно. Беллами уже ожидал, что Джон просто пошёл спокойно спать, но не совсем угадал. Джон был в спальне, но не спал. Чем он там занимался — неясно. Когда зашёл Беллами, тот просто валялся на кровати в одежде. — Ты ещё не спишь, — с довольной невинной улыбкой произнёс Беллами и плюхнулся рядом с парнем. Джон смерил его недовольным взглядом, но ничего не ответил. Блейк, продолжая играть невинность, навис над парнем сверху, провёл рукой по его боку, опуская руку на низ живота, и аккуратно коснулся губами его шеи. — Какие вопросы решали с партнёром до пол второго ночи? — спросил Джон. — Да мы за час всё порешали. Просто я потом заехал к Миллеру. Не узнаешь что ли перегар от текилы? — отшучивался Беллами. — Луне ты тоже говорил, что заезжал к Миллеру?       Беллами перестал целовать парня и поднял своё лицо, чтобы посмотреть ему в глаза. — Что это за вопросы? Сомневаешься в моих словах? — Считаешь, нет поводов? Ты даже Луне изменял. Чем я лучше? — спокойно спрашивал Джон. Хотя как всегда, можно было догадаться, что стоит за его внешним спокойствием. — Скорее не понимаю, что тебя держит с человеком, в котором ты так не уверен? Если видишь во мне патологического изменника, то зачем ты тогда со мной? А если уж доверился мне, то доверяй до конца. Не надо ничего делать наполовину. — Понятно, — с недовольством высказал Джон. — Ложись спать. Нам обоим завтра на работу. — Ну нет, не так быстро, малыш, — возразил Беллами, захватив Джона в тесные объятия. — У меня острая нехватка твоей любви. Поэтому так просто ты не отделаешься.       Его шаловливые руки полезли под майку Джона, а после спустились в штаны. Одежда на Джоне теперь свободно болталась, что Беллами было очень на руку. Блейк вернулся к тому, с чего начинал, и хищно напал на шею парня. Джон, как и всегда, поддался его поцелуям, несмотря на то, что выглядел очень уставшим и сонным, да и наверняка он был достаточно зол на Беллами, но всё же, не горя особым энтузиазмом, позволил себя раздеть и ласкать. А пьяному Беллами энтузиазм не особо-то был и нужен. Особенно когда перед ним такое податливое сексуальное тело. Беллами даже забыл о том, зачем всё это затеял, а злость за то, что Джон так и не позвонил, мгновенно рассеялась. Как на Джона вообще можно долго злиться?       Беллами покрывал поцелуями каждый сантиметр его тела, хватал стоящие соски зубами, водил в парня пальцы, и срывал его стоны с языка в свой рот. Беллами любил затянуть этот процесс, готовить Джона на медленном огне продолжительное время, раскалить его до предела, а после распалить пожар на полную мощность. Когда Джон вот-вот уже должен кончить, а Беллами и сам едва ли контролирует себя сделать это чуть позже, он стискивает член Джона у самого основания, не позволяя ему кончить, и резко входит в него. Джон так громко вскрикивает и изгибается в пояснице. Смотреть на него в этот момент — ничуть не хуже самого оргазма. Обладать им полностью, каждой клеточкой тела, сделать своим без остатка — в этом настоящий кайф. Поэтому секс с ним стал ещё более насыщенно приятным, после того, как Беллами узнал о его чувствах. Джон полностью до костей принадлежал ему, именно это так сильно возбуждало каждый раз.       Джон ведь теперь этого даже не скрывал. Всё его тело так чувственно реагировало на каждое прикосновение, подстраивалось под руки Беллами, дрожало, как струнный инструмент в руках музыканта. А сердце так сильно тарабанило, что можно было услышать, если остановиться у его груди. Беллами много кого перетрахал за жизнь, но ничего подобного с ним ещё не случалось. Джон словно вечно влюблённый школьник, и каждый секс для него как первый. Это очень умиляло. Беллами впервые мог умиляться и возбуждаться одновременно. Джон был так прекрасен. Как произведение искусства. Ценный экспонат, который можно и даже нужно трогать, от того он ещё прекраснее. Беллами мог даже отвлекаться от физического удовольствия, чтобы посмотреть на него, и потому секс мог длиться долго.       Легли спать они после трёх ночи. Завтра рано вставать, и впереди трудный рабочий день. Но было пофиг. Беллами прижал парня к себе поближе и сладко засыпал, чувствуя его дыхание.

***

      Результатом проведённого эксперимента Беллами всё же не был доволен. Потому на следующий же вечер пригласил много друзей домой, попросив Атома собрать людей и даже сам уделил время, чтобы пригласить тех, с кем мог уже очень давно не видеться — года два или три. Для Джона это сборище стало неожиданностью. Беллами даже за полчаса не предупредил, что сейчас ввалиться толпа друзей, не со всеми из которых Джон был знаком. Джон, как и любой нормальный человек, не особо обрадовался такому «сюрпризу». Но и слова Блейку не сказал об этом, как должен был бы сделать любой нормальный человек. А Беллами это всё «забавляло». Его уже самого интересовало, насколько далеко он может зайти. Джон как будто готов стерпеть все его выходки. Именно это Беллами сегодня и намеревался проверить. — Где Октавия? — спросил Джон у Атома, когда тот подошёл к ним. — Она завалена учёбой. А меня выгнала из дома. Сказала: «Иди бухай и не мешай мне учиться».       Беллами рассмеялся: — Молодец сестричка. Моя школа. — Ты Джона тоже гонишь, чтобы не мешал что ли? — спросил друг. — Его наоборот хрен заставишь мне мешать. Хоть иногда. — А-а, — протянул Атом, а потом обратился к Мёрфи. — Он мне кстати на тебя жаловался уже.       Джон с непониманием посмотрел на Атома, а после перевёл растерянный и даже заранее виноватый взгляд на Беллами. Он, действительно, не понимал о чём идёт речь. — Жаловался? На что? — спросил Джон у Беллами. — На то, что говорить со мной не хочешь. — О чём говорить? — Да обо всём! — ответил Блейк, разозлившись. — О себе, о том, что нравится, и что не нравится.       Джон смотрел на него так, как провинившийся ребёнок. Беллами хоть и злился, но самой спокойной и мирной злостью, на какую вообще был способен. Хотел уже через эмоции достучаться до Джона, показав, что его это раздражает. — Я тактично ретируюсь, пока и мне не досталось, — сказал Атом и оставил парней одних. Хотя вокруг них много людей, но каждый всё равно общался о своём. — Я говорю с тобой, когда есть о чём, — оправдался Джон под гнётом строгого взгляда Беллами. — То есть желания говорить со мной у тебя никогда не возникает? Ты говоришь со мной только тогда, когда я о чём-то спрашиваю, и то не особо развёрнуто. И не надо оправдываться тем, что я всё время работаю. Мы это уже проходили. — Не понимаю, что конкретно ты от меня хочешь? — Если тебя что-то не устраивает, ты можешь сказать об этом? — Меня всё устраивает. — Да ты что?! — со злой иронией воскликнул Беллами. — То-то я смотрю, ты весь светишься от счастья!       Джон лишь нервно стал перебирать пальцами и словно не знал, куда себя деть. Его переполняли эмоции, которые он пытался держать в себе. Вот только какие? Больше было похоже на страх и желание забиться в угол. Беллами в этом момент хотел одновременно придушить его и обнять. — Ты говорил у тебя времени нет ни что, и зачем-то устроил эту тусню, — хоть что-то выдавил из себя Мёрфи. — Иногда нужно расслабляться. — А вчера ты не этим разве занимался? — Я не пойму, ты хочешь, чтобы я безвылазно сидел за работой? — Нет, — ответил Джон и на этом его мини-прессинг закончился.       Беллами безнадёжно выдохнул и предложил ему: — Тебе налить выпить? — Нет. Я если выпью, то сразу же усну.       Наконец этот бесполезный разговор прервала Нина — девушка, с которой Беллами спал ещё до отношений с Луной. Он её с тех самых пор и не видел, прошло много времени, но вот прислал ей пригласительную смс на этот вечер. Хоть будет с кем пообщаться, пока его парень играет в молчанку. — Привет, Беллами! — радостно встретила его девушка и обняла его. Беллами встретил её с такой же радостной улыбкой и прошёлся по ней наслаждающимся довольным взглядом. Она выглядела ещё сексуальнее, чем раньше. Каштановые пышные волосы стали ещё длиннее и были разбросаны по загорелым плечам. Из её глубокого декольте выглядывала круглая красивая грудь, которая, кажись, стала больше. Коротенькие шорты открывали её длинные загорелые ноги и отлично обтягивали задницу. Одним словом, девушка выглядела как охотница. По её виду сразу было понятно, зачем она сюда пришла, и Беллами это более чем устраивало. — Как рад тебя здесь видеть, — с довольной улыбкой произнёс Беллами, будто с минуту назад его вообще ничего не злило. — Выглядишь просто восхитительно. — Да и ты по-прежнему всё такой же сексик, — прямолинейно ответила девчонка. Такой она была всегда. Флирт для неё был обычной формой общения. Джон недобро посмотрел на неё, а после увёл взгляд в сторону, будто бы его вовсе не интересует, что здесь происходит. — Что нового у тебя произошло за это время? — Да много. Со своим я рассталась. Теперь свободна. Но это можно легко исправить. — Нина смотрела на Беллами так, будто он уже в её постели. Блейк в ответ игриво улыбался ей и не стеснялся поедать её глазами. Напряжение Джона чувствовалось как будто вибрациями, хотя тот ничего не говорил. — Как будто с ним ты не была свободна, — усмехнулся Беллами. Девушка рассмеялась. И тогда Беллами предложил ей налить вина. Он отошёл всего на пару минут и всё это время украдкой наблюдал за Джоном издалека. Тот был мрачнее тучи. Беллами понимал, что его нужно дожать. Он вернулся с бокалом красного и протянул его девушке. — Джон тебя не заболтал, пока меня не было? — со скрытой иронией спросил у девушки Беллами.       Она посмотрела на Мёрфи и после ответила: — Он и слова не проронил. Он что немой? — Именно так. Немой, — подтвердил Блейк. Джон просверлил парня долгим взглядом, так что Беллами даже посмотрел на него в ответ. В глазах парня читалось недовольство, но какое-то жалобное, будто он просил прекратить Беллами. Но Беллами и не думал прекращать. Он вернул всё внимание Нине и снова стал вести непринуждённую милую беседу, явно очаровывая её своим взглядом. — На чём мы остановились? Ты открыла свой тату-салон, как мечтала? — Да, — гордо ответила девушка. — У меня теперь охуительный тату-салон, и я тебя туда приглашаю. На твоём теле можно было бы такого натворить! — Ты точно сейчас о тату говоришь? — игриво спросил Беллами, включив всё своё очарование на полную катушку. Казалось, что Джон себе сейчас вывернет кисти рук. Но он всё также молчит, зараза! — Беллами, можно тебя? — позвал друга Атом и бросил в него недовольный взгляд. — Пообщайтесь пока, — сказал Беллами Нине и Джону.       Атом отвёл его в сторону, где было меньше людей и не так шумно, и тут же напал на друга: — Что ты творишь? — Ты о чём? — состроил невинность Беллами, решив немного поиздеваться и над ним. — О том, что ты Нину глазами трахаешь. — Ага. И ты — мой друг — пришёл дать мне за это пизды, а Джон — мой парень — нем как рыба. — Ты это специально устроил что ли? — Нет, блять, я дебил конченый, флиртую с девкой на глазах своего парня. — Слушай, кажется это затея — хуйня. На него уже смотреть жалко. С ним что-то совсем не то происходит, раз он даже за такое тебе по башке настучать не может. — Именно это я и хочу исправить, — сказал Беллами и проследил за Джоном. Тот встал с дивана и ушёл от Нины подальше. Он подошёл к барной стойке и налил себе выпить. Несколько минут назад от алкоголя наотрез отказался, но видимо нервы сдали. — Доиграешься сейчас, он в дурку сляжет так скоро. Или сбежит от тебя, куда подальше. — Не сбежит. Хрен я его куда отпущу. Расслабь булки, бабуль. Выпивай, наслаждайся жизнью. Джон — это мой гемор.       Беллами оставил друга и вернулся к Нине. Девушка сидела уже в одиночестве. — Этот твой друг странный, — начала Нина. — Пыталась поговорить с ним, а он слинял. И правда немой что ли.       Внутри себя Беллами уже жутко негодовал и хотел всех присутствующих выпроводить нахер из своего дома, оставить только Джона и вынести ему мозг, а после хорошенько выебать. Но внутреннее самообладание взяло снова вверх. Пока ещё рано беситься. Надежда ещё жива, что Джон включит мозг и достанет свою гордость из глубины своей задницы. — Ну не будь так строга. Перед ним такая красотка, вот парень и потерял дар речи. — Такое чувство, что его больше ты интересуешь, — поделилась Нина. — Ты теперь не только женские сердца завоёвываешь? — Все подряд, — игриво усмехнулся Беллами. — Ну его можно понять, — сказала Нина и вызывающе посмотрела на него. Беллами хоть и не был заинтересован в дальнейшем разговоре, но всё ещё мило общался с ней. Он вообще не обращал никакого внимания на Джона, хоть это было и непросто. На самом деле, Нина быстро ему надоела. Порой он уже даже не знал о чём с ней говорить, но всё время ловко выкручивался. В мыслях всё равно был только Мёрфи и злость на него. Он кстати не появлялся рядом на протяжении минут тридцати или больше, пока его чуть ли силой не притащили с собой Миллер и Брайан. — Беллами, хоть ты нам скажи! — начал Миллер. — Мы тут с Брайаном спор затеяли. И нам вот интересно, у Джона хороший голос? Ну, петь он умеет? — Почему у него это и не спросите? — поинтересовался Беллами, не отрывая взгляда от Джона, тот тоже, не отрываясь, смотрел ему прямо в глаза. — Да разве от него хоть что-нибудь добьёшься? Спросили — говорит: «Я не могу быть в этом вопросе объективен».       Беллами усмехнулся и всё продолжал смотреть на Джона, поедая глазами, как смотрит на него обычно перед тем как раздеть. Совсем недавно Беллами смотрел так на Нину, а теперь снова на него. Джона не могло бы это не выбесить. Но что-то взбешённым тот совсем не выглядел, скорее подавленным. Блейку уже самому становилось всё тяжелее видеть его таким. Хотелось его обнять, попросить прощения и объясниться перед ним. Но Беллами продолжает играть в равнодушие. — Не знаю. Он никогда мне не пел, — произнёс Беллами бархатным голосом, от которого, он знал, у Джона кожа возгоралась. — Тогда нам срочно нужно найти гитару, и мы заставим его спеть нам, — подхватил Брайан и покрутился по сторонам. — Неужели в этом доме ни у кого нет гитары? — У меня есть маракасы, — с улыбкой сказал Беллами, оторвав взгляд от Джона и направив его на Брайана.       Друг рассмеялся в ответ: — Да, они тебе очень идут. Джон, согласишься петь под маракасы?       Мёрфи со снисхождением посмотрел на него и без раздражения ответил: — Брайан, отъебись.       Брайан состряпал демонстративную грустную гримасу. — Увау! — ухмыльнулась Нина. — Это будто парализованный встал на ноги, чтобы отвесить другу поджопника.       Беллами поддержал её смехом, а Джон стал выглядеть злее. Видно, что его цепляет даже то, что Беллами смеётся с её шуток. Нину от теперь демонстративно игнорировал, словно бы пытался уверить себя в том, что её не существует. — Милая татушка, — заметил Миллер, обращаясь к Нине. Она убрала волосы, тем самым открыв полный обзор на своё плечо с татуировкой. На ней была изображена рыба в стиле японской росписи. Линии были тонкие и изящные, татуировка, в самом деле, ей очень шла. — Себе такую хочешь? — Я наслышан про твой салон, — ответил Миллер. — Ну видя работу мастера, теперь обязательно заскочу к тебе. Сама делаешь тату? — Лично тебе — сделаю. А так, помимо меня, работает ещё две красотки-мастерицы. — Ещё и девчонки. Обязательно приду, обязательно! — Я завязала работать с парнями. С девчонками надёжнее.       Беллами усмехнулся, понимая истинную причину её проблемы работать с парнями. Она обожала трахаться с каждым симпатичным парнем. Работу с личным мешать — заканчивается это дело всегда плохо. — Есть ещё татуировки? — спросил у неё Миллер. — Есть. В интимном месте, — игриво произнесла девушка и Миллер довольно промычал. Кажется, в эти мгновения Джон даже несколько подоживился, радуясь, что она хоть какое-то время не клеит Беллами. Но радость его быстро закончилась. — Беллами видел, пусть он и расскажет. Между прочим, я там кое-что подновила. Не желаешь быть в курсе событий?       Нина задавала вопрос напрямую Беллами, явно ожидая конкретного ответа. Это была самая прямолинейная провокация. Беллами понимал, что если он на это поведётся, то для Джона это будет слишком жёстко. Но что делать, если ни на что другое он не реагирует? Оставалось только добить контрольным. — Какое заманчивое предложение, — с улыбкой сказал Беллами. После чего Миллер даже поперхнулся и взглянул на Джона. Он явно уже раскусил план Блейка. Скорее всего, потому и придумал повод притащить Джона снова поближе к Беллами. Миллеру разъяснения были не нужны. Он всё всегда понимал и мог подыграть даже без предварительного договора. — У-у-у, ребят, — протянул друг. — От вас тут даже жарковато стало.       Джон резко встал и так же быстро вышел из комнаты. Его никто даже остановить не успел. Брайан лишь поинтересовался у друзей: — Куда он так внезапно слинял? Не попрощался даже. — Кажись, я на счёт него была права, — ехидно произнесла Нина. — Ты о чём? — спросил непонимающий Брайан. — Так! Без сплетен, бабули! — осадил их Миллер. — А то на лавочку пойдёте трещать.       Беллами поднялся с места, предупредил друзей, что скоро вернётся и ушёл за Джоном. Он совсем не мог понять, что у того в голове происходит. Почему он ведёт себя так? А главное — что с этим делать? Чтобы что-то с этим делать, нужно было понять, что не так. Именно это Беллами надеялся понять сегодня, но запутался ещё сильнее. Но продолжать так точно нельзя. Это не отношения. Это путь в никуда.       Он не сразу нашёл парня. Заглянул по комнатам, везде пусто. Нашёл его на веранде с сигаретой в дрожащей руке. Беллами вышел к нему на веранду, его кожу обдало каким-то холодным для летнего вечера воздухом, но очень приятным запахом свежести. — Серьёзно? Ты пошёл покурить?! — злостно возмутился Беллами. — А может чайку ещё себе заваришь?! — Что не так? — вымученно спросил Джон. — А тебя ничего не смущает? — Только то, что ты еблан. — Увау! — выразил ироничное раздражённое восхищение Блейк. — Это уже что-то. А по-конкретней можно? — Что тебе от меня надо? — Хотел выпросить разрешение трахнуть Нину, но уже вижу, что ты и так не против! — Ты издеваешься надо мной? — Мне кажется, это ты издеваешься. Мы чуть ли не сосёмся на твоих глазах, а ты отошёл покурить?! — А ты бы хотел, чтобы я устроил тебе скандал? — Представь себе, в нормальных отношениях так и делают! Никто бы не стал это терпеть. — Как будто без этого ты не понимаешь, что делаешь мне больно. Ты и сам всё прекрасно понимаешь. — А тебя это устраивает? Мне продолжать? — Меня не устраивает. — Да?! Что-то я тогда возражений не слышу, — всё сильнее злился Беллами. — Зачем мне останавливаться, если ты мне позволяешь делать всё, что вздумается? Или у нас не выходит быть нормальной парой, и нам нужно вернуться к тому, с чего начали? Будем просто трахаться и всё? И я могу тобой не ограничиваться. Найду себе ещё девушку. Ты этого хочешь? — Нет. — Ну а пока так всё и есть! Я задерживаюсь допоздна, ты мне даже не звонишь. Ты вообще мне никогда не звонишь! Не знаю почему. Мы не разговариваем. Мне постоянно нужно силком из тебя слова вытаскивать, чтобы хоть что-нибудь, хотя бы маленькую часть, узнать, что в твоей башке происходит! Мы ничего друг о друге не знаем. К чему мы с тобой пришли? Пока что я вижу, что ни к чему. Просто мне теперь не нужно ехать к тебе домой, чтобы тебя трахнуть. Ты как бы вот под рукой всегда. И это единственное, что изменилось. И складывается чувство, будто тебя всё это устраивает. А вот меня нихрена это не устраивает! Давай уже определимся с нашими дальнейшими отношениями: либо мы идём дальше, либо возвращаемся назад. Либо ты говоришь со мной, либо всё, что нас будет связывать — это секс. Только верности тогда от меня не жди.       Джон, казалось, едва ли стоит на ногах. Распахнул свои большие глазища на Беллами, поблёскивая слезами, которые он пытается удержать в себе. — Что ты хочешь от меня в данный момент? — насколько можно сдержанно спросил Джон. — Давай лучше поговорим о том, что ты хочешь от меня? Не в данный момент, а в принципе.       Джон снова проглотил язык. Ни звука не издал. — Молчишь? — с недовольством произнёс Блейк. — Ты же понимаешь, что молчанием ты уже делаешь выбор? Это будет значить, что ты выбираешь второй вариант развития наших отношений. Поправочка — не развития, а скорее, деградация. — Есть вещи, о которых я не могу с тобой говорить. — Так значит всё? Выбор сделан? Ты выбираешь расстаться? — продолжал давить Беллами. Взгляд Джона лишь сильнее наполнился острой болью, которую Беллами уже ощущал на себе. Но парень продолжал лишь молчанием своим просить о пощаде и всего лишь. — Что ты так смотришь? Скажи уже что-нибудь. Я хочу понять тебя! — кричал Беллами. — Ты можешь дать мне немного времени? — Время для чего, Джон? Хочешь расстаться чуть попозже? А смысл? Трахаться с тобой я продолжу. В этом плане у нас ничего не изменится. Что сейчас мы только спим вместе, что мы расстанемся. Только я хочу уже ясности. Либо мы вместе, либо каждый сам по себе и тем самым я свободен в своих действиях. — А тебе нужна свобода? — Я уже всё сказал однажды, что мне нужно. Если бы мне была нужна свобода, а не ты, я бы с тобой сейчас не разговаривал. Неужели это не очевидно?! Если бы я хотел расстаться с тобой, я бы сделал это без всяких разговоров. Но как видишь, я ебу тебе мозги, чтобы понять наконец, что нужно тебе!       Мёрфи обессиленно опустил глаза, пряча проступившие слёзы. Беллами из всех сил старался не вестись на это и быть не подкупным. Всё тот же грозный с виду Беллами, не унимаясь, допрашивал Джона будто под пытками. — Твою ж мать, Джон! Да скажи уже хоть что-нибудь! — Я не чувствую того, что мы с тобой в отношениях, — сорвалось с губ Джона, будто бездумно, полу осознанно. — Поэтому ты прав, между нами ничего не изменилось.       Беллами озадаченно застыл на месте, обдумывая его слова. Злость унесло к чертям. Он получил то, что хотел — правду. Теперь осталось понять, как с ней сосуществовать. — Объяснишь почему? — уже спокойно спросил Беллами. — Я не знаю. Просто я… — Джон пытался сформулировать свои мысли, но эмоции мешали сделать это как следует. С каждым сказанным словом его голос всё сильнее надрывался. — Просто не чувствую тебя своим. Может, из-за этой ебаной привычки быть тебе ненужным. Я стал лишь более трусливым и никчёмным. Просто потому, что я всё время боюсь того, что ты от меня уйдёшь. Когда-нибудь это случится. Это ведь вопрос времени.       Повисла тяжёлая тишина. Беллами был сбит с толку, Джон напуган и истерзан на куски. Блейк молчаливо смотрел на парня, на его откровенные слёзы на лице, на неподдельную боль в глазах. У самого от этого сдавило в висках. А что тут собственно поделать? Нельзя уговорить человека доверять. Тем более когда поводов недоверия предостаточно. Джон столько боли из-за него натерпелся. Он ведь, и правда, был не нужным и слишком внезапно стал нужным. Как Беллами мог ещё ожидать чего-то другого? — Беллами, вот ты где! — воскликнула только что вошедшая Нина. — А я тебя везде ищу. Покуришь со мной? — Я сейчас занят, — холодно ответил Беллами, продолжая смотреть на Джона. Тот опустил глаза, пытался скрыть слёзы от Нины, сжался так, будто хотел исчезнуть с этой планеты. — Чем же? Давайте втроём покурим и поболтаем. — Это слишком личный разговор с моим парнем, и ты в нём будешь явно лишней, дорогуша, — раздражённо рявкнул Беллами и бросил строгий взгляд в Нину. — Твои парнем? — удивилась Нина. — Я…я пойду.       Девушка сразу же зашла внутрь дома, и тогда Беллами перевёл такой же взгляд на Джона. — Жаль только, он меня своим парнем не считает. Интересно только, кем я тогда тебе прихожусь?       Ответа не последовало. Джон был будто лишён всяких сил. Казалось, ещё немного, и ему понадобиться электрический разряд в сердце. Беллами тоже был уже лишён сил держать маску строгости. Он прижал парня к себе, и тот охотно вцепился в него руками. Белами обнял его так сильно и нежно, и проговорил ему прямо над ухом: — Привычки будем менять. Только говори со мной. Иначе я просто не буду знать, что я делаю не так. Мы вместе должны над этим работать. Только тогда что-то из этого получится. А я хочу, чтобы получилось, слышишь? Очень этого хочу.       С несколько минут они простояли в молчании, обнимая друг друга, казалось бы, не только руками, но и непреодолимо сильным желанием держаться друг за друга и не отпускать ни при каких обстоятельствах. Вот сейчас Джон был настоящий, открытый. Пусть ещё не на распашку, пусть всё ещё опасается и не доверяет, но всё-таки он был так честен в этот самый момент, когда вцепился руками в спину Беллами и спрятал свои слёзы в его плече. Пусть и открывшаяся правда была малоприятна, но Беллами чувствовал облегчение. Потому что Джон сказал о том, что его беспокоит, и всё встало на свои места, хоть что-то стало понятно и объяснимо. Беллами пока не знал, что он будет делать с этой правдой, но это уже вторая проблема. Первая была решена. — Извини, я не пойду к ним, — устало произнёс Джон. — Мне не хочется с кем-то общаться сейчас. — Да, конечно, — понимающе ответил Блейк. — Я скоро приду к тебе.       Джон ушёл на второй этаж. А Беллами остался на веранде, простоял там с несколько минут, чтобы собрать мысли воедино. Он задумался над тем, что происходит с его жизнь. Его уже очень давно не покидает ощущение, что он топчется на одном и том же месте. Несмотря на то, сколько всего поменялось, и то насколько настоящее кажется удивляющим даже для Беллами, он всё равно не видит никакого развития. Может от того что приходится каждый раз проходить одно и тоже. Новый человек рядом, новые отношения, всё сначала, всё обнулилось. Прошлые отношения ни к чему не привели, как и позапрошлые, приведут ли эти? Или опять придётся вскорости всё начинать заново? Беллами уже как-то устал от этих перемен. Хотелось чего-то постоянного и настоящего. Искренние сильные чувства Джона должны были стать гарантом постоянности, но сейчас они только выступают в роли помехи.       Спустя, может, минут десять Беллами пошёл в комнату к друзьям. У тех ничего не поменялось: все пили и веселились. Блейк подошёл к Миллеру и Брайану, и те сразу отвлеклись от разговора между собой. — Миллер, сможешь переместить вечеринку к себе домой? — попросил Беллами. — Да не вопрос. А что случилось? — Всё в порядке. Просто Джон не очень хорошо себя чувствует. Да и мне особо не до веселья. — А что с Джоном? — спросил Брайан. — Может мы его до дома подкинем? — Не стоит. Он дома, — ответил Беллами и заметил в глазах Брайана смятение. Миллер тут же обратился ко всем присутствующим и позвал их к себе домой. Через считанные минуты в доме уже никого не было.       Беллами поднялся на второй этаж, в спальне Джона не нашёл, хотя предполагал, что тот — уставший — сразу плюхнется на кровать и вырубится. Парень вышел в коридор и тогда заметил свет в ванной. Тишина несколько тревожно действовало на него. Из ванной не исходило ни звука, только лишь полоска света просачивалась из-под низа двери. Беллами попытался проглотить комок своей тревоги и вошёл в комнату. Джон сидел на полу, обхватив себя руками. Он поднял покрасневшие от слёз глаза на парня. Кажется, Беллами смог вскрыть его так, что эмоции из того хлынули бесконтрольным потоком. Блейк был этому рад, и в тоже время ему было бесконечно тяжело видеть его слёзы.       Беллами сел рядом с Джоном на пол и заговорил: — Когда нас знакомил Миллер, он сказал, что ты не любишь задавать вопросы. Теперь я убедился, что это была не просто шутка. И как он только тогда обратил внимание на такую мелочь. Ты не хочешь, боишься или просто напросто не умеешь вмешиваться в жизнь других людей, даже тех, в чью жизнь надо вмешиваться. Если бы ты говорил со мной о том, что тебя беспокоит, если бы задавал вопросы, которые интересуют, может тогда бы мы и избавились от стоящих стен между нами. — Что ты говорил Луне, когда был со мной? — чёрство спросил Джон, но за его чёрствостью скрывалась болезненная ранимость, которой сейчас ему было так тяжело сопротивляться. — Зачем сейчас говорить об этом? — А ты точно хочешь отвечать на мои вопросы? — упрекнул его Мёрфи.       Беллами выдохнул и неохотно ответил: — Говорил, что у друзей, иногда так и говорил, что у тебя. — Ты ведь собирался сделать её своей женой. А теперь её вещи лежат в углу шкафа, собранные в чемодан, и ждут, когда хозяйка заберёт их отсюда. Когда-то ты же попросил перевезти её вещи в твой дом. — Что тебя удивляет? Мы с ней единственные, кто расстались, в этом девственно чистом мире честной и прочной любви? — иронично высказался Беллами. — Посмотри вокруг — сплошь и рядом такого дерьма достаточно. — Меня интересует только то дерьмо, что касается меня. — Успокоит тебя или нет, но наш с ней разрыв — не моя инициатива. Я не собирался расставаться с ней. Она так решила. Я вкладывался в эти отношения, чтобы у нас с ней всё было слажено, и не стал бы разбрасываться своими же вложениями. — Как цинично, — прокомментировал Джон. — Уж прости, как есть. — В меня ты тоже вкладываешь? — Даже больше, чем планировал. — Ресурсы не иссякнут? — с горькой иронией спросил Джон. — Мои — нет, — с уверенностью ответил Беллами. — Вопрос только в том, захочешь ли ты принимать мои вложения. Заставить я тебя не смогу, да и не буду. — Захочу ли я принимать твою ложь за чистую монету и радоваться жизни? М-м, какое заманчивое предложение. — Я ни разу не обманул тебя, — сухо опроверг Блейк. — Я обманывал Луну, но не тебя. Разве не так? — Так я ведь теперь на месте Луны. — Нет, ты на месте Джона. Не нужно приплетать Луну в наши с тобой отношения. — Как скажешь, босс, — ответил Джон и замолчал. — Скажи, что мне нужно сделать? Потому что я уже не знаю! — более раздражённо и вместе с тем устало произнёс Беллами. — Я ни раз говорил с тобой предельно искренне. Я интересуюсь тобой, докапываюсь до каждой мелочи. Я собрал сегодня всю эту толпу, хотя мне нахрен не нужна была вся эта тусня! Я бы лучше сидел за работой и разгребал дела, которых у меня выше крыши. Я отыскал эту Нину, хотя даже имени её до сегодняшнего вечера не помнил. И всё это ради того, чтобы тебя вывести на искренний диалог. Чтобы ты сказал, наконец, что не так, потому что я блять вижу, что что-то не так, и мне не похуй. Скажи мне, нахрена бы мне это было надо, когда я мог бы встречаться с какой-то дурой легковерной, с которой бы и проблем таких не было? Что ещё я должен для тебя сделать? Я сделаю — только скажи.       Джон молчал, устремив взгляд в никуда. Он поджимал губы и сжимал руки, справляясь с новой волной захлёстывающих эмоций. — Может, всё-таки попробуешь довериться мне? — спросил Беллами. — Я не хочу тебя потерять.       Эта фраза последним ударом сбила опору, и Джон не смог сдержать слёз. Видеть его таким вообще необычно. Именно это так цепляло Блейка. Он обнял парня и прижал к себе, успокаивающе поглаживая по спине. — Прости меня, — ласково прошептал Беллами ему на ухо. — За всё прости.

***

      На следующий день на работе Беллами не удавалось выкинуть из головы вчерашний разговор. Он едва ли мог поверить в то, что сделать в этой ситуации ни черта не может. Поможет только время. Может быть. Беллами стало казаться, что небо над его головой давно уже сгустилось серыми красками. Никаких других цветов не осталось. Вся жизнь обрела мрачные густые оттенки. Это началось с того, как Луна села в тюрьму, и длится до сих пор. В таком же беспробудном мраке находится и Джон. Беллами надеялся, что не с тех пор, как тот познакомился с ним. Иначе, не удивительно, что парень сходит с ума. Но и Беллами был не лишён безумия. Просто более скрытого безумия, которое периодически просыпается и переворачивает всё в округе вверх дном.       После работы Беллами забрал Джона с офиса и отправился домой. Они лишь немного поговорили на отвлечённые темы, не касаясь событий вчерашней давности. За ужином Джон вроде как пытался есть, но видно, что без всякого желания. Он сегодня выглядел ещё более усталым, чем обычно. Так словно у него температура под сорок, но он упорно старается делать вид, что не болен. — Как себя чувствуешь? — спросил Беллами, наблюдая за парнем. — Нормально. — Неужели? — с подчёркнутым недоверием усомнился Блейк, чем заставил Джона ответить более развёрнуто. — Просто чувствую себя так, будто не спал целую неделю.       Оно то и неудивительно. Джон почти не ест, находится в нескончаемом стрессовом состоянии, поэтому энергии у него нет от слова совсем. Любые его телодвижения были в эконом режиме, а реакция на всё замедленной. Даже физическое его состояние было приближено к полуживому. Его тело, особенно руки всегда были ледяными. Джон мог часто замерзать, несмотря на то, что на улице лето. Раньше Беллами этого не замечал. Хотя раньше он ведь не жил с Джоном, не может знать точно. Но он всё время видел Джона в зимний мороз в тонкой кожаной куртке, в магазин он вообще мог выйти в одной толстовке. Это натолкнуло на мысль, что раньше Джон так не замерзал. Хотя Блейк очень любил в такую жару прислониться вплотную к ледяному парню, которого будто бы тут же обжигало его горячее тело. Но всё-таки общее его состояние всерьёз волновало. — Ты был в больнице? — Да, — ответил Джон. — Прописали препараты, диету. Посоветовали бросить курить. Последнюю радость в жизни захотели отнять. — Надеюсь, для этого мне необязательно снова умереть? — с улыбкой сказал Беллами. — Что? — не понял Мёрфи. — Извини. Дурацкая шутка. — А, ты про тот случай, — вспомнил Джон о своём неожиданном отказе от курения после «самоубийства» Беллами. Но к сигаретам он вскоре вернулся после его воскрешения. — Врач сказал что-то ещё? — Отправил к неврологу за антидепрессантами. — Ты их купил? — Да. Теперь я ещё буду хотеть всё время спать, — безрадостно произнёс Джон. — Нестрашно. Иди поспи. Я всё равно пойду сейчас работать, — сказал Беллами, поднявшись со стула и поцеловав Джона в лоб. — Спать днём не могу, как бы не хотелось. Это какое-то наказание свыше.       Беллами усмехнулся, провёл пальцами по волосам Джона, а после ушёл в свой кабинет. Сложно было сказать, что стало лучше. Может, Беллами зря ждёт быстрых результатов. Но его не покидало чувство тревоги от того, что они могут двигаться по наклонной, а никак не в лучшую сторону. Его беспокоили вопросы, что ещё может скрывать Джон и как до этого добраться? Постоянно давить на Джона, как вчера, ведь тоже нельзя. Но и случайно допустить однажды его суицид или полное лишение рассудка Беллами не хотел. Однозначно, его нужно было постоянно контролировать, и любыми способами докапываться до того, что тот так тщательно от него скрывает.       Блейк долго не мог понять, как это сделать, пока, парясь над очередным рабочим проектом, ни наткнулся на простое предложение «контроль и безопасность при помощи видеонаблюдения». Так просто, казалось бы, но Беллами сам не подумал о скрытых видеокамерах у себя дома, которые ставил для контроля домработницы. Беллами наплевал на все принципы и неэтичность, и стал просматривать накопленный материал. Ставил на промотку, замедляя скорость на тех кадрах, где есть Джон. К сожалению, данные сохраняются лишь за последний месяц, а остальные автоматически стираются. Но и этого месяца было достаточно. Беллами заметил, что Джон иногда ведёт себя странно. Он мог бесцельно ходить по комнате из стороны в сторону, переставлять предметы с одного места на другое без какой-либо надобности в этом. Иногда закрывал уши руками, закрывал глаза, начинал рыдать ни с того ни с сего. Беллами понимал почему тот делает это, но, когда он видел всё своими глазами, он стал испытывать мучительное для себя сочувствие. Настолько он никому ещё не сочувствовал.       Но когда он увидел запись, произошедшую пару недель назад, то кровь в его жилах застыла и заледенела. У Джона снова началась паническая атака, сначала проходила, как и в прошлые разы. Но после он зажёг плиту и намерено без раздумий прижал к ней ладонь. Сквозь боль он удерживал руку на раскалённой поверхности несколько секунд. Вот тогда Блейку стало реально страшно. Он застыл в исступлении, в шоке, какое-то время даже не мог ни о чём думать, а только охреневать. Он не мог до конца поверить в это, но с тяжестью для себя пришлось. Беллами себе и представить не мог, что должно происходить с человеком, чтобы он дошёл до такого самоистязания. По всей видимости, жизнь Джона, его борьба настолько ужасны, изнурительны и нескончаемо мучительны, что Беллами и в самых жутких представлениях не может себе вообразить. Блейк не может допустить, чтобы человеку рядом с ним было настолько плохо. Больше не может.       В комнате было слишком тихо. Так, будто время остановилось, и всё кругом замерло. Беллами понадобилось время, чтобы прийти в себя от увиденного, уложить всё это в своей голове. С несколько минут он просидел в тишине и просто пялился в стену, но не видел перед собой ничего. Внутри назревал страх. Страх за Джона. Этот страх был таким колючим и неприятным. Вместе с сочувствием, тревогой и чувством вины страх приобретал форму огромного репея с острыми копьями вместо колючек. И этот репей уютно расположился сейчас где-то под рёбрами, вонзив свои копья в грудную клетку.       Приведя себя в чувства, Беллами вышел из кабинета и нашёл Джона. Тот сидел на кухне с чашкой кофе в руках и книгой. Беллами сел рядом с парнем и не отрывал взгляда от его лица. Внутри поселилось странное неприятное чувство — чувство, будто придётся его потерять. Хотелось бы отогнать эти мысли, но чёртов репей пустил корни, его можно только с мясом и внутренностями выдрать. — Не поздновато для кофе? Не сможешь уснуть потом, — спросил Беллами спокойным мягким голосом. Этот голос вообще никаких эмоций не обнажал, даже ту ноющую тоску, что не оставляла сердце в покое. — Я и так хреново сплю, — ответил Джон. — Да и пол девятого — ещё не поздно. — Как знаешь. Но сегодня нужно будет лечь пораньше. Тебе нужно нормализовать режим, да и мне это не помешает. — Так ты сегодня уже освободился? — удивился Мёрфи. — Да. Сегодня точно освободился, — вот сейчас его голос звучал устало и грустно, что необычно для Беллами. Джон обратил на это внимание и немного обеспокоился. — У тебя всё хорошо?       Беллами даже сейчас не смог этому вопросу не удивиться. Просто Джон впервые за долгое время спрашивает его о самочувствии. На лице Беллами появилась печальная улыбка, которая отвечала на вопрос за него. Широко распахнутые глаза Джона были наполнены какой-то неописуемой чистотой. Беллами, наверное, только сейчас заметил, что Джон на него смотрит так, как ни на кого не смотрит. Правда, часто он вообще пытается прятать глаза. И теперь понятно почему. В его взгляде столько чувств скопилось: там безропотная любовь, вымученная, но чистая, открытая, безоговорочная, какой, наверное, у людей не бывает. По крайней мере, сложно поверить, что бывает, пока собственными глазами не увидишь этот взгляд. — Моя мама когда-то сошла с ума, — сказал Беллами. — Это словно бы произошло внезапно и неожиданно. Хотя наверняка это было не так. Просто мы не заметили, как это произошло. Заметили только тогда, когда это было уже необратимо.       Беллами говорил не спеша и абсолютно непринуждённо, как будто просто рассказывает чью-то историю. Джон и звука не производил, стал слушать ещё более внимательно, полностью вникая в каждое сказанное слово, даже во время пауз, всё так же внимательно слушал, как Беллами молчит. — Она ужасно параноила. Говорила, что видит кого-то за окном. Перед сном я по десять раз обходил дом вокруг, чтобы её успокоить тем, что там никого нет. Заглядывал под кровати и во все комнаты. Но она будила меня среди ночи, чтобы я снова обошёл дом. В итоге всё дошло до того, что она заколотила окна и оставила нас без солнечного света. Она запирала двери на шесть замков даже днём, и для того чтобы попасть домой, нам приходилось стучать определённым ритмом. Тогда казалось, что это не так опасно, что у неё это пройдёт и ей станет лучше. — Не стало? — тихо неуверенно спросил Джон. — Она вскрыла себе вены.       Лицо Джона стало ещё мрачнее и он лишь произнёс: — Это ужасно. — Да. Мне тогда было 17. Благо объявился наш родной дядька — брат отца, которого мы знать не знали. Он оформил временное опекунство, пока я не достиг того возраста, чтобы оформить опекунство над Октавией на себя. Он нами не занимался, даже материально не помогал, просто помог не попасть в приют, но это даже к лучшему. Я и не собирался сидеть на его шее, мне же не 10 лет. Учитывая, что в последнее время, я сам материально обеспечивал маму и сестру, как мог. Не великими деньгами, конечно, но нам хватало на то, чтобы прожить. — Как долго это происходило с твоей мамой? — В точности не вспомню. Всё начиналось совсем безобидно. Она просто ходила встревоженной и чем-то испуганной, на расспросы особо не отвечала, могла даже агрессивно реагировать на них. Но самый пик, когда её действия стали доходить до маразма, длился около полугода. Хуже стало становиться после того, как её уволили. Мы стали жить на копейки её пособия по безработице, но этого не хватало. Тогда мне пришлось пропускать школу и работать. А мама, сидя дома, стала стремительнее сходить с ума. — Ты знаешь из-за чего это случилось? — Да. Она сказала мне. И на следующий же день я нашёл её мёртвой в ванной. Она не просто провела линию на запястье. Она яростно искромсала себе руки. Словно ненавидела собственное тело больше всего на свете.       Хоть об этом было жутко вспоминать, боль Беллами с годами стала сдержанной. Но всё же говорить об этом вслух было непросто. Джон первый, кому спустя столько лет Беллами об этом рассказал. До этого знал только Атом, но он узнал об этом как только это случилось. — Так из-за чего? — спросил Джон, искренне пытаясь для себя во всём разобраться. — Её изнасиловали, — слова ударили по горлу, и Беллами сжал руки в кулаки, перевёл дух и тогда продолжил. — Она рассказала мне это, чтобы я лучше оберегал Октавию. Хотела уберечь свою дочь, защитить её, спасти от боли, но повесила на своего сына нереально тяжёлый груз ответственности, который в последствии расхерачил ему жизнь. Сначала тащишь его, делаешь всё чтобы защитить дорогого человека, а потом этот груз накрывает тебя и размазывает по асфальту. Когда видишь только плохое, пропускаешь мимо столько хорошего. Потому я загубил Линкольна, а потом и всех нас.       У Джона задрожали руки. Беллами заметил, что рука парня дрогнула — он хотел прикоснуться к Блейку, но почему-то остановился, зажался, сбился. В этот раз Беллами это не злило, а лишь сильнее озадачило. Почему он всё ещё держит дистанцию? Почему никогда не прикасается к Беллами, пока тот не прикоснётся к нему первым? Даже когда сам сильно этого хочет. Словно между ними существует некий невидимый барьер, бьющий током, и только Беллами может нарушать эти границы безболезненно. Хотя может этот барьер существует — в сознании Джона. Беллами уже ужасно устал от этого. Ему хотелось чувствовать Джона родным, а тот постоянно отходит в сторону. Сколько бы Блейк не сделал шагов навстречу, Джон всё ещё отходит назад с ножом в руке и безумным от страха взглядом. С первой встречи после сизо и по сей день ничего не поменялась.       Беллами взглянул в его глаза. Увидел в них много всего. Столько сочувствия, сопереживания. Джона поглотила эта история, будто бы он её первостепенный участник. И несмотря на это, он все ещё держит дистанцию? Или же так на него влияет его психическое расстройство, или же наоборот — именно это не даст ему никогда выкарабкаться из его состояния. — Но ещё более тяжёлый груз на моих плечах… — продолжил Блейк, уже глядя Джону прямо в глаза. — Это груз ошибки. Чувство вины за то, что не смог уберечь маму. Я слишком легкомысленно отнёсся к её состоянию. Я просто не знал, чем это чревато. Но теперь знаю. И я ни за что не позволю этому повториться. Потому я очень прошу тебя, позволь тебе помочь.       Джон тяжело сглотнул. Ему непросто было согласиться, но он точно не мог отказаться. — Хорошо. Я пойду к твоему психологу. — Спасибо, — спокойно поблагодарил Блейк, хотя ему хотелось ликовать от радости. — И ещё одно. Октавия ничего не знает о причине маминого сумасшествия. Пусть так и будет. Ей ни к чему испытывать такую боль, какую пришлось пережить мне. — Ты всё-таки самый лучший брат на этой планете, — ответил Джон. — А она этого не видит. — Как я уже сказал, когда видишь только плохое, пропускаешь мимо много хорошего. — Беллами многозначительно посмотрел на Мёрфи, а затем продолжил: — Тоже самое касается и тебя. Прекрати уже видеть во мне только плохие стороны.