В темном зале, холодной тишине Я на сцене играю Сатане: Будь со мной до богов, с коленей подниму Что-то дал он мне, что-то я дал ему.
В старом чайнике отсутствует крышка. Кристина полной грудью вдыхает запах кипящей воды — прозрачно-теплый и невесомый — трет нос, будто смахивая с него излишки пара. Тело ее нервно дрожит, пока Денис шутом перемещается по трапезной, собирая по углам более ли менее приличные кружки. Рядом с загаженной плиткой стоит старая банка из-под сахара, красная в белый горошек, в ней, вместо мелких крупинок, до половины засыпаны какие-то замысловатые сухие травы. Привычный цвет заварки разбавлен оранжевыми, синими и бледно-сиреневыми вкраплениями то ли лепестков, то ли ягод. Стоит Титову оказаться рядом с ней, как рука беззастенчиво забирается внутрь, сжимает горсть и принимается рассыпать по донышкам чашек. Нила за всей этой безумной картиной наблюдает с тревожным недоумением. Она сразу заметила, что подруга ведет себя странно, не говоря уже о молодом псевдо-отшельнике. Каждые две минуты поглядывая в сторону входа, дожидаясь, пока там появятся Максим и брат, девушка ерзает по грубой лавке и тяжело вздыхает. Находиться в одном помещении с психами незабываемое, но все же малоприятное удовольствие. — Что это за чай такой? — Кристина отходит в сторону, чтобы парень смог спокойно заварить напиток. — Не отравимся? С видом глубочайшего оскорбления Титов косится на ее бледное лицо, недовольно качает головой и поспешно возвращается к прерванному процессу. Кипяток с едва различимым шипением обволакивает содержимое кружек, насильно вытягивая из них вкус и аромат. Почти сразу по трапезной начинает тянуть приятным запахом чабреца и клюквы. — Дурочка что ли, — сухие руки торопливо перетаскивают горяченные чашки на стол, — это Анна Петровна сюда передала, для батюшки. Между прочим, ваша соседка. Вот ведь молодежь неблагодарная, чуть что, так: «бе-бе, отравят». — Ой, а сам-то, — фыркает Нила, поднимаясь на ноги, — я эту дрянь пить не буду. — А тебе никто и не предлагает. Как ни в чем не бывало, парень усаживается на ее место, с удовольствием греет пальцы над влажным паром. Словно маг, он колдует им, создает завитки водоворотов холодными подушечками. Невольно залюбовавшись, Волкова остается стоять в стороне, до тех пор, пока Ден сам не приглашает ее присоединиться. — Садись, Кристюш, пробуй. Я тебе отвечаю, не будет ничего. Хочешь, потом сам к бабке отведу, она тебе этих кульков с травками столько даст, на всю жизнь хватит. Хоть упиться ими, хоть упороться, хоть от заразы вылечиться. Не, ну а чо, вдруг актуально. Девушка поддается ему. Загадочный отвар оказывается действительно вкусным. Согревая изнутри, он приносит странный, почти вязкий покой. Этим процессом даже можно было бы сполна насладиться, если бы младшая Випулис не семенила по помещению из стороны в сторону, нервно измеряя его широкими шагами. Титова это забавляет. Он указывает на нее худым плечом, жеманно гримасничает, вынуждая Кристину усомниться в том, кто здесь на самом деле шизанутый — сам кареглазый или неугомонная Нила. Наконец, Максим возвращается к остальным вместе с потеряшкой. При виде брата девчонка вздыхает с облегчением и бросается ему на шею. Сам Тимофей только чешет затылок, озадаченный то ли импровизированным чаепитием, то ли недавним припадком Кристины. Если бы парень не видел то, что произошло около получаса назад, собственными глазами, то точно бы подумал, что все это художественный вымысел — слишком уж спокойной теперь выглядит брюнетка с грязной чашкой в руках и румянцем на лице от горячего. — И что это было? — сняв с себя Нилу, он проходит вперед и твердо садится напротив подруги. Пока та мнется, Денис пододвигается ближе, неприкрыто любопытствует: — А что было? — Его тонкий указательный палец гуляет по ободу чашечки, собирает с нее янтарные капли. Обычно смертельно-спокойный и невозмутимый, в этот раз старший Випулис позволяет себе проявить недовольство. Раздраженно зыркнув в сторону Титова, он отмахивается от него рукой. В ответ парень заливается искренним смехом, перехватывает взгляд Максима и демонстративно указывает на обидчика кивком головы. — Не, Максон, ну ты видел? Стоит проявить участие, они сразу бесятся. Ахуеть, — проглотив смешинку, парень возвращает свое внимание обратно и мгновенно меняется в лице. — Ну, давай, доебись до нее. Она же тупая совсем, не может все объяснить, когда сама этого захочет. И испугаться в сраных катакомбах тоже не может, да-а. Надо до всего докопаться, выесть ответ, как короед ебаный. Недовольная тем, что Титов говорит за нее, но при этом все равно благодарная за его участие, Кристина с демонстративной громкостью ставит опустевшую чашку на стол. Этот жест привлекает внимание ребят, вынуждая их заткнуться и замереть. Всех, кроме Нилы. Взбешенная тем, что кто-то гонит на ее брата, девушка подается вперед, явно намереваясь ввязаться в перепалку. К счастью, Максим вовремя останавливает ее, тяжело закинув руку на узкое плечо и прижав к своему боку. Та даже рта разомкнуть не успевает. Хлопает голубыми глазами, огромными, как у полярной совы. — Тише ты, — шипит он свистящим шепотом, — смотри, какие мультики показывают. Два циркача, клоуны диснеевские. Девушка недовольно фыркает, но дальнейших попыток спасти брата от вредного придурня больше не предпринимает. — Просто померещилось что-то, — возвращается Кристина к изначальной теме разговора, — я сегодня нервная. Сами понимаете, по-дурацки все вышло, так еще и из-за Влада переживаю. — Надо бы, кстати, ехать обратно к дому, раз тут все равно ловить нечего. — Тимофей переключается, словно кто-то сменил режим в настройках, и забывает о едва завязавшемся конфликте. — Может он как раз вернулся уже. Максим и Денис незаметно для остальных переглядываются. Оба они знают, что однажды «ушедшие на пробежку» в Топях — больше не возвращаются. А если это каким-то чудом и происходит, то совсем не в том обличье, которое привычно видеть в зеркальном отражении. Что пропало, то пропало. — Завтра возвращайтесь, — Кольцов встряхивает Нилу и улыбается ей, желая разрядить обстановку, — может и застанете папашку. Он у нас неуловимый дед. Как в фильме том дебильном, видели? — Да ну в задницу. Крис, без обид, но ты со своей экспедицией что-то перемудрила. Забираем Влада, ждем утра и домой. Я лучше практику пройду, честно, — смуглая ладонь Тимы ложится на грудь, явно желая тем самым доказать твердость его намерений, — буду с бабками какие-нибудь энциклопедии переводить. Спорить с этим сложно, однако уезжать Волковой совсем не хочется. Откровенно мрачнея, брюнетка кусает обветренные губы и сдирает с них тонкие чешуйки сухой кожицы. Она собственной кровью чувствует, что все самое интересное только ожидает ее где-то там, за поворотом. Так что бросить все на полпути, так и не запечатлев ничего стоящего, попросту кощунство. — Делайте, что хотите, — бормочет она приглушенным, но откровенно обозленным тоном. Из ниоткуда взявшееся чувство обиды клокочет в поджилках, лихоманит. — Я не поеду никуда. Тимофей возмущенно хватает губами густой клюквенный воздух. Смуглое лицо трогает шок, затем непонимание. Хлопая ресницами, он перекидывается через стол и протягивает к подруге руку, мягко касается бледной кожи кончиками пальцев. По ним, явно исходя от ее тела, словно бьют крохотные разряды электрического тока. Хочется отстраниться, спрятать кисть в карман, да только парень сам себе не позволяет. Как бы не злился — слишком переживает за черноглазую авантюристку. Та его прикосновению не сопротивляется, но смотрит угрюмо, потревоженным лесным зверем. — Крис, давай поговорим об этом, но только не здесь, — просит он, — мы все на психозе, да еще и место такое дурацкое. Свихнуться можно. Титов молчит. Следит тяжелым взглядом прозрачных — цвета темного бутылочного стекла — глаз. С влажно блестящих губ шипяще сочится шумное дыхание. Видя, как девушка смягчается под уговорами ее просто друга, Денис еще больше раздражается. Шлепает его по руке, как бы в шутку, но на деле просто чтобы прервать злосчастный телесный контакт. Разлучить, разорвать, отобрать себе. — Так, давайте это, интимные свои подробности куда-нибудь переместите отсюда, да, — оправдывается он торопливо на вопросительный взгляд Тимофея. Но шалость удается — смуглолицый убирает кисть. — Все, подъем, я не собираюсь тут с вами весь день торчать, — не отпуская Нилы, Максим неспешно выдвигается в сторону выхода, — либо поехали, либо пиздуйте пешком. Пробираться сквозь сырые, мшистые дебри на своих двоих, так еще и кормить комаров, никому не хочется. Ребята поспешно встают, тем самым избавляя Кольцова от уговоров. Все, кроме Дениса. — Тебе особое приглашение нужно или как? — уточняет Макс, не оборачиваясь. Парень улыбается ему криво, ведет ладонью по столу, подталкивая пустую чашку все ближе к краю. В какой-то момент она, естественно, падает на пол и разбивается. Дощатый пол устилают расписные карамельки-осколки, переливающиеся каплями чайных остатков на сером свету. Равнодушно взглянув на учиненный беспорядок, Титов нарочито устало вздыхает: — Вы езжайте, мне прибраться нужно. Да и иконку чмокнуть лишним не будет. За чудеса благие. В голубых глазах обернувшейся Нилы застывает испуг. Словно не Дениса видит — монстра. Худого и растрепанного, с пляшущим в карих радужках хитрым пламенем. Заметив это, Тимофей буквально вынимает сестру из рук Кольцова и уводит из комнаты. — Я догоню, — обрывает Кристина, останавливаясь на пороге. Взъерошенная компания уходит, оставляя ребят наедине. Некоторое время девушка мрачно рассматривает сгорбившуюся за столом фигуру и осколки на полу, затем осторожно спрашивает: — Все в порядке? Ден цокает языком, ведет плечами и потягивается, напоминая переигрывающего на сцене актера. Словно застрявший в каком-то странном, необъяснимом образе, он меняет лица-маски, то улыбается, то сжимает зубы до обострившихся скул. И все по очереди, секунда за секундой. Как бы Волкова ни старалась, разглядеть, какая из масок его настоящая, неотделимая — не выходит. Или все они принадлежат ему — клыкастому, застрявшему в трясине бескуду? — В беспорядке, но лучше всех, — отвечает он, щерясь. — Погуляем? — Чего? — Потом погуляем? Я зайду. Черноглазая вскидывает бровь — настолько нелепым кажется этот неожиданный вброс. Но вместо «нет, ты странный, а я не хочу рисковать», произносит наивно-школьническое: — Давай. — Тогда топай-топай. А то я тебя не отпрошу. — Ты меня что? У кого? — У кого-кого? У Хозяина твоего. — День, мне кажется тебе лучше с нами пое... —...кыш, иди давай, — перебивает парень, мыском пиная самый крупный осколок чашки, — а то ща этот барабашка кучерявый взъестся и уедет без тебя. Бегом давай. Дальше уговаривать не приходится. То ли просыпаются отголоски благоразумия, то ли дело в чем-то еще, но девушка послушно уходит, унеся с собой тени, холодный запах кожи и последние остатки адекватности в этом проклятом монастыре.***
Парень всегда любил стильный, дорогостоящий лоск. Офис в стиле лофт, кожаное кресло за столом из натурального дерева, всякие там светильники дизайнерские. Даже секретарши и подчиненные — все молоденькие, с иголочки, с ухоженными волосами. Имея на то возможность, Денис старательно выстраивал вокруг себя всецело устраивающий мир. Долго и старательно, как прилежный ученик, привыкший до крови стирать пальцы идиотской шариковой ручкой. Лишь бы все линии и закорючки были ровными — мечтой перфекциониста. Чтобы потом похвалили, дали конфетку. А чем старше — больше. Дали больше успеха, больше славы, больше денег. Больше права чувствовать себя лучше, чем другие. Эдакая взбитая сливка привилегированного общества. Здесь же, в Топях, привередничать особо не приходилось. На удивление, с этим парень смирился быстро. Выбрал себе роскошные апартаменты в виде целого Дома Культуры, заброшенного явно не один десяток лет назад. Хотя домом это было назвать сложно, а культуры так тем более. Одноэтажное серо-синее здание с дырявым чердаком, заросшее плющом и диким виноградом, ярко пахнущее заплесневелыми досками. Наверное, можно было выбрать что-то получше, но Денису понравился его размах. Понравилась сохранившаяся внутри сцена и алые кулисы из пародии на бархат, маленькая гардеробная с проржавевшими решетками почти под потолок — как в подземелье. Понравилось, что это сгнившее место можно превратить в настоящий театр одного актера. И именно это он и сделал. Даже обзавелся постоянным зрителем. — Нравишься ты мне, Дениска-редиска, — бормочет Хозяин, восседая на самом шикарном стуле из всех, что можно было найти, — такой в тебе драматург помер, что мне почти болезно. Сидя на краю сцены, парень рассматривает злосчастный стул с красной обивкой и представляет, как тот горит адским пламенем вместе с Алябьевым. С одной стороны, хорошо бы, если бы так случилось. С другой, самому подохнуть придется. Либо от боли в голове, либо от нее же, но вылеченной пулей в лоб. — Ты мне скажи, ужастики любишь? — Нет, — Титов взбалтывает ногами, так, что пятки с шумом ударяют по деревянной перегородке внизу, — они идиотские. Ни страха, ни сюжета, ни смысла. — Это я к чему. Че там студентики наши? — Уезжать собирались. Как четвертый найдется. Да они и без него наверняка свалят, ебнутые все слегка. Кроме Кристинки. Она нормальная, ей здесь нравится. — Нра-авится... — тянет Алябьев, как-то по-отечески улыбаясь, — это хорошо. А так ведь, чтоб уехать, это ж расплатиться надо. А то чего ж? Сидят в доме, который я им так любезно одолжил, жрут там, срут, спят. А отдать что-нибудь взамен - хрена! Вот те молодежь нынешняя пошла. Ваша партия хоть постарше оказалась. Смешные такие приехали, помнишь? Неприятные воспоминания сглатывает рвотным комом. Он проваливается обратно в желудок и разливается по нему холодом. Не отводя взгляда от подслеповатого безумца, Денис небрежно зачесывает назад влажные от пота волосы, морщится. — Помню. — Надо б их как-то припугнуть, понимаешь? Ну как в киношке. Ты же умник такой, придумаешь что-нибудь, Дениска? А я тебя награжу! Хочешь вон, — мужчина хлопает себя по карманам грязной куртки, вынимает из одного MP3 плеер с наушниками. Мятного цвета. На металлическом корпусе матовыми брызгами застыли капли чьей-то крови, — игрушку вот такую дам? Заметив кровавые следы, Алябьев принимается заботливо соскребать их ногтем. Прекрасно понимая, что злосчастный плеер принадлежал Владу, ушедшему с утра на «пробежку», парень равнодушно закатывает глаза. — Добавляй. Не выкупив шутки, Хозяин часто моргает крысиными глазками. Титов отмахивается. — Прям всех надо? — Прям всех. Можно не сразу. Поиграйся чуток, коли хочется, — Хозяин кидает плеер цепному псу, больше похожему на взъерошенного воробья, — побегай. Может, мышцы заодно подкачаешь, а то скелет один. Девчонок таскать как будешь? — А мне всех девчонок и не надо, — роняет парень как-то слишком откровенно. Злосчастный плеер будто бы жжет кожу сухих ладоней. Хозяин встает. Сегодня он пахнет кошеной травой, хлопком и речной рыбой. Изредка — дорогой рубашкой и тяжелым одеколоном. Но не в этот раз. Грузно подходит ближе, глаза сально блестят сквозь очки. Денис глядит на него чуть снизу и с удовольствием осознает, что не чувствует страха. Это и забавляет, и злит мужчину одновременно. Впрочем, чего уж там — сам виноват. Не подправил мозги мальчишке, а вывернул их к чертовой матери. Сотворил двуликого, смешного безумца. Уж он то знает. — Ты не забудь, что девчонки тут все мои, — хмыкает Виталий, с нажимом хлопая Титова по плечу, — всех тебе никто и не даст. Только тех, которых я разрешу, понял? Смотрят друг на друга. Колкие, кареглазые бесы. Жрут друг друга, дышат друг другом, живут друг за счет друга. Какая ирония. Будто не выдержав, а на самом деле просто устав, Денис отводит взгляд и безысходно кивает. — Понял. — То-то же. Играй, играй, да не заигрывайся. Сделаешь все как надо, буду добрым. И к этой твоей девице тоже. С этими словами мужчина достает из одного из многочисленных карманов пачку сигарет, за ней коробок спичек. На секунду Титов улавливает мимолетный запах вспыхнувшей серы и дерева. Втягивает их полной грудью, задерживает на время, то ли травясь, то ли наслаждаясь. В прохладном вечернем воздухе, сочащемся из окон, растворяется гарь дешевого табака. — Пойду я, умаялся что-то. Завтра дел позарез, так что ты тут за старшего. Смотри, какая должность ответственная. Справишься? — Справлюсь. Хозяин рассекает взглядом своего подопечного и самодовольно ухмыляется. Определенно, в создании новых, сложных личностей ему нет равных. Это другие наивно видят в Деньке безобидного, потерявшегося мальчишку. Он же видит сломленного. А сломленных стоит бояться. Потому что им терять нечего. Ведь нет никого более жестокого и отчаянного, чем тот, у кого ничего не осталось. Или почти ничего?..