Заточение II

      Начало сентября походило на четвертый месяц лета. Даже после захода солнца на улице было очень тепло. Поэтому Джон сел за столик на уличной террасе кафе и ждал одного человека, которого больше кого-либо хотел видеть. Он мало с кем мог чувствовать себя комфортно теперь, а Финна и так уже слишком много в его жизни, хотелось кем-то разбавить. Да и друг сам советует ему почаще выбираться в люди. Вот Джон и выбрался. Пусть и собрался находиться в компании всего одного человека.       Парень недолго задерживался, и Джон пока заказал себе кофе, несмотря на позднее время. Он всё равно очень плохо спит по ночам. Прошло уже больше двух недель с того злополучного вечера, когда Джон сам убил себя, защищаясь от Беллами. С каждым днём он всё больше осознавал, что последствия от содеянного гораздо хуже всего, что мог бы с ним сделать Блейк. По ночам перед сном Джон читал его последние сообщения, которые Беллами постоянно отправлял ему ещё до своего дня рождения. А после не было ничего. Беллами выбросил Джона из своей жизни. Не было ни звонков, ни смс, даже гневных, по-пьяне. Беллами просто в один миг не стало в его жизни. Вот с тех пор не стало и Джона.       Наконец за столик напротив приземлился долгожданный гость и спас Джона от разъедающих мыслей. — Я приятно удивлён, что ты предложил нам встретиться, — произнёс Миллер. — Что-то случилось? — Да ладно тебе. Я не могу встретиться с тобой просто так? — Ты же вроде как не хочешь сейчас никого видеть. — Не тебя. Просто возле тебя обычно много людей, которые к тому же мне теперь не друзья. Поэтому я и пригласил тебя сюда, чтобы поговорить наедине, без этой толпы.       «И чтобы снова не лицезреть как Беллами классно отрывается,» — дополнил Джон в своей голове. — Приятно-приятно, — с улыбкой ответил Нейт. — Тебя очень не хватает, если честно. — Только тебе.       Друг поймал официанта, проходящего мимо, и заказал пару стаканов виски. После тут же вернулся в разговор: — Ну рассказывай, как ты теперь живёшь? — Я устроился на новую работу. В ту же компанию, где работает Финн. Я там в качестве стажёра ещё и на испытательном сроке. Так что я продался в рабство. Работаю за хлеб и сигареты.       На счёт хлеба он преувеличил. Он снова почти перестал есть. Лишь на обеденных перерывах с Финном ковырял свою порцию, пытался есть, чтобы друг ничего не заподозрил. Поэтому его мизерной зарплаты ему хватало с головой. Но по всей видимости, ко всем его проблемам скоро прибавится ещё одна — язва желудка, например. Ещё немного, и Джон начнёт загибаться, как отец, от всех возможных болезней. И к этому его подведут не наркотики, а «прекрасное» чувство — любовь. — Заходи в гости почаще, покормлю. — Ещё мы восстановили репетиции. — Класс! — искренне обрадовался этой новости Миллер. — Я бы хотел снова побывать на ваших концертах.       Джон с болью подумал: «Даже Миллеру интересно приходить на мой концерт. А моему парню было интереснее трахать свою любовницу». — Ты молодец, держишь хвост пистолетом, — подметил Нейт. — По крайней мере, пытаешься. — Пытаюсь. — Только я тебе не верю, — твёрдо высказал Миллер, от чего Мёрфи был несколько сбит с толку и с замешательством посмотрел на друга. И тот продолжил: — Казаться и быть — это две разные истории. Ты пытаешься выглядеть стойким, но не пытаешься им быть. Ты на глазах растворяешься. Уже прозрачным становишься. Кажется, если протянуть руку, она сквозь тебя пройдёт. Ты куда исчезаешь?       Да, чёрт возьми, да! Джон не мог быть, мог только казаться. Он не хотел быть. Он ничего не хотел. Но зачем-то он был. Ходил на работу, на репетиции — но зачем? Ему это было не нужно. Но он упорно делал вид, что он «пытается» жить. На самом деле, и не пытается. Просто Финн попросил его попробовать. И зачем-то Джон на это согласился. Теперь только ждал, когда этот пробный период закончится. — О чём думаешь: сигануть из окна, вскрыться? — непосредственно спросил Нейт, словно копался в его мыслях. — Или может быть отравиться?       Мёрфи коротко усмехнулся и ответил так, словно бы его эта тема особо не заботит: — Не люблю однообразие. Каждый день обдумываю разные варианты. — Ирония — твоя верная боевая подруга. Уверен, ты и на смертном одре умудрился бы вставить острое словцо. Ирония — это щит. Отличная вещь. Только всё время прячась за ней, не всегда понятно, когда пора открыться, чтобы не сойти с ума.       Парень обдумал эти слова и мысленно согласился: «С Миллером я могу быть честным. От него не могу и не хочу скрываться». — Как ты думаешь, Беллами сможет когда-нибудь меньше ненавидеть меня? Сможет хотя бы смотреть в мою сторону и говорить со мной? — Да и сейчас бы смог. В зависимости от ситуации. Вот если бы ты, например, оказался в горящем здании, он бы вытащил тебя из огня. — Какое бы это было великодушие с его стороны, — сухо произнёс Джон, выпустив горькую неприятную иронию. — Правда, как только вытащил бы, сразу же сбросил бы на землю и сказал бы что-нибудь пафосное и колкое, дабы продемонстрировать как ему похуй. — Да, на него это очень похоже. Хотя мне больше кажется, если бы где-нибудь начался пожар, он бы меня туда занёс. — Любит он казаться грозным. Но казаться и быть — не одно и тоже.       Миллер не раз упоминает, что Беллами за показным весельем и безразличием прячет свои шрамы от всех, и в особенности от Джона. Джон и сам это понимает, но также ясно понимает, что презрение и ненависть, направленные на него, честны и искренни. Он понимает, что Блейку противно и мерзко вспоминать Джона, и он всеми силами пытается не вспоминать. А Джон, вспоминая его, утопает в наивной слепой надежде однажды встретить его взгляд без холодного, приправленного отвращением равнодушия. — Если бы он мог смотреть на тебя и говорить с тобой, то чтобы бы ты ему сказал? — поинтересовался Миллер.       Джон задумался. И правда, что бы он сказал? Вряд ли бы вообще смог говорить. Стал бы немым и парализованным. Джон ужасно хотел хоть каплю его внимания, и так же сильно его боялся. — Скорее всего, ничего, — ответил Мёрфи. — Тогда зачем тебе его внимание? — задал уточняющий вопрос Нейт. — Просто, оказалось… — спокойно произносить это было очень трудно. Его речь обрывалась, но он упорно пытался закончить мысль. — …Очень тяжело быть для него… никем. — Его голос дрогнул на последнем слове, и Джон тяжко выдохнул, высказавшись: — Ох, я так надеялся хотя бы сегодня не ныть. — Тебе бы не помешало научиться ныть. Так чтобы не корить себя за это.       «Если бы я хоть немного не сдерживал бы себя, мир бы уже давно затопило».       Миллер предложил ещё выпить. Они снова заговорили на тему музыки. Миллер, оказывается, столького в жизни повидал, столько умел делать, что Джон не уставал удивляться его страстной любви к жизни, тяги к новым знаниям, изучению мира, многих его сфер и аспектов, открытости к любому опыту. Он играл на нескольких музыкальных инструментах — бонго, укулеле, ханг, кена. Половину из тех названий, о которых он говорил, Джон слышал впервые. А Миллер умудрился побывать на родине этих музыкальных инструментов, освоить их, посетить разные фестивали, прочувствовать душу этой музыки. Когда-то, когда Джон его толком не знал, он думал, что парня интересуют только пьянки с друзьями, но теперь он удивлялся, как тот вообще успевает уделять кому-то время в связи с насыщенностью его жизни. Джон хотел бы поучиться у него, чтобы быть таким же самодостаточным. Чтобы жить, как хочется, ни от кого и ни от чего не зависеть, и любить этот мир, а не бояться его.

***

      В этот раз Беллами допоздна просидел за работой. Потому ехать куда-то было слишком поздно. Тогда он решил, что ограничится сегодня Кларк. Как хорошо, что у него есть запасной вариант на тот случай, когда ему лень напрячь задницу, чтобы трахнуть кого-нибудь другого. Каждый раз, когда она злобно шипела на него, он лишь самодовольно упивался своей властью над ней. Мысленно он говорил ей: «Ты же сама хотела быть ко мне ближе. Ты получила то, чего хотела. Наслаждайся». Она не стоила того, чтобы говорить с ней об этом вслух. Беллами приезжал к ней не разговаривать. Ему было плевать на её чувства. Как и на чувства любой живой твари на этой Земле.       Оставив кабинет за спиной, Беллами отправился в душ, после чего собирался выходить из дома, но его остановил звонок на телефон. Он увидел имя Миллера на экране и незамедлительно поднял трубку. — Уже соскучился, дружище? — Да прямо рыдаю весь день. Как я сегодня без тебя? — насмешливо произнёс Нейт. — Потерпишь до завтра? — Блейк ответил той же усмешкой. — Никак не могу. Ты сегодня нужен. — Что-то случилось? — теперь уже Беллами немного насторожился. Миллер хоть и продолжал отвечать в шуточной манере, но он явно звонил не спроста, да и приехать к нему он никогда не уговаривает. — Да я тут встрял в интересное положение. Мне бы пригодилась твоя помощь по доброте душевной. Я пил кое-с-кем. Видимо, перебрали. Не мог бы на одну ночку забрать к себе тело в отключке? По старой памяти. Всё-таки это тело когда-то возле тебя всё время обитало.       Сначала Беллами несколько озадачился, а после уточнил, опасаясь своих предположений: — Ты про Джона? — Ага. Я просто не знаю, где он сейчас живёт. А к себе забрать никак не могу. Ко мне родственнички нагрянули. Они не поймут, если я угашенного пацана с бара привезу.       Сердце безжалостно сжалось от одной только мысли увидеть Джона, и неистовая злоба подкатывала к горлу. Беллами успешно сдерживал её, но внутри она его разрезала на части острыми ножами. — Ну так оставь где-нибудь в подворотне. Или на первой встречной лавке. Ничего с ним не случится. А если и случится, то не жалко. — Ладно. Извини за беспокойство. Я тогда Атому его отвезу.       «Чёрт!» — подумал Беллами. Вот куда угодно, только бы не к Атому. Друг и так в последнее время заебался уже расхлёбывать за ними дерьмо. У него уже нервы ни к чёрту. После той ночи, когда Беллами чуть ли не разбился вместе с его женой, Атом ходит взбешенный, озлобленный, материт их без конца. Его бы оставить в покое хоть на какое-то время. Атом — чуть ли ни единственный человек, на кого Блейку не плевать, даже когда он ненавидит весь мир. — А как-нибудь без Атома обойтись можно? Отвези его к Брайану. Они вроде как хорошо поладили, — с отвращением прыснул Блейк. — К Брайану — не вариант. Не парься, короче. Не думаю, что Атом откажет. — Не надо. Жди. Я сейчас приеду, — через силу произнёс Беллами.       Он приехал за считанные минуты, так как и без того был уже наготове выходить из дома. Только траектория движения изменилась. Беллами сразу же нашёл Миллера и подошёл к его столику. Напротив Нейта, но с другой стороны дивана, прямо на столе спал Джон, уложив голову на свои руки. Беллами окинул его беглым презрительным взглядом, а после опустился на сидение рядом, чтобы напротив себя видеть лицо друга, а не Джона. — И чем он так ужрался? — бесстрастно спросил Блейк. — Всего парой стаканов виски. — Может, сдох? — сухо произнёс он. — Надеюсь. — Нет, живёхонький. — Как можно было так с двух стаканов вырубиться?       Миллер непринуждённо пожал плечами и предположил: — Моральное истощение, может быть.       Беллами так не хотел здесь находиться. Присутствие Джона так близко действовало на нервы, прямо раздирало изнутри, скобля по нервным окончаниям. Но везти его сейчас домой хотелось ещё меньше. Блейк попытался перевести дух, собраться морально с мыслями, готовясь к тяжёлому испытанию и жестокому издевательству над остатками его чувств. Возле Джона стоял стакан с недопитым виски. Беллами взял его в руки, желая принять немного допинга, чтобы всё это выстоять. — Не-не, — запротестовал Миллер и забрал стакан из его рук, а после подвинул свой стакан ближе к другу. — Возьми мой.       Беллами хмуро глянул на Миллера, не поняв такой реакции. И тогда Миллер объяснился: — У Джона больше осталось, а ты за рулём. — А ты не за рулём? — спросил Блейк и залпом выпил предоставленный другом виски. — За мной моя милашка заедет, — с улыбкой сказал Нейт.       Беллами понял, что оттягивать этот момент бессмысленно, и всё-таки глянул на Джона, думая, что ему с этим телом делать. — Будить ты его, как я понимаю, уже пытался? — Пытался. Но он, по всей видимости, впал в кому. Ну или в слишком раннюю зимнюю спячку.       Блейк тяжко выдохнул, а после подхватил парня под колени и взял на руки. И как только парень оказался у него на руках, у Беллами появилось острое желание сбросить его на пол, чтобы не чувствовать тепло его тела в своих руках. Мысленно он проклинал себя за то, что он здесь, и за то, что он делает. Нейт тоже поднялся из-за стола, оставив стакан с виски, вырванный из рук Блейка, нетронутым.       Когда они подошли к машине, Миллер помог открыть дверь, и Беллами усадил на переднем сидении спящего парня. Как только он захлопнул дверь автомобиля, их остановил выбежавший из кафе официант: — Подождите! Извините, но могу я узнать, кем вы приходитесь этому парню, которого вы посадили в машину?       Блейк окинул его хмурым взглядом, не понимая к чему такие вопросы: — А тебе какое дело? — Просто всё это выглядит странно. Сначала он сидел с одним, а после того как уснул, приехали Вы и посадили его в машину в бессознательном состоянии. Это не любопытство, а лишь мера предосторожности. Похищения людей, к сожалению, случаются. — Что прямо из кафе, полного людей и камер видеонаблюдения? — пока ещё со сдержанным раздражением произнёс Блейк. — Излишняя осторожность не помешает.       Беллами нервно выдохнул, думая о том, что он может сказать. Не правду же ему рассказывать. Это надолго, и пацан поседеет от услышанного. — Он мой парень, — эти слова Блейку дались с трудом, и он выплюнул их с некоторым отвращением, от чего вряд ли звучал убедительно. Сказал бы «бывший», настороженность официанта от этого бы не поубавилась, а от него как раз-таки хотелось поскорее отъебаться. Сказать «друг» Беллами не мог, так как в это понятие много вкладывает. Джон этого звания не стоит. — Вы можете это чем-то подтвердить? — Как? Сказать сколько сантиметров у него член, будешь с линейкой проверять? — злостно высказал Беллами.       Официант немного стушевался от его реакции, но продолжал упорно стоять на своём, с той же вежливостью, какая ему положена в силу его профессии: — Может, есть совместные фото или что-то ещё? — Сорян, домашнее порно для тебя не записали! — Извините, но если Вы не можете ничем подтвердить то, что вы знакомы, я вынужден буду вызвать полицию.       Беллами уже едва ли сдерживал своё негодование в безопасной для официанта форме, но не переставал демонстрировать его всем своим видом. Миллер стоял рядом и никак не вмешивался в их разговор, даже не попытался включить свой дар убеждения, чтобы подтвердить слова друга. Он просто молчаливо наблюдал за ситуацией, внимательно изучая реакцию Беллами. А Блейк уже хотел поскорее закончить этот бестолковый раздражающий разговор, и залез в свой телефон, пытаясь что-то найти. В галерею он никогда не заглядывает, так что там могло что-то сохранится. Вообще, они оба с Джоном не ярые любители фотографироваться, поэтому совместных фотографий было очень мало, но всё-таки кое-что нашлось. Блейк открыл фотографию из Исландии, где Джон светит своей счастливой улыбкой и прижимается к Беллами с боку, обнимая его. Это одна из немногих фотографий, где Джон не зажимается перед камерой, а свободно и легко себя чувствует, такой тёплый и открытый. Беллами даже залип на этой фотографии на несколько секунд, чувствуя слишком живую, острую боль, вцепившуюся в его сердце, которое он давно мечтает умертвить. Его злой взгляд стал выглядеть болезненно истерзанным. Он протянул телефон с фотографией надоедливому официанту, и тот взглянул на экран, а после присмотрелся к лицу Джона, спящего в машине, сравнивая схожесть. В этот момент и Миллер приблизился, с любопытством заглянул в экран телефона и непринуждённо прокомментировал: — Ух ты, какие милашки.       Лицо Беллами было каменным. Он из последних сил сдерживал любые эмоции, не позволяя боли протиснуться наружу. Официант, удовлетворив свой интерес, произнёс: — Хорошо. Ещё раз извините за беспокойство. — Да ты молодец, парень! — успокоил его Миллер с доброй весёлой улыбкой. — Побольше бы таких внимательным, неравнодушных людей. Респект тебе, Человечище!       Официант мило улыбнулся и распрощался с парнями, после чего незамедлительно вернулся к своей работе. Как только друзья остались наедине, Миллер сказал: — Фото, и правда, пиздецки милое. Как хорошо, что ты его не удалил. — Руки не дошли. Как раз сегодня этим займусь, — сухо ответил Беллами.       Миллер скорчил расстроенную мордашку. После чего откликнулся на сигнал подъехавшего мотоцикла, понял, что это за ним, и произнёс: — А вот и моя карета пожаловала. Прощаемся. — Друг пожал Блейку руку и тут же дополнил: — Ты только до дома его довези. Не надо сбрасывать его по дороге. Если он проведёт ночь на улице, я себе этого не прощу. — Хочешь, я тебе прощу? — насмешливо произнёс Беллами.       Миллер криво усмехнулся: — Гадюка ты. — Довезу до дома. Не обещаю, что живым.       После парни распрощались окончательно, и Беллами сел в машину. Напряжёнными руками вцепившись в руль, он смотрел вперёд себя в никуда, в пустоту, утопая в неприятных эмоциях. Хотелось выдохнуть, почувствовать хоть один миг облегчения, ведь он чувствовал себя так, будто бы кто-то схватил его за горло и безжалостно душит, но Беллами не теряет сознание от потери воздуха, он задыхается, но не умирает. Эта пытка над ним была нескончаема и беспрерывна. Беллами сорвался и всё же взглянул на соседнее сидение. Задержал взгляд. Несколько секунд как вечность. Самая бесконечная. Самая мучительная. Самая ненавистная, но самая необходимая. Его расслабленное лицо, невинное и чистое. Когда-то он даже во сне магнитил к себе, и Беллами тянул к нему руку, чтобы очень аккуратно коснуться его щеки кончиками пальцев. А сейчас казалось, если он прикоснётся, прикосновение сожжёт его руку до кости. В памяти всплыло безжалостное воспоминание — он и Брайан. Ударом по голове воспоминание вернуло его в реальность. Беллами отдёрнул свой взгляд, скривился от боли и сжал руль так, что казалось тот раскрошится под натиском его ярости.       Всю дорогу до дома Беллами пытался избавиться от желания разбиться на полной скорости, угробить их обоих, и дело с концом. Добравшись до дома, разочаровался, что всё ещё не свихнулся настолько, чтобы совершить задуманное. Вышел из машины, вытащил Джона. Сердце предательски затарабанило о грудную клетку, избивая себя в кровь. Джон снова стал очень лёгким, но морально нести его в своих руках было слишком тяжело. Чтобы поскорее избавиться от этой ноши, Беллами небрежно сбросил его на диван в гостиной, словно тот мешок с мусором, а не живой человек. Джон от этого не проснулся. Словно бы мёртвый, но слишком тёплый для мертвяка. Беллами снова завис над ним, глядя на его спящее беззаботное лицо. Появилось бесконтрольное желание, словно рефлекторное, выработанное привычкой, прикоснуться к его лицу. Но Беллами сразу же одёрнул себя от этой мысли и злостно усмехнулся внутри себя: «Беспомощный и беззащитный. Может задушить его подушкой, пока спит? Не составит и труда, даже сопротивляться не будет». Наверное, это бы его спасло. Джозефина была когда-то им забыта, потому что умерла. Ох, Мёрфи, тебя ждёт несладкая участь.       Блейк решил оставить Джона в гостиной. Пусть радуется, что не на улице. И то только из уважения к Миллеру и его просьбе. В этом Беллами и пытается себя убедить. Уходя, подумал: «Замёрзнет. Всегда мёрзнет без одеяла». И тут же обрывает себя: «Плевать!»       Чем больше отдаляется от него, тем почему-то ещё тяжелее становится совладать с протестующей бурей внутри. Беспомощно выдыхает, ругается про себя, но берёт плед из шкафа и возвращается. Наскоро накрывает спящего парня, а ведь только что думал о том, чтобы его убить. «Что я, блять, делаю?» — проносится в голове. Но его накрыла изматывающая усталость от внутренней борьбы. Блейк садится рядом на свободное место у его ног, смотрит в сторону стены, только бы не на него. В доме даже воздух поменялся от его присутствия. Сколько не отводи взгляд, его присутствие чувствуется в каждом пустом углу, в каждом вдохе. Его запахом пропитан каждый миллиметр, согревает убивающим теплом.       За взгляд зацепилась чёрная простая сумка, которая была с Джоном, а теперь лежала на полу. Она была раскрыта, из неё выглядывал большой блокнот. Беллами не мог припомнить, чтобы у Джона такой был. Он вытащил блокнот, пролистал, бегло просмотрев. В основном там были аккорды, тексты песен. Снова играет. Пролистав несколько пустых листов, дошёл до последней и увидел короткую запись, озаглавленную «Моё чёрное солнце»:

«Солнце находится на том самом расстоянии, где и должно. Необходимое для жизни, оно опасно, если будет слишком близко или слишком далеко. Если ты будешь ко мне слишком близко — убей меня. Если будешь слишком далеко — я убью себя сам».

      Больше никаких подписей. И что это? Описание своих мыслей или что-то сочиняет? Но одно было ясно точно. Беллами прекрасно понимал кому посвящены эти строки. Окинул его усталым взглядом и мысленно произнёс: «Интересно, прокатит ли эта запись за письменное согласие задушить его во сне?»

***

      Открыть глаза было нелегко. Голова болела, будто после удара чем-то тяжёлым. Джон открыл глаза и несколько секунд пялился в потолок, не замечая ничего примечательного. Первой возникла мысль: «Где я вообще?» После он окинул комнату взглядом и тут же подорвался с дивана, словно бы его ошпарили кипятком. Почти обезумев, забегал взглядом по комнате, судорожно пытаясь понять, что он здесь делает. Сам не верил тому, что видит. Грешил на сон, на галлюцинации. Нет. Он, и правда, в доме Беллами. Какого хрена он здесь делает?!       Парень попытался вспомнить, чем закончился вчерашний вечер. Но всё что он помнил, так это то, что пил с Миллером, почувствовал внезапную усталость и желание спать, а дальше ничего — пробел. И вот он просыпается в гостиной бывшего парня, который его ненавидит. Как это могло произойти? Он даже забыл о головной боли и тошноте. Его пробила дрожь от страха увидеть сейчас Беллами. Тот теперь точно огнедышащий дракон. Отсечёт голову и сожжёт заживо, как увидит его.       Зайдя на кухню, парень увидел Беллами с кружкой кофе перед ноутбуком. В домашней одежде и расслабленной позе, даже выглядел вполне безобидно на первый взгляд, но Джон не спешил обманывать себя. — Что я здесь делаю? — Не умеешь пить — не берись, — раздражённо рявкнул Блейк, даже не удостоив его взглядом. — С какого хуя я должен париться, куда деть твоё пьяное туловище? — Вообще не понимаю при чём здесь ты. Я был с Миллером вчера, — оправдался растерянный парень. — Миллер мне позвонил и попросил забрать. К себе он не мог. Но я уже жалею, что не оставил тебя где-то по дороге. — Ничего не понимаю. Я выпил вчера немного. — А мне эта информация нахуя? — швырнул в него Беллами, удостоив пронизывающим презрением взглядом. — Не задерживайся, дверь знаешь где.       Джон ощущал себя так, словно ловит в своё тело острые кинжалы. До чего же слова больно бьют. Зачем люди вообще изобретали оружие? Беллами может перебить целую свору врагов, просто открыв рот. — Умыться можно? — еле живым голосом спросил Джон.       Блейк натянуто улыбнулся и с фальшивым дружелюбием произнёс: — Чувствуй себя как дома. — А после вернул ледяное выражение лица и остервенело дополнил: — Только не дольше пары минут.       Парень поспешил скрыться, едва ли справляясь с накатившимся к горлу кому слёз. Зайдя в ванную он встал перед зеркалом и тут же заметил, что его руки дрожат, как у алкоголика, не вылезающего из полугодового запоя. В общем-то ничего другого он от Беллами и не ожидал услышать после того, как тот проводил его в последнюю их встречу. Но чёрт, Джон ведь даже не хотел здесь оказаться. Не хотел видеть его презрение и слышать его ранящие слова. Зачем Беллами привёз его сюда? Чтобы добить? Хотелось громко разрыдаться, но Джон боялся, что не сможет остановиться. Нужно было хоть немного успокоиться, чтобы просто уйти отсюда.       Пока приводил свои эмоции в сомнительную норму, умывался, прошло некоторое время. Как только он вышел из ванной комнаты, так тут же наткнулся на Беллами. От неожиданности Джон даже нервно отшатнулся от него. Блейк буравил его тяжёлым, разбирающим на части, взглядом. И в этот раз он смотрел долго, не отводя взгляд. Тревога и страх внутри Джона разрастались от этого взгляда с неведомой скоростью. Он уставился на Беллами потеряно и опасливо, не зная, что от него ожидать. — Ты всё ещё здесь? — процедил Беллами, пронзив парня режущим на части взглядом.       «Да, Господи! Прошло не больше пяти минут».       Беллами продолжил с угрожающим хладнокровным спокойствием: — Не знаю, на что рассчитан был вчерашний фокус. Если сам до сих пор не понял, я поясню — исчезни из моей жизни. На глаза мне не попадайся. Если тебя, конечно, заботит твоя безопасность. — Ничего себе угрозы подъехали, — Джон собрал всё своё самообладание, чтобы не выдать истинных эмоций. — А то что будет? Убьешь меня?       Беллами вытянул на лице колкую насмешку и равнодушно произнёс: — Ты не стоишь столько внимания.       Во взгляде Джона отразилась боль, с криком рвущаяся наружу. Он потерял дар речи. При всём желании бы не смог сейчас ничего произнести в ответ. Но желания у него тоже не было. Мёрфи стиснул зубы и поспешил убраться, чтобы не видеть и не слышать его больше.       Парень вылетел на улицу, на веранде вспомнил, что забыл забрать свою сумку. Машинально повернул назад, наткнулся взглядом на дверь, вспомнил, что его ждёт за этой дверью и не смог ступить ни шагу обратно. «Да хрен с ней,» — решил Джон и пытался бежать как можно скорее, пока он хотя бы может идти, а не ползти от невыносимой тяжести.       Оказавшись в своей квартире, Джон чуть ли не рухнул без сил, но тут же на него обрушился гнёт той забитой, запрятанной вглубь злости. В голове стояла лишь одна фраза: «Ты не стоишь столько внимания», и беспощадно добивала. Джон снова задрожал, боль вырвалась наружу с оглушительным криком: — Иди нахуй! Иди нахуй, конченный мудак! Ненавижу! Ненавижу тебя! Ты тоже нихрена не стоишь! Нихуя ты не стоишь!       Высвободив весь гнев, Джон завалился на пол, опёршись на стену, несколько секунд слушал громкую тишину, а после сорвался на слёзы. Съежился, будто от холода, обняв себя дрожащими руками.       «Как ты умудряешься каждый раз ударить меня ещё больнее? Когда кажется, что больнее уже некуда. Но ты всё время находишь куда».       Бездушные стены безучастно молчали. Тишина была убийственной, отравляющей. Джону очень хотелось, чтобы его обняли и прошептали на ухо о том, что он не один. Но он бы и сам к себе никого не пустил. Он так нуждается в тепле, от которого бежит и обороняется. Только Беллами, каким бы не был злым и жестоким, всё ещё почему-то нужен.       «Я сделал это, потому что боялся, что тебя убьют. Я не конченная скотина, Беллами,» — жалобно проскулил Джон, словно бы может перед ним как-то оправдаться. — «Но ты никогда не узнаешь об этом».       Страшная истина вбивала в его плоть острые колья. Джон никогда не сможет сказать ему, почему он так поступил. Хотя бы потому что его никто не станет слушать. Тем более, верить. Джон только сейчас в полной мере осознал, что его ненависть теперь навсегда. Он понимал это и раньше, но осознал только сейчас.       «Неужели ты не помнишь, как я любил тебя? Как целовал твои руки, сидя перед тобой на коленях. Как неистово боялся потерять тебя. Как много себя я отдавал тебе каждый день. Это всё ничего не значит?»       Джон не способен был бы выливать на него такую злобу. Чтобы Беллами бы не сделал. А у Блейка же гнев был слишком искренним, беспощадным, испепеляющим. Таким, словно бы Джон виноват во всех бедах Вселенной. Казалось, что Беллами в любой момент готов взять в руки нож и выпотрошить его. Джон не был к такому готов. Он не знал, как с этим жить. Наверное, лучше бы Блейк убивал его, как раньше, целуя и обманывая словами о любви, чем так. Жаль, что Джон понимает это только сейчас. Он ошибся. Он жестоко ошибся. Его свобода от Беллами того не стоит.

***

      Приведя себя в чувства, Джон пришёл к Миллеру. Его очень интересовало, что вчера произошло. Его внезапное отключение от реальности, а потом утренние неприятные ощущения наталкивают на мысль, что его отравили. Но это никак не может быть правдой. Он ведь пил только с Миллером. Никого больше не было рядом. Миллер, по великому везению, был дома. Джон не предупреждал его о визите, почти и забыл как пользоваться телефоном. Нейт с улыбкой встретил его, пригласил в дом. — Ну как состояние? Тяжёлое было утречко? — Не представляешь насколько, — ответил Джон, уж точно не головную боль имея ввиду. О ней он очень скоро позабыл. — Не подскажешь, как так вышло, что я выпил с тобой где-то грамм триста виски, и почему-то вырубился, будто пару литров в одно лицо въебал? — В твоём истощённом состоянии это не слишком удивляет. — К твоему сведению, меня уже накачивали клофелином, мне знакомы эти ощущения, — прямо произнёс Джон, пытаясь выбросить из головы воспоминание о том, как проснулся однажды в своей квартире прикованный наручниками к кровати. — Чёрт, — выругался Нейт, осознав, что его раскрыли и выкручиваться бессмысленно. — Сорян. Я просто хотел кое-что проверить. — Проверил? — бесстрастно спросил Джон. — Агась, — с детской непосредственностью ответил Миллер, не торопясь что-то объяснять и тем более каяться. — Ну и? — подталкивал его к продолжению Джон, намекая, что всё ещё не удовлетворён ответом. — Что проверил? — Тебе это пока рано знать. Беллами как-нибудь сообщит. — Он меня видеть не хочет, не то, чтобы разговаривать. — Не парься. Время придёт, и он сообщит. — Нейт говорил с уверенностью, не имеющей ни грамма сомнений. — Он что, был в курсе проверки? — спросил парень, сбитый с толку непониманием. — Нет, конечно. Я его и проверял, — ответил друг. Джон и не знал, что на это сказать. И Миллер с той же непоколебимой уверенностью подбодрил его: — Не переживай. Всё наладится.       Сложно было отойти от шока, хоть и внешне Джон был абсолютно спокоен. Наверное, только Миллер способен сотворить что-то подобное. Джон хоть и знал, что тот сам себе на уме, делает, что вздумается, и даже не запарится, но подобного от него всё равно не ожидал. И только ему одному всё прощается из-за его очаровательной манеры свободно и непринуждённо вести себя в любой ситуации. Но в данном случае, ещё играет немаловажную роль высокий уровень доверия. Джон убеждён, что Миллер не принесёт ему никакого вреда. Он — самый надёжный человек, которого Джон знает.       Миллер не мог этого сделать только из своего любопытства, он преследовал несколько другие цели. Но какие именно, всё равно не узнать. Миллер всегда чётко чувствует, что он может говорить, а что «пока рано знать». И пусть Джона овладело непреодолимое нетерпение узнать, что это была за проверка, и что имеет ввиду Миллер под фразой «Всё наладится», но выпытать у него ничего не получится, остаётся лишь довериться ему. У Джона была ещё одна цель, с которой он пришёл к другу, и потому решил переключиться на неё. Вчера это осуществить он не успел, так как слишком неожиданно для себя вырубился из-за подсыпанного в виски клофелина. — Ты можешь дать мне адрес Брайана?       Немного обдумав, Нейт ответил: — Хорошо. Думаю, он будет рад твоему визиту.       «Очень сомневаюсь,» — произнёс про себя Джон.       Миллер взял в руки телефон и стал что-то набирать, попутно продолжая вести диалог: — Я кидаю тебе адрес и номер телефона. Предупреди его что ли, что заглянешь. — А он ответит? Хотя, может быть. Он ведь не знает моего номера. — Он знает твой номер. — Серьёзно? — удивился Мёрфи. — Почему я тогда не знаю его номера? — Тебе это было не нужно. — Но он не звонил мне ни разу. — Ну любит он перед сном любоваться на твои циферки.       Джон даже хмыкнул, вытянув улыбку, и повторил: — На мои циферки? Занятно. — «Где-то за пределами грехов и благодетели есть поле. Я буду ждать тебя там», — произнёс Миллер так, словно держал перед собой книгу и прочитал строчку вслух. — Как много можно сказать одной фразой. А как много почувствовать. — Не знал, что ты романтик, — с мягкой улыбкой сказал Джон. — Я всегда им был. Им и умру. — Когда соберёшься умирать, можешь позвать меня? Я хочу составить тебе компанию. — Это произойдёт не скоро. — Я подожду. — Обещаешь? — Миллер внимательно посмотрел на парня, ждал честного серьёзного ответа, словно бы они только что не обсуждали что-то метафоричное.       Джон задумался прежде чем ответить: — Очень постараюсь. — Меня устроит, — ответил Нейт, приятно улыбнувшись.

***

      Мёрфи шёл по незнакомой улице, ориентируясь по карте в интернете. Кругом похожие друг на друга дома, двухэтажные, подстриженные газоны во дворах, ухоженные сады с цветами. В таких домах обычно живут семьями. Вся улица была переполнена атмосферой уюта и тепла. В подтверждение его домыслам, Джон увидел в одном из дворов мальчишку приблизительно десяти лет, который играл с собакой и громко смеялся. Его мать сидела на веранде с книгой в руках и с улыбкой наблюдала за сыном. Джон попытался выкинуть из головы, что совсем недавно он сам ещё жил такой жизнью, чувствовал, что он не один, что у него есть семья. Теперь же его семья пытается его убить каждый раз, как только появляется в поле зрения. Он всегда хотел одного. То, что есть у всех. Почему же для него это всю жизнь так непостижимо?       Дойдя до нужного адреса, Джон увидел перед собой ничем не отличающийся дом на фоне остальных. Только по фасаду понятно, что хозяева этого дома не бедствуют. Парню было тяжело решиться на то, чтобы позвонить в дверь. Он сделал глубокий вдох и выдох, пытаясь преодолеть страх и стыд. Джон даже не знал, что он ему скажет. Что он вообще может в этой ситуации сказать? Придётся импровизировать. Ну или здорово облажаться.       После того как Мёрфи позвонил в звонок, дверь отворилась через пару минут, и из неё выглянула девчонка лет двенадцати, которая окинула парня недоброжелательным хмурым взглядом. — Из-за тебя я поставила Ассасина на паузу, так что, если это не что-то важное, я буду очень разозлена.       Сначала Джон немного растерялся, но быстро взял себя в руки и спросил: — Брайан здесь живёт? — Он в магазин поехал. Скоро должен вернуться. — Я могу подождать его? — В дом тебя не приглашу. Ты незнакомый дядька, — строго произнесла девочка.       Держалась она так твёрдо, словно ей все двадцать. — Это правильно, — одобрил Джон. — Я во дворе подожду его, если ты не против? — Вон там есть лавка. Сядь там и жди. Будешь по двору шастать — вызову полицию. — Хорошо.       Парень сел на лавку во дворе, на которую ему указали, и пытался справиться с волнением от предстоящего разговора. Как он не любил чего-то ждать. Вот вышел бы Брайан, они всё обсудили бы, Джон и испугаться бы не успел. А ожидание только трепет нервы. Хотелось закурить, но пепельницы во дворе нигде не было. По всей видимости, в этом доме не курят, и Джон не собирался нарушать чужой порядок.       Буквально через минут пять подъехала машина, и из неё вышел Брайан. Сердце забилось быстрее при виде него. Джону хотелось провалиться под землю, но пришлось сделать усилие над собой и подойти к нему. Брайан увидел нежданного гостя, потому остался стоять возле входа в дом, не спеша заходить внутрь. Как только Мёрфи подошёл к нему ближе, то увидел ссадины на лице, которые были хоть и не первой свежести, но всё ещё очень выразительны. Страшно представить, как выглядело его лицо сразу после драки. Чувство вины укололо Джона ещё больнее. Брайан молчал, глядя на Джона. В его взгляде не было злости или нежелания его видеть, но там замерла неуёмная печаль. — У тебя очень милая сестра, — тихо произнёс Джон.       Губы Брайан слегка дрогнули в улыбке, и парень ответил: — Да. Она — моя гордость. Такая разумная для своих лет, и на язык острая. — Он произнёс это с такой теплотой в голосе, что не оставалось и сомнений в том, что он очень любит свою сестру. — А где ваши родители? — Они в командировках часто. Поэтому я пока живу с ними, чтобы присматривать за Мэл.       Было так больно смотреть на него. На его обильные раны на лице, словно его избила толпа неадекватов, вымученный страданиями взгляд, а на губах доброжелательная улыбка, подаренная Джону, искренняя теплота во взгляде. И Брайан говорит с ним так, будто бы ничего не случилось. Открыто рассказывает о своей семье, даже не пытаясь затронуть тему произошедшего. Его отношение к Джону не изменилось. Какого ж хрена он такой святой? И какого хрена он вообще однажды Джоном заинтересовался?       Двери снова распахнулись, из них выглянула Мэл и обеспокоенно, но твёрдо спросила: — Брайан, всё хорошо?       Девочка подозрительно глянула на Джона, словно чего-то опасалась. Оно и понятно почему. Ведь не так давно лицо её брата сильно разукрасили в красные тона. — Да. Это мой друг, — успокоил её Брайан.       Взгляд Мэл смягчился и она вернулась в дом, больше ничего не сказав. Её готовность брать на себя ответственность за безопасность своего взрослого брата в её возрасте удивляла. Казалось, она была готова самоотверженно броситься в драку с кем-угодно, если бы её брату вновь угрожала опасность. Что же Брайан сказал сестре по поводу своих побоев? Точно не правду. Джон с каждой секундой ненавидел себя всё больше. Он уже тонул в чувстве вины и задыхался в нём. Только что он теперь может исправить? — Прости меня, — виновато произнёс Джон. — Я знаю, этого недостаточно для того, чтобы загладить вину перед тобой. Но я не знаю, что ещё в этой ситуации делать. — Я не злюсь на тебя. Не могу злиться. Я, в общем-то, сам виноват. Я поддался соблазну и понёс за это ответ. — Нет-нет. Я знаю, как сложно противостоять чувствам, и я этим воспользовался. Чувствую себя последней тварью. Надеюсь, что теперь ты меня ненавидишь. — Тебя невозможно ненавидеть, — заверил его Брайан, не отрывая от него проникновенного взгляда. Казалось, он и сейчас любуется Джоном, как самым прекрасным и одновременно ранящим зрелищем. — Я ведь хорошо знал Беллами. Должен был понимать, какие за это ждут последствия. Хотя он всё-таки превзошёл мои ожидания. Я ждал чего угодно, но не того, что он приставит пистолет к моей голове.       Взгляд Джона наполнился удивлением вперемешку с ужасом. Он не знал, и не подозревал, что всё могло дойти до такого. В голове никак не укладывалось, что Беллами пытался застрелить его. — Пистолет оказался не заряжен, — успокоил его Брайан, заметив страх парня. — Но уже одного щелчка было достаточно, чтобы всё переосмыслить. Он долбанный психопат, и я больше не хочу иметь с этим дело. Я прощаю тебя, но прошу, больше не появляйся в моей жизни. Совсем.       Джон потерял дар речи. Не мог найти слов, отойти от шока, от стыда и боли. Брайан задержал на Джоне печальный прощальный взгляд, а после собрался уйти в дом, но тут же остановился, развернулся к парню лицом и более решительно произнёс: — Если бы я тебе был нужен, я бы взял тебя за руку и не отпустил даже под дулом его пистолета. Но я не нужен тебе, это только твои игры, которые потом дорого мне обходятся. Я к этому не готов. Я чертовски люблю тебя, но держись от меня подальше.       После этих слов Брайан тут же ушёл, словно пытался сбежать, боялся задержаться. Джон же был прибит этими словами к земле намертво. Его сердце разрывалось на части. Он всегда мечтал, чтобы его так любили. И он своими же руками уничтожил единственного человека, который готов был дать ему эту любовь.

***

      Настало очередное похмельное утро. Беллами уже стал привыкать к этому состоянию. Проснувшись, он увидел рядом с собою пустующее место. Девушка, которую он вчера привёз из клуба, куда-то исчезла. Обычно — он ранняя пташка, просыпается пораньше и приступает к работе. В этот раз он подцепил самого настоящего жаворонка. И куда она могла деться? Если уже ушла, то она просто само великолепие! Не придётся самому выпирать из дома.       Беллами накинул одежду, спустился вниз, и пропажа тут же нашлась. Очередная девица, имя которой он даже не помнил, отличилась от остальных и с самого утра уже крутилась на кухне, готовя завтрак. Блейк остановился возле двери и в упор смотрел на девушку, проследил за тем, как её беленькие ручки вытащили пару тарелок со стеллажа. К слову, Жаворонок ориентировалась на кухне уже как у себя дома. После она выложила омлет по тарелкам. У Беллами, глядя на всё это, дёрнулась кверху бровь, а смотрел он на девушку так, словно бы та сейчас в хлам бухущая облевала его пол и мебель. Заметив парня, она приветливо улыбнулась и произнесла: — Доброе утро. Ты как раз во время, уже всё готово.       Её улыбка сменилась смятением, как только она обнаружила на себе пронзительный взгляд парня, слишком серьёзный, даже злой, для этой ситуации. Она не понимала, с чего бы ему быть таковым, потому сомневалась, что правильно улавливает его настроение, несмотря на то, насколько очевидным оно было. Беллами перевёл взгляд на приготовленный омлет на двух тарелках, поджидающий на столе. От горячей еды поднимался пар и на всю комнату стоял аппетитный аромат. Блейка унесло к воспоминаниям о том, как каждое утро его точно так же поджидал приготовленный Джоном завтрак. Ему хотелось снести себе голову, чтобы не вспоминать это. Но не получалось, потому в нём вспыхнула ярость. — Напомни, когда это я просил тебя готовить? — его тон был леденяще спокойным, но угроза в нём была слишком ощутима, словно бы он вот-вот свернёт ей шею.       Девушка, сбитая с толку его реакцией, стушевалась и замямлила: — Не просил, но… — Тогда какого хуя ты решила, что ты здесь можешь что-то трогать? Я тебя привёз сюда, чтобы трахнуть. Твои кулинарные способности мне нахрен не сдались.       Её глаза заблестели, на лице отразилась обида и она произнесла надтреснувшим голосом: — Что с тобой не так? Я просто хотела сделать тебе приятно.       Блейк резко двинулся с места, из-за чего девушка даже испуганно отшатнулась от него. Парень подошёл к столу, взял обе тарелки в руки и с силой швырнул их в раковину. Комнату оглушил звон разбитой посуды. Беллами вновь пронзил девушку леденящим взглядом и сухо произнёс: — Спасибо. Очень вкусно.       Она смотрела на него уязвлёно и горько, глаза её были на мокром месте. После чего девушка резко развернулась и поспешила убраться из его дома. Беллами остался наедине в самой невыносимой для него компании — себя. Он закрыл глаза от накатившихся эмоций, пытался дышать ровнее. Мысленно возвращаясь в то утро, когда его встречали пара сонных голубых глаз и мягкая улыбка, вызванная его поцелуями, хотелось закричать, с болью вырвать себя из этих воспоминаний. Почему он вообще снова вспоминает об этом?       В дверь позвонили. Блейк даже не задумываясь о том, кто бы это мог быть, открыл дверь, и встретил на пороге Атома. — Всё? Перестал дуться? — Ты знаешь, что у меня волосы на жопе поседели?! — начал с наезда Атом.       Блейк насмешливо хмыкнул и произнёс: — Откуда же мне это знать? — Вот теперь живи с этой информацией, как хочешь! — сказал парень и вошёл в дом, не дожидаясь приглашения.       Блейк пошёл следом за ним и попытался хоть как-то успокоить друга: — Да ладно тебе. Не собирался я гробить твою жену. Я ждал, когда она остановит меня и попросит выпустить её. Кто же знал, что она настолько ебнулась, что решила сдохнуть вместе со мной? — А на тебя, думаешь, мне было похуй? — Ты сам это сказал. — Ну ты уёбок, честное слово! — возмутился Атом. — Я понимаю, что вам всем сейчас хуёво. Только не пойму, я тут при чём? Я как в запой уйду и не буду из него выходить вообще, а вы делайте, что хотите, хоть все передохните, мне будет уже поебать! — Неплохое решение, — с улыбкой оценил Блейк. — Да иди ты нахуй!       Беллами только пуще забавлялся с его возмущений. Хоть и понимал, как Атому тяжело в этой ситуации, и это ему отнюдь совсем не приносило удовольствия. Он не хотел бы осложнять другу жизнь, но по-другому сейчас не мог. — Почему девушка от тебя убежала в слезах? — спросил Атом.       Беллами сел на диван, широко расставив ноги, и безразлично произнёс: — Всё по той же причине. Потому что я мудак. — М-да, и правда, ничего нового, — прокомментировал парень, прогуливаясь по кухне и оглядывая всё вокруг с каким-то бесцельным интересом. После остановился возле раковины, зацепившись взглядом за безжалостно уничтоженный завтрак в битых осколках, и как бы между прочим спросил: — Невкусно приготовила что ли? — Не знаю. Не пробовал. И не стал бы. — Какой верный там, где не надо, — с лёгким упрёком высказался Атом.       Это утро было отвратительным. Беллами чувствовал себя так, словно внутри медленно и болезненно разлагается. Как будто так много дней проходил под анестезией, и только сейчас почувствовал боль от колотой раны внутри. Он лишь пытался её задавить, зажать, силой впихнуть снова куда-то под рёбра, только бы она не вырвалась наружу и не была видна окружающим, чтобы она не была видна Блейку.       В дверь опять позвонили. Теперь Беллами всерьёз озадачился тем, кто бы это мог быть: — У меня на пороге висит надпись «День визитов»?       Атом хмыкнул. Блейк поднялся с дивана и пошёл открывать дверь. Там его ожидал совсем уж нежданный гость. Какая-то девица с недобрым выражения лица, которая встретила его с не особым дружелюбием: — Ну привет. — Ты кто? — Мать твоего будущего ребёнка, идиот! — Приятно познакомиться, мать. К тебе так и обращаться? — невозмутимо спросил Блейк, ни на секунду не растерявшись.       Она с раздражением закатила глаза, а после ткнула ему в лицо тест на беременность, показывая на нём положительный результат. Беллами равнодушно глянул на него и с наигранной радостью произнёс: — Ух ты, какая новость! Поздравляю. Молодчинка ты. — Ты нарочно придурка корчишь или как? — Не бесись ты так. Прибереги нервишки. Ты всё-таки мать, — усмехнулся он. — Очнись уже! Я от тебя залетела! — Допустим. А от меня ты что хочешь? — Пятьдесят тысяч долларов, — требовательно заявила девушка. — Думаешь, ты столько пиздой своей заработала? — Это за то, чтобы я сделала аборт, непонятливый! — вновь рявкнула она. — А я не хочу, чтобы ты делала аборт. Так что рожай.       Её лицо мгновенно сменилось удивлением. Она не ожидала этого услышать. — Что значит рожай? — То и значит. Поженимся, родишь, готовка, уборка целыми днями, через годик-другой, может, ещё одного родишь. Обзаведёмся потомством, как нормальные люди. Водку и тусовки поменяем на сопли, слюни и пелёнки. Ну ничего, все там будем. Меня прямо сейчас осенило: пора уже заканчивать с разгульным образом жизни и становиться серьёзным человеком. — Ты долбанулся? Не хочу я замуж за тебя! И ребёнок мне твой не нужен! — ещё пуще взбесилась будущая мать. — Ну окей, рожай и катись потом куда хочешь. Мы с малым и без тебя справимся. — Думаешь, это смешно? — Ты видишь, чтобы я смеялся? — Беллами всё это время говорил без усмешки, абсолютно серьёзно и твёрдо.       Мать поняла, что «не прокатило», потому смягчила тон и более-менее вежливо попросила: — Окей. Дай хотя бы тыщу на аборт. — Я не собираюсь убивать собственного ребёнка, дорогая, — с ехидной улыбкой ответил Беллами. Она бросила в него злобный взгляд, резко развернулась и ушла. — Подожди, милая! Оставь хоть номер свой, я сообщу когда мы в ЗАГС пойдём.       Девушка показала ему фак, не оборачиваясь. Беллами усмехнулся: — Характерная у меня жёнушка.       После того как он закрыл дверь, встретил недоумевающий взгляд Атома. Друг спросил: — Что это было? — Очередная пиздаболка, думающая что она умнее всех. На деньги пыталась развести. — Весело ты живёшь теперь, — сочувственно произнёс Атом.       Когда превращаешься в сточную яму, всё дерьмо обязательно стекается к тебе. Беллами это понимал. Как и то, что это теперь его среда обитания. Та, которая ему доступна, которую он заслуживает, и в которой ему всё понятно. Он изначально знает, что его окружают не люди, а куски дерьма, и не возлагает на них никаких надежд. Не ждёт и не надеется на что-то лучшее в своей жизни. Это лучше, чем постоянно разбиваться на части в бесконечной и бесполезной борьбе за то, чтобы достигнуть то, что он утерял когда-то очень давно, в попытке стать лучше, и открывать своё сердце, чтобы по нему вновь и вновь шмаляли. В его жизни уже был самый прекрасный и самый искренний человек, но Беллами его испортил. Второго такого не будет. Беллами лишился последнего шанса на возрождение. И потому больше он его не ищет.

***

      У этого вечера была своя мерзкая красота. Горечь водки на языке, циничные разговоры, громкий смех вокруг, долбящая музыка. Каждый вечер похож на предыдущий. Только ложился в постель Беллами каждую ночь с разными девушками. Но их лица в памяти долго не задерживались, поэтому это не особо привносило-то разнообразия. Беллами крутился в круговороте грязи и похоти. К этому быстро привыкаешь. Ничего больше не вызывает эмоций. Неважно, что он пьёт: джин, водку, абсент — всё мерзкое на вкус. Неважно, кого он трахает: вульгарную стерву, пьяную студентку или невинную овечку, которая «правда не такая» — они все безликие. Неважно, кто его окружает: друзья, враги, люди — на всех было плевать. Всё так приелось, всё заебало. От всего этого стало так тошно, хоть вешайся.       В этот раз он находился в доме Кейджа. Кругом было полно мерзких людей, очень малая часть которых были хоть как-то знакомы Блейку. Кучка обдолбанных мажористых детишек. Куда ни глянь, везде натыкаешься на какие-то чудеса. В одном углу нюхают кокс прилюдно, в другом два парня суют пальцы в трусы одной девицы и тоже прилюдно. Обычно, Блейку плевать на то, что вокруг него происходит. Сегодня он, видимо, встал не с той ноги. Глядя на всё это, хотелось поджечь этот дом вместе со всеми, кто здесь находится. Только среди них был и Атом. Возможно, только благодаря ему Беллами не пытался воплотить в жизнь задуманное. Атом в подобных компаниях не любил находиться, но что сейчас он здесь забыл? Опять пытается контролировать Беллами? Друг пытался не вникать в то, что вокруг происходит, но иногда бросал косые взгляды в сторону, скрывая своё презрение, но Беллами прекрасно понимал, что тот его испытывал. — И тебе здесь нравится? — не выдержав, спросил друг. — Очень, — без иронии, как собственно и без эмоций, ответил Беллами. Прозвучало правдоподобно, но Атом всё равно не поверил. — То-то, смотрю, ты весел как никогда. — А ты что здесь делаешь? Жена в курсе, в какой компании ты находишься? — В курсе, что я в твоей компании нахожусь. Ей и этого повода для беспокойства достаточно. — Атом, оставь меня, — без раздражения попросил Блейк. — На кой чёрт ты со мной возишься, когда тебе есть к кому возвращаться домой?       В его голосе просквозило отчаянная горечь. Как же жестоко его убивала одна лишь мысль о том, что когда-то и ему было к кому возвращаться домой. Нахрен ему были не нужны эти тусовки, когда дома ждал самый тёплый и любящий человек на этой планете. А у Атома это есть сейчас. Блейку было бесконечно жаль, что друг тратит время на своего никчёмного друга, вместо того, чтобы сейчас засыпать в объятиях любимой и любящей его девушки. — А тебе что здесь делать? Что ты здесь ищешь? Оргий? Поехали лучше со мной. Ты проведёшь время узким кругом среди своих. Выпьем, поговорим. Тебе же не нужно это всё. И легче от этого не станет. — А я не ищу облегчения. Мне гнить здесь удобней.       Атом посмотрел на друга с обнажённой болью в глазах, и даже он не знал, что на это сказать. Беллами не захотел выдерживать этот взгляд, поднялся со своего места и ушёл, оставив парня.       Заебавшись наблюдать этот зверинец, Блейк вышел на улицу покурить в одиночестве, стрельнув у кого-то сигарету по пути. Сейчас он проклинал всё на свете, что сигареты не те. Но сам бы никогда не купил то же, что курит Джон. Надеялся, ему повезёт. Тишина кругом завораживала. Одиночество было довольно вкусным. Но почему-то всё так же хуёво. Хоть что-нибудь может вырвать его сегодня из этого ощущения?       Его одиночество было внезапно прервано двумя девушками, что вылетели из дома. Они гневно ругались между собой, а после вцепились друг другу в волосы. Они пролетели мимо Беллами, совсем рядом. Одна упала на землю и была прижата второй, которая яростно била упавшую тяжёлыми размашистыми ударами по лицу. Беллами оценил её удары. Он продолжал курить и с безмятежным спокойствием наблюдать за развернувшимся перед ним представлением. Он был в первых рядах, единственный зритель. Ему даже стало значительно повеселее. Пусть и это шоу быстро шло к кульминации, а финал его был слишком предсказуем. Ведь победительница уже нанесла несколько сильных ударов, сидя сверху на своей жертве, а та уже и не даёт отпор, только пытается защититься от ударов, закрывая лицо руками. Но даже этот предсказуемый финал был безжалостно прерван, когда из дома выбежало трое парней и оттащили разгневанную девушку, отняв у той возможность добить свою жертву. Она орала так, будто в неё вселился демон. Среди этих парней был и Атом, он помог подняться жертве с земли, проверял её самочувствие. Второй парень забрал её с собой, и тогда Атом посмотрел на Блейка. Его взгляд содержал целый букет эмоций. От непонимания до шока и осуждения. Он просто буравил Беллами взглядом, ничего не говоря, пытаясь самому всё осознать. — Почему ты их не разнял? — спросил друг. — Зачем? — беспечно произнёс Беллами, затягиваясь сигаретой и выдыхая дым из лёгких. — Вдруг бы поубивали друг друга. На две твари в мире стало бы меньше. — По-твоему, это весело? — Нет, дружище. Даже немного грустно.       У Атома сдали нервы. Он не нашёл больше слов, понимал, что бессмысленно. Оставил Блейка одного и ушёл в дом. Даже самый надоедливый упёртый голос разума, каким для него всегда был Атом, потерял всякие силы, устав стучать в глухую безжизненную стену, каким сейчас является Беллами.       Вернувшись в дом, Беллами присоединился к Кейджу. На то, что происходило вокруг, он больше не обращал внимания. Кейдж налил им обоим выпить, и они разговорились ни о чём. — Что там на улице за кипишь произошёл? — спросил Кейдж. — Мордобой двух прекрасных особ.       Кейдж усмехнулся: — Так ты развлекался? — Ещё как. — Ещё лучше скрасить вечер не хочешь? — предложил мужчина и положил перед ним на стол белую круглую таблетку.       Беллами недолго обдумал предложение и взял таблетку. Кейдж посмотрел на него с некоторым удивлением и одобрительной улыбкой на губах. Удивить его решение могло любого, кто достаточно хорошо знаком с Беллами. Ведь тот подобными методами никогда не отрывался.       Он запил таблетку джином в уже долгожданном предвкушении, что хоть сейчас его отпустит, и он не будет чувствовать себя так паршиво. Возможно, этот вечер спасён. Наблюдавший за ним исподтишка Атом подошёл к другу и сказал ему: — Я поеду. Хорошо провести тебе вечер.       Беллами попрощался с ним. Атом напоследок задержал на друге полный горечи и сожаления взгляд, а после ушёл. Наконец, осознал, что он здесь всё равно бесполезен, и что он лишь впустую трепет себе нервы. — Ты помнишь Джесс? — спросил Кейдж. — Девушку, с которой я тебя знакомил как-то? Она ещё фигурным катанием занимается. — А, да, — ответил Блейк, вспомнив о ком он только тогда, когда Кейдж упомянул фигурное катание. У Беллами не было больше знакомых фигуристок. И сразу же после этого в памяти всплыли совсем другие картинки, уносящие внимание подальше от Джесс. Он вспомнил, как Джон в тот вечер напился, ушёл куда-то, не отвечал на звонки, как Беллами искал этого психа, нашёл пьяным на лавке. Тот устраивал нелепые сцены ревности, посылал нахрен, гордо заявлял о том, что останется ночевать на автобусной остановке, а после прижимался к Беллами в постели, умоляя не оставлять его. Да когда же уже подействует это чёртово наркотическое чудо постепенной самоликвидации? — Она спрашивала о тебе. Всё ли у тебя хорошо. Столько времени прошло, а она всё ещё помнит тебя.       «Ну пизда ей, че», — подумал Блейк. — Я могу адрес её кинуть, — продолжил Кейдж. — Если заглянешь, тебе будут рады.       Беллами не выказал ни «за», ни «против». Потому что сейчас ему это было совершенно неинтересно. Его интересовало только, когда уже его перестанет так колдыбасить изнутри. В этот раз его гниение было каким-то болезненным. Настолько, что он уже всерьёз задумался над тем, чтобы убиться.       Через время действие чудо-витаминки затуманило голову. Беллами почувствовал как его постепенно отпускает уже привычное состояние отчаянной злости, и как он медленно проваливается в чувство лёгкости и блаженства. Внутри ничего не гложет. Вот прям совсем ничего. Мир перестал выглядеть мерзким. Кругом летали ангелы, а не люди. Беллами не сразу мог привыкнуть к этому ощущению, казалось, что он завис в воздухе. Так легко, как сейчас, он никогда себя не ощущал. Казалось, он может влюбиться в каждого, кто к нему подойдёт сейчас. Вообще всех и сразу готов полюбить. Потому что мир такой красивый, и каждый кто в нём обитает — прекрасен. Он словно впал в детство. Едва ли понимает, что вокруг происходит, но напитан чистой дружелюбной энергией любви ко всему, что вокруг. Он не чувствует боли и искренней злости, потому что ничего плохого в его жизни никогда не происходило. Ещё ничего не успело с ним произойти, он только что родился на этот свет.       Беллами завис на месте, ничего не предпринимая, только с искренним вниманием наблюдал за всем, что происходит вокруг него, поглощая этот мир, как лучшее вино, всё больше от него пьянея. Его одинокое пребывание в нирване кто-то прервал, аккуратно взяв за руку и потянув за собой так, словно мать забирает своего ребёнка из детского сада. И Беллами повиновался полностью, не задумываясь, кто и куда его ведёт. В объятия ли или на расстрел. Перед собой он видел только спину человека, что ведёт его за руку. Короткие тёмные волосы, широкая футболка унисекс, худощавое телосложение, тот же рост, что и у Блейка, со спины даже не разобрать, девушка это или парень. Они поднялись на второй этаж, попали в чужую спальню. Человек неопределённого пола закрыл за собой дверь и толкнул Беллами на кровать, а после сел на него сверху. Они остались в полумраке, лица не разглядеть, скорее даже из-за того, что Беллами было сложно видеть чёткую картинку перед собой из-за своего состояния.       Этот некто, кто привёл (или привела) Беллами в спальню, не посчитал нужным даже познакомиться или обмолвиться хоть парой фраз, сразу решил приступить к делу. Но это Беллами даже одобрял. И правда, к чему эти знакомства? Имена всё равно никто не запоминает. А тот факт, что Беллами не видит лица и даже не может определить пол человека сверху, заводил ещё больше. Попытаться узнать раньше времени даже не хотелось. Это таинство сексуальней определённости. Мистер Икс склонился над Беллами, сидя на его бёдрах, стал стягивать с него одежду, сам оставаясь одетым. Беллами был так расслаблен, что не пытался взять лидерство в свои руки. Ему было интересно наблюдать за действиями этого прекрасного существа. Беллами запустил руку под его майку, провёл по тёплому животу до талии. Беллами не спешил подниматься к груди, чтобы так быстро не раскрывать для себя эту тайну. Сидевший на нём человек не прерывал его ласк и застыл, наслаждаясь ими, подаваясь этим ласкам, всецело отдаваясь им. Его плоский живот проваливался внутрь под рваным дыханием, с каждым выдохом вырисовывая красивый силуэт его фигуры, недостаточно женственной для девушки, но и недостаточно мужественной для парня. Нечто среднее, взявшее всё самое прекрасное от обоих полов, соединившееся в совершенство. До чего же захватывающе красивым было это зрелище.       Огладив руками бока и поясницу, спустившись пальцами по прессу к самому низу живота, Беллами расстегивает на нём ширинку, нежными движениями спускаясь всё ниже, но всё так же не спеша спуститься к паху, оставляя прикосновения на самой грани до раскрытия этой тайны. Мистер Икс сладко стонет, выгибаясь в спине. Изнемогая от нетерпения, он-она-оно сползает по телу Беллами ниже, склонив лицо над его прессом, снимает с себя штаны, и цепляет своим дыханием нежную кожу живота. Беллами не видит его лица из-за спадающих на глаза волос, но видит хитроватую улыбку. Черты лица размыты. Беллами не видит полной картины, при этом чётко замечая детали. От этой игры в прятки на виду всё тело разгорелось дикой необузданной страстью, которую Беллами как мог сдерживал, чтобы ещё насладиться её набирающими оборотами, желая взрастить её до таких масштабов, чтобы сорвало башню.       Блейк почувствовал аккуратный, робкий поцелуй на животе, и горячий след от чужого дыхания, оставшийся на коже на месте поцелуя, словно безболезненный приятный ожог. Дорожка неторопливых сладострастных поцелуев поднималась по его прессу к груди, затем к плечам и шее, прошлась по щеке к самому уголку губ, но тут же прервалась, сорвалась, не коснулась самих губ. Мистер Икс усмехаясь, искусно играя своей сексуальной таинственностью, снова сел на бёдра Блейка, ослепляя своей игривой, обаятельной улыбкой. Беллами смотрел только на его лицо, словно заворожённый. Мистер Икс, поигравшись немного его членом, вводит в себя, выпускает лёгкий стон наслаждения, а после ритмично, плавно двигается. Здесь уже Беллами чувствует, что это парень. Хотя и до этого, больше склонялся к этому предположению. Раньше его внимание и страсть удавалось заполучить только одному единственному парню. Не уж то существует кто-то настолько же прекрасный?       Беллами заворожён им больше, чем увлечён самим сексом. Хотя физическое ощущение было тоже очень необычным. Оно словно бы шло изнутри, из каких-то глубоких чувств, не из вожделения, не из похоти. Он загипнотизирован, повержен. Беллами хотел сдаться ему навеки, навсегда. Приковать себя наручниками к нему, чтобы видеть его ежеминутно. Сорвавшись, обезумев от этих чувств, Беллами притянул парня за шею, склонил его лицо к себе и захватил его губы своими. Блейку этот поцелуй и прикосновения чужих рук к его лицу показались до боли знакомыми. Как будто к нему вернулось что-то из прошлого, очень близкого, давно желанного. Беллами так хотелось хлебнуть этого чувства с горла, иссушить всё до последней капли. Он прижал к себе парня теснее, углубил поцелуй, вцепился так, словно боялся потерять, упустить, боялся что тот просто испарится, что тот окажется зыбкой иллюзией, жестоким обманом его больного разума.       От прикосновений к его кожи по кончикам пальцев плавными неспешными волнами разливалось тепло и медленно протекало по венам, по всему телу до макушки головы, до низа живота. Это тепло было загоревшимся огоньком, бегущим по полоске пороха, оно неслось до самого сердца, зажигало его, взрывало, рвало на куски. Сердце полыхало болью и счастьем, любовью и отчаянием. Беллами казалось, что он сейчас самый живой человек на этой планете. Он самый счастливый и одновременно самый несчастный. Не открывая глаз, не видя его лица, Беллами понял, кого сейчас целует. Он узнал его губы, узнал по дыханию, узнал его по стуку своего сердца, которое стучит так, только когда его целует Джон. Беллами срывал с его губ поцелуи так жадно, словно был голоден неделями, словно боялся не успеть ими насытиться. Но он поглощал его губы с нежностью, с тоской, с выдержанной безумием любовью, с оплаканной до дрожи горечью. Беллами был не готов его отпускать. Вдруг он снова уйдёт. Выдерет из груди все эти чувства, благодаря которым Беллами чувствует себя таким счастливым, таким несчастным, любимым и навеки покинутым. Джон заберёт это всё с собой, и у Беллами снова ничего не останется, кроме всепоглощающей, свирепой ярости, заполняющей пустоту выдранного сердца.       И время в этот момент как будто остановилось. Мир вокруг исчезал, распадался. Вокруг них остановились войны, оружие со звоном рухнуло на землю. Они сейчас друг друга не убивали. А только неистово сильно, до ужаса больно друг друга любили. Кусаясь поцелуями, вгрызаясь в друг друга нежностью. Беллами хотел снять с себя кожу, чтобы впустить Джона внутрь себя. Чтобы ничего между ними не стояло преградой. Чтобы расстояние между ними сократилось ещё хоть на один микромиллиметр. Беллами готов был весь мир сокрушить, расстелить к его ногам. Все войны остановить только ради него одного. И убить самого себя, если хоть раз он посмеет снова стать для него врагом. Умереть и воскреснуть для него хоть тысячу раз. Только ради него Беллами готов умирать. И ради него одного готов ещё жить.       Оставаясь внутри Джона и телом и душой, Беллами целовал его, позабыв про секс, который плавно перерос в любовь. И даже когда сумел оторваться, Беллами не отпускал его, прижимая к себе так же близко и тесно. Чувства внутри него рвались наружу, так хотелось умолять его остаться хотя бы бледным призраком в его жизни. Уверять его, что чёрное солнце никогда не хотело убить его. И всегда мечтало согреть, только не умело этого делать, ведь оно горело так, что могло спалить заживо. С приросшими ножами к рукам, Беллами мечтал лишь его обнимать и не резать. Тянулся к нему, забывая о том, что любить совсем не умеет. Но любит. Но его очень любит.       Тишина поглотила комнату. Два дыхания, вцепившиеся в друг друга и соединившиеся в одно, оглушали эту тишину и были единственным аккомпанементом торопливого сердцебиения. Вокруг них ничего больше не существовало. Джон — был Вселенной, что поглощала Беллами целиком, уносила в свою бездонную пропасть. Беллами мечтал затеряться, хоть сгинуть в ней, но никогда не покидать её пределы. — О, как я люблю тебя, — тихо, полушёпотом произнёс Беллами. — Чего? — с непониманием переспросил парень совсем чужим голосом.       Жестокое отрезвление. Беллами открывает глаза и видит перед собой незнакомое лицо. В один миг его накрыло разочарование, боль от утраты, отчаяние. Джон снова исчез, забрав из его жизни самое дорогое — себя. — Ничего, — ответил Беллами в миг оледеневшим тоном, сбросил с себя парня на постель, и поднялся с места.       Он добрался рукой до своей одежды и стал одеваться. Парень смотрел на него и с забавляющейся усмешкой произнёс: — А ты оказался таким нежным. Я слышал о тебе совсем другое.       Беллами стало ещё паршивей от мысли, что он отдал эту нежность не тому человеку. Не тому, кому она предназначалась. Но ничего говорить ему Блейк не хотел, не мог. Его горло стянуло от боли, что он держал в себе, не выпуская наружу. Он оделся, вышел из спальни и сразу же поспешил на выход из дома. Хотелось куда-то бежать. Туда, где никто не увидит его сейчас. Его настоящего. Каким он себя так успешно прятал ото всех всё это время. Почему он вообще это допустил? После приёма экстази он лишился брони, высеченной из гнева, и его беззащитное сердце разорвало от чувств, которые он запирал внутри себя. Столько дней копившаяся в глубине под толстым панцирем потребность в Джоне стала крепкой и несносной, почувствовав, что её ничего не сдерживает, сразу же обрушилась сокрушительным потоком.       Беллами разрывало от беспомощной злости на себя. Зачем он тогда забрал его из бара и привёз к себе домой? Почему позволил пробыть рядом с собой так долго? С тех самых пор всё стало рушиться. Как же сильно ему был нужен Джон. Его Джон. Тот, кто любит его, тот кто боится его отпускать. Но его больше не существует. Его Джон очень устал от него, не готов больше видеть, терпеть его, оставаться рядом. Он ясно дал понять, что больше не хочет быть его Джоном. Что пойдёт на всё, чтобы больше никогда не быть его Джоном.       Беллами срывается на отчаянный крик, бьёт кулаком по кирпичной стене дома, наносит несколько яростных размашистых ударов, словно желая выломать себе руку. Вытащил из себя всю ненависть, что его же сейчас и разрывала стаей свирепых собак на части. Обессилев, он опустился на землю, дрожал и проглатывал слёзы, потеряв всю прежнюю стойкость. В голове стояла одна картинка, её никакими силами не прогнать: как Джон держит обеими руками его лицо, глядя ему в глаза с самой преданной и чистой любовью, и ласково произносит: «Белл, я тебя никогда не оставлю».       Белл. Только ты умеешь произносить моё имя так, что Вселенная кажется немыслимо крохотной по сравнению с той теплотой, которую ты вкладываешь в каждую букву моего имени.

***

      Время позднее. Беллами стоял на пороге, пошатываясь от физического и морального бессилия. Вскрытые шрамы шипели так громко, что сил уже не было их слышать. Даже наркотики не помогли ему забыться. Помогли лишь на время, но потом стало ещё паршивей. Куда же ему ещё ниже падать? Что ещё тогда может избавить его от этих мук? Всё это время он пытался лишь сдохнуть. Напивался, в надежде завтра не проснуться. Дрался, надеясь, что кто-нибудь его наконец-то прибьёт. Прыскал в людей ядом, чтобы его ненавидели, в надежде что всеобщая ненависть станет сильнее его, накроет и удушит его. Он построил вокруг себя ад, чтобы в нём гореть. Но почему-то смерть всё ещё слишком милостива к нему. Почему только она? Неужели эта жизнь ещё имеет на него какие-то планы? Что этот мир от него ждёт? Что он сможет подняться на ноги, и это пережить? Только зачем? Чтобы пережить следующее дерьмо, которое в его жизни уже слишком циклично?       Едва ли стоя на ногах, Блейк звонил в дверь. Сам не понимал, что он здесь делает. Ему просто больше некуда было идти. Ожидание надолго не затянулось, и ему открыли дверь. — Беллами? — с удивлением произнесла Джесс. — Прости за поздний визит. Если я не вовремя, я уйду. — Нет, всё хорошо. Проходи.       Она привела его на свою маленькую уютную кухню в светло жёлтых тонах. Её квартира словно бы находилась под куполом, укрытая от всего хаоса и ужаса внешнего мира. Здесь было тихо, спокойно. Девушка обеспокоенно обвела его взглядом. — У тебя всё в порядке? — Прямо сейчас — да.       Она не стала выпытывать. Больше не проронив ни слова, она взяла салфетку, смочила водой. После девушка опустилась перед Беллами на колени, взяла его руку в свою и стёрла кровь с его пальцев, аккуратно промокнув сбитые костяшки. Беллами застыл без движения, наблюдая за её действиями, полными заботы и теплоты. Он успел отвыкнуть от такого к нему отношения, внутренне от этого он тонул в слезах, которые не разрешил себе выпустить наружу. Джесс подняла на него взгляд, полный нежности. Он никогда к ней не приходил и не звонил, а сейчас припёрся к ней домой без предупреждения среди ночи, пьяный, измученный, и она не прогнала его, впустила в дом и обогрела. — Я поставлю чайник, — сказала Джесс. — Я бы хотел сделать тебя своей женой. — Не говори так, — смутилась она. — Ты просто пьян.       Беллами смотрел на неё и даже не мог позволить себе к ней прикоснуться. Ему не хотелось пачкать её своей грязью. Она слишком хороша для него. Беллами её не заслуживал. Но казалось, только она одна нужна ему. Он никогда прежде не связывал свою жизнь с такими девушками. Всё время выбирал характерных, своенравных, такие его заводили. А она была другой: милой, домашней, нежной. Беллами думал, что с такими ему будет скучно. Но сейчас он понимает, что уже заебался «веселиться». Ему нужна такая как Джесс. Может быть, тогда что-то в его жизни наконец поменяется, и он перестанет, как на повторе, носиться по десятому кругу ада, созданному Дьяволом лично для него. — Ты — совершенство, — искренне произнёс Беллами, глядя ей прямо в глаза. — Я хочу говорить это тебе каждый день на протяжении всей твоей жизни.       Джесс смущённо улыбнулась. Беллами нежно коснулся пальцами её волос возле виска. — Сейчас я в хреновой форме. Но я приведу себя в порядок, чтобы прийти к тебе снова. Может, тогда у меня будет шанс покорить твоё сердце.

***

      В выходной день Финн собрал всех музыкантов своей небольшой группы в репетиционной студии в начале дня, чтобы объявить «важную новость». Октавия в этот раз была мрачной и необщительной. Даже не попыталась о чём-нибудь заговорить с Джоном, выпытать о его самочувствии. Джон украдкой поглядывал на подругу, несколько обеспокоившись её настроением. — Угадайте, о чём я договорился? — воодушевлённо начал Финн. — Мы из этой студии сделаем конфетку. Подшаманим, подремонтируем, уютизируем тут всё на свой вкус. — Не понял. Ты купил эту студию? — спросил Мёрфи. — Нет. Но я поговорил с владельцем, и он дал добро. — Ты договорился с владельцем сделать ему ремонт? И как это он только на это согласился? — выпустил иронию Джон. Октавия же и бровью не повела, вообще никакой не дала реакции. — Да подожди ты стебаться. Деньги на ремонт он выделит, а за нашу работу у нас будет приличная скидка на аренду. Учитывая, что студия и так была недорогая. Да она всё равно что наша будет. — Могли бы просто найти студию получше, если в этой тебя что-то не устраивало. — Зачем искать получше, если мы из этой можем сделать лучше? — опроверг Финн. — Ну, может, в этом и есть смысл. У меня всё равно теперь ненужного времени дофига. — Ты хотел сказать свободного? — Всё правильно я сказал. Ненужного.       Финн попытался вовлечь в диалог Октавию: — А ты что скажешь, молчунья? — Мне всё равно. Делайте, что хотите. Я редко смогу помогать. У меня нет ненужного времени. — Ничего страшного. Мы с Джоном сами справимся. От тебя нужна только поддержка. И улыбка бы не помешала.       После чего ребята начали разбирать хлам, который больше выполнял функцию пылесборника, чем декора. Избавлялись от старой, местами облезшей, краски на стенах. Попутно обсуждали, как будут преображать студию, новый цвет стен, стиль, новое освещение. Октавия всё также оставалась безучастна. Джон подошёл к ней, когда девушка складывала весь хлам в одну коробку, и обеспокоенно спросил: — Что-то случилось? — Ничего. Всё нормально, — отмахнулась она. — Что-то не похоже.       Девушка не ответила, совсем была не расположена к разговору с ним. Джона всё больше беспокоила её холодность. Она с ним такой никогда не была. Его обуял навязчивый страх, что он ей больше не нужен. Он и так много кого потерял. Только бы Октавия не была в их числе, пожалуйста. — Ты обижена на меня? Извини за всё, что наговорил тебе тогда. И за то, что извиняюсь за это только сейчас. — Да забей. Я всё понимаю. Я сама не лучше. Когда мне больно, тоже становлюсь далеко неласковой. — Тогда что с настроением? — Мелочи: учёба, с Атомом немного ссоримся, — девушка отвечала нехотя, «на отвали». — А говоришь, всё нормально. — У меня всё нормально! — раздражённо рявкнула Октавия. Джон не стал её больше трогать.       Девушка взяла свою сумку и обратилась к обоим друзьям: — Я схожу в магазин. Вам что-нибудь надо купить? — Колу, — беспечно ответил Финн, будто бы не был свидетелем не очень-то ладного разговора. Октавия взглянула на Мёрфи, тот отрицательно покачал головой. После чего девушка вышла из студии.       Джон вернулся к Финну и к работе над стенами. — Что, послали тебя? — усмехнулся друг. — Тебя твоими же методами, да? — Наверное, она злится на меня заслуженно. — Почему бы это? Думаешь, её так обижает то, что ты с Брайаном переспал? Вроде как за братишку горой она никогда не стояла. Даже наоборот. — Нет, но… возможно, она разочаровалась во мне. В последнее время я вёл себя как свинья. — Скорее, как дикобраз. — Мне надо бы к неврологу наведаться. — А что случилось? — У меня от твоих шуток уже глаз дёргается. — А в чём я не прав? — возмутился Финн. — Свинья, что и делает, так это чавкает целыми днями, а дикобраз защищается от всех длиннющими шипами. — Дикобраз защищается от врагов, а не от друзей. Я хуже дикобраза. — В этом уж я с тобой соглашусь. Видите ли, шутки мои не угодили! А как мне ещё разбавить вашу унылую тусовку? Ходите оба с кислыми минами. Вот у меня нет личной жизни, и я хожу весёлый, бешу тебя тупыми шутками. — У меня теперь тоже её нет. Но со мной это не работает. — А у Октавии что могло произойти? Атом у неё вроде душка. Любит её очень. — И поэтому они не могут поругаться? — Могут. Но не так, чтобы она такой кислой ходила. Не договаривает чего-то, жопой чую. — Не договаривает только о том, что её лучший друг — олень. Чисто из тактичности. — А вот здесь я уже понимаю почему олень, — усмехнулся Финн и приставил себе пальцами рога. — Так, а это уже не смешно, — строго оборвал его Джон. — Извини.       Какое-то время парни работали в тишине. Джон усердно пытался сосредоточить всё внимание на ремонте, чтобы в голову не лезло: «Ты не стоишь столько внимания». Сколько бы он не прокручивал эту фразу в голове, она бьёт каждый раз как первый. От этих ударов не было броника, и никакие уклоны не работали. — Ты любишь детей? — вдруг спросил Финн. — Не знаю. — Ну какие чувства у тебя возникают, когда ты смотришь на карапузов? — От настроения зависит. А зачем тебе? — Просто интересно. У меня есть брат малой. Он такой потешный. Обожаю с ним играть. — Брат? — удивился Джон. — Ты не рассказывал никогда. — Ему всего пять. Мама ведь второй раз замуж вышла. — Она счастлива во втором браке? — Да. Этот мужчина с её работы. Они просто идеально понимают интересы друг друга. — А отец? — Он женат на своём чайном магазине. Думаю, с ним у папы любовь до гроба, — усмехнулся Финн. — Но с мамой они остались в дружеских отношениях, до сих пор поддерживают связь. Отец даже присылает малому подарки ко дню рождения, хоть и никакого отношения к этому ребёнку не имеет. — Он всё ещё любит её? — Да, — ответил Финн с едва ли заметной печалью в голосе. — Но уже не как свою жену.       «Боже мой, кажись, это моё будущее», — горько подумал Джон. — Давай закончим разговоры о твоих родителях. Это меня угнетает. — После Джон задумался над тем, что сказал, и пояснил: — Не пойми меня неправильно, просто я… — Примеряешь на себя, — лаконично закончил Финн, показав, что он всё понимает. Парень не любил заканчивать диалог на печальной ноте, потому часто переводил тему разговора на что-то отвлечённое и непринуждённое, как и сделал в этот раз: — Малой обожает, когда я разыгрываю перед ним мультяшных персонажей. Гогочет, аж заливается. Так что аниматор из меня неплохой получится. Если вдруг в финансах не попрёт. — Да ты просто по жизни клоун.       Финн криво усмехнулся: — Так говоришь, будто это что-то плохое. Я вот после этих игр стал представлять, как выглядел бы мир, если бы люди вели себя как персонажи мультфильмов. Забавное занятие, я тебе скажу. — Я бы был тем самым простачком, который постоянно поскальзывается на одной и той же банановой кожуре, — сказал Мёрфи, цепляя скребком ошмётки старой краски, после чего та крошечными лепестками осыпалась ему под ноги, словно пепел. — Я однозначно супер-герой, спасающий мир и снимающий котиков с высоких веток дерева, — горделиво провозгласил Финн.       Джон косо глянул на друга, одним взглядом показывая свое сомнение по поводу этой мысли: — Смотри сам с высоты своего самомнения не ёбнись, человек-паук.       Финн ничего на это не ответив, делая вид, что не слышит, продолжил фантазировать: — А Октавия та самая принцесска, которая никому не дала. — Ну как бы… Она дала Атому… — не согласился Джон, а после дополнил ответ так, будто только это он и имел ввиду: — … своё сердце, разумеется. — Но нам-то с тобой не перепало. — По законам жанра самая классная девчонка всегда достаётся главному герою. О чём это говорит? Что никакой ты не супер-герой нахуй! — злорадно воскликнул Джон.       Финн, скобля стены, всё также непринуждённо высказал: — Я предпочитаю игнорировать мнение, с которым я не согласен. Вот будешь ты в беде, посмотрим, кого будешь звать на помощь. — Своего друга. Однозначно. А никак не человека-паука.       Финн засиял довольной улыбкой: — Это значит, что я круче, чем супер-герой? — Фу, убери эту самодовольную рожу. Тебе как будто только что отсосали.       Финн в голос рассмеялся с подобного сравнения, а после признался: — Ну слышать как мистер Дикобраз спрятал свои иглы и говорит что-то милое — это даже покруче, чем отсос, будет. По крайней мере, реже происходит.       В скором времени вернулась Октавия. Она присоединилась к парням, но всё так же была немногословна и задумчива. Джон тоже стал подозревать, что дело не в усталости и не в конфликтах с мужем, её гложет что-то посерьёзнее. Он знал её достаточно хорошо, она с лёгкостью могла бы поделиться своими эмоциями с ним, как положительными, так и отрицательными. Не стала бы замалчивать, если бы это была какая-то ерунда.       Когда подготовительные работы подходили к концу, Финн взял одну из коробок с мусором и пошёл её выносить из студии. Оставшись с Октавией наедине, Джон сел на диван рядом с девушкой и вновь попытался разговорить её: — Не хочешь поговорить? — Тебе вдруг стало интересно со мной говорить? — Прекрати вести себя как дикобраз.       Октавия взглянула на него с непониманием и выпустила короткую растерянную улыбку: — Что? — Всё-таки тупые шутки Финна умеют веселить. Видимо, только я здесь унылое дерьмо. — Я себя порой веду как собака бешеная, а не дикобраз. — Дело ведь не только в ссорах с Атомом? — Нет. Я во всём запуталась. Уже ничего не понимаю. Мне кажется, что я всё делаю неправильно. Потом смотрю на последствия, ничего не могу изменить, и всё что мне остаётся, так это продолжать смотреть на то, как я облажалась. — Если честно, я не особо понимаю, о чём ты. — Я не хочу тебя в это посвящать. Это никак не поможет решить проблему. Только усугубит. Я больше не хочу никуда влезать. Когда я куда-то лезу, то только всё порчу. — Ты не виновата в том, что произошло между мной и Беллами.       Произносить его имя вслух стало так больно. Особенно после их последней встречи. Сможет ли он вообще когда-нибудь привыкнуть, что Беллами всегда будет ему чужим? Его ждёт невыносимая жизнь. Это будет очень жестоко — общаться с его сестрой, видеться с его близкими друзьями — Атомом и Миллером, но не видеть его самого. Слышать о нём из чьих-то уст, знать, что он где-то рядом, в этом же городе, общается с теми же людьми, что и Джон. Но держаться от него подальше, не приходить на дни рождения лучших друзей, быть всегда в стороне, исчезнуть из его жизни. — Я уже в этом не уверена, — поникшим голосом ответила девушка. — И я всегда была хреновой сестрой, в этом я уж точно виновата.       Джон не ожидал услышать от неё нечто подобное. Она чувствует вину перед Беллами? Она не проклинает его и не обвиняет? Что такого могло произойти за эти две недели, что она так изменилась по отношению к нему? Только Октавия на эти вопросы всё равно не даст ответа. Насильно лезть к ней в душу Джон тоже не хотел.

***

      Всё это время Джон боялся появления Роана. Но тот никак не давал о себе знать. Что странно, ведь Джон провёл ночь в доме Беллами, пусть и без своего ведома. И ведь для Роана это был бы отличный повод докопаться. Может, он уже сдох? Это был бы, конечно, хороший расклад, только тогда получается, что Джон свою жизнь угробил зазря. Джон понимал, что Роан не станет убивать Беллами при первом же удобном случае, ведь Блейк — единственный мощный рычаг давления. Да и у Роана была какая-то своя непонятная стратегия. Он будто бы никуда не торопится. Может, и правда, его целью является не столько согласие на сотрудничество, сколько просто развлечение. Или же он хочет постепенно дожать Джона к тому, чтобы тот сам был готов согласиться на его условия, или же он хочет, чтобы Джон расслабился и позволил себе лишнего, и тогда Роан пришлёт ему новый памятный сувенир.       Что делать дальше, Джон не понимал. Ему нужно было как-то избавиться от вмешательства Роана в его жизнь. Но как будто бы это так просто сделать. Он — противник посерьёзней Диксона, даже несмотря на то, что адекватней. Хотя может, благодаря этому. Кажется, порой сумасшедшие люди более предсказуемы и понятны. Да и Джон за год беззаботной жизни с Беллами потерял сноровку. Бойкость и готовность сражаться со всеми и каждым поугасли.       Монти пригласил Джона к себе на чай. Харпер усыпала стол своей выпечкой. Джону было непросто находиться здесь. От того, что дом был наполнен покоем и семейным теплом, а ещё множеством воспоминаний, связанных с Беллами. Но Джону было везде тяжело, и воспоминания преследовали его вне зависимости от места его нахождения, так что смысла отказываться не было. Тем более от общения с теми немногочисленными друзьями, что у него остались. Как всегда, Монти был немногословен, но сидел вместе с ними за столом, а не уткнувшись за компьютер, как было когда-то до появления Харпер. Зато девушка компенсировала его молчание своей болтливостью. Джон с усмешкой задумался о гармоничности их тандема. Какого было бы скучно Монти, если бы Харпер была такой же молчаливой, как он. И наоборот, что бы было, если бы они оба трендели, не замолкая? Утомляли бы друг друга жутко. — Самое крутое, что есть в этом мире — это мои свежеиспечённые вафли с мороженным! — Харпер восторженно нахваливала свою еду. — Тебе надо было становиться кондитером, а не флористом, — произнёс Джон, стараясь хоть как-то участвовать в разговоре, чтобы не быть грубым гостем, да и самого себя отвлекать от внутренних терзаний. — О нет, целый день стоять у плиты — это не моё. — А так и не скажешь. — Ну так я для любимого стараюсь.       Харпер посмотрела на Монти с ласковой улыбкой. Джон с горечью задумался о том, что и он когда-то старался для любимого. Хотел быть идеальным парнем для него, чтобы у Беллами даже мысли не возникло его бросить. Но стал слишком удобен для того, чтобы сесть ему на голову. — Я её не заставляю это делать, — шуточно оправдался Монти. — Верю. Ты не похож на бытового тирана, — усмехнулся Мёрфи. — А меня хрен что можно заставить! Я сама полюбила готовку. А раньше всё, что я делала — это шлялась по клубам, бухала и знакомилась с парнями. — После девушка быстро перескочила с темы, подтолкнув себя к другой своими же воспоминаниями: — Кстати, я слышала, что Беллами сделал предложение какой-то тёлке.       Эта новость копьём пронзила Джона насквозь. На какое-то время он перестал дышать. Стиснул зубы и опустил взгляд, чтобы не пугать друзей своим истерзанным взглядом. — Быстро он как-то переобулся. Мало того, что трахает всё, что движется! — Харпер, — попытался остановить её Монти. — Когда уже его член сотрётся? Или хоть триппер себе подхватит? — Харпер. Прекрати. — А что Харпер? Джон всё равно бы узнал об этом! Мерзко это как-то. Вы расстались то недавно, а он уже на какой-то шлюхе жениться надумал.       Джон из последних сил попытался взять себя в руки, сдержать в себе всю боль, что испытывал, и непринуждённо произнёс: — Интересно, меня пригласят на свадьбу? — Вряд ли, — сочувственно произнёс Монти. — Эх, а не так давно я был нечужой человек, — сказал Мёрфи, выжав из себя нервную неестественную улыбку. — Это всё могут быть только слухи, — попытался ободрить его друг. — Не думаю, что Беллами вступит в брак только, чтобы тебе насолить. — Тебе давно уже пора разъебать ему лицо клюшкой для гольфа, — дала совет импульсивная Харпер. — Думаю, мне пора, — сказал Джон, чувствуя, как держать себя в руках ему становится всё тяжелее с каждой секундой.       Выйдя за дверь из квартиры, он прислонился спиной к стене. Закрыл глаза, в ожидании, что через считанные секунды произойдёт взрыв. Что ещё ждёт его дальше? Что там на очереди? Какой будет следующий удар?       «Не останавливайся, Беллами. Что дальше? Будешь счастлив в браке, станешь возить её в горы на Новый Год, будешь шептать ей в постели, что она безбожно прекрасна, что только она в целом мире тебе нужна? Заведёте ребёнка? Ты же не станешь с этим тянуть, правда? "       Вот сейчас Джон осознал, что ненавидит детей. Особенно тех, кто родится у Беллами. И ненавидит девушек, которые так легко заменяют ему Джона. Он вообще всех ненавидит, ведь кто-угодно будет Беллами нужен, кроме него.

***

      На следующий день с самого утра Джон с Финном пришли в студию, чтобы покрасить стены, а после успеть ещё порепетировать. Финну очень уж приспичило в самом ближайшем будущем провести концерт, он планировал не позже чем через три недели, поэтому времени было в обрез. Может, специально завалил их делами, чтобы Джон не нашёл времени для самоубийства. А Джон жалел о том, что не покончил с собой до того, как узнал о том, что Беллами женится. — Принёс тетрадь со всеми аккордами и песнями, что мы готовим к концерту? — спросил Финн. — Она потерялась, — безразлично ответил Джон. Беллами, наверняка, её уже уничтожил. — Ну как так-то? — расстроился друг. — Это по новой что ли переписывать? Когда мы это всё делать будем? — Успеем. — Ладно. Но ты поищи ещё. Вдруг найдётся.       Джон был несколько потерян, в своих тяжёлых мыслей. И вроде только стал выкарабкиваться, хотя бы внешне пытался выглядеть живее, как его снова сносило одним метким ударом. За работой Финн пытался вести диалог о чём только можно, но Джон едва ли участвовал в разговоре. Закончив с покраской стен, Финн встал на месте и с гордостью осмотрел проделанную работу. — Ну вот. Большая часть работы уже сделана. — И что дальше? Пойдём убирать в доме владельца студии? Может, приготовим ему ужин? — беззлобно съязвил Джон. — Ну или скрасим его одиночество этой ночью. Чего уж там, — поддержал шутку Финн. — Хотя предоставим это Октавии. Она же с нами не захотела батрачить. — А может лучше тебе? — опроверг Мёрфи. — Это же ты у нас без личной жизни. Вон какой шанс подвернулся это исправить. — Ну наконец-то ты начал шутить! — с широкой довольной улыбкой воскликнул друг. — Прям нарадоваться не могу. — Ну что, начнём репетировать? — перевёл тему Джон. — А ты неустающий робот, как я погляжу? Сорян, но мне, как простому смертному, не мешало бы подкрепиться. Уже обед так-то. Пойдём куда-нибудь поблизости, перекусим и передохнём. И студия тем временем проветрится. Краска нетоксичная, но пусть лучше выветрится немного. — Я не голоден. Иди сам. А я пока пройдусь по аккордам, — Джон отчеканил каждое предложение с каким-то натянутым спокойствием и взял гитару в руки. Его тело было напряжено, руки как деревянные, но он пытался играть безразличие. Он боялся остаться без дела. И не знал, как сейчас говорить с Финном. Ведь в голове сейчас крутится только неизвестная невеста Беллами. Джон без конца думал: кто она; какая она; видел ли он её раньше? «Вдруг, Кларк» — больно врезалась в голову мысль. Ну вот, он всего пару минут ничем не занят, а мысли уже готовы разорвать его на части.       Финн внимательно посмотрел на друга, неспешно подошёл к нему ближе, и взялся за гриф его гитары, тем самым остановив неугомонного музыканта: — Не принимай меня за слепого, ничего непонимающего идиота. Меня это обижает.       Джон промолчал и просто посмотрел другу в глаза с застывшим немым криком отчаяния во взгляде. — Ты, конечно, можешь и дальше в молчанку играть. Но ты на этом не выиграешь. Зачем молчать, когда я готов тебя слушать? Ты никого не напрягаешь своими проблемами. Я твой друг. И плох тот друг, которого напрягают твои проблемы. А я вроде неплохой. И ты это знаешь.       Было очень сложно что-либо сейчас произносить. Но после этих слов ещё сложнее было промолчать. Джон нашёл в себе силы произнести эти слова вслух, словно страшное проклятье, пугающее до дрожи: — Беллами женится.       Финн сначала прифигел, а после немного усомнился: — Не он же лично тебе об этом сказал. Может, болтают просто? — Почему же? Это вполне может быть правдой. Один он быть не умеет. — Ну что тут прошло, с тех пор как вы расстались? Меньше чем полтора месяца. И с три недели, как он перестал тебя молить вернуться. — Ну видимо, по его мнению, я это заслужил. — М-да. Умеете вы друг с другом ласково обходиться. — Если он и правда женится, я вскроюсь в тот же день! — признался Джон с абсолютной серьёзностью, как-то нервозно воодушевлённо. — Испорчу ему торжество. С его свадьбы гости пойдут на опознание моего тела. Ах точно. Кто там пойдёт? Им всем похуй на меня. Ну хотя бы Атом с Октавией, и Миллер, а они ему важны. Что думаешь? Неплохая идея? — Ты же не всерьёз думаешь, что я это сейчас одобрю? — произнёс Финн, заметно потускнев. — Испортить ему торжество можно и по-другому. — А я не хочу по-другому, — его голос рухнул в самую глубочайшую бездну тоски, пропитался ею. — Кажется, я только сейчас до конца осознал, что не готов жить без него. Я и тогда понимал, но… была какая-то маленькая надежда, что я смогу отпустить, что переболею хоть немного и мне будет проще. Я смотрел на тебя, видел в тебе пример человека, научившегося жить с неразделённой любовью. Но я понимаю, что не смогу так же. Если бы Беллами меня сразу бы послал, как это было у тебя, может и смог бы. Но теперь это невозможно. Я всего себя ему отдал. А он меня так и не вернул.       Финн грузно задумался, а после задал откровенный вопрос, на тему которого раньше заговорить не решался: — Часто думаешь о суициде? — Ответ тебе не понравится. — Но ты всё ещё стоишь здесь. — Наверное, только благодаря тебе. — Может, тебе снова стоит посещать терапию? — Нет в этом смысла. Тогда у меня было что-то, ради чего я пытался бороться. Сейчас же я не понимаю, на хрена мне бороться, за что мне бороться. В прошлый раз только Беллами меня вытащил. Он был сильным мотивом, чтобы жить. А сейчас зачем жить? Чтобы видеть, как он счастлив без меня?       Джона даже не пугала его откровенность. Говорил ли он когда-нибудь кому-то, что так сильно хочет сдохнуть? Сейчас кажется бессмысленным притворяться, что это не так. — А себя увидеть счастливым не хочешь? — Без него — нет, — прямо ответил Джон. — Это звучит так жалко. Но как-то похуй уже. — Ещё больше не понимаю, зачем же ты тогда так жёстко его оттолкнул. — Верил, что как-то справлюсь. Думал, что я сильнее, чем есть на самом деле. Ведь Беллами так долго меня в этом уверял. А я как-то без него вообще не умею справляться с этой ебучей жизнью. — Всё может изменится, — пытался ободрить его друг. — Нужно только пережить этот тяжёлый отрезок времени. — Знаешь, как-то мысли о том, что это временно, недостаточно для того, чтобы всё это терпеть. И в моей жизни временно только счастье. Я уже двадцать один год живу в тяжёлом отрезке времени.       Джон говорил об этом спокойно. Его голос был пустым и безэмоциональным, почти безжизненным. Когда он думал о смерти, он чувствовал себя легко, его это успокаивало. Когда думал о том, что нужно продолжать жизнь, пытаться бороться — наоборот. Его охватывали отчаяние, ужас, истеричный протест. Он не хотел думать о жизни. Было страшно представить, что ему ещё придётся пережить. Джон хоть и дал обещание Финну, что они дадут этот чёртов концерт. Но какой с него будет спрос, когда он будет уже холодненький и окоченелый? Потому Джон не был уверен, что сможет сдержать слово, но пока из-за всех сил пытался. Финн, наверное, надеялся, что Джон одумается, что драйв после концерта возродит в нём желание жить. Но Финн не учёл того, что тени над головой Джона могут всё больше сгущаться. Ведь как бы сильно Финн не старался наполнить жизнь Джона светлыми тонами, Беллами их беспрерывно красит в чёрный. Он убивает Джона даже на расстоянии. Каждый раз делает ещё больнее. Запас его боевых снарядов нескончаем, и Беллами вооружён до зубов. А Джон, как всегда, голый перед ним, словно нищий и обезумивший, выплёвывает свои невооружённые зубы на землю, хрипит и корчится в муках, мечтая лишь об одном — только бы эта жизнь оказалась последней.

***

      После возни с ремонтом и непростого откровенного разговора парни вышли на улицу, подумывая где бы отдохнуть и пообедать неподалёку. Финн предлагал пойти в ближайший парк, взять сэндвичи или такос в какой-нибудь забегаловке. Парней прервал Атом, который стоял на улицы, как раз у входа в студию. — А я как раз собирался тебе звонить, — сказал Атом Джону.       Мёрфи совсем не ожидал его здесь увидеть, и потому немного растерянно произнёс: — Октавия сегодня не с нами. — Я знаю. Я к тебе приехал.       Атом выглядел не таким беззаботным, как всегда. Что-то в его взгляде серьёзно начало тревожить Джона, и тогда парень обеспокоено спросил: — Что-то случилось? — Да, случилось, — прямо ответил Атом. Кинув беглый взгляд на Финна, дополнил: — Не могли бы мы наедине поболтать? — Ок, давай тогда мы разделимся? — влез Финн, быстро сориентировавшись, как ему слиться и не мешать. — Ты с Атомом иди, а я в парке пока пожую.       Джон молчаливо на всё соглашался, ибо стремительно набирающая обороты паника внутри него отнимала внимание от всего, что происходило вокруг. Он уже предчувствовал, что разговор с Атомом будет тяжёлым. Если выражаться словами Финна — «жопой чуял».       Парни зашли в ближайшее кафе. Атом сразу же заказал пару чашек кофе. Какое-то время молчал, сидя напротив Джона, словно не решаясь начать разговор, чуть заметно нервничал. Джон всё больше себя накручивал. Что его так тревожит? Не уж то снова что-то случилось? Ну что уж там. Давай, судьба, заваливай очередным дерьмом, не стесняйся. Зачем же останавливаться? — Как круто, что вы снова начали играть, — начал Атом, не совсем успешно скрывая свою нервозность. — Да Финн как приебётся. — Молодец Финн. Я очень рад, что он стал твоим другом. — Атом, прошу. Скажи, что случилось. Нервы и без того ни к чёрту.       Друг тяжко выдохнул, готовя себя к разговору. В голову врезалось воспоминание о том, когда Атом точно так же не мог решиться, чтобы сообщить страшную новость — о том, что Беллами застрелился. Джон с ужасом вспомнил всё и уже не был готов к тому, чтобы судьба заваливала его очередным дерьмом. — С ним всё в порядке? — еле живым голосом спросил Джон, изводясь от тревоги и беспокойства. — Нет, — с глубокой скорбной печалью ответил друг. Джону казалось, что он вот-вот лишиться рассудка. — Ни хрена с ним не в порядке, — продолжил Атом. — Я всякого от него ожидал, но то, что он творит сейчас — за гранью моего понимания. Я никак не могу повлиять на него. Всё пытаюсь долбить в глухую стену, и всё без толку. Он стал неуправляем, безжалостен и жесток ко всем, и я совсем не преувеличиваю. Я ходил за ним и не успевал охуевать со всего, что он делает. Но всё это теперь полная хуйня! Ведь теперь он начал принимать. Он и без этой дряни то был опасен для себя и для общества. Что ждать от него теперь, даже не знаю. Страшно только думать об этом.       Беллами стал принимать? Беллами, который настолько сильно был зациклен на контроле, который никому и ничему не позволил бы управлять собой. По этой причине он никогда сильно не напивался. Джон его даже чрезмерно пьяным ни разу не видел. А наркотики и подавно берут вверх над человеческим рассудком. Беллами только по этой причине никогда не допускал их в своей жизни. Даже обычную травку.       «Неужели из-за меня?» — пытался осознать Джон. — «Он был во мне уверен. Уверен, что я никогда не причиню ему намеренного зла. Ведь он ждал его ото всех и каждого, но только не от меня. Теперь он не верит никому в этом мире. Не видит ни в ком ценности. И в себе не видит. А значит ему просто больше нечего терять. Что я наделал, твою мать?» — Так больше продолжаться не может, — сказал Атом. — Это надо как-то остановить. А я не в силах это сделать. Потому прошу тебя, хоть и не хотел этого делать до последнего, зная как тебе тяжело. Но ничего другого мне не остаётся. — Но что я могу сделать? Если даже ты не в силах, — искренне недоумевал Джон. — Ты ведь жалеешь обо всём. Пожалуйста, Джон, поговори с ним. Скажи ему, что жалеешь. Иначе это никогда не закончится. — Ты действительно думаешь, что его может остановить моё покаяние? — Из всех сил надеюсь на это. Он наверняка пошлёт тебя, но всё равно прислушается, успокоится, хоть немного. — Нет, Атом. Он даже слушать меня не станет. Он просто разорвёт меня на части, если я появлюсь рядом. Он уже даже угрожал мне. Сказал, чтобы я на глаза ему не попадался, если хочу оставаться в безопасности. И я не могу это выдерживать. Мне встречи с ним слишком дорого обходятся. Я после них очень долго пытаюсь привести себя в чувства и с трудом уговариваю себя не суициднуться. — Ну если ты не можешь ничего сделать, то никто не может, — безнадёжно выдохнул Атом, потеряв последнюю надежду. — Мне правда очень жаль, что он к этому пришёл. И я надеюсь, что он сможет это перебороть без этой дряни.       Джону было ужасно больно представлять, что Беллами может скатиться до состояния его отца. Теперь кажется, что брак — не самое худшее из того, что может случится. Может быть, этот брак не даст ему угробить свою жизнь. Лучше уж пусть женится, чем сторчится. — Извини, что на тебя это взвалил. И я рад видеть, что ты вроде как справляешься, живёшь дальше. Я ждал худшего, если честно. — Да ни хрена я не справляюсь, — признался Джон. — Это всё видимость. — Твоя видимость всё равно благоразумнее. Пытаясь жить дальше, ты идёшь в верном направлении. Он же слишком уж стремительно катится вниз. Туда, откуда не возвращаются. — Может, не всё потеряно? — с наивной надеждой и даже некоторой мольбой произнёс Мёрфи. — Он ведь справлялся и с более тяжёлыми ситуациями. — По всей видимости, и он ни хрена не справлялся. Создавал видимость. Потому теперь его так и подкосило. Иначе бы он так не ёбнулся. — Он же вроде собрался жениться. — И до тебя уже слухи дошли? — удивился Атом. — Не слушай никого. Никто жениться не собирается. Какой из него там сейчас жених? Ни одна девушка в здравом уме за него не пойдёт. Сбежит в ужасе поседевшая от такого женишка. Он в невменозе сдуру брякнул что-то там про свадьбу, наверняка, и не помнит об этом. А эта бестолковая овечка ещё не поняла, что не радоваться надо, а бежать подобру-поздорову, и пошла всем хвалиться. Как кто-то из них первым опомнится, так свадьба сразу же накроется медным тазом. Да и барышни возле него сейчас такие вьются, только и пытаются из его члена деньжат высосать. Думают, он кончает долларами. Он ещё не все мозги пропил, чтобы на таких жениться.       Джону вроде бы стало легче от услышанного. Но совсем ненадолго. Ведь Беллами тогда и впрямь может полностью двинуться в весёлую беззаботную сторону наркоты. Как бы хотелось это предотвратить. Но Джон ощущал полное бессилие. Он ничего не может сделать. Он теперь не имеет никакого влияния на Беллами. Только если негативное. Блейк не станет к нему прислушиваться, скорее убьёт.

***

      Жестокая война разверзлась неожиданно, и Беллами не заметил как начал проигрывать. Вроде думал, что скоро сможет всё изменить, что нашёл себе новый стимул. Нашёл искренность в Джесс, решил, что будет забываться с ней, вернёт всё на круги своя. Но потом он протрезвел и осознал, что не готов ещё выносить эту жизнь на трезвую. Ему нужно было как-то пережить этот период времени, доломать себе кости, потом выкарабкаться и доползти до Джесс, чтобы она обогрела его, починила, выходила. А пока он не способен вылезти из грязи. И он так не хотел пачкать эту девушку своей грязью. Он относился к ней, как к святому лику. В ту ночь, когда он пришёл к ней, они даже не переспали. Беллами остался в её доме на ночь, утром просто ушёл. И дальше понеслись недели. Они тянулись как годы, но каждый день был одинаковым, такой же как предыдущий. Беллами жил в бессмысленности и самозабвении, боготворил пустоту, считая её высшей из благ. Ведь наполнялся он только болью.       Привезя домой очередную девчонку из бара, которая отсасывала ему ещё в машине, Беллами налил ей и себе выпить. Девушка осматривала большие комнаты с изумлением и поинтересовалась: — И ты здесь один живёшь? — Да. — Не одиноко ли одному в таком большом доме? — Ну ты ведь сейчас со мной. — Каждый день новая спасительница от одиночества? И это помогает? — Ты хочешь остаться здесь навсегда? — с игривой улыбкой спросил Беллами. — Это предложение? — Я был бы полным придурком, если бы позволил себе упустить такую девушку, как ты. Особенно после того, что ты исполняла в машине.       Она усмехнулась и вальяжно прошлась по комнате: — Тогда я должна осмотреть свои будущие владения.       Девушка обошла комнату, с удовольствием ощупывая всё то, что попадалось ей по пути, дошла до дивана, провела рукой по приятной бархатистой обивке и по хозяйски села на него. В тот самый угол, в котором всегда сидел Джон. Он всегда сидел только там. Его любимое место. Почему Беллами всё чаще стал вспоминать его? Это так раздражало. Каждый угол этого чёртового дома пропитан воспоминаниями. И это становилось так невыносимо, что Беллами уже подумывал продать дом и переехать. Может быть, стоит поменять не только дом, но и город, и всю жизнь. Жаль, себя поменять нельзя. На кого-нибудь другого. — Может, поднимемся наверх? Экскурсионная программа в моей спальне куда более увлекательная. — А может сделаем это на улице? — с горящим огнём в глазах предложила она. — Я люблю курить прямо во время секса. — Да ты настоящая находка, милая, — произнёс Беллами, приятно удивившись. Он был готов свалить куда-угодно, лишь бы подальше от этого проклятого дивана.       Они вышли на веранду. Девушка сразу же залетела на плетеный диванчик, усыпанный подушками, и вслух оценила его: — Как здесь уютно. Здесь можно хоть спать летними ночами.       После чего она легла на подушку, залезла с ногами на диван. Но Беллами и здесь накрыло бесконтрольное воспоминание: как он приехал домой, увидел спящего Джона на этом диванчике. Беллами пришёл поздно, а Джон смиренно ждал, когда он вернётся, не звонил, не спрашивал, где он — просто ждал. Беллами вспомнил как любовался им с улыбкой на губах. Он так глубоко проник в это воспоминание, что вырваться из него и увидеть реальность было очень больно. Он видит перед собой эту девушку — чужую, ненужную. Которая трогает здесь всё, воображая, что это её «будущие владения». Ещё и курит во время секса — совсем ебанутая. Джон во время секса забывал дышать, не то чтобы курить. Беллами внезапно осознал, что совсем не хочет её трахать, даже прикасаться к ней не хочет. — Ты можешь уйти? — попросил Блейк ледяным строгим тоном. — Что? — переспросила она озадаченная резкой сменой его настроения и его просьбой. — Почему? Что не так?       Беллами так не хотелось, что-то ей объяснять, или же матом выпирать из дома, чтобы не вступать с ней в скандал, не тратить на это время. Он чувствовал, что закипает, что вот-вот может сорваться. Поэтому ей нужно было уйти как можно скорее. — Мне только что жена написала. Скоро приедет домой вместе с детьми. Она тебе не обрадуется. — Ты же сказал, что один живёшь. — Напиздел. Советую тебе поторопиться, она у меня в спецназе служит. — Ну ты и мудачьё, — озлобленно прыснула она, после чего сразу ушла. Ушла достойно, без истерик. Слышать нечто подобное для Беллами стало очень привычным. Мудак — это уже его второе имя. Произносится даже чаще, чем первое.       Как только она ушла, пространство заполнила едкая тишина. Злоба душила Беллами. Металась внутри, билась в истерическом припадке. Неудержимая, она вырвалась, выломав стальной броник, вылетела со свистом. Беллами налетел на уличный диван и уничтожал его с такой яростью, словно это он сломал всю его жизнь. Выкинул его на улицу, разгромил всё, что попадалось на его пути. Выпотрошив себя, ослаб и рухнул на деревянный пол веранды, откинувшись спиной на стену. Тишина продолжила его убивать. — Что за погром? Что-то потерял? — насмешливо спросил появившийся из ниоткуда Атом. — Или кого-то?       Его появление было неожиданным. Атом давно к нему не приходил. Перестал быть таким прилипалой после той тусовки у Кейджа. Оно и понятно почему. Устал смотреть на то, как его друг гробит себя, и беситься от того, что никак не может это остановить. — Надоело притворяться? — спросил Атом. — Захлопнись. Мне не до твоих нравоучений. — Как будто бывают моменты, когда тебе очень уж необходимы мои нравоучения. Они, конечно, нудные и заёбистые, но очень для тебя полезны. — Зачем приехал? — Еду на концерт Октавии. По дороге решил заскочить, проведать тебя. Вдруг, и ты со мной захочешь поехать?       Беллами воспринял это как злую шутку и ничего не ответил. — Что тебя так выбесило? — поинтересовался Атом, осмотрев разбитую мебель. — Диван на веранде. — Диван? Диван-то чем тебе не угодил? — Кажется, мне нужно спалить весь этот дом к чертям, чтобы не вспоминать о нём, — обречённо произнёс Блейк.       Атом окинул друга внимательным взглядом, удивляясь его откровенности. Беллами о Джоне уже давно ничего не говорил вслух. И сейчас не смог даже имени его произнести, но всё равно было понятно, что Беллами говорит именно о Джоне. — Тогда и себя заодно. К тебе ведь он тоже прикасался.       Беллами промолчал, мысленно соглашаясь с тем, что себя спалить надо было в первую очередь. — Сколько ни делай вид, что Джона не существует, если он есть в твоей голове, он никуда не денется из твоей жизни. Ты ведь не всерьёз надеялся, так просто его забыть? — Как же это больно, — беспомощно выдохнул Блейк ослабевшим голосом, забыв о своей надобности казаться бесчувственным, обнажая свою уязвимость, открытую рану. — И какого хуя я снова в это вляпался? — Во что вляпался? — спросил Атом. Снова не получив ответ, он нашёл его сам, и уверенно произнёс: — Значит, вы оба — два кретина, которые любят друг друга и причиняют друг другу боль, пренебрегая возможностью просто быть счастливыми?       Это было так. Это было до невозможного глупо, смешно и жестоко. Они, действительно, могли бы спасти друг друга. Они могли бы так горячо друг друга любить, что им было бы ничего не страшно. Они могли бы залечить друг другу раны, а не наносить новые. Могли бы вытащить друг друга из трясины, а не тонуть в ней и тянуть за собой другого. Они могли бы создать идеальный мир для них двоих, в котором любовь была бы сильнее войны и смерти. Но они создали ад, в котором оба горят заживо, и мечтают лишь о том, чтобы поскорее сдохнуть и не мучиться. — Напомни, кто это начал? — продолжил Атом. Уточнил: — Причинять боль. — Я. — Как много раз ты это делал?       Было очень сложно вспомнить, как много раз он видел истерзанный болью взгляд в глазах Джона, его слёзы, как много раз Джон молил его остановиться, не ранить. — Выводы делай сам, — завершил Атом, после чего оставил парня наедине со своими размышлениями.       Он уехал. Беллами вновь остался один. Он сдался на съедение своим чувствам. Он допустил Джона в свои мысли, и тот не собирался уходить. Беллами мог бесконечно молить Джона оставить его. Сам уже был не в силах его гнать из головы.       «Чтобы ты сказал, если бы видел меня сейчас? Осудил бы меня? Возненавидел? Снова возжелал бы мне смерти?» — Беллами не сдержал свой монолог, заговорив с ним, словно бы перед ним была какая-то частичка Джона, которая могла его слышать, но не имела сознания, лишь дарила ложное ощущение Его присутствия. Он говорил с ним как с воспоминанием, как с фантомом из прошлого, как с призраком самого родного человека, который теперь чудовищно далеко. — «Как хорошо, что ты не видишь меня. И того, в кого я превратился. Как хорошо, что ты сейчас не рядом со мной, а где-то в безопасности, имеешь шанс выбраться из этого всего».       Света в его жизни уже не будет. Беллами понимал, что не выкарабкается. Всё что его ждёт впереди — это пустое существование, которое он протянет на глупой упрямости, на нелепой игре в равнодушие, на самообмане. Он проведёт свою жизнь не так и не с тем. Он снова будет разрушать себя и тех, кто будет рядом с ним. Это никогда не закончится.       Беллами так не хотел идти к такому будущему. Не хотел снова застрять в безысходном отчаянии, вновь превращая своё сердце в холодный камень. Но развилки больше не было, у него была одна дорога. Он не знал как с неё свернуть, не знал куда ему идти, если не туда. Другого пути будто бы просто не существовало.       «Когда не знаешь, куда идти — иди ко мне,» — произнёс Джон, плотно засев в его голове. Вспомнив эти слова, сказанные им на крыше, Беллами сжал кулаки до хруста суставов, до треска костей, до в кровь треснувшей кожи. Боль выползла изнутри через его открытые раны и смертоносной змеёй плавно окружила всё его тело, стянула грудную клетку, взглянула на него безжалостными, кровожадными глазами, как на самую легкодоступную добычу, как на кусок мяса, которым она собралась отужинать. А он и не был сейчас чем-то большим. Он был ужином для своей боли, и ни кем больше.

***

      Внушительное количество народу тесно скомковалось друг к другу, где все ритмично двигались под музыку, светились энергичными улыбками, их глаза горели, как у самых благодарных слушателей. Рваная, нервная, но технически идеальная игра на гитарах заполняла весь зал, её подхватывал спокойный бит барабанов. Нельзя было не отметить, насколько серьёзно подросло мастерство молодой группы. Их музыка лилась прямо в открытые сердца слушателей, подчиняла их, заставляла энергично двигаться, отдаваясь ей всецело. Беллами сильно отличался на их фоне своей сдержанностью. Он проплывал через толпу, но остановился где-то в середине, откуда ему было видно сцену, но где сам он мог остаться незамеченным. Как только он увидел Джона на сцене, то больше никуда не смотрел, только на него. Джон был сосредоточен на игре и не обращал внимания на толпу. После он приблизился к микрофону, и его голос заполонил не только зал, а весь этот крохотный, но необъятный мир. Этот мир принадлежал ему. Он был не частью этого мира, он был всем. Заполнил собою каждый угол и стал центром. Беллами снова слышал его голос со сцены. Его голос гармонично переплетался с голосом Финна, они становятся эхом друг друга, их голоса словно принадлежали одному человеку. Но Беллами слышал только его. Отчётливо слышал его голос.

«Молись, грешник. Молись за меня. Моя кровь стынет в жилах. Как убийца, которого ты знаешь, Убийца, которого ты выбрал. Я твой собственный Дьявол. Дьявол, которого ты знаешь.»

      Беллами всё также стоял, не двигаясь, среди бушующей толпы, примагнитившийся взглядом к своему личному Дьяволу, к своему личному Богу. К Дьяволу, которого он знал, которого безбожно любил. Джон был всё так же прекрасен, самым прекрасным для него. Он был всё таким же родным, но был так недосягаем, запретен. Он был ужасающе чужим, как человек, который никогда его не знал. Словно они не знакомы, и Беллами видел его только во снах. И вот теперь он стоит перед ним, видит его наяву, и не может приблизиться, не может коснуться. Сама мысль была до боли страшна — увидеть холодный пустой взгляд самого нужного человека на этой планете и осознать, что он теперь самый чужой. Как самая настоящая звезда, о которой мечтают миллионы, и Беллами был лишь одним из этих миллионов, в чью сторону Джон даже не посмотрит.       Казалось, что Беллами мог залипнуть на нем на целую вечность. И она бы всё равно показалась мгновением. Её было бы катастрофически мало. Вечности бы не хватило. Беллами бы умолял о второй, слёзно падая Богу в ноги. Обезумев, сдирал бы с себя кожу, как приговорённый на эшафот, молящий бездумно о втором шансе или о прощении. Ведь умереть был бы не против, если не сможет жить для него. Ведь самая приятная смерть была бы здесь и сейчас, а не мучительно растянутая на целую жизнь. Ведь если кто-то и должен убить его, так пусть это будет Убийца, которого он выбрал.       Музыканты закончили песню. Зал взорвался аплодисментами и одобрительными возгласами. Джон с Финном переглянулись между собой, подарили друг другу улыбки. Они разделяли эти эмоции, они были связаны ими воедино, проживали что-то очень личное в этот момент, что касается только их двоих. К ним присоединилась Октавия, которая выскочила из-за барабанной установки, обняла друзей, горящая от возбуждения и необузданного восторга. А после она подняла руки вверх и громко закричала в толпу от переполняющего её драйва. Она подняла волну восторженного крика от всего зала, как самый искусный дирижёр человеческих эмоций. Улыбки гитаристов стали ещё шире и ярче. Беллами невольно задумался, стало ли Джону лучше без него? Может, тот отпустил его, переболел? Может теперь ему легче дышится без Беллами, словно он скинул с себя тяжёлую ношу, что всё время его душила?       «Я больше ему не нужен?» — обречённо пронеслось в мыслях. — «Это только я утопаю в дерьме без него, а он движется дальше?»       Наверное, так выглядит конец. Так выглядит восторжествовавшая справедливость. Беллами получил по заслугам, и то, что сейчас происходит, должно быть правильным, должно считаться хэппи эндом. Только не его хэппи эндом. Ведь счастливый конец заслуживают только достойные люди. А люди вроде Беллами — стоят посреди толпы совершенно одинокими и никому ненужными, смотрят на единственное, что так сильно любят в этой жизни, и осознают, что потеряли это навсегда.       «Когда сжёг мосты, не зачем после оборачиваться,» — с горечью подумал парень.       Беллами искренне восхищался им, несмотря на все обстоятельства. Джон стоял среди людей, которые ценят его, с которыми он чувствует себя своим. А Блейк сейчас совсем один во всём мире. Отверг от себя всех, кому был дорог, и так нещадно нуждался только в нём. И никем другим Беллами не мог и не хотел заполнять пустоту места, предназначенного для Джона, даже если тому это больше ненужно. Никому другому он бы не за что не отдал осколки своего разбитого сердца.

***

      По окончанию концерта музыканты спустились со сцены. Никто не расходился, все продолжали общаться и веселиться. В этот раз были другие лица. Из старых друзей был только Миллер со своей девушкой, и Атом, естественно. Остальные были друзьями Финна и Октавии — Джон почти никого не знал. Но его охотно одаривали комплиментами вместе с остальными музыкантами. Джон отвечал вежливой улыбкой. Но послевкусие от этого концерта значительно отличалось от прошлого. Он чувствовал себя потерянным, чужаком во всём мире. В прошлый раз он горел, пылал, чувствовал себя настолько живым, счастливым. Теперь же чувствовал, что это ему всё ненужно. Этот концерт не вернул желания жить, творить, состояться в этом мире. Его любимое дело стало бессмысленным и пустым. Конечно, во время самого концерта он хотя бы отвлёкся от мыслей, переключив всё внимание на музыку, в тот момент он от всего отключился, и это уже было несказанной роскошью в его жизни. Но как только они ступили со сцены, тьма снова окутала его сердце.       Радостная Октавия стремительной молнией влетела в Атома. Он светился счастливой улыбкой, стиснув девушку в крепкие объятия и произнёс: — Моя ж ты супер-звезда. Ты блистала так, что я чуть не ослеп. — Я буду любить тебя и слепым! Хоть безногим, косым, шизонувшимся! — воскликнула девушка. Её так переполняли эмоции, что она не стеснялась быть предельно откровенной, хоть всему миру готова была прокричать, как она счастлива. Джон смотрел на них с завистью. Сердце обливалось кровью при воспоминании, как Джон так же бежал к Беллами после концерта, обнимал его и делился с ним своими эмоциями.       «Я очень скучаю,» — тяжко подумал Джон. Хотелось увидеть его хоть мельком, хотя бы издалека. Джон очень давно его не видел. Но караулить его возле дома, прячась где-то за углом, совсем уж жалко. Да и очень тяжело. Так совсем можно сойти с ума. Хотя так ли страшно безумие по сравнению с ежеминутно долбящим осознанием, что всё вокруг не имеет смысла, что сам Джон больше не имеет смысла? Так ли это всё важно, когда одна мысль о том, чтобы увидеть его, вызывает больше эмоций, чем выступление перед публикой? Благодаря Беллами он стоит здесь: он обрёл себя, стал заниматься музыкой, программированием, научился принимать мир, а не закрываться от него. Всё благодаря Беллами. Без него Джон бы просто свихнулся, не оправился бы после убийства Диксона, его бы ждала дурка — вот и все его перспективы. Помимо боли Беллами принёс много хорошего. За год отношений с ним Джон испытал больше положительных эмоций, чем за всю свою жизнь. Этот год был лучшим временем его жизни. Беллами был лучшим временем в его жизни. И останется им до самого её конца.       Атом с Октавией говорили друг с другом, отгородившись от всего мира незримым занавесом. Финн принимал бесконечный поток похвалы от своих друзей и знакомых. Все кругом были улыбчивы и воодушевлены. Джон был чужой на этом празднике жизни. Он чувствовал своё одиночество ещё острее. Чувствовал себя лишней частью картинки, в которую его словно бы насильно пихали, как неподходящий пазл, и долбили сверху кулаком, чтобы вместился.       Рядом стояла рыженькая девушка, новая подруга Октавии из её университета. Она здесь тоже мало кого знала, стояла одна. Девушка приблизилась к Джону, чтобы он смог расслышать её слова в этом шуме, и сказала: — Я видела здесь брата Октавии. Но он почему-то к вам не подошёл.       Её слова ударили, точно обухом по голове. Джон вонзил в неё ошарашенный взгляд, не веря до конца в то, что слышит. — Ты обозналась. Он бы не пришёл. — Нет, я хорошо его помню. Его вряд ли можно с кем-то спутать. Он выделяется среди остальных.       Джон неистово уверял себя, что этого не может быть, но всё же оглянулся вокруг, стал всматриваться в лица, искать его. Он судорожно искал парня взглядом, в наивной надежде, в безрассудном страхе встретить его глаза. Но его нигде не было. Злая шутка судьбы? Почему этой девчонке привиделся именно он? Ведь это не мог быть Беллами, Джон это ясно понимал. Только всё равно позволил себе на миг усомниться. — Потерял меня? — спросил мужской голос за спиной, и Джон нервно дёрнулся. Перед ним стоял Финн, который не понял его реакцию. — Всё хорошо? — Да, — неубедительно выдавил из себя Джон. — Ну как тебе? Концерт был просто пушка! — Да-да, пушка, — безэмоционально согласился Джон. Его внутреннее опустошение после резкого скачка эмоций он готов был принять за медленную смерть. Так это ощущалось. — Я скоро колотить тебя начну за твою «участливость», — неодобрительно выразился Финн. — Пошли, я тебя с друзьями познакомлю. Пусть они наконец увидят, на кого я их променял.

***

      Вернулся домой Джон уже к ночи. Парень чувствовал себя очень уставшим. Долго стоял под душем, зависнув в собственных мыслях. Зубную пасту на щётку выдавил несколько раз, из-за чего башенка из пасты свалилась на раковину. После Джон десять минут искал полотенце для рук, которое было в общем-то перед носом. Мысли о Беллами не давали покоя. Джон твердил себе весь вечер: «Она ошиблась. Точно ошиблась. Это был не он. Он бы никогда не пришёл». Всё твердил себе это, уверяя себя, сомневаясь, потом жёстко насмехался над своей наивностью. Чего бы ему было приходить на концерт, если даже когда они с Джоном были вместе, Беллами счел секс со своей любовницей куда более интересным для себя занятием?       Почему снова так? И вот только Джон более-менее смиряется, привыкает к его отсутствию, хоть и не привыкает к боли, как очередное упоминание о Беллами снова сбивает к чертям с трудом выстроенное смирение. Джона снова душат слёзы, боль восстаёт над ним, издевается, унижает его. И всё из-за какой-то глупой нелепой надежды, непонятно даже на что. На то, что Беллами захотел увидеть его? Ну чёрт возьми, как вообще можно было допустить эту мысль? Джон, как пятилетний ребёнок, всё ещё верит в сказки?       «Он больше никогда не захочет тебя видеть. Запомни! Запомни это уже наконец!» — Джон кричал на себя, при этом не проронив и слова. Лишь стоял, прислонившись к влажному кафелю спиной, с безжизненно удручённым видом. После заставил себя очнуться и побрёл в кровать. Лёг в холодную постель, накрылся одеялом, надеясь скорее согреться. Но в этой квартире его ничего не греет, он сам себя не может согреть. Горячее тело Беллами всегда отлично выполняло функцию обогревателя, самого тёплого и мягкого одеяла. Грели его руки, улыбка, слова, поцелуи перед сном. Какая красивая история была в его жизни, наполненная невероятными чувствами, трепетом, вкусом и запахом исполненной мечты. Но разве красота может быть вечной? Видно, счастье придумано для того, чтобы горче ощущалось горе. «— Сегодня я исполню свою мечту, о которой грезил ещё в подростковом возрасте, — сказал Беллами с хитрой улыбкой, после того как они с Джоном вернулись домой после его первого концерта. — Какую? — заинтересованно спросил Джон. Он хотел знать о своём парне всё, поэтому хватался за каждую возможность. Он всегда был готов бросить все свои дела и мысли, чтобы уделить всё своё внимание рассказу Беллами.       Взгляд Блейка блеснул от приятного предвкушения, и он ответил с игривой улыбкой: — Пересплю с рок-звездой.       Джон рассмеялся, после чего произнёс: — Если бы я знал об этой мечте раньше, я бы уже давно начал играть. — А какие ещё мои мечты ты готов исполнять? — тепло усмехнулся Беллами и провёл рукой по шее парня, как всегда гипнотизируя своим взглядом. — Все, — ответил Джон, перехватив его руку и оставил нежный поцелуй на его запястье. — Тебе повезло, что я не мечтатель. Сильно напрягаться не придётся. У меня одна мечта. — Только секс с рок-звездой? — насмешливо спросил Мёрфи, сыграв разочарование. — Нет, — серьёзно ответил Беллами, его взгляд был сосредоточенный, он смотрел куда-то вглубь Джона. Парень внимательно посмотрел на Беллами, выжидая, что он сейчас скажет. — Я хочу тебя рядом со мной. Навсегда.       Джон выдал взглядом слишком много чувств, и, чтобы не пустить слезу, улыбнулся. — Как хорошо, что у нас одна мечта.»       Теперь уже Джон не стеснялся своих слёз. За последнее время они стали привычны. Как и судорожные метания по кровати в истерике, раскатистые крики, содрогающие стены, дрожь от нехватки тепла. Эта жестокая пытка стала такой обыденной. Истерики уже можно было записывать в ежедневный график. И конца этому не было. Когда-нибудь боль отпустит его, но что она оставит после себя?

***

      Ночь была паршивой, но утру на это было как-то поебать. Джон встал с постели, чтобы собраться на работу. Ну хотя бы есть куда идти. Хоть и сил куда-то идти не было совершенно. Джон вновь забил на завтрак, хотел поскорее свалить из этой коробки. Он вышел раньше, чем обычно. Хотел прогуляться перед работой. Щедрое солнце с самого утра обливало улицы своим светом. Этот свет всегда обезнадёживает, кормит иллюзиями, что день прекрасен. Люди в такие дни обычно говорят: «Какая приятная погода! Выйдешь на улицу и жить хочется». Джону же светит лишь его личное чёрное солнце. — Торопишься? — послышался Его голос со стороны, и солнце взорвалось ядерным снарядом.       Джон застыл на месте, словно его пробило копьём к дороге. Родной, любимый голос ранил сильнее самых язвительных слов. Мёрфи не верил, что слышит его в реальности, а не в своей голове. Боялся, что снова спятил. Джон решился посмотреть в сторону, откуда услышал его, и увидел сидящего на скамье неподалёку Беллами. Мысли в голове путались, он не мог связать что-то членораздельное даже мысленно. — Нет, — вытолкнул из себя Джон. — Присядь, — позвал его Беллами и указал на место рядом с собой. Хоть в его тоне не было злобы или презрения, всё же Джон очень боялся ступить и шагу к нему навстречу. Зачем он здесь? Решил всё-таки добить? Осознал, что был слишком милостив, и собрался это исправить?       Беллами выжидающе смотрел на Джона, взглядом подталкивая парня к действиям. Мёрфи подошёл ближе, прекрасно понимая, что ему не избежать этой участи, и сел на скамейку на небольшом от него расстоянии. Беллами протянул ему бумажный стаканчик с пластиковой крышкой и произнес: — Я взял тебе кофе. Американо без сахара, как ты любишь.       Джон сейчас собой не владел, шок был сильнее его. Поэтому он покорно взял стакан из его рук. Но больше ничего не сделал, держал стакан в руках и решительно не понимал, как всё это расценивать. Где подвох? Где убийство? — Кофе отравлен? — на полном серьёзе спросил Джон и посмотрел на парня с нескрываемой настороженностью.       Беллами мрачно взглянул Джону в лицо, опешив от его вопроса, и осуждающе произнёс: — Надеюсь, это шутка. — Что ты от меня хочешь? — Увидеть тебя. Угостить кофе. Нельзя?       Джон охреневал от происходящего всё больше, но хотя бы к нему вернулся голос: — Не понимаю. Тебе память отшибло? — К сожалению, нет, — ледяным тоном ответил Беллами с отразившейся на миг болью во взгляде. Он тяжко выдохнул. Ему тяжело говорить? Выглядел уверенным и спокойным, а на самом деле таким не был? — Я причинил тебе боль, ты тоже это сделал, — продолжил он. — Теперь мы квиты.       «Да ты прикалываешься?!» — в своих мыслях Джон был очень эмоционален, а в действительности едва ли мог говорить. Но уже спустя несколько секунд, как только он уложил происходящее в голове, он так же эмоционально воскликнул уже вслух: — Нихрена мы не квиты! Ты причинял мне боль тысячу раз! — Ты жаждешь возмездия за каждый из них? Хочешь — бей меня. Но тебе от этого легче не станет, — спокойно сказал Блейк.       «Нет, он серьёзно?» — встал в ступор Джон. — «Ты вообще кто такой? Я тебя не знаю». — Если ты думаешь, что из-за того, что ты благодушно решил простить меня, я сделаю тоже самое и вернусь к тебе, то ты сильно ошибаешься, — заверил его Мёрфи. Старался звучать как можно более убедительно. — Успокойся. Я просто пришёл пообщаться. Узнать, как ты. — Замечательно! Охуенно! Просто прекрасно! — взорвался парень. — Хотя бы, потому что у меня есть один единственный друг, который от тебя не зависит! Видимо по этой самой причине ты когда-то хотел убрать его из моей жизни! — Ты про Финна? Да ладно тебе. А как же Октавия? Атом с Миллером тоже меня не боятся. Общались с тобой, как и прежде. — А остальные шарахались от меня как от прокажённого. — Зато никто больше не посмеет притронуться к тебе, — непринуждённо ответил Беллами. — Меня этот расклад более чем устраивает. — Всё ещё относишься ко мне, как к своей вещи, — упрекнул его Джон. — Скорее, я отношусь к тебе как к своему сердцу. Ты слишком дорог, чтобы позволять лапать кому ни попадя. И отпустить не могу, уж прости, без сердца люди умирают.       Да что за хуйня происходит? Джон не верил. Решительно не верил. Так не может быть! Точно не с Беллами. Он совсем недавно так ненавидел Джона, и был в своей ненависти несгибаем. А тут он вдруг заявляется и как ни в чём не бывало говорит о том, что Джон снова ему нужен. На чём вообще основана резкая смена гнева на милость? Джон ничего не сделал такого, из-за чего его можно было простить. Достаточно хорошо зная Беллами, Джон уверен, что это всё неспроста. Что он задумал? Что он, мать твою, задумал? — Пожалуйста прекрати это, не надо! — стал слёзно умолять Джон, дрожа от беспомощности и страха перед ним, не задумываясь даже о том, как жалко он может сейчас выглядеть, на это ему было плевать. — Беллами, я очень тебя прошу, не надо мне только мстить. Умоляю тебя! Я знаю, что я сделал тебе очень больно. Прости меня. Прошу тебя, прости. Поверь, я сполна за это поплатился, я больше не выдержу.       Беллами уставился на него, охреневая с его реакции, а после резко одернул его: — Ты совсем ебанутый?!       Джон замолчал, осознавая, что находится в проигрышном положении, и изменить это ему едва ли по силам. Так с Беллами было всегда, но сейчас такая перспектива пугала куда больше, чем раньше. Ведь теперь на его милость глупо даже надеяться. — Кого ты из меня пытаешься сделать? — недовольно прошипел Блейк. — По-твоему, я пришёл, чтобы напиздеть тебе и исподтишка отомстить? Это ты вроде тут у нас спец по мести. С тобой даже страшно тягаться.       Тишина после сказанных слов была разъедающей. Джон был напряжён до возможного предела. Он сжал руки, его колотило изнутри. Казалось, невооружённым глазом видно, насколько он напуган, как измучен страхом и отчаянием. — Ты постоянно во мне какого-то монстра видишь, — продолжил Беллами уже спокойно, устало, даже огорченно. — Я, конечно, понимаю, что я далеко не ангел, но и не дьявол во плоти. Я просто человек, иногда мудак, но человек, который… без тебя превращается в выблюдочное жалкое зверьё, готовое всех растерзать на куски. Я так ненавидел всё вокруг себя и тебя пытался ненавидеть. Я загнал себя во мрак глубже. Хотя в тот ебучий день, думал, что вот-вот достигну света. Чувствовал, как становлюсь лучше, таким каким был когда-то давно, в юности. А потом одним жёстким ударом меня снесло в кромешный пиздец. Наверное, в самый страшный во всей моей ебанутой жизни. Теперь день рождения будет моим триггером до самого её конца. Но, блять, моя жизнь без тебя стала невыносимой. Не жизнь даже, а что это было — не знаю. Посмертные судороги.       Джон словно бы сидел на электрическом стуле. Всё ждал, когда шибанёт током. Открыть рот, чтобы что-то сказать — казалось невозможным. Горло стянуло от напряжения. Беллами снова говорит красивые слова, в которые нельзя поверить. Его хотелось слушать, хотелось снова проглотить эту ложь. Но как же больно от осознания, что это всё — его игры.       Блейк взглянул на Джона, прочитав его сомнения, его страх во взгляде, и с горечью произнёс: — Я знаю, ты мне не веришь. Я бы хотел стать кем-то вроде Брайана, он наверняка парень получше, чем я. — Короткая пауза, и он дополнил: — Хотя ты почему-то любишь меня.       Это было уже невозможно выносить. Джон словно бы добровольно позволил себя казнить, и тот режет его по кусочкам, смакуя его боль. Парень поднялся со скамейки и хрипло сказал: — Мне пора. — Может, подбросить тебя до работы? — предложил Блейк. — Не надо, пожалуйста, — взмолился Джон. Словно бы Беллами мог это сделать без его согласия.       Мёрфи попытался сбежать как можно скорее. Эмоции рвались наружу. Он думал, что сейчас закричит прямо при людях, и город начнёт рушиться и осыпаться им на головы. Это всё уже заходило за край издевательств над ним. Он мучил себя мыслью: «Неужели правда? Что если он не лжёт?» Он не знал, может ли в это верить. Но что…? Что ему остаётся? Что ему с этим делать? Слишком резкий поворот, к которому Джон не был готов даже в собственных мечтах, разбил его в пух и прах.       Накрывало дикое отчаяние из-за полного непонимания. И как ему удостовериться, что это правда? Что судьба не разделается с ним ещё более жестоко, чем делала это раньше? Она же никогда не была к нему милостива. С чего бы ей начинать? И чего ради Беллами его прощать? Его самолюбие ему дороже. Дороже всего на этом свете.       А если это всё же правда? Вдруг. Даже если Джон не поверит, он не сможет не повестись. Беллами придёт снова, и его уже ничем не остановить. Мёрфи и так использовал самый радикальный способ. Он подпустит Блейка к себе ещё ни раз, ведь так? Ведь он такой слабак. Попытался уже оторваться от Беллами, и что из этого получилось?       Джон достаёт второй мобильный, который ему оставил Роан для связи. Он носил его с собой, чтобы вовремя отвечать на звонок и не злить Роана. Теперь он делал то, что думал, никогда не сделает. Он сам набирает его номер. — Всё-таки ты соскучился, золотце? — раздался его мерзкий голос из телефонной трубки. — А я всё терпеливо ждал твоего звонка. Что случилось? Решил пожаловаться папочке, что кто-то тебя обидел? — Я принимаю твои условия, — твёрдо заявил парень.