Вода к воде Текла А я К тебе
В предбанник Максим выносит Нилу на руках. Взъерошенную, разгоряченную, с румянцем и стыдом на гладких щеках. Заметив ребят, девушка вся сжимается, пряча приоткрытые смуглые прелести старым застиранным полотенцем. Как ни странно, ей тоже несвойственна подобная легкомысленность, но проклятые Топи кружат голову так, что ты сам того не замечаешь. Совершаешь странные поступки, ловишь себя на чужих мыслях, пугаешься и тонешь в дурной траве. Встретившись с ее взглядом, Кристина только едва заметно ведет плечами. Она не осуждает. Потому что сама знает, каково это. Потому что не имеет на это права. Потому что она — не ее старший брат, и понимает, что каждый должен распоряжаться своей жизнью так, как сам считает правильным. — Следующий пошел, — довольно ухмыляется Кольцов, многозначительно подмигивая Денису. Но парень не разделяет его веселья, он чувствует только усталость и тупую боль в голове. — Вы там только аккуратнее, по́лок* хлипкий. Проломите, и придется ущерб возмещать. — Не у всех такая тяжеленная задница, как твоя, — хмыкает Титов, поднимаясь вместе с Кристиной. На освободившееся место тут же падает груда одежды ребят, до этого зажатая в руках Нилы поверх полотенца. — Уж лучше моя тяжеленная, чем твоя тощая. Закатив глаза на уже привычное переругивание парней, Волкова прошмыгивает в душное помещение парной. Вокруг клубится пар, пахнет нагретыми камнями, сухой листвой и сексом. Денис закрывает дверь за ее спиной, жмурясь. Пот, полившийся со лба то ли от высоченной температуры, то ли от боли, застилает глаза. — Не люблю это все, — констатирует, принимаясь раздеваться как ни в чем не бывало. Будто давно с девушкой знакомы и привычны друг другу в нагом виде. Парень и раньше не был святошей, а теперь рамки норм и приличий исказились вовсе. Впрочем, он скорее делал вид, нежели действительно чувствовал себя свободно. Не хотел спугнуть. — Странное удовольствие - вариться заживо. Несколько смущенная происходящим, брюнетка беззвучно сглатывает. Платье на теле — сырое и тяжелое, хоть выжимай. — Зачем себя мучить? Ты можешь подождать снаружи. — С этими двоими? Нет уж, — выдавив подобие улыбки, Денис забирается на по́лок и протягивает Кристине руку. Бескомпромиссно. Ей ничего не остается, кроме как раздеться. Не опуская черных глаз, девушка снимает с себя красный сарафан, избавляясь от тугого кокона, кружево нижнего белья скользит следом, чтобы в итоге оказаться отброшенным на низкую лавку у входа. Приняв руку, Волкова поднимается на деревянный лежак и медленно ложится. Не отпуская длинных пальцев, Титов делает то же самое. Смотрят в потолок. На замысловатый бревенчатый узор, вяло дрожащий пар. От перепада давления и температур зрение становится мутным, тогда как остальные физические ощущения обостряются. Чувствуется все — сползающая по виску капля пота, жар касания плеча к плечу, пульсирующие тут и там вены. Кажется, еще немного, и они оба сплетутся друг с другом, как дикая лиана в джунглях. Пустят корни в мертвую древесину, высосут из воздуха весь кислород и влагу. Задохнутся, напитавшись, упьются друг другом. Тугие, ядовитые, голодные. Медленно, Денис поднимает руку, переводя вибрирующий взгляд на сплетение бледных ладоней. Двигает ими, разглядывая заворожено, будто диковинное представление. Кристина поджимает губы, в этом жесте видя больше интимности, чем в страсти, что разворачивалась на этом полке́ незадолго до их прихода. Жарко. Волосы липнут, мозги плавятся, кожа кажется жидкой. — Кольцов - скотина, — вдруг хмыкает парень, голосом, сливающимся с вязкостью вокруг, — испортил все. — Что именно? Осторожно, он поворачивает голову в сторону своей смертельно-прекрасной собеседницы, вскользь проходится по ней больными глазами и улыбается. Так пьяно и безумно, что становится страшно. Кому угодно, но не Кристине. — Трахаться по очереди как-то дебильно. Волкова не сразу находит, что ответить. Вскидывает брови, невольно вслушиваясь в предсмертное жужжание мухи в уголке рассохшейся оконной рамы. Признаться, она тоже об этом подумала. И сделай парень шаг, не смогла бы совладать с собой и отказаться. Однако услышать подобное заявление прямо так, в лоб, несколько... Неожиданно. — Да, пожалуй, — роняет, тактично кашлянув, хотя не улыбнуться не может. Переворачивается на бок, улизнув ладошкой из нежной хватки. — Думаю, он это специально. — Естессн, самому все мало, надо у людей заграбастать. — В следующий раз будем проворнее. Титов ухмыляется. Закрывает глаза, когда девушка принимается ненавязчиво гладить его по голове. Это не унимает болезненных ощущений, однако делает их чуть тише. Отодвигает, не давая полноценно сосредоточиться на собственных страданиях. Он благодарен, только не знает, как это выказать. Облизывает губы, сдерживая почти жалобные вздохи. Отвратно. Ибо чем больше времени он проводит рядом с ней, тем сильнее нуждается. Привыкает, как пес к ласковому слову, пока истинный Хозяин чередует кнут с пряником. Зависимый. От тепла и ее присутствия рядом, как онкобольной зависим от опиатов. Для него аналогия вдвойне близка. Да и все зависимости, рано или поздно, плохо кончаются. Но одиночество опостыло. — Ты смогла бы остаться здесь? — Жить постоянно? — Ден не отвечает, но по его взгляду Кристина угадывает ответ и честно произносит, — нет. У меня есть свой дом, учеба, родители, в конце концов. — Благо, последних девушка додумалась предупредить о том, что из-за отъезда в богозабытую глушь она может на какое-то время остаться без связи. — Но ты можешь поехать со мной. Что тебя держит здесь? Грядки и чистый воздух? Где угодно ты будешь нужнее, чем здесь, Денис. Бледная кисть накрывает щетинистую щеку, обводит ее большим пальцем. Титов цокает со вздохом, понимая, что заговаривать об этом было рискованно и, главное, бессмысленно. — Забудь. Херню сказал. — Но я говорю серьезно. У тебя какие-то проблемы с законом? Ты поэтому уехал? Поверь, все это можно решить, это такая... —...хорошо мне здесь, — перебивает парень, отворачивая карий взгляд. — Хорошо. Волкова хмурится. В ситуациях, которые она не может объяснить ни сердцем, ни логикой, девушка невольно начинает злиться. Вероятно, от собственного бессилия. Строгое лицо вдруг становится непередаваемо грустным. Взрослым. Прозрачный, невесомый призрак в пляске неумолимого жара. И сказать нечего. Молчание рвется из груди зверем, Денис усмиряет его тихим и просящим: — Останься у меня завтра. Пьяность злости снимает тонкими льдинками нот. Девушка вопросительно изгибает черную бровь, особенно широкую у переносицы. Конечно, она понимала каким-то уголком своего сознания, что где-то здесь у парня должно быть свое пристанище. Но почему-то никогда не задумывалась об этом серьезно. Он ведь действительно где-то живет, на чем-то спит, с кем-то травы пьет. Вот уже целый год. Как не свихнулся только среди седой хтони? — Кино, вино, домино? — Уточняет Кристина, дабы сгладить свое недавнее недовольство. — Типа того. — Хорошо, — соглашается она, поднимаясь. Принимается бродить по небольшому пространству, что-то трогать, собирать, рассматривать. Заинтересованный, Денис лениво садится, рукой придерживая звенящую голову, и наблюдает. Гремят пластиковое ведро с горячей водой, покореженный жестяной ковшик. Хозяйственное мыло предательски выскальзывает из рук, крысой бежит по потемневшему от постоянной сырости полу. Волкова нагибается за ним, чертыхаясь, пока парень смеется лающим смехом, отвесив по этому поводу соответствующую шутку. — О, «Палмолив», — удивленно восклицает девушка, оборачивая яркую этикетку найденного геля к карим глазам напротив. — Цивилизация. Наконец, составив скромное добро на полке́, она забирается обратно и садится у Дениса за спиной. Тот косится через плечо недоверчиво. — Что ты делаешь? Вместо ответа жестом призывает его чуть запрокинуть голову. Зачерпывает воды ковшиком. Тепло. Прозрачное и чистое, стекает по отросшим русым волосам, унося с собой запах дыма, хвойную пыльцу и дурные мысли. Прошлое унося. Прочь, на поезде в никуда. Утекла, увела вода. Он закрывает глаза. Дрожащие ресницы отбрасывают тени на раскрасневшееся лицо, с губ змеиным изгибом сползает стон. Благодарности, облегчения, удовольствия. Он медленно движется ниже, по груди и рукам, волоски поднимая дыбом. Денис дрожит, готовый расплакаться, как ребенок, и сам не понимает, отчего. Шею сводит легкой судорогой. Этот вид близости ему еще незнаком. Он потусторонний. Разве двоедушник-самозванец такого достоин? Кристина моет ему голову. Бережно, как искренне чистая в своих намерениях мать. Запах усиливается. Химической отдушки, дерева, полыхающей женской кожи. Титов проваливается в дурман, жмурится, глотает воду. Она шумит водопадом, то колоколами церквей, вороньими песнями. Трещит воском свечей. Он в купели. Утопает во имя Отца, Сына и Святого духа. Отреченный или крещеный заново — не разобрать. Сможет ли она смыть его грехи? Простить их? Или породит новые?.. Очередной поток обжигает плечи — кто-то целует их сквозь шквал воды. Денис кончиками пальцев вяло касается целованных мест. Хочет запечатлеть это чувство навечно.***
Летние ночи — шумные. От болтовни насекомых, птиц и ветра. У них своя эра в полном расцвете, силы путать разумы да прятаться в траве. Одни убаюканы бесконечным гомоном, другие ворочаются в своих постелях — неприкаянные. И пока Кристина тихонько сопит, наблюдая мрачные сны о прекрасном двоедушнике, Нила с улыбкой мнет простыни во влажных от переизбытка эмоций ладонях. В свете последних событий Анна Ивановна любезно позволила девочкам остаться в их с дедом доме. Всяко лучше, чем ночевать одним безо всякого присмотра. Сон не шел. Взбудораженная недавней близостью с Кольцовым, девушка беспокойно кусает ногти. К чему это приведет? Зачем они оба играются друг с другом? Ответа на эти вопросы у Нилы не было, однако одно она знала точно — к Максу ее влечет до невозможности. Даже несмотря на шквал дурацких шуток, пошлые намеки не вовремя и запах другой женщины. Вероятнее всего, парень останется для нее лишь недолгим, но ярким приключением. Так что насладиться им стоило по полной. Чередом за этой мыслью последовал укол стыда. Випулис настолько потеряла голову, что на время даже позабыла о смерти Влада. Макс понятно, не знал его толком, и скорби не разделял, потому вел себя как обычно. Кристина... Кристина в принципе стала какой-то странной в последнее время. Но она сама-то куда? — Прости Господи, — срывается с пухлых губ шепотом, как случается всегда, стоит человеку косвенно верующему вдруг задуматься о спасении своей души. — Пусть Владик спокойно спит... Медленно, за тугим комом в горле подползает страх. Осознание происходящего в стрессовых ситуациях приходит с опозданием. Снова прикусив ноготь большого пальца девушка медленно выдыхает, чувствуя, что под теплым одеялом предательски потеет. Выбирается наружу. Мутит. Или от духоты или от тревоги. Мысль в голове вертится навязчивой пластинкой граммофона: нужно на воздух. И Нила не сопротивляется ей, боясь, что иначе просто сойдет с ума. Поднимается тихонько, чтобы никого не разбудить ни суетой, ни скрипом половиц под ногами, и выходит сперва в сени, а затем на крыльцо. Солнце восходит рано — далеко за горизонтом медленно проступает гарь рассвета. Девушка полной грудью вдыхает кислород, перекидывается через скрипучие перила, сглатывая позыв тошноты. Каша в голове. И с каждой минутой все дурнее. Стоит ли позвать кого-нибудь? Но кого? И с какой целью? Сама не зная, зачем, Нила спускается с маленькой лесенки и идет вперед. За пределы участка, вдоль спящих домов, бурьянной травы и кошек. Песок скрипит под голыми ногами, в кожу впиваются колючки. Но что-то манит ее, зовет, да так крепко, что на боль нет времени. Чей это зов? Неслышный, вскоре он перерастает в женский плач. Сердце колотится в груди, остекленевший взгляд пульсирует колодцами зрачков. Кому-то нужна ее помощь?.. Минует невысокий забор. В нос ударяет удушливый запах кошеной травы и преющих, влажных яблок. Среди деревьев, скрючившись, сидит хрупкая девичья фигурка. И рыдает так, что внутри все переворачивается. От непонятного чувства вины и животного ужаса. — Что с тобой? — Дрожащим голосом спрашивает Нила у незнакомки, но та не реагирует. Она голая по пояс, прикрывается неухоженными маленькими ладонями. — Тебя кто-то обидел? Я могу позвать помощь. Подходит ближе, дрожа при этом всем телом. Что-то внутри, первобытно-примитивное, сигнализирует об опасности, но голубоглазая игнорирует — уже попалась на удочку. Паучиха впрыснула свой яд, анестезировав инстинкт самосохранения. — Меня зовут Нила. Поговоришь со мной? — Так, кажется, стоит себя вести с пострадавшими от чего бы то ни было? Смуглая женская рука аккуратно касается голого плеча незнакомки. Недолго, она так и сидит глядя в землю и содрогаясь от рыданий. Однако те быстро смолкают. Вдруг вскинув голову, девушка утыкается в свою «спасительницу» злыми зелеными глазами. И улыбается. Остро, тонко, режуще. Бросается вперед, как делает бросок кобра, впивается в девичье лицо. Крик боли и ужаса рассекает тихую деревенскую леность, корежит ее до горбуньего уродства. Вопя, Нила изо всех сил отбивается от напавшей, но та держится невообразимо крепко. Нечеловечески. Что-то острое и кривое режет лицо, оставляет на нем глубокие кровавые полосы — будто когти дикого животного. Все, о чем девушка молится в этот момент, это выжить и не лишиться глаз. Кровь застилает ей обзор, сумрак подходящей к концу ночи окрашивается багрянцем. Но зеленые женские радужки она видит прекрасно. Они отпечатались в подсознании, вторглись в него, вселились. Обвиняя в чем-то, требуя расплаты и желая мести. Но почему? В чем она, Нила, так провинилась? Не удержавшись, девушка опрокидывается на лопатки. Чудовище в девичьем обличье наваливается на нее сверху, верещит, рвет и клокочет. Даже прикрыться руками не удается, от боли и страха совсем не осталось сил. Гортань сводит судорогой — Нила больше даже не кричит. И будто проваливается куда-то, не исчисляя более ни количества режущих движений, ни времени. Волосы путаются клоками, тошнотворная кровь стынет на губах смешавшись с землей. Кто-то плюет ей в лицо — или то, что от него осталось, — и Нила окончательно теряется. Когда вновь распахивает опухшие веки, вокруг уже верещат петухи. Романтично-розовое солнце нежит листву яблонь, едва различимо колышущуюся высоко над ее головой, щебечут птицы. В противовес утренней неге жгучая боль в лице за несколько секунд доводит до рваного крика и слез. Резко сев, Випулис ладонями касается собственной кожи и слышит мерзкий, мокрый чавкающий звук. Чудовищный сон не был сном. И подтверждая явь, на ее крик из-за угла дома за спиной вскоре вылетают двое. Максим Кольцов, пробужденный и напуганный воплями во дворе, и его юная спутница, взволнованная будто бы не меньше, чем он. — Господи, Нила! — Охает мужчина, не зная, как реагировать. — Как ты здесь оказалась? Что произошло?! Вместо ответа изо рта вырывается грубый хрип. — Животное. — Что?! — Переспрашивает Кольцов, оглянувшись на Арину за своим плечом. — Животное, — повторяет она и указывает на следы возле девушки, задыхающейся в истерическом хрипе. Широким скопом, в пропитавших траву лужах крови действительно различаются отпечатки. Широких звериных лап, разнесенных тут и там до землистой плоской дорожки, и удаляющихся в сторону другого конца низкого заборчика. — Ты, — сипит Нила, кое-как совладав со своим изуродованным безумием, — это была т-ты!..