Баллада о глупом мальчишке

«Спокойно. Все в порядке», — уговаривает себя Рома, в десятый раз перечитывая сообщение «Жди у черного входа, скоро буду», которое Артем умудрился настрочить прямо со сцены, пока организатор выражал группе пламенные благодарности и осторожно, поглядывая в раззадоренный отлично сыгранной песней «Snow» от «RHCP» зал, подначивал ребят исполнить что-нибудь еще. Ребята отмазались тем, что программа есть программа, и смотались со сцены в сторону гримерки. Василиса наотрез отказалась идти с Ромой к черному входу, заявив, что не хочет сдохнуть от передозировки романтики. Теперь, дыша на замерзшие ладони и поминутно поправляя лямки рюкзака, Рома панически представляет, что никакой романтики не случится вовсе. А вдруг Паша пробрался в гримерку? А вдруг Диана, которая, как оказалось, приперлась вместе с ним, перехватила Артема и уговорила остаться в пабе на пару кружек пива? А вдруг Артем вообще не хотел его сегодня видеть, а про концерт написал, чтобы Рома не напрашивался на встречу? Рома вспоминает про учебники и щетку, которые прихватил с собой, и нервно облизывает холодные губы, продолжая вышагивать между мусорными баками и металлической дверью. Ну и на что он вообще надеялся? Надо было сидеть дома и не отсвечивать. Надо было… Рома задирает голову к одинокому уличному фонарю и задушенно стонет. Кто бы подарил ему волшебный пульт с кнопкой отключения паранойи? За дверью слышатся шаги и приглушенный смех. Первым на улицу вываливается красный встрепанный Илья в куртке нараспашку и, потянувшись с наслаждением, вопит во все горло, спугнув дворовую кошку: — Спа-а-а-ать! Жра-а-а-ать! — Пиздец, пожалей мои уши… — ворчит Анвар, шаркая следом, и придерживает дверь для Сережи с электрогитарой в чехле наперевес и Артема, который идет налегке. Рома беспомощно оглядывается, не зная, куда бы приткнуться, пока все четверо будут прощаться. Или они вообще не собираются прощаться? Может, они хотят вместе погулять? Или поехать куда-нибудь? Хотя Илья вон точно мечтает о подушке и одеяле. Артем замечает его и, оставив попытки застегнуть заевшую молнию кожанки, которую накинул поверх толстовки, подходит ближе. Не успевает Рома и рта открыть, чтобы промямлить «Привет, а я как раз собирался домой, прости, что приехал и помешал», как Артем его хватает за ледяную ладонь, разглядывает внимательно покрасневшие пальцы и спрашивает резко: — Ты хули без перчаток? — О-о-о, началось! — тянет Илья весело и говорит, обращаясь к Роме: — Готовься. Ты разблокировал деда, ха-ха! — Завали ебало, — просит Артем с кривой ухмылкой, а потом берет и по-свойски сует ладонь Ромы в карман толстовки. Рома сглатывает натужно. Неужели Артем рассказал ребятам из группы? И что же они не собираются прямо сейчас кружком, чтобы из Ромы всю пидорскую дурь выбить? Илья гогочет, а Анвар и Сережа как-то слишком уж спокойно реагируют, точнее не реагируют вовсе, пытаясь вызвать такси с одного телефона. А может, после Паши им уже привычно? А может — у Ромы глаз подергивается от перенапряжения и скачущих в голове панических мыслей, — они думают, что Паша лучше Артему подходит, чем он? — Забыл про перчатки, — только и выговаривает Рома и, толком не понимая, что ему делать, шагает навстречу на ватных ногах и вторую ладонь тоже сует Артему в карман. Даже если его сейчас будут бить, хотя бы погреет руки. Артем горячий, что чувствуется даже сквозь толстовку, как печка. — Прости… Артем расплывается в улыбке. Сжимает его ладони в своих карманах и говорит: — Прощаю, — наклоняется и целует его в нос, прямо в септум. Рома вздрагивает снова, косится с подозрением на ребят, но те, даже подключившийся Илья, увлеченно спорят, что лучше, «Яндекс» или «Убер». Так бывает? Почему им все равно? Артем, будто не заметив его смущения, говорит: — Мы ко мне собираемся. — Рома включает губозакаточную машинку, глотает горечь обиды и уже хочет сказать «Окей, мне тоже пора», но Артем предлагает: — Поедешь с нами? — С вами? — переспрашивает Рома тупо. — С нами. Пиццу закажем, посидим, я тебе потом такси до дома вызову. — Артем гладит его руки в карманах, и Рома чувствует прикосновение уголка пластыря: опять разодрал шрам? Артем кривится слабо и тихо добавляет: — Прости, что у парадного не встретил… Там Диана с Пашей трутся, не хочу с ними пересекаться. — И чтобы они меня видели, не хочешь тоже? — подсказывает Рома безжизненно. В мыслях тотчас крутится с десяток беспокойных мыслей, но концентрироваться на них так сложно, когда Артем дышит рядом, всматривается в его лицо, будто пытается запомнить все до последней родинки. Когда сердце бьется в учащенном ритме просто потому, что они снова встретились лично. — Не хочу, чтобы их негатив тебя касался, — объясняет Артем серьезно. — Я-то привык, но тебе настроение они портить не будут. Рома просто кивает. Не говорить же придурку, что настроение испортиться норовит на каждом шагу, но банально не может, потому что придурок стоит рядом и не отпускает его ладони? Рома переводит взгляд в сторону и чувствует, как в груди разливается тягучее тепло, — Илья переламывает стебель розы, которую Паша вручил Артему перед сценой, и ставит в полную дождевой воды бутылку из-под пива у мусорного бака. Дворовая кошка, подозрительно щурясь, дожидается, когда Илья отойдет, подкрадывается и принюхивается к бутону. — Ребяты-ы-ы, — зовет Анвар зычно, — таксо ждет, погнали! — Едем? — спрашивает Артем с загадочной полуулыбкой, шагая спиной вперед и заставляя Рому по-дурацки ухмыляться и послушно идти следом, не выпуская ладоней из карманов его толстовки. Рома спохватывается уже на выходе из проулка, когда видит белую тачку со знакомым логотипом, тормознувшую на обочине. — Мы не поместимся, — говорит он, вытаскивая руки из карманов. — Еще как поместимся, — обещает Сережа, в обнимку с гитарой устраиваясь на переднем пассажирском. — Не ссы в трусы, и всемером гоняли! — поддакивает Илья и надавливает на лохматую темную макушку Анвара, упаковывая его на заднее. — Бля, сцуко, костыли свои подбери, а? Анвар ворчит, но послушно жмется к двери, и Илья с радостным гоготом плюхается рядом. Артем садится тоже, тянет Рому за ладонь, решительно затаскивая на колени к себе лицом, и захлопывает дверцу. — Пиздец! — буркает Рома, не зная, куда деть руки и взгляд. Рюкзак прижимается к подголовнику переднего сиденья, подошвы ботинок вообще таксисту оставят роспись ноябрьской грязью на кресле. Затылком Рома упирается в крышу тачки и буквально каменеет, осознавая всю ситуацию целиком. Артем держит его за шлевки джинсов и выглядит чертовски довольным: специально не предупредил и не дал времени вызвать вторую тачку, чтобы проехаться вот так? С Ромой, блядь, на коленях. — Клешни убери, — шипит Рома смущенно и раздраженно, мечтая стереть с его губ хитрую усмешку. — Убери, кому говоря-а-а-ат!.. — Рома вцепляется Артему в плечи, когда таксист резво дает по газам, чтобы не скатиться кубарем на руки Илье. — Ладно, держи. Крепче, блядь, держи! — Держу-держу, — смеется Артем и, будто приглашения ждал, подтягивает Рому ближе за бедра. Сережа болтает с таксистом о пробках, Анвар копается в телефоне, разматывая попутно кулек наушников, а Илья вертит-крутит башкой по сторонам и отбивает ладонями о колени монотонный ритм. Смотрит с любопытством на Артема, потом на Рому, который старается лишний раз не шевелиться. — Как жизнь? — интересуется Илья весело. Ему словно все по барабану — на то он, наверное, и барабанщик. — Охуенно, — цедит Рома сквозь зубы. Илья гогочет, как если бы Рома отмочил лучшую в его жизни шутку, и проговаривает сквозь смех: — А Артем говорил, что ты у него злючка. — Я не у него! — вскидывается Рома испуганно и оторопело смотрит на Артема, а тот лишь виновато тянет уголок губ в полуулыбке. Ну нихрена ж себе, Тема, тебя кто вообще за язык тянул?! Рома подвисает ненадолго на сокращенном «Тема», которое даже в мыслях звучит так постыдно и нежно. — Забе-е-ей, — отмахивается Илья. — Все ж свои! — Рома не успевает ехидно ввернуть, что таксист про пидоров слушать не нанимался, как Илья простодушно сообщает: — И ваще. Я первый, кто стал за две команды играть. Знал бы, что Артем у нас «Лейс» не только с солью, натюрлих и рихтиг, давно бы на него залез, ха-ха! — Илья осекается вдруг и тянет восхищенно, пялясь на Рому, которого это заявление распаляет моментально: — Ва-а-аушки! Вот это глазищи! — Илья, — одергивает Артем вроде бы со смешком, но напряженным таким смешком. — Палку не перегибай. — Понял, принял! — Илья примиряюще пихает Артема в плечо и говорит, корча рожу: — У меня вообще Светка сейчас, если не забыл. Не смотрю я на твоего красавчика. Не убивай, я тебе еще живым пригожусь. У Ромы язык немеет от возмущения, и не остается выдержки еще раз огрызнуться «Я не его!». Он пыхтит обиженно, какое-то время молча глядя сквозь запотевшее окно на мелькающие городские огни и темные силуэты производственных зданий. А потом его внезапно пробирает такой смех, что даже Анвар, отвлекаясь от телефона, вытаскивает правый наушник и недоуменно вскидывает брови. — Так вы… — выдавливает Рома, смаргивая слезы, и снова прыскает, — вообще без заморочек, что ли?.. — Добро пожаловать в «Ебанько фэмили», — говорит Илья, разводя руками. — Отличное название, — язвит Сережа с переднего сиденья. — Переименуем группу? — Я заканчиваю карьеру! — в один голос тянут Анвар и Артем, и Рома догадывается, больше не сдерживая широкой улыбки, что это один из их местечковых приколов. — Предыдущее название было «Хиханьки да хаханьки клаб», — делится Илья с Ромой, на что Артем только глаза закатывает. — В твоей голове, да? — Чем тебя моя голова не устраивает?! Ребята переругиваются шутливо, смеются, перебивая звук радио. А Рома все смотрит на Артема, его безмятежное, не тронутое даже смутной тенью беспокойства лицо, растрепанные темные волосы. Чувствует тепло его ладоней сквозь джинсу, а еще чувствует, как расслабляется с каждой минутой, и в конце концов присоединяется к выбору пиццы. — Эту давайте тоже, — предлагает, протягивая руку и беззастенчиво тыкая пальцем в экран телефона Сережи, чтобы закинуть гавайскую с курицей в корзину. — Супер! Обожаю, — говорит Артем, поглаживая его по бедру, и Рома вспыхивает, ловя пристальный взгляд из-под ресниц. Пусть «обожаю» и относилось к пицце, глупое сердце все равно пропускает удар. — Два извращенца, — качает головой Илья и заявляет: — Чур большая мясная с сырными бортами — мне одному!.. К тому моменту, как они сворачивают во дворы и останавливаются у подъезда пятиэтажки, Сереже приходит уведомление, что курьер уже в пути. Таксист уезжает, ни словом, ни взглядом не комментируя разговоры, которых наслушался по дороге. — Идите, — приглашает Артем, пихая ключи Анвару в руки. И добавляет тихо на ухо Илье, пока Рома усиленно делает вид, что увлечен написанием смски отцу: «Возможно, сегодня останусь у друга»: — Кровать мою застели, будь другом… Ром. — Рома отрывает взгляд от телефона. — С ними пойдешь или подождешь, пока я покурю? — Подожду, — отвечает Рома и не сопротивляется, когда Илья стягивает с его плеч рюкзак — «Ебать, там кирпичи?» — и вешает за лямку на локоть. Илья, Сережа и Анвар скрываются за подъездной дверью, а Рому вдруг прошибает нервная дрожь. Он смотрит напряженно на пачку, которую Артем неторопливо выуживает из заднего кармана джинсов, на потрепанную жизнью зажигалку. Артем не спешит прикуривать, он даже сигарету не достает. И холодный ноябрьский воздух обжигает щеки, в глазах становится мокро — может, потому что Рома и моргнуть боится, как будто пропустит за долю секунды что-то бесконечно важное. — Ты им понравился, — сообщает Артем, улыбается и шагает ближе, позволяя Роме снова сунуть ладони в карманы его толстовки. Пожалуй, не будет он признаваться, что перчатки все это время валялись в рюкзаке. — Правда? — спрашивает Рома удивленно. Свет уличного фонаря настолько тусклый, что глаза Артема кажутся темными, черными почти. — Ага. Иначе бы Илья так много не тараторил. — А он умеет молчать? — издает скептический смешок Рома. Почему-то тот факт, что он понравился друзьям Артема, льстит ему куда больше победы на олимпиаде по математике или, скажем, редкой скупой похвалы от матери. Рома, застигнутый врасплох затянувшейся паузой, замечает: — Ты не куришь. — Ага, — снова отзывается Артем лаконично и сует пачку вместе с зажигалкой обратно в задний карман. — Почему? — Рома старается дышать тише, не выдать волнения. И весь двор, кажется, дышит тише вместе с ним — замолкает далекая сирена, собака перестает лаять, и мальчишка, скатившись с горки на детской площадке, убегает, утягивая мать за рукав куртки. Даже лампочка в плафоне фонаря не трещит больше, и ветер не треплет волосы. — Иначе тебе будет горько, — говорит Артем, и Рома чувствует, как перехватывает в горле, — а я хочу, чтобы он был идеальным... — Кто? — спрашивает Рома сипло и осторожно поднимает голову, встречаясь с Артемом взглядом. Особенный случай, и момент особенный тоже. Простой, и потому, быть может, трогающий глубже, чем фантазии, которые Рома по тридцать раз успел прокрутить и перекроить у себя в голове, засыпая под пение Артема в наушниках. — Твой первый поцелуй, — шепчет Артем, наклоняясь, и замирает на мгновение. Накрывает губы Ромы своими — теплыми, мягкими, — трепетно и нежно. Голова кружится, сердце боем заходится в грудной клетке. Рома вытаскивает руки из карманов его толстовки, чтобы обнять Артема за шею, вцепиться в воротник кожанки, встать на цыпочки и не потерять равновесия. «Сладкий», — думает Рома, глуповато улыбается и приоткрывает губы, позволяя Артему углубить поцелуй. Вкус его клубничной жвачки чувствуется острее, дыхание становится поверхностным и горячим. И мыслей о том, все ли он делает верно, не остается вовсе — Артем ведет в поцелуе деликатно, чертовски умело, придерживая Рому пальцами за подбородок, подсказывая без слов, как надо и как будет приятнее. Они так и стоят, прижавшись друг к другу и неторопливо целуясь, не обращая внимания на вновь поднявшийся ветер, зашумевший в кронах деревьев и проводах электропередач. — Пойдем, — бормочет Артем неохотно, на секунду отстраняясь, но не отрывая жадного взгляда от Роминых губ, — а то замерзнешь. — Не замерзну, — обещает Рома и тянется ближе, целуя сам. Боязливо проводит языком по нижней губе Артема, с удовольствием ловит его напряженный выдох, — еще минутку… — Только минутку... — соглашается Артем, обнимая его за талию и прижимая к себе, — или две… — водит ладонями по его спине поверх тонкой куртки, лениво играется с его языком, заставляя Рому с ума сходить от неспешного французского поцелуя, о котором еще утром знал только из интернета. Одно дело знать, и совсем другое — целоваться с Артемом. Жаться к нему, перебирать пальцами его волосы, чувствовать, что ему голову рвет не меньше. Что ему так же безбожно нравится, что ему не хочется прерываться. Но приходится. — Бля, курьер… — выдавливает Артем и бегло целует Рому в край губ еще раз, прежде чем отступает на шаг. Сверлит угрюмым тяжелым взглядом ничего не подозревающего паренька с объемной сумкой за плечами, который мнется у соседнего подъезда с телефоном в руке, проверяет цифру и шаркает дальше, в их сторону. — Может, ему чаюхи накинуть, чтобы сделал кружок по району?.. Рома улыбается как дурак. Губы слегка покалывает с непривычки. — Илья тебе спасибо не скажет, — замечает он ехидно, припоминая, с каким маниакальным блеском в глазах Илья выбирал пиццу. — А мы ему тоже чаюхи накинем, — хрипло смеется Артем, но, кажется, смиряется, что придется отложить продолжение поцелуя. — Или пиздюлей лучше? — Ты очень любишь друзей. — Рома закатывает глаза. И когда Артем поднимает руку, чтобы привлечь внимание курьера, зовет негромко: — Артем?.. — А? — такой встрепанный, взбудораженный, с зацелованными влажными губами. Выглядит в этот момент абсолютно счастливым — без оговорок, без припрятанной в глубине глаз тоски. — Он был идеальным... — сознается Рома и поправляет септум неловко. «Ты сделал его таким», — мой первый поцелуй.

***

— Пук! — радостно заявляет Илья, когда ход переходит к нему, и Сережа давится пиццей. — Ну фпафибо, муфила... — выкашливает он еле-еле, наконец проглатывает кусок, запивая его колой, и смахивает упавшую на глаза белую челку. Смотрит на Илью возмущенно. — Приятного, сука, аппетита… — Ты реально не знаешь других слов на «п»? — насмешливо уточняет Рома. Кто бы знал, что с «Ебанько фэмили» даже в такую детскую игру, как слова, играть весело? Особенно под вино, которое Сережа принес в чехле вместе с электрогитарой. — Знаю, — оскорбляется Илья и напряженно думает, с ногами забираясь на табуретку. Не проходит и минуты, как Илья, просияв широченной улыбкой, изрекает: — Пенис! Анвар вздыхает и бормочет, пихая Рому локтем под бок: — Что думаешь? — он приставляет ладонь к уху Ромы, делая вид, что сообщает секрет, но специально шепчет громко: — Сказать ему про «палатку», «паяльник» там?.. — Думаю, что «павлин», «пчела» и «пятиборье» вышли из чата, — сокрушенно качая головой, отзывается Рома. — Эй! Я все слышу! — рычит Илья и кидает в них подушкой, заставляя Анвара и Рому дружно отклониться в разные стороны и заржать. Подушка по касательной задевает спинку кухонного диванчика и вылетает через раскрытую дверь в коридор, падая прямо Артему под ноги. Тот делает виновато улыбающемуся Илье страшные глаза, но не отрывается от телефонного разговора. — Да-да, па, я внимательно слушаю… — Артем показывает Илье оттопыренный средний палец и отходит подальше. — Не, все пучком, коммуналку оплатил... — Артем что, совсем один живет? — спрашивает Рома у Анвара тихо, воспользовавшись паузой, бормотанием Ильи, который пытается придумать новое слово на букву «п», и ядовитыми подсказками Сережи («Пилотка? Пиздец. Параша! Или падла?»). — Ага, ему бабушкина хата по наследству досталась. А Дианке их батя студию в центре снимает. — Анвар отпивает вино и мечтательно тянет: — Круто отдельное жилье иметь… — Это точно, — говорит Рома кисло, думая о том, какую головомойку по поводу внеплановых ночевок и «друзей, которых она не знает и лично не одобрила» завтра устроит мать. Рома оглядывается через плечо, замечая, что Артем перестал разговаривать по телефону, и встает, сообщая Анвару коротко: — Скоро вернусь. — Иди-иди, — Анвар понимающе хмыкает и косится на Илью и Сережу, которые вполголоса спорят, существует ли слово «пипидастр». — Эти двое надолго застряли. Рома захлопывает за собой дверь кухни, отмечая в который раз, что квартира, хоть и в старой пятиэтажке, а с крутым европейским ремонтом. Вон и звукоизоляция такая, что закрытой двери достаточно, чтобы из коридора не услышать, есть ли кто-то на кухне. Артем замечает Рому и улыбается, убирая телефон в задний карман. — Они тебя еще не достали? — спрашивает вроде шутливо, а вроде с намеком на беспокойство. — Не-а. Потом скажи, когда у Ильи день рождения. Подарю ему словарь… — Рома осекается и догоняет наконец, что изменилось в его внешности. Просто Артем переоделся в футболку, не скрывающую татуировок, которые раньше проглядывались лишь мельком, когда Артем закатывал рукава толстовки. — Вау… Рома подходит ближе и касается локтя Артема, аккуратно поворачивает его руку и рассматривает набитого на предплечье ворона. — Нравится? — спрашивает Артем глухо и прямо ему на ухо. Рома прикусывает губу и притворяется, что не заметил ни его сбившегося дыхания, ни собственного. — Угу. — Может, в ванную зайдем? — предлагает Артем небрежно. — Там света больше. — Угу… Они отходят дальше по коридору. Рома не глядя нащупывает выключатель, Артем так же не глядя приглашающе распахивает дверь. Каких-то жалких пять секунд, и Рома оказывается на стиралке, а Артем — между его разведенных ног. Второй поцелуй выходит еще ярче и чувственнее. Может, потому что теперь Рома активнее включается в процесс, больше не заботясь о том, как бы не рухнуть на колени от резкого головокружения. Рома вплетает пальцы в волосы Артема, грубо толкает язык ему в рот и понимает лишь на отдаленном уголке утонувшего в тумане сознания, что ударяется в другую крайность — и вот-вот захлебнется воздухом, если продолжит в таком же жестком, без продыху, темпе. — Детка, полегче… — Артем прерывает поцелуй и бесновато усмехается. Гладит большим пальцем под нижней губой Ромы, позволяет ему отдышаться, хотя, судя по дрожи в руках, сам с трудом выдерживает паузу. Спустя целую вечность Артем подается ближе, прикусывает верхнюю губу, тянет зубами и отпускает, чтобы тут же зализать. Обхватывает Ромино лицо ладонями, всматривается мутными глазами и хрипит: — Блядь, Ром, вот какого черта... ты у меня такой красивый, а?.. Я же ебнусь... Рома снова бросается вперед: обнимает крепко за шею, не то кусается, не то пытается целовать. Артем рывком подтаскивает его ближе, чуть не сдергивая с края стиральной машины. Пальцы Артема впиваются в бедра, но его губы теперь лишь невесомо и дразняще скользят по Роминым губам. Артем его будто дегустирует, как дорогое вино — растягивая удовольствие до изощренной пытки. — И как тебя прикажешь отпускать домой?.. — интересуется Артем упавшим голосом, когда в Роме немного утихает бешеное необъяснимое ощущение, что мгновение прожито зря, если это мгновение не занято изучением губ друг друга. И накатывает сладкая усталость. — Не отпускай, — предлагает Рома, притираясь лбом к его подбородку. Облизывает ссадину на нижней губе: а они неслабо так увлеклись. Кажется, синяк созреет. На губах вообще бывают синяки? Рома жмурится и проклинает на чем свет стоит сидящего внутри идиота, которому до смерти хочется засоса от Артема прямо на лице. Чтобы без слов было ясно: «Занято». Когда он успел настолько башкой отъехать? Еще час назад жил нецелованным, а теперь… — Представляю, что твоя маменька скажет, — мрачно цедит Артем, водя пальцами по его затылку. — Не скажет ничего. — Рома буквально чувствует, как заливается краской. — Я… я отпросился… заранее... Рука Артема замирает. Боже, а вдруг он подумает что-то не то? Что Рома слишком назойливый, что торопит события, что ночевать в одной квартире, пусть даже в разных кроватях и разных комнатах — это слишком? — В рюкзаке учебники на завтра? — проницательно спрашивает Артем. Рома не решается поднять голову и убедиться, что облегчение в голосе не мерещится его больному воображению. — Да. — Рома уточняет зачем-то: — Вещи кое-какие еще. И щетка зубная. — Ого. А ты подготовился, — со смешком замечает Артем. Рома вспыхивает и бормочет нервно: — Так, все, я валю… — Ни за что. — Артем приподнимает его голову за подбородок и затыкает возмущенное бормотание глубоким долгим поцелуем. — Детка, ты за мой завтрак душу продашь. — Интересное предложение, — поломавшись для вида, отвечает Рома. И успокаивается. Берет и успокаивается — просто потому что Артем, кажется, реально испугался, что Рома схватит рюкзак и свалит. — Остаюсь… хочу проверить, как ты готовишь завтрак. Рома закатывает глаза, когда Артем ухмыляется и громко тянет «Фу-у-ух!», переводит взгляд на ворона на его предплечье, а потом снова замечает пластырь на большом пальце. Как и там, у черного входа паба, нащупав в кармане его толстовки, и несколько минут назад, почувствовав жесткий загнувшийся уголок, когда Артем обхватил его лицо ладонями. Рома хмурится и серьезно спрашивает: — Опять разодрал? — Что? — Артем паршиво изображает непонимание. Неужели правда думал, что Рома слепой и не заметил? — Дай посмотреть. — Рома хватает его ладонь и огрызается зло: — Тем, ты ебу дал? Не вырывайся. На Артема безотказно действует сокращенное имя. Потому что он послушно замирает, только морщится недовольно и отворачивается, когда Рома разматывает пластырь. — Пиздец… — Сердце больно сжимается. Неровный шрам весь в запекшейся крови, будто его обновляли каждое утро и каждый вечер. Рома задает единственный вопрос, который крутится на уме: — Зачем? — Тебя рядом не было. Роме кажется, что он издевается. Отмахивается от серьезного вопроса, отшучивается. Но Артем смотрит без тени улыбки в глазах, хотя давит из себя искусственную ухмылку. И Рома смутно догадывается в ту же секунду, что Артем переживал недельную разлуку по-своему. Справляясь с волнением так, как умел. Переводя его на приземленный физический уровень, лишь бы не пускать под ребра, не пускать в душу. — Я рядом, — говорит Рома с раздраженным нажимом. Тянется к нему, целует в приоткрытые губы бережно, прислушивается к дыханию, ловит внимательный взгляд из-под ресниц. — Я рядом теперь, придурок. И чтобы… я этого больше не… — Не увидишь, — произносит Артем твердо и приободряюще ему улыбается. Рома ловит и до конца распознает разницу между той жуткой ненастоящей ухмылкой, и улыбкой, которая обещает, что Артем в порядке. Пусть для начала в эту минуту. В эту секунду. Вместе с ним и сам по себе — в порядке. — Прости. Перенервничал... Но я над этим работаю. — Доставай «Мирамистин», — велит Рома, решая оставить отповедь на потом, и кивает на шкафчик позади Артема. Вздрагивает невольно: на дверце шкафчика, оказывается, все это время висело зеркало, а в зеркале отражается Рома Парфенов во всей красе. С растрепанными волосами, блестящими глазами, алыми опухшими губами и лиловым засосом, который уже расцвел под нижней. Рома прокашливается, пялясь на отражение широко распахнутыми глазами, и спрашивает рассеянно: — Он же есть, да?.. «Мирамистин»?.. — Есть. Артем разворачивается и открывает шкафчик, избавляя Рому от необходимости любоваться тем, что завтра обернется материнской истерикой, если только после школы не пересечься с Василисой и не одолжить у нее тоналку — единственный, пожалуй, достойный выход из ситуации. Артем протягивает Роме флакончик и ватный тампон. Удивительно, но не строит больше оскорбленную гордость, не воротит нос и не прикидывается, что ему на разодранный в мясо палец плевать с высокой колокольни. Терпеливо ждет, когда Рома обработает шрам и замотает свежим пластырем из валяющейся рядом упаковки. — Завтра утром еще раз поменяем, — говорит Рома спокойно. — Окей, как скажешь, — фыркает Артем легко и опускает взгляд на его губы. Неуловимо меняется в лице и загадочно усмехается. — Ну что… пора моих выпроваживать?.. — Сейчас прямо? — Да хоть сейчас прямо… — Артем делает шаг вперед, снова становится между его разведенных ног. — Все в пределах одного квартала живем… — Пусть еще в слова поиграют немного... — бормочет Рома ему в губы. «Тоналка тебе не поможет», — проносится в голове одинокая мысль. Но целоваться все равно хочется больше, чем думать о последствиях. И Рома улыбается, обнимая Артема за шею.