Баллада о глупом мальчишке

Они едут в такси. Илью, Сережу и Анвара посадили на отдельную тачку, Василису со Светкой передали с рук на руки Василисиному отцу. Только что маялись со всеми дурью и танцевали под песни группы «Дайте танк», а сейчас едут и молчат. И не то чтобы в тишине сквозила неловкость, просто… Рома думал в сторону большей определенности. Может, ждал знака («Парфенов, какого еще знака? Облака в виде хуя на небе?» — тотчас звучит в голове Васькин голос с нотками веселого раздражения). А может, прямого — пусть в реальности это и прозвучало бы глупо — заявления от Артема: «Я знаю, куда мы едем». Нет, понятно, что домой. Но зачем — вопрос очень важный. Вопрос вечера, так сказать. Не спать же в самом буквальном из смыслов они едут. Ведь не спать?! Артем фыркает, вытаскивает один наушник и протягивает Роме, двигаясь ближе. — Смотри, кот в «ТикТоке» смешной. Рома берет наушник и втыкает в ухо. Убедившись, что водитель целиком и полностью сосредоточен на дороге, кладет голову Артему на плечо. Кот на экране прыгает в холодильник, едва хозяин успевает открыть дверцу, и вцепляется со всей кошачьей дури в кабачок. Артем хрюкает от смеха, Рома же смеется больше от его реакции, чем от ролика. Ладно, похер на знаки. Артем светится, как новогодняя елка. Собственно, с того момента, как Рома не зассал и спел, светиться не перестает. Мучительно хочется его поцеловать. От этого время поездки растягивается до галактических масштабов: кажется, они уже едут дохрелион световых лет, и еще примерно столько же Роме довольствоваться только ладонью, которую Артем, погладив его по спине, сунул под ремень его брюк. — Еще что-нибудь включи, — просит Рома. — Про котов? — Да про что угодно. Теперь едут и залипают в ленту «ТикТока», которая предлагает то дурацкие кухонные лайфхаки, то бестолковое кривляние под музыку. Роме, впрочем, абсолютно похуй, что смотреть — ему просто нравится делить с Артемом одни наушники на двоих и слушать, как он тихо посмеивается. Вскоре Рома видит краем глаза знакомый двор и пустую детскую площадку. Артем сматывает наушники и убирает телефон, а Рому от неосторожного движения к двери вдруг жалит приливом бодрости и охренительно сильного возбуждения. Началось в колхозе утро! Только он привык, что называется, за два с половиной часа — даже потанцевать с этой хренью смог безболезненно и почти без дискомфорта, — как плаг давит изнутри до искр из глаз и сбившегося дыхания, очень ярко и некстати напоминая о себе. Рома трясется как осиновый лист и чуть не здоровается носом с бордюром, вылезая из такси. Один плюс — это так, блядь, неожиданно, что у него даже не встает. Что случилось-то?.. Он несколько раз на прошлой неделе тестировал плаг дома (хорошо, курьерская служба не подкачала, и пакет ему привезли до того, как родители вернулись с работы), но его ведь так не штырило. Даже неприятно было, и Рома подозревал, что либо восторженные отзывы его наебывают, либо он что-то делает неправильно. И вдруг — получите, распишитесь. — Холодно? — беспокоится Артем, застывая и так и не вытягивая из-под крышки пачки сигарету. Такси уезжает, и они остаются одни в пустом тихом дворе. — Не-а, нормально, — отмахивается Рома, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. Он застегивает куртку под горло и садится на скамейку у подъезда. До полного спокойствия — как до луны на летающем ведре, — но на жесткой скамейке и сидя его состояние хотя бы дотягивает до терпимого. — Я быстро, — обещает Артем, щелкая зажигалкой, и недоуменно таращится на руку, которую Рома к нему тянет. — Это что значит?.. — Мне тоже, — произносит Рома напряженно. Да, эффект впечатляющий: Артем чуть сигарету не проглатывает. — Ты не куришь, — напоминает дрогнувшим голосом. — Только очень-очень редко, — сознается Рома сконфуженно, — когда очень-очень надо... «А мне, поверь, надо...» — Почему я не знаю? — спрашивает Артем уязвленно. Хмурится и с показательным недовольством прикуривает сигарету, чтобы отдать Роме, а себе достать другую. — Повода не было сказать… Рома затягивается. Дым дерет горло с непривычки, на языке жутко горчит: в последний раз, наверное, месяц назад курил. Причем с отцом на пару, когда психанул после четверки по алгебре, а отец сказал, протянув ему свою пачку: «На, расслабься». Та сигарета кажется откровенной глупостью. Зато сейчас становится легче: два мохито из Ромы давно выветрились, а первая за долгое время затяжка вставляет так, что он волей-неволей отпускает ситуацию. И затягивается еще под пристальным взглядом угрюмо попыхивающего Артема. — Сердишься?.. — Угу. Молчал же как партизан, — произносит Артем с прищуром. Сердится. И волнуется. А Рома, дебил дебилом, расплывается в блаженной улыбке сразу от всего — его милого ворчания и давшего в голову никотина. — Отец в курсе? — Отец мне стрелял… — Мля. — Артем картинно закатывает глаза. — Парфеновы, я с вас хуею. — Не сердись. Я тебе все расскажу, что захочешь, — язык у Ромы, конечно, будь здоров расплетается, похлеще, чем от алкоголя. Но он ничего и не собирался скрывать — только не от Артема. — Прямо все? — Артем, судя по дрогнувшим уголкам губ, моментально оттаивает. Рома кивает, и Артем, докуривая и выбрасывая бычок в урну, говорит миролюбиво: — Все не надо. Скажи… о чем задумался, что аж закурил. — Тебе правда интересно? — Рома делает последнюю затяжку, гасит половинку сигареты и выбрасывает. Достаточно на сегодня для храбрости. — Конечно. — Артем засовывает руки в карманы толстовки. Рома разглядывает его непослушные волосы, темно-серые расслабленно сощуренные глаза, губы улыбчивые — знакомые на вид, на ощупь и на вкус. Сердце приятно и больно щемит. «Ты ведь прекрасно знаешь, что не об обществознании и экономике». — Я тебя хочу, — на выдохе, еле слышное, но Рома действительно это произносит вслух. Все равно из свидетелей — только фонарь уличный, прошмыгнувшая мимо белая кошка, инеем покрытая тачка через дорогу и тот, кому эти слова адресованы. — А ты меня?.. Артем застывает и смотрит отрешенно поверх его плеча. Не услышал? — Ром, — после долгой паузы тихо предлагает, кивая головой в сторону, — пойдем домой?.. — Пойдем... — Рома, подвиснув на мгновение — интересный, конечно, ответ, Тема, но сам ответ-то где?.. — встает со скамейки. Ждет, когда Артем наберет быстро и не глядя код от домофона, и проскальзывает за ним в подъезд. Поднимается по лестнице вдумчиво, цепляясь за перила, и боится момента, когда накатит по новой паника, но ее так и не случается. Может, он в кои-то веки отпереживал весь суточный лимит? Артема зато за двоих недвусмысленно колотит — ключ даже не сразу вставляет в замочную скважину. И, едва Рома переступает порог, резко толкает его спиной к стене. Держит за плечо, пока закрывает входную дверь, словно переживая, что потеряет в непроглядной темноте прихожей. Рома застывает. Ждет послушно и получает наконец глубокий поцелуй, от которого по всему телу течет расплавленным металлом жар. Да-а, боже! Ну как же он соскучился по глубоким поцелуям, намучившись за день халтурными легкими. Артем хватает Ромины запястья, не давая обнять себя за шею, и прижимает к стене над его головой. Облизав Ромины губы неспешно, снова проталкивает язык ему в рот. — Хочу ли я тебя?.. — спрашивает глухо, прерывая поцелуй, и Рома, трепыхнувшись в крепком захвате, чувствует, как кровь устремляется к паху и член упирается в жесткий брючный шов. Еще немного, и он будет готов начать прямо здесь, в прихожей, плевав на набор бойскаута в виде богатого ассортимента смазок и презервативов. — Детка… да я пиздец как тебя хочу… Артем перехватывает его запястья одной рукой, чтобы другой расстегнуть молнию Роминой куртки и ловко выпутать из петель верхние пуговицы рубашки. В темноте по-прежнему ни черта не видно, зато Рома очень остро чувствует горячие губы, которые касаются ямки между ключиц, скользят ниже, явно подыскивая место для засоса. Артем расстегивает еще пару пуговиц, оттягивает рубашку и прихватывает губами твердый сосок, втягивая в рот и заставляя Рому вздрогнуть и вмазаться затылком в стену. Ох, блядь! Ну а зубами, зубами-то зачем, скотина ты любимая? Артем нежно зализывает укус, и от этого крыша опасно кренится, грозя отъехать в любую секунду, помахав ручкой и пожелав сдержаться и не лишиться девственности в коридоре. — Тем, ты а-ах-х-хуел?.. — тянет Рома жалобно, насилу вырывая руки из хватки и отпихивая Артема. — П-пиздец... Нашаривает и давит на выключатель, чтобы взглянуть в его бесстыжие глаза. Свет заливает прихожую, и глаза напротив не просто бесстыжие — бешеные, чуть ли не черные, потому что зрачки расширились и почти залили радужку. Рома в прострации пялится на напольное зеркало за спиной Артема, наблюдая картину маслом: левые рукава куртки и рубашки сползли до локтя, под соском остался отпечаток зубов, покрасневший и припухший. Сам Рома растерянный, встрепанный, как из лап маньяка. — Руки… — прокашлявшись, еле-еле выговаривает Рома, вновь перехватив голодный взгляд, — немытые… одежда… уличная… и вообще… мне надо в ванную… На лице Артема сначала отображается оторопь, потом — натуральный испуг. Он бледнеет и шепчет одними губами: — Твою ж налево… Рома тупит, потом догадывается и нервно смеется. — Я быстро, — обещает, потому что реакция Артема бесподобна и потому что реально смешно — думать, что они оба продержатся дольше необходимого. — Мне надо пробку вынуть… — Тебе… — Артем задыхается, судя по звукам, которые издает, — что надо?.. Рома стряхивает куртку, рубашку, не до конца расстегнутую, стягивает через голову. Артем его снова впечатывает всем телом в стену — кажется, спина к завтрашнему дню превратится в отбивную. Дышит ему прямо в губы, поставив ладони по обе стороны от его головы. — Когда успел? — Артем ухмыляется так, что у Ромы лопатки ломит от неожиданного и пугающе конкретного желания — под него лечь. Причем как можно скорее. «Отойди, сука, небом молю», — думает Рома, сцепляя зубы, когда Артем притирается ближе: пряжка ремня давит на пуговицу на брюках, а та больно упирается в ноющий стояк. — В баре… после песни... — сдавленно отвечает, на секунду малодушно решая, что для минета — в качестве бонуса потерпевшим, — руки ни ему, ни Артему мыть не обязательно. Но черт. Если он позволит Артему отсосать — а взгляды тот уже кидает на Ромину ширинку дохуя многозначительные и похотливые, — то уже в себя не придет. Надо сосредоточиться. На всем необходимом для секса, Рома, сосредоточиться, ты зафига так долго учил матчасть — чтобы раздвинуть ноги под крючками для курток?! — Как же ты танцевал?.. — голос Артема будто ему не принадлежит, и он льет этот сексуальный звук прямо Роме в рот: — Пробка, наверное, давила сильно... — Серьезно? — шипит Рома. «Тема, ты не понимаешь что ли, что грязные разговорчики делу не помогают? Хватит, блядь, дышать в мою сторону, я сейчас кончу!..» Рома вспыхивает и выпаливает смущенно и раздраженно: — Ты серьезно хочешь поболтать о пробке в моей заднице? — Я бы предпочел ее вынуть, — заявляет Артем или тот, кто в него вселился, и дарит Роме ленивый развязный поцелуй. Рома всхлипывает ему в губы, брыкается вяло, но только бьется стояком о его бедро и распаляется еще сильнее. В висках остервенело стучит, мерещится, что голова взорвется с секунды на секунду. — Тем, отвянь… — тем же умоляющим тоном Рома мог бы протянуть и «трахни меня, ну же». — Тем, правда, свали… тебе надо выбрать… — Что выбрать? — Артем кладет ладонь на ширинку его брюк и оглаживает большим пальцем контур стояка. — Смазку… и презики… — Рома прикрывает глаза и, еле отзываясь на легкие поцелуи в губы, толкается бездумно в его руку, приподнимаясь на цыпочках. Плаг он непроизвольно сжимает в себе и ощущает вновь — то охуительное, как на выходе из такси, только на этот раз не такое неожиданное, медленно растекающееся по телу нарастающим теплом. Рома с придыханием тянет: — В су-умке-е… лежи-и-ит... — Зачем?.. У меня все есть. — А аллергия? — Рома уже не понимает, что несет и зачем. — У тебя есть… на что-то?.. Я разного купил… чтобы наверняка… — Детка... — Артем дрочит ему сильнее, смотрит долго, не отрывая глаз, и жадно ловит его рваные выдохи. Рома на грани, точно не выдержит до постели — оба, похоже, это понимают. — Я нам взял гипоаллергенное. «Черт, — проносится у Ромы в голове сквозь вязкий сладкий туман, — а все гениальное просто...» Он гортанно всхлипывает, когда Артем сжимает крепче его стояк и шепчет на ухо: — Давай, кончи сейчас, не мучайся, — гладит снова, как надо гладит, до тисками сжимающего удовольствия. Рома стонет, хватаясь за его плечи, и расслабляется, срываясь с планки контроля над телом и ситуацией. В трусах теперь мокро, в заднице пульсирует, член и не думает падать. Он кончил, а возбуждение стало только крепче и болезненнее. Похоже, отзывы на сайте не лгали, только дома на стадии бета-тестирования не было Артема и его сумасшедших взглядов, и носил плаг Рома недостаточно долго, чтобы насладиться эффектом по полной. Кто же знал, что накрыть может спустя три часа? — Жесть… — произносит Рома, продирая горло, когда перед глазами перестают плясать цветные пятна. — Я… я все еще хочу… — Ага... — Артем, судя по расфокусированному взгляду и поверхностному дыханию, кончил тоже, но тоже не проникся. Он снимает толстовку через голову, отбрасывая на пол. Наклоняется, чтобы расшнуровать свои кеды и заодно ботинки Ромы. — Моем руки и в спальню?.. — Х-хотелось бы… з-знаешь ли, — Рому бесит до невозможности внезапно выскочившее заикание, но еще больше бесит вынужденная остановка. Он стряхивает ботинки, ковыляет в ванную на несовместимых с жизнью остатках терпения и мылит ладони, стараясь не смотреть в зеркало. Потому что в отражении Артем, который присоединяется спустя секунд пять. Прислоняется грудью к его спине и, отнимая мыло, целует Рому в шею и плечи. — Что там увидеть боишься? — спрашивает со смешком, замечая, что Рома смотрит куда угодно, только не в зеркало. — Ничего. Боюсь тебе случайно отдаться прямо здесь, — признается Рома, и щеки тотчас ошпаривает от приливающей крови. Блядь. Хорошо его забрало после первого же оргазма — такое говорить. — Ого… — присвистывает Артем и кладет мокрую руку на его дрогнувший живот. — Так, все, выйди! — выпаливает Рома панически. — Мне надо… — Он кидает наконец умоляющий взгляд в зеркало, встречаясь с ним глазами в отражении. — Ну, ты понял… — Раздраконил и выгоняет, — возмущается Артем, дуя губы. — Я хочу сам это сделать. — Мягко улыбаясь, он прибегает к беспроигрышному аргументу: — Я именинник. Мне можно? — Но это же… — Рома нервно покусывает губу. И хочется, и колется. О таком Рома почитать в интернете не додумался. Но если посмотреть с другой стороны — про минет он тоже ничего не читал, только в порнухе видел. Но вышло же неплохо. И с Артемом было совсем не страшно импровизировать, прислушиваясь к ощущениям — его и своим. Рома уточняет с подозрением: — Ты что, реально не против? Я думал, тебе будет… ну, неприятно… — Прикалываешься? Да я ебнусь от счастья, — говорит Артем без намека на насмешку. — Я люблю тебя. — Его губы скользят вверх по Роминой шее, касаются уха. Он повторяет дрогнувшим голосом: — Я так сильно тебя люблю, Ром... У Ромы перехватывает дыхание и на губах расцветает улыбка. — Я люблю тебя, — произносит он твердо, накрывая ладонь Артема, лежащую на его животе, и поворачивает голову, чтобы поцеловать. Кто бы знал, как приятно произносить эти слова? — Тогда не парься. Я не то что не против — я за... за и еще раз за. Артем берет его за локоть осторожно и выводит в коридор. Встрепанный, по пояс голый, на мокрых руках четче проступают татухи. Рома вроде уже все разглядел в деталях, но все равно по-дурацки злится на темноту спальни, на уличный фонарь — мог бы и поярче в окно светить. Артем останавливается у кровати. Рома, отмирая, расстегивает ширинку и снимает брюки, ногой отбрасывая в сторону. Подцепляет резинку трусов, но Артем хватает его резко за запястье. — Я сам. Охуеть, вот это запросы. — А вы и есть за меня будете? — вспоминает Рома со смешком фразу из старого мультика. Видит в полутьме ответную хитрую улыбку. Артем толкает его к кровати. Одной рукой придерживает за плечо, а другой подхватывает под коленкой, мягко опрокидывая Рому на одеяло. Забирается сверху и целует в подбородок, тут же вздрагивая от неожиданности — надо, наверное, все же побриться. Проводит языком по кадыку, немного внимания уделяет ключицам, опускается поцелуями вниз по груди. От горячего выдоха в живот Рома вздрагивает и сжимает нечаянно плаг: и так сдерживаться сложно, а с жесткой игрушкой в заднице — он за секунду-другую снова на грани. Артем цепляет резинку его трусов зубами и тащит ниже — вот так вот по сантиметру и без помощи рук раздевать собирается? Нет, правда? Рому трясет от нетерпения, а Артем, похоже, вообще никуда не торопится. Хмыкает и, поняв, в чем проеб, захватывает ткань зубами уже не по центру, а дергает по очереди — за левый край, за правый, снова за левый… Головка выскальзывает из-под резинки, и Рома ежится: он пиздец мокрый, весь там в собственной сперме. Минета хочется. Хочется, чтобы Артем обратил внимание на то, что у него, блядь, перед глазами и недвусмысленно намекает, но нет — он Рому пытает. Невозмутимо и медленно. Дразнит влажным горячим дыханием и то и дело будто невзначай мажет губами по члену, когда возится и наклоняет голову в одну сначала сторону, потом в другую. Наслаждается на всю катушку упрямым «я сам». А Рома приподнимает бедра, уперевшись ногами в матрас, и задыхается от возмущения и подавленного желания. Эта хуйня однозначно располагается на первой строчке в рейтинге самых жестоких способов снимать со своего парня нижнее белье. Рома выдыхает с облегчением, когда у Артема сдает терпение и он перехватывает резинку рукой, стаскивая с него трусы нереально быстро по сравнению с устроенным шоу. В башке искрит, Рома не сопротивляется, когда Артем, схватив одну из подушек, подталкивает ему под поясницу, а сам располагается удобнее между его призывно разведенными бедрами. Рома запрокидывает голову и гипнотизирует взглядом пятно тусклого уличного света на потолке. Да святые ж небеса, как хочешь развлекайся, извращенец, просто сделай уже что-нибудь. Артем свешивается с кровати, выдвигая ящик тумбочки, копается непозволительно долго. Щелкает, открываясь, крышка тюбика. — А сам ты с клубничной отдушкой пользовался?.. — его вопрос прерывает тишину, вырывая Рому из прострации и заставляя напрячься и поднять голову. Вот черт! Конечно, не на сухую же он в себя плаг запихивал. Сделай он все сам в ванной и по-быстрому, вымыл бы, а теперь… — Спокойно. — Артем кладет ладонь на внутреннюю сторону его бедра и поглаживает. — Нет у меня никакой аллергии. — Он фыркает: — Ром, ты самый заботливый и озабоч… — Ты вроде делом каким-то занимался, — буркает Рома смущенно. — Угу. — Артем улыбается и опирается на локоть, выдавливая немного смазки из тюбика на ладонь. Кидает на него короткий взгляд, а в следующий момент Рома чувствует холодные скользкие пальцы, которые бегло касаются за мошонкой и неторопливо скользят по кольцу мышц, плотно обхватившему основание плага. Теперь Артем наблюдает только за тем, что делает, увлеченно, как будто смотрит лучшее в мире кино. — Ебать… — выдыхает Рома, не сдержавшись. Там все настолько чувствительное сейчас, что Артему и напрягаться толком не надо. Только трогать его — вот так, осторожно, поверхностно почти, растирая смазку. Когда он давит чуть сильнее, Рома издает жалобный звук: нечто среднее между скулежом и неоформленным ругательством. — Тем, пожал… — пожалуйста или пожалей — варианта два, оба подходят. Только c каких это пор собственные голосовые связки решили, что увольняются? Рома шепчет едва слышно: — Тем... Ну наконец-то! — догадывается, берет его головку в рот и посасывает. Решает, видно, что Роме будет мало просто от игрушки избавиться: не дав опомниться от бешеной эйфории по поводу перепавшей ласки, подцепляет пальцами край плага и медленно наклоняет вверх. Держит так недолго, прислушиваясь к сиплому Роминому дыханию, потом еще медленнее опускает. Ощущений преступно много — головку трет теплый язык, игрушка давит изнутри по-новому и пальцы Артема, соскальзывая, задевают натертые силиконом края ануса. Рома в трансе и на прямой связи с открытым космосом. Все, нет Ромы. Он вновь откидывается на одеяло и смотрит мутными глазами в потолок. Ему приятно просто, нахуй, везде, аж ступни сводит. — Т-тем, а можно т-ты?.. — Можно, — говорит, выпустив член изо рта. Артем проталкивает плаг глубже и неторопливо вытягивает обратно. Покачивает из стороны в сторону, когда мышцы плотно обхватывают самую широкую часть игрушки, и снова загоняет в Рому до основания. Он делает это так ритмично, что обострившаяся фантазия, когда Рома прикрывает глаза, без труда представляет, что Артем уже в нем. — Тем… — Рома ерзает, игрушка легко выскальзывает, и между ягодиц стекает теплая смазка. Впервые за три часа в нем становится пусто, и это надо срочно — немедленно, черт подери, — исправлять. Рома умоляет в голос: — Возьми меня, а?.. — Возьму, — ну и как тебя, на все согласный, но нихуя не торопящийся к исполнению, понимать? На смену плагу приходят щедро облитые смазкой пальцы Артема. Два и на длину верхних фаланг, маловато после плага, но от мысли, простого осознания, Рому пронимает до дрожи. Они лежат в кровати, Артем — у его разведенных ног, толкает пальцы в его растянутую дырку и выглядит, будто в жизни ни о чем не мечтал больше, чем об этом моменте. — Нормально? — уточняет Артем на привычной ноте обострившейся заботы и серьезности. — Хорошо…. — Рома, решив в этой жизни хоть что-то сделать и перестать имитировать наделенное скромными потугами к рефлексии желе, сжимает его пальцы в себе. Ловит ответный удивленный взгляд, улыбается несмело. Круче, чем с плагом. Хотя бы из-за выражения растерянности и робкого намека на восторг на лице Артема. — Ром... — Он облизывает пересохшие губы и кивает в сторону, заодно стряхивая упавшие на лоб пряди. — Слева. Резинки. Рома не глядя протягивает руку в указанном направлении. Сбивает бутылку с водой с тумбочки, нащупывает ножку лампы, картонный краешек стоящей рядом коробки — и долго она там находится?.. Скребет по крышке, мнет быстрее, чем открывает, и достает презерватив. — Иди ко мне, — зовет и сам себе удивляется. Может, потому что ему абсолютно, ни на грамм, не страшно идти вперед вместе с ним? Или потому, что желание, оттененное на секунду новизной ощущений, возвращается с процентами и мешает смущению? Артем вынимает пальцы, а Рома надрывает упаковку зубами и слизывает безвкусную смазку из-под презерватива, остающуюся на губах. Артем смотрит на него не мигая. — Ну? — требовательно напоминает о просьбе Рома. Артем отмирает и встает на колени, с трудом расстегивая ширинку скользкими пальцами. Черт, со стояком, в джинсах тесных. Совсем о себе забыл, что ли? Рома морщится, в груди скребется неприятно от стыда: офигенный подарок любимому парню — блаженно растечься по одеялу и нихуя не делать. Артем кое-как снимает джинсы и трусы. Судя по мукам выбора, написанным на бледном лице, и потянувшейся к стоящему члену руке, башню ему рвет капитально. — Эй! — произносит Рома с нервным смешком и садится, отпихивая подушку, чтобы схватить Артема свободной рукой за плечо и буквально на себя затащить. — Охренел, при живом парне передергивать?.. Не-а, куда? — предупреждает с полуулыбкой, когда Артем пытается выхватить у него надорванную упаковку. — Я сам. Моя очередь. Артем фыркает, но не противится. Еще бы ты возражал, Тема. Все для тебя — три презика, павшие смертью храбрых при попытке натянуть их на собственный член дома, и четвертый, натянувшийся сносно, подтвердят. Рома ерзает, сползая под нависшим над ним Артемом. Отбрасывает упаковку, надевает резинку на его головку, плотно сжимая между указательным и средним пальцами, и ловко раскатывает до основания. Целует Артема в острый кадык, и — действовать так действовать, верно? — неспешно подрачивает ему поверх презерватива, продолжая покрывать короткими поцелуями шею. — Бля-а-а… — стонет проникновенно Артем, вздрагивая всем телом, и, уперевшись одной рукой в матрас, чтобы не упасть на Рому, второй перехватывает его запястье и крепко держит, не давая продолжить. — В чем дело? — Рома закусывает губу, сдерживая ухмылку. Вот неделю назад он бы точно дошел после подобной остановки до тахикардии и тихой паники, поставив крест на себе, дальнейших попытках доставить удовольствие и сексе в целом. А сейчас не позволяет тревожному колокольчику даже отдаленно звякнуть в голове. То ли реакцию тела Артема научился читать куда лучше, то ли… здравый смысл теперь действительно все чаще становится у руля, напоминая, что в девяносто девяти процентах случаев заебы с реальностью ничего общего не имеют. Рома спрашивает невинно: — Не нравится?.. — Слишком, — шипит Артем, еле переводя дыхание, — нравится… Я сейчас кончу… если ты не… Рома послушно разжимает пальцы. Угроза на миллион. Отталкивается ногой от матраса и поднимается выше, чтобы их лица оказались на одном уровне. — Привет, — шепчет, с удовольствием целуя Артема в приоткрытые губы. — Привет, — эхом отзывается он и целует в ответ так глубоко и яростно, что Рома даже вдохнуть толком не успевает. Оба они извелись, еще ни разу не попробовав, настолько, что в голову закрадывается смутное подозрение, что кончить еще разок перед сексом — не преступление. Рома убирает волосы Артему за ухо, ведет пальцами по напряженной шее, ловит подушечками его оголтелый пульс. Позволяет ему трахать свой рот языком, как вздумается, и проваливается в незамутненное состояние полного отрыва от того, что творится вовне. Дальше этой кровати, дальше расстояния в слабый выдох. — Как думаешь, — спрашивает Артем, прерывая поцелуй, когда оба уже, забывшись, трутся друг о друга, — плага было достаточно?.. — Без понятия, — бормочет Рома, не испачканной в смазке рукой зачесывая назад спутанные волосы. — Давай попробуем? Артем всматривается в его лицо, прищуривается с сомнением. — Пожалуйста... Мы же можем пока просто попробовать, — уговаривает Рома, хотя думает только о том, что ни за что не позволит ему остановиться. Повторяет упрямо: — Пожалуйста! — Хочешь? — Артем улыбается краем губ и просовывает руку между их телами, проверяя. Трет его влажную головку основанием большого пальца и смотрит широко распахнутыми глазами — буквально Роме в душу, издеваясь, не иначе. — Очень хочешь, да?.. — Зато ты, я посмотрю… — шипит Рома, царапая его плечи в отместку, — убить меня хочешь... Повезло, что Артем не железный. Повезло, что он тоже не умеет тянуть время виртуозно и до воспаленных нервов и бросает попытки на полпути. Рома, поняв по его кивку, что спорить никто больше не собирается, переворачивается под ним на живот. Член трется о жесткое одеяло жутко неприятно, и Рома поднимается на четвереньки. Не то чтобы он собирался, как долбанутый зануда, следовать советам из статей… Артем наваливается на Ромину спину грудью, ухо жжет его тихий смешок. Кому-то, похоже, выбор позы нравится безотносительно к мнению экспертов. — Ты так вкусно пахнешь, — шепчет Артем, носом зарываясь в его волосы. Роме тоже хочется сказать что-то приятное, но язык не слушается. Надышавшись, Артем отлипает от его спины нехотя, водит головкой между его ягодиц. Рома расставляет колени шире, почти не дыша в предвкушении. Чувствует, как теплый латекс касается за мошонкой, соскальзывает выше. Артем подталкивает головку дрожащими пальцами. Давит ощутимее на растянутый вход. Рома дерет нижнюю губу зубами, в голове проносится стравленная испугом мысль — а что, если он не сможет расслабиться и сделает им обоим больно? Будто его настроение уловив, Артем гладит его тыльной стороной ладони по пояснице. Так неторопливо, успокаивающе, незамысловатый узор на коже вырисовывая. От его заботливого тактильного «все в порядке», Рома в порядке на самом деле. Страха нет, зажатости — тоже. Рома расслабляется полностью, позволяя Артему осторожно толкнуться еще раз. Горло перехватывает спазмом. — Детка, — произносит Артем спустя целую вечность тихо и сдавленно, — я… Он в Роме. На длину головки всего, но в нем. Все Ромины ощущения — там. Острые на контрасте с бесчувственностью — будто нервные окончания перемкнуло разом, — остального тела. Не плаг совсем. Теплее, не так жестко, но давит изнутри сильнее. До ослепительно ярких пятен на обратной стороне век: стоит подумать, что это происходит взаправду. Его Артем. Сейчас в нем. И его пальцы, напряжения в которых больше, чем в линиях электропередач, касаются Роминой спины, даря еще один островок ощущений мимолетной раскаленной вспышкой. Дыхание Артема — единственное, что Рома слышит в нахлынувшем вакууме. Хриплое, загнанное. — Артем... — может, это Рома произносит вслух, а может, ему мерещится. Локти подгибаются, он безвольно падает грудью на одеяло. Подтягивает неплотно сомкнутый кулак к губам, впивается зубами в костяшку указательного пальца. — Больно? — В голосе Артема такой надрыв, что Роминому сердцу безбожно тесно в ребрах. — Выйти?.. И он ведь задохнется, взвоет, но переломит хребет желаниям и остановится, стоит Роме сказать, намекнуть хотя бы поворотом головы. Только Рома не скажет и не намекнет — не в этой, сука, жизни. Не когда хочется его в себе целиком. Мокрый от пота горящий лоб ошпаривает холодный уголок одеяла. Рома шепчет: — Сильнее… — и кончиком языка ощупывает лунку укуса на пальце, — хочу… сильнее... Артем делает крохотное осторожное движение навстречу. Еще одно. Член больше плага, и принимать его теперь больновато, но Рома сцепляет зубы и терпит. Вздрагивает от неожиданности, когда ладонь Артема подныривает под его живот и поглаживает крепкий, не опавший член. Вот так хорошо. Легче, приятнее — концентрироваться на его пальцах, нежно скользящих вверх-вниз. Рома снова поднимается на нетвердых руках и захлебывается воздухом: угол меняется, член Артема давит так, что Рому чуть не выкручивает наизнанку. Но давит туда, куда надо. И как надо — так вот, оказывается, как надо. По телу пробегает короткая судорога, Рому разматывает до бессознанки за сотую долю секунды, и ему вдруг малодушно хочется кончить — вот прямо сейчас, пока пульсирует даже в глотке, а от надломившегося стона гудит в грудной клетке и на языке. — Тш-ш-ш… — Артем пережимает его член у основания и замирает. Ждет терпеливо, когда Рому отпустит и он наконец сможет промямлить еле-еле, вполовину обиженно, вполовину — благодарно: — Я чуть не… — Знаю. — Артем медленно разжимает пальцы и признается глухо: — Ты меня так сжал, что я чуть… тоже… Он кладет руки Роме на бедра. Сдвигается осторожно, мягко привлекает его к себе. Деликатно, боязно. Входит почти до конца, и Рома ощущает мелкую тонкую дрожь в его пальцах. Боже. Он-то думал, что в их первый раз вряд ли почувствует что-то, за исключением дискомфорта и чисто эмоционального удовлетворения от близости. Но даже не подозревал, что отхватит оглушающую дозу возбуждения. Что Артем вытащит член до головки, чтобы зайти в него снова — и его снова до загривка пробьет то интенсивное, жаркое, вырубающее на раз-два все связные мысли. Рома стонет громко и впервые слышит отголосок эха в этой комнате. Если орать еще громче — а стоит Артему, подбодренному откровенной подсказкой, начать двигаться в нем напористее, это вот-вот воплотится, хочет он того или нет, — и услышат соседи. На улице, блядь, услышат, как Рому забрало. Услышат его прерывистые, как из порно-подкаста: — Да-а… Тем, боже… как же… сука… — и протяжное, когда Артем, набирая темп, в нем чуть не оставляет резинку: — Бля-а-а-дь… ак-куратне-е-е... Ладонь Артема оказывается вновь на его животе, выше движется. Подхватывает под плечо, и в следующий момент Рома встает на колени, вжимаясь спиной в мокрую высоко вздымающуюся грудь Артема. Его сердце Роме бьется прямо между лопаток. Его шепот обрывает последние нитки, на которых держится связь с действительностью: — Ты такой узкий… — Артем впивается губами в тонкую кожу под ухом, облизывает широко мочку и жесткую раковину, посылая мурашки по плечам и груди. — Ром… — Он выстанывает виновато: — Я не смогу… остановиться… — Не надо, — выдыхает Рома на панике. Если он остановится — жизнь, к черту, остановится, и пространство ебаное на пару со временем остановятся, схлопнутся и разобьют его на атомы. Рома закидывает руки назад, вплетает пальцы в его волосы. Дергает бедрами, как припадочный, не понимая толком, помогает Артему или мешает, но уже ничего не чувствуя, кроме охрененной пульсации, от которой застилает глаза. Рома требует срывающимся шепотом: — Л-лучше… трахай меня… вот так... Артем проводит носом по его затылку. Массирует попутно, больше дразня, мошонку, ведет мизинцем по набухшей вене вверх по стволу. Гладит щелку уретры, мокрую от свежей смазки. Второй рукой обнимает Рому за плечи, не давая отстраниться и на лишний сантиметр. Вбивается в него, готового, открытого, быстрее и энергичнее, делит с ним один воздух-кипяток, прожигающий легкие. Рома все четче нащупывает желанную грань, но никак до нее не дотягивается. В животе плавится, все тело колотит от макушки до кончиков онемевших пальцев, ему не хватает буквально капли. И Артем добивает его: — Я люблю тебя... — сладким контрольным в висок. До Ромы будто издалека доносится собственный стон. Он откидывает голову Артему на плечо, смотрит мутными глазами в его — черные совсем, впивающиеся в ответ с жадным восторгом. Содрогается от накатившего прибойной волной оргазма: после такого вообще живут?.. Чувствует его губы на своих, его пальцы, расслабленно размазывающие сперму по животу. «А ты?» — пробивается в голове жалящим ударом тока. Артем отстраняется и выходит из него, а Рома, неуклюже поворачиваясь, смаргивает пелену темных пятен перед глазами, приходит в себя на допустимый минимум, позволяющий двигаться и держать мало-мальски равновесие. Стягивает с Артема презерватив, не обращая внимания на обеспокоенное «Ром, да я сам…», наклоняется, продолжая цепляться рукой в его твердое, будто из стали отлитое плечо. Берет его в рот, пропуская горькую головку за щеку. Сосет, обильно смазывая член слюной, с усердием трет кончиком языка уздечку. — Ром… — Артем вцепляется в его волосы, пытается отстранить. Ну нет, ты обещал, помнишь?.. Артем ломается не дольше десятка секунд, бормочет в забытьи: — Ты мой… самый… — задыхается и — боже, да, — толкается сам навстречу, не выдержав. — Ромка… Сперма брызгает в горло, и Рома едва успевает выпустить член изо рта, сглатывая и закашливаясь. Утирает липкое, попавшее на подбородок, тыльной стороной ладони. Упирается лбом в подрагивающий живот Артема и обхватывает его руками за пояс. Слушает, как он шумно поверхностно дышит. — Ром… — Впечатление, будто на следующий день, а не через несколько минут — сколько прошло? пять? десять? — Артем тормошит его за плечо. — Пойдем, может, в душ? — Мне и тут хорошо, — еле ворочает языком Рома и улыбается. Он вдруг думает о том, что этот момент ему надолго в память врежется. Вообще-то, наверное, на всю жизнь. И вряд ли померкнет с годами. Мысль прекрасная — Рома улыбается шире. — Я тебя отнесу, хочешь? — предлагает Артем, поглаживая его по волосам, и улыбается тоже. Рома не видит, просто знает. — Не надорвешься? — Не-а… — отзывается Артем весело и зовет: — Пойдем ко мне на ручки?