Вечер субботы так незаметно опустился на уставший город и ощущался прохладным дыханием осеннего ветра. Дери вышел из помещения салона на крыльцо и по привычке накинул капюшон толстовки на голову, быстро застегнув куртку. На часах было около пяти часов, что для выходного дня поздновато, впрочем, это мало волновало его – Кунхан размеренным шагом побрёл к автобусной остановке. Мало обращая внимание на окружающих, он листал музыкальную галерею в своём телефоне, чтобы выбрать подходящую под настроение песню и с ней возвращаться домой. Но именно в этот момент кто-то окликнул его по имени и Вон сразу же оглянулся.
— Вечер добрый, — приветливо улыбнулся Кун, сокращая расстояние между ними, и протянул руку. Дери же не только пожал ему руку, но и не удержался от объятий с не менее тёплой улыбкой.
— Рад тебя видеть, Кун! Сегодня вечер и правда добрый. Ты с работы?
— А, да, — Цзян слегка устало потёр шею и расправил плечи, — сегодня у меня должен был быть выходной, но опять пришлось отчёты за прошедший месяц доделывать. Так что, вот, — чуть приподнял картонную коробку с логотипом одной из кондитерских, — решил порадовать Тэна его любимыми сладостями. Раз уж не вышло провести с ним сегодня выходной, а то опять будет дуться.
— Ставлю сотку, что он забудет, на что обижался, когда увидит сладкое, — хихикнул Кунхан и Кун подхватил этот смех. Вместе они продолжили идти в сторону остановки. — А ты разве не на машине?
— Мне кто-то колёса спустил. И это под окнами полицейского участка! Так что пришлось оставить машину на парковке, — детектив ненадолго замолчал, наблюдая за спокойной реакцией друга, и ещё минуту сомневался, стоит ли заводить об этом разговор. Дери сам заметил эту смену настроения и неловкое молчание, так что резко остановился и поднял взгляд.
— Кун, если хочешь о чём-то спросить, то говори прямо. Меня напрягает, когда ты вот так молча меня взглядом сверлишь. Ещё дырку протрёшь на мне, — не удержался от смешка в своём замечании Вон. Кун тихо выдохнул, понимая, что молчание здесь и правда неуместно, поэтому уже серьёзнее спросил:
— Ты всё ещё злишься за то, что произошло тогда, в баре? Только честно.
— Да я вроде и не собирался тебе врать, Кун. Правда, вопрос немного странно прозвучал – тебе стоит уточнить, о чём речь. Если ты о себе, то зря переживаешь, мы ведь всегда хорошо ладили. А вот на счёт Сюйси... Тут я не уверен.
— Я с ним говорил сразу после той ссоры. Он хотел бы с тобой помириться, Дери, — Кун сделал паузу, своим дыханием согревая замёрзшие пальцы, но продолжал смотреть на своего собеседника. Кунхан вздохнул, ненадолго отводя взгляд. — Вы ведь довольно близкие друзья и...
— Близкие друзья не воткнут тебе нож в спину, когда нуждаешься в понимании, Кун. Прости, я... Я кажусь слишком эгоистичным и злопамятным, но... — слова застревали в горле и Дери только покачал головой, опуская глаза. — У меня не так-то много друзей в этом городе, хотя я живу тут уже не первый год. Я думал, что могу доверять каждому из них. Неужели я снова ошибся в том, кому мог доверять?
— Я не буду оправдывать поступок Лукаса. Но я всё-таки надеюсь, что вы сможете поговорить об этом и поставить точку в этом конфликте. Пусть мы с тобой не такие близкие друзья, но я больше всего не люблю ссоры. Особенно внутри нашей огромной компании друзей.
— Я успел стать частью вашей компании? — улыбнулся Кунхан и Цзян похлопал его по плечу.
— Конечно стал, также как Сюмин-гэ, Лу Хань, Сехун, Тао и Шун Цянь – мы все теперь связаны нитями судьбы.
— То, чего я хочу сейчас – чтобы Сехун притащил свой зад в Китай и обьяснился перед Лу, как любой порядочный человек. Тогда ему точно будет место в этой компании друзей вместе со всеми.
— Если любит – то найдёт способ вернуться, — Кун на мгновение отвлёкся, выглядывая нужный автобус. — Слушай, я не давно разговаривал с Тао... — начал было рассказывать, но когда снова повернулся, то заметил, что Дери хмурится, уткнувшись в телефон. — Что-то случилось?
— Ещё нет... Но может случиться, — раздосадовано ответил Вон, пряча телефон в карман, и одним движением головы откинул лезущую в глаза розовую чёлку. — Прости, Кун, поговорим в другой раз. Я... Я позвоню тебе завтра утром, окей?
Не дожидаясь ответа, Кунхан подбежал к краю тротуара и поймал одну из проезжающих машин. Практически сразу уговорив водителя, запрыгнул на переднее сидение – машина резко тронулась с места, скрываясь за поворотом.
"
Чёрт возьми... Пусть это будет только ложная тревога. В последнее время Лу ведёт себя странно и я постоянно накручиваю себя. Но если эти догадки верны, то... Я даже не хочу думать, что будет. Лу, пожалуйста, не делай глупостей..."
Чем ближе к дому, тем сильнее натягивались нервы, становясь тугими как струны бас-гитары. Руки начинали заметно дрожать, выдавая внутреннюю тревогу. Дери едва ли не ёрзал на месте, выглядывая в окно машины, а стоило только водителю припарковаться у знакомой многоэтажки, как тут же выскочил из салона. Как и сколько заплатил он, конечно же, не помнит, ведь уже в следующий миг забежал в подъезд дома. Лифт ехал, по ощущениям, слишком медленно – эти несколько минут казались вечностью. Но всё же, когда оказался у двери своей квартиры, попытался унять эту тревогу, от которой уже становилось трудно дышать. Вот только ненадолго, ведь этот огромный снежный ком из самых разных предположение и мрачных мыслей вновь вернулся, стоило лишь потянуть на себя ручку входной двери – открыто. Тихо закрыв за собой дверь, Кунхан погрузился в сумерки маленького коридора. Где-то из глубины квартиры доносилась смутно знакомая ему песня и приглушённый шум воды. Не став включать свет, быстро разулся и оставил куртку, а после всего в пару шагов оказался у дверей в ванную... Где его пугающие догадки подтвердились.
Песня, которую слышал – "Coraline" Maneskin – доносилась именно отсюда, наполняя маленькое помещение давящей атмосферой безысходности. Лу сидел в ванне, прислонившись головой к кафельной стене, пока на него лилась вода из душа – майка полностью промокла и прилипла к телу, а на бледной, почти прозрачной коже выделялись алые нити порезов. Практически везде – более давние на ногах выше колен, а совсем свежие красовались на руках.
Вон не мог объяснить, откуда в тот момент в нём появилось столько смелости и решительности, но даже это пугающее зрелище, подтвердившее все его подозрения, которые витали в воздухе всю неделю, не заставило оцепенеть от шока. Дери одним движением закрыл воду и склонился, пытаясь привести в чувство Ханя.
— Лу, ты меня слышишь? Ответь мне, пожалуйста, — голос звучал на удивление спокойно, хоть и местами проскальзывало волнение. Он поглаживал ладонями по холодной коже плеч и осторожно коснулся лица, отчего Лу заметно дрогнул. Медленно открыл глаза и мутным взглядом посмотрел на друга. Не говоря ни слова, развернул левую руку запястьем вверх и показал изрезанную кожу – порезы складывалось в фразу "Pain demands to be felt".
— Я больше не могу так жить, Дери, — хрипло и тихо отозвался наконец Хань, глядя на эту, в прямом смысле, написанную кровью истину.
— Лу, почему ты мне не сказал?
— Ты ведь уже давно сам догадался. Но мы оба продолжали делать вид, что ничего не происходит.
— Почему ты просто мне не сказал?! — Кунхан сам не заметил, как повысил голос, с упрёком и сожалением глядя на всё ещё открытые свежие раны.
— Потому что это сильнее меня, Дери. Я всегда молчал о том, как мне больно. А стоит мне открыть рот, как из горла рвутся наружу такие мерзости, что мне жизни не хватит, чтобы вычистить всё это! Я отвратителен, Дери! Я всегда только и делал, что плыл по течению, жил по чужим советам и играл роль хорошего мальчика! — Лу дрожал от холода и готов был в любой момент сорваться. Его влажные волосы прилипли ко лбу и лезли в глаза, едва скрывая лицо. — Я думал, что смогу измениться, оборвав связь с Тао, как и хотел до всего случившегося, но всё напрасно. Лучше бы я и правда умирал от рака, чем мучиться так. Я не могу забыть Сехуна, не могу его простить или понять и отпустить – я застрял в одном мгновении!
— Лу, прошу, не говори так, — Вон опустился на колени, облокачиваясь на бортик ванны, и осторожно коснулся его лица, заправляя влажные пряди волос за ухо. — Ты явно не тот человек, кто заслуживает смерти. Я точно не стану тебя осуждать за ошибки, прошу, верь мне.
— Я монстр, как ты не понимаешь?! — всё-таки сорвался Хань, прикусывая губы, и без того распухшие после недавних проколов. — Это чёртово чувство пустоты – оно хуже опухоли. В моей душе рак, который пожирает меня уже не первый год изнутри, снова и снова рождает метастазы в виде мыслей о необходимости боли. И я ничего не могу с этим поделать! Я постоянно прижигал эти мысли на корню и глушил желание боли тем, что курил и напивался по ночам. А когда под давлением Сехуна смог бросить, у меня больше не осталось сил сопротивляться этому. Пока лежал в больнице, меня останавливало лишь то, что в любой момент могут поймать за этим, но потом... Это просто невыносимо так жить, Дери! Меня разрывает желание причинять себе боль за все те мерзости, что я мог себе позволить говорить или даже подумать! Это сводит меня с ума! Лучше умереть сейчас – пока я всё ещё человек.
Лу Хань тихо всхлипывал, опустив голову и вздрагивая всем телом. От его былой уверенности и показательной силы воли не осталось ничего – он тихо умирал на пепелище собственных надежд и попыток найти настоящего себя. Уставший и сломленный, Лу уже не знал, сможет ли снова однажды вернуться к тому себе, что сиял уверенностью и горел страстью к музыке и поэзии, в чьих руках страстно и чувственно пела скрипка – время, когда чувствовал себя человеком хоть немного. Сейчас он лишь блеклая тень себя из прошлого – прошлого, где рядом были любящие приёмные родители, а у его ног лежал весь мир, готовый прославить его талант в музыке. Ничего из этого не осталось... Только слёзы и боль, выжженые на сердце.
— Лу, подними голову и посмотри на меня, — Дери продолжал поглаживать пальцами по холодной щеке и терпеливо ждал отклика, а когда Хань всё же посмотрел на него, также спокойно озвучил свои мысли: — ты никогда не переставал им быть, Лу. Ты всегда был, есть и будешь человеком, и этого ничто не изменит. И твои ошибки меркнут по сравнению с тем,
какой ты человек. Мы не так-то давно близко знакомы, но я знаю, что ты умеешь любить, как никто другой, ты талантлив во всём, что делаешь, и больше всего любишь свою семью. Это всё ещё ты, Лу! Если тебе кажется, что всё ужасно и выхода нет, у тебя есть право на то, чтобы злиться или плакать. Я знаю, как это сложно – простить себя за всего одну ошибку, но это не повод, чтобы останавливаться. Лу, я уже говорил и повторю снова – мы с тобой друзья и если упадёшь, я тебя поймаю.
— Ты... влюблён в меня?
— А должен? — Кунхан вздохнул, вновь поднимаясь, и протянул руку. — Вставай, тут холодно.
Хань ухватился за его руку и шагнул босыми ногами на кафельный пол. Всё это казалось таким нереальным, но таким необходимым сейчас. Всё ещё звенящая в ушах песня вьедалась в мысли даже когда запись выключили. Дери со всей осторожностью и в полной тишине обработал раны и стянул запястья битами, чтобы порезы не кровоточили, затем помог одеться и высушить волосы. Сидя вместе, в сумерках комнаты без света, оба слышали только своё спокойное дыхание. Сейчас тишина уже не казалась такой неловкой и неуместной, как до этого. Лу Хань первым придвинулся ближе и прилип к Вону, как нашкодивший котёнок.
— Прости, за это всё, — прошептал в этой тишине Лу. Кунхан обнял его в ответ и поглаживал по голове, перебирая в пальцах волосы.
— Я не злюсь, но если только ты обещаешь, что не будет причинять себе боль.
— У меня больше нет способа справиться с тем, что я чувствую. Это слишком сложно, а я устал бороться.
— Скажи мне, у тебя была какая-нибудь мечта, которую ты хотел бы осуществить, но не смог?
— Да, но...
— Расскажи мне о ней, — в темноте это было незаметно, но даже по одному лишь голосу можно понять, что в тот момент Дери улыбался, продолжая перебирать его волосы. От этих движений становилось так спокойно и хорошо, как будто Лу снова на мгновение оказался в прошлом, рядом со своей музой – Хуалин. Её образ, возникший в голове, напомнил и о том, как много всего виделось в мечтах о будущем тогда.
— Я мечтал... что буду петь на большой сцене. Как говорили мои учителя, я был подающим надежды скрипачом, но это не то, с чем я хотел связывать свою жизнь. Ещё в средней школе я начал сочинять стихи и хотел однажды положить их на музыку. Поэтому посещал уроки вокала и... Зачем ты напомнил мне об этом? Теперь мне стало только больнее.
—
Боль хочет, чтобы её чувствовали, — снова напомнил Вон. — Если хочешь избавиться от душевной боли, её нужно прочувствовать и отпустить. Так мне говорила моя подруга, на минуточку, психотерапевт по профессии и призванию. Мы живём до тех пор, пока продолжаем мечтать и стремиться к мечтам.
— А ты? Мечтаешь о чём-то?
— Мои мечты менее глобальные, чем твои, но они всё ещё важны для меня, — ненадолго между ними вновь образовалась тишина, которую нарушил Дери. — Ты говорил о стихах. Может, вспомнишь какой-то, не важно – свой или чужой. У тебя ведь есть любимые стихи?
— Да. Мама любила цитировать стихи и я запомнил некоторые. Дай подумать...
***
Боль. Жгучая боль, как будто холодный расплавленный свинец растекается по венам вместо крови, придавливает своим весом к земле и не даёт сдвинуться с места. Даже открыть глаза кажется той ещё задачей, но всё же с третьей попытки это удаётся. Сехун щурится от слишком яркого света, такого же холодного, как и его тело внутри, по ощущениям. Из-за сильной слабости не выходит даже поднять голову, но рассмотреть обстановку всё же удаётся и осознание больно бьёт в виски – это больничная палата ему знакома. Здесь около месяца пролежал в коме его отец, но... ведь это отделение для пациентов в тяжёлом состоянии.
— Да неужели, ты наконец проснулся? — довольно резко и грубо прозвучал знакомый голос, а затем последовал резкий хлопок. Сюньци захлопнула книгу, которую до этого читала, и О точно смог рассмотреть характерную кинообложку на мягком переплёте – это были "Виноваты звёзды". Но эта маленькая деталь затерялась в потоке мыслей посреди накаляющейся ситуации, ведь девушка явно не в духе и сдерживается, возможно, уже давно. Она не стала подходить ближе – даже не сдвинулась с места, продолжая сидеть в той же позе на светлом диване у окна, в трёх метрах от него. Непривычно холодная, даже враждебная аура вокруг слишком сильно контрастировала с тем мягким дружелюбным тоном, ровно продержавшимся с самого их знакомства.
— Сюньци, почему я здесь? — в ещё замутнённом сознании с трудом складывались ошмётки воспоминаний о том, что было до того, как провалился в забвение.
— Знаешь, я тоже задаюсь этим вопросом – почему ты сейчас лежишь в обычной больнице, если должен быть в психлечебнице, пристёгнутый ремешками и на сильных успокоительных? — Сюньци враждебно сверлила его взглядом, в котором нет ни намёка на дружеские чувства, а в голосе было столько ядовитого сарказма, что жалил не хуже кислоты. — Ах да, ты же мой пациент и я не могу допустить, чтобы ты потратил ещё пять лет своей жизни в четырёх стенах, нет. Наверное поэтому я смогла убедить своего давнего друга, врача в этой больнице, оставить тебя под наблюдением здесь.
— О чём ты, чёрт возьми? Разве мы с тобой не...
— Друзья? Ты всё ещё настолько высокого о себе мнения, О Сехун! Думал, что если я терпимо отношусь к тебе и помогаю с Аён, то мы стали друзьями? В гробу я видала такую дружбу, ещё и с тобой. Давай, скажи ещё, что не помнишь, как бросил Аён и свою мать, чтобы попытаться вскрыть себе вены в своей квартире!
— Значит всё было настолько плохо, — вздохнул Сехун, рассматривая свои руки, крепко стянутые бинтами от плеч и до самых ладоней. По правде сказать, всё, что происходило после того, как впал в истерику по приезду домой, оставалось как в тумане. На тот момент вряд ли он мог осознавать, что делает – как и все те разы, когда резал кожу в разных местах, лишь бы забыться ненадолго.
— Да, представь себе, — едко хмыкнула Ким, перекрещивая ноги иначе, — я не позволила тебе сдохнуть в одиночестве ещё неделю назад. Скажи спасибо Аён – когда я приехала после работы, как и обещала, она прямо с порога выдала, что боится за тебя и попросила меня поехать за тобой. Удивительно, как я успела вовремя.
— Прости, что всё так вышло.
— Засунь себе эти извинения знаешь куда... Я потратила грёбанный месяц своей жизни, чтобы построить с тобой доверительные отношения и понять суть твоей проблемы, а все мои старания ушли к чертям из-за того, что у тебя внезапно совесть проснулась и раздавила чувством вины! Если бы не обещание, мне было бы плевать на тебя и твои проблемы. Вот только я – не ты, и всегда сдерживаю обещания.
— Если всё настолько плохо, тогда почему ты остаёшься рядом? — без какой-либо насмешки или иронии спросил О. Он слишком устал от всей той жестокости, направленной на него, хотя и понимал, что у каждого из тех, кто его знает, есть полное право на это. Есть за что злиться, после всех тех совершённых глупостей. Вряд ли кто-то станет жалеть после этого...
— Надо же, ты не просто пассивный агрессор с биполярным расстройством, так ещё и придурок – прям убийственное комбо. Удивительно, как ты дожил до своего возраста. Так и быть, сделаю поблажку на то, что ты потерял около двух литров крови, а потом пролежал в искусственной коме неделю, так что мозг не может ещё полноценно функционировать, — девушка оглянулась через плечо, глядя в окно. Её силуэт резко выделялся тёмной одеждой на фоне светлого интерьера больничной палаты – чёрный свитер, тёмно-синие джинсы и высокие сапоги на толстой подошве. Лишь серебряная подвеска в виде бриллианта выделялась светлым пятнышком. Строгие очки в чёрной оправе с затемнёнными стёклами и синие волосы, явно вновь покрашенные недавно, завершали этот строгий образ, делая её похожей на судью. Впрочем, это было не так уж далеко от правды, ведь сейчас Ким Сюньци готова вынести приговор и навсегда поставить точку между ними. И для этого вновь посмотрела на него.
— Я понимаю, что у тебя есть полное право злиться на меня, как и у всех моих друзей, у моих братьев, но...
— Если тебе кажется, что я здесь шутки шучу, то повторю ещё раз – я не испытываю к тебе сейчас ничего, кроме отвращения. Ты мне доверяешь и это главное в моей работе, но мне не нужна дружба с тобой – у меня есть куда более надёжные и вполне адекватные друзья. Для меня ты – сломанный часовой механизм, я же часовщик, которому предстоит заставить тебя вновь работать как полагается.
— Если... Если это так, выходит... Ты с самого начала знала обо мне и...
— Да, так и есть – наша встреча не была случайной. Я приехала в Китай лишь с одной целью – встретить там тебя и завести знакомство. Не стану отрицать, что мне нравится Аён. Пожалуй, это единственное, в чём я ни разу тебе не врала. В остальном всё, что я говорила – это то, что ты хотел слышать. Потому что пока ты ещё не догадывался, я уже была твоим психотерапевтом. И продолжу им быть ещё долго, в этом можешь не сомневаться.
— Думаешь, у меня получится вернуться к нормальной жизни?
— Кажется, ты не понимаешь до конца всю ситуацию. Даже если ты не веришь в результат, сделать это ты обязан. Если не ради себя, то ради близких уж точно. Я лишь спрошу тебя: готов ли ты продолжать, чтобы стать лучшей версией себя?
— Да, — впервые Сехун ощущал уверенность. Сейчас отказаться и упустить, возможно, свой последний шанс, казалось самой ужасной ошибкой. Он понимал, что за прошедшее время и без того допустил так много ошибок, что вряд ли сможет хотя бы сгладить все последствия. Но... Больше сбегать точно не станет.
Впервые за время их разговора девушка улыбнулась – властно и довольно. В дверь палаты тихо постучали, и она заметно смягчилась, быстро пересекая помещение и сама впуская сюда посетителей.
— Он уже пришёл в себя, всё хорошо, — с тёплой улыбкой заверила Сюньци, жестом приглашая войти госпожу О. Аён же забежала первой и остановилась у больничной койки, едва сдерживая слёзы. Лишь сейчас, глядя в большие детские глаза, Сехун понял, что в который раз чуть было не совершил ещё одну ужасную ошибку. Потому что никакое чувство вины, даже самое сильное, не могло стать оправданием, чтобы бросить этого маленького ангелочка совершенно одного.
— Оппа... Почему ты пытался меня бросить? — этот вопрос застал врасплох и сперва найти на него ответ было сложно. О встретился взглядом с Сюньци, которая уже заметно спокойнее и без прежнего гнева ответила:
— Я объяснила ей всё, что случилось, не в деталях конечно. Даже если это больно, Аён имеет право знать правду, а не жить в иллюзии, — девушка подошла ближе и подсадила Аён на край койки.
— Онни сказала, что мама с папой не вернуться, но будут всегда меня защищать, — девочка болтала ногами, опустив взгляд. — Но я не хочу, чтобы ты тоже уходил, оппа! Разве я сделала что-то не так?
Сехун, с большим усилием, но всё же смог приподняться на локтях и обнял малышку.
— Нет, Аён, ты – самое большое сокровище в моей жизни, я люблю тебя с того самого момента, как впервые увидел тебя ещё совсем крохой на руках твоей мамы. Просто я плохой человек, потому что сделал очень больно тем, кого сильнее всего люблю.
— Неправда, оппа! — неосознанно повысила голос Аён, прижимаясь к нему сильнее. — Ты не можешь быть плохим, потому что любишь меня. Мама говорила, что если кто-то любит – значит не может быть плохим!
— Спасибо, Аён, — он едва мог сдерживать слёзы. Казалось, что лишь этих слов так не хватало всё это время. На лице наконец появилась улыбка, с которой тихо добавил: – Сюньци, спасибо и тебе тоже.
— Иногда я могу быть достаточно грубой, чтобы достучаться до людей. Прости уж за это, — пожала плечами Ким, снова также мягко и беззаботно улыбаясь. — Больше не заставляй всех нас переживать.
***
Быстрым шагом перейдя улицу, Ифань остановился у почтового ящика и вытащил из кармана запечатанный конверт. Ещё раз пробежавшись взглядом по ровным строкам обоих адресов, опустил письмо в ящик и уже собирался идти обратно. Но в момент, когда обернулся, случайно столкнулся с каким-то человеком. Из чужих рук выпала книга, глухо ударяясь об асфальт. Ву на автомате извинился, даже особо не глядя на того, с кем столкнулся, и присел, поднимая упавший том.
— Ву Ифань? — знакомый до мурашек голос как будто током пробежался по телу. Парень поднял голову и слегка растерянно посмотрел на мужчину, с которым ему доводилось сталкиваться лишь однажды, но именно это вряд ли можно забыть так быстро.
— Судья Чжан?
