Правда ли ты птица счастья?

Уже под утро, вернувшись домой, он всё же рискнул и лёг рядом с Эррором. Чтобы не беспокоились из-за поздних прогулок. Тот через сон, почувствовав рядом движение, положил на него руку. Та чуть покрылась глюками, но быстро вернулась в норму. Он засопел дальше. Должен проснуться всего через два часа. Но Найт не мог позволить себе расслабиться и поспать. Иначе заснёт надолго, ибо организм потребует восстановление. А этого допускать нельзя, у него есть планы. Потому решил думать. Обо всём, что рядом. Как кстати глюк, почувствовав прохладное тело рядом, чуть притянул к себе, уткнувшись переносицей в макушку, обернув одеялом будто крыльями, согревая. Отгоняя пустые мысли, давая сконцентрироваться на хороших воспоминаниях. Рядом с Эррором он чувствовал себя в безопасности. Да и все в команде относились к нему как старшие братья. Глючный говорил, что его гаптофобия почти не действует на него, так как по росту тот как ребёнок, а на детей у него этой фобии нет. Потому так свободно прикасается, защищая и пряча от всего плохого. Как хороший старший брат, или очень близкий друг. Он многие часы проводил с ним, во время шитья прося помощи как модели, и расспрашивал обо всём, но мягко и не навязчиво, чтобы не походило на допрос. Постепенно научил доверять им, не давая впадать в панику при прикосновениях. Обнимал крепко, но ненавязчиво, тихо шепча успокоения, когда видел, что улыбка, приклеенная иногда, дрогнула. Приносил ему всё новые цветы из нитей, говоря что они сберегут его. Заботился, поддерживал, и сам принимал поддержку. Борьба с тем, чтобы у Найта не развилась гаптофобия от печального опыта, так же работала и в сторону Эррора. Он стал меньше покрываться глюками, так же привыкнув к тому, что об него могут потереться в поисках ласки, сам уже расслабился, когда маленькие пальцы касались его порой неожиданно. Они были друг для друга как лекарство. Найтмер. Тот, зная о нём всё больше, искренне желал помочь. Одаривал как мог лаской и пониманием, и сам, не стесняясь и не скрывая, мог обсудить с ним накипевшее. Они иногда сидели в саду, делясь переживаниями и счастливыми воспоминаниями. С ним они могли часами сидеть рядом, высказываясь, зная, что не осудят и не поднимут на смех. Они слушали советы друг друга, веря в пройденный опыт, и помогали. Даже в мелочах. Он сказал открыто, что тот для него как малютка, и он хочет помочь. Делясь воспоминаниями, переживая их и распутывая, находили общий язык. До этого столько всего скрывая, сейчас могли снять маски. Они были друг для друга как бальзам на душу. Кросс в этом плане более отстранённый, но чётко следит за тем, чтобы указания, которые давал для своей версии хранитель, строго выполнялись. Заботился, порою нелепо, но явно показывал, что готов и его защищать в случае чего. С ним было весело просто проводить время, даже за игрой, так как тогда вор мог рассказать пару баек, демонстрируя стащенные вещи, и тихо спрашивал, что на душе у возлюбленного. Не чтобы узнать секреты напрямую – тут он верно следовал решению возлюбленного не совать нос в его мысли, а спрашивая, что нужно залечить. Иногда он мог потрепать по голове или поднять за капюшон, если не желали просто сидеть на месте. Заботился, как и все они. Не столь открыто, однако же показывая свою привязанность в мелочах. По типу того, что прежде чем Найт выходил из портала после работы – он ставил тарелку ему. Ждал. Отношения с этим Кроссом у него не столь яркие, однако же забота со стороны обоих, как в их семье, очевидна. И Дрим. Тут он вздрогнул, и его сквозь сон оплели крепче, вжав в чужую грудь. Он испытывал презрение. К голосу, к нахождению его рядом. К каждому взгляду, что пускает неприятный ток и жар по телу, что выжигает его насквозь. Осознанию того, что его взяли силой лишь из-за желания заменить того, кто недоступен. Он скрывал это, очень глубоко и надёжно, но понимал – птица, до этого инцидента, была ему… Симпатична. Нет, это не любовь с первого взгляда и не ситуация «любовь зла». Ему понравилось ещё на третий день то, что пытались понять. Что старались разобраться, слушая и терпя все его извороты. Он первое время и правда показывал свою привычную часть характера – выбешивал по полной. Но все розыгрыши, все слова терпели. Заботились. На первый же чих отвели к медсестре. После того нападения всегда стояли рядом, закрывая собой на всякий случай. Во время агрессии тут же закрывали крылом, гладили по голове, ещё так непривычно, от чего он вырывался. Заботились о том, чтобы не сидел голодный, иногда сгоняя его с насиженного места в сад, иногда даже притаскивая его туда на руках (ибо ему читалось хорошо и на полу, вот какого древа?) если не шли сами, составляя молчаливую компанию. Всегда смотрели внимательно, чтобы он не перенапрягался, и несколько раз, пока рука не срослась, водили к медсестре, чтобы убедиться в том, что всё в порядке. И в первую ночь, когда они спали вместе, его прижимали к себе, так тепло и приятно, сзади закрывая крылом, чтобы на замёрз, и спросонья тёрся подбородком о черепушку. Он, возможно, мог бы ощутить симпатию. И в день, когда осознал, что чувствует к нему тепло – взял в руки скрипку. Стирал пальцы, забывшие о жёстких струнах, играл строго при включённой воде целую ночь, чтобы никто не услышал и лишней нотки. С таким счастьем привёл за собой, чтобы показать то, чему обучился. Ради него. Смотрел на него, играя самые эмоциональные моменты. Радуясь, видя в чужих глазах отражение всех испытываемых в песне чувств. Ты освободил, мы вели борьбу, ты решился, теперь всё будет хорошо. И даже когда расплакались – обнял его голову двумя руками, гладя, ощущая, как трепетно прижали к себе. Думая, что… Может, всё же стоит остаться, просто сделать так, чтобы не напоминал ему брата, ослабить это? И после всё разбилось. Вся эта забота, все речи были направлены не на него. Защищали, оберегали не его. Видели лишь брата. Вместо него желали другого. Едва возникшая симпатия вылетела с первым же криком, когда на его боль не обращали внимание. Словно он пустое место. Словно никогда и не интересовал. Действовали только из своих желаний. И второй раз. Повезло, что наркотик сработал как нужно – в том плане, что он нашёл сходства именно в капюшоне, не в крыльях или глазах гиганта. Он не хотел даже думать о том, что на миг позволил себе простить и позвать его. Он просто слеп. Он не нравился птице, ни сейчас, ни после, никогда. Замена. Игрушка, чьи чувства можно растоптать. Ему причиняли боль, сказали, что не жалеют о произошедшем. Ему всё равно… Он должен ненавидеть птицу. И страх, страх того, что будет больно, что ощущает что-то светлое по отношению к птице – помогал. Скрывал все истинные намерения. Дрожал, вспоминая жёсткие толчки и боль, стараясь отогнать образ того, как обнимают бережно крыльями. Доходил до паники из-за слов, голоса, упоминания. Скрывая воспоминания о том, как Найт льнул к нему. Злиться, презирать за то, что совершили и считают, что должны относится как прежде после слов о том, что запрут – и сам кусал свой язык. Вспоминал чужие поцелуи. Грубые, ненавистные в том контексте, котором пытались преподнести. Ему нельзя доверять. Всё кончено, разве нет? Разве не пройдено? Не должен прощать. Его не видят как отдельную личность. Лишь как копию. Так он просидел до семи утра. Эррор, проснувшись, очень обрадовался, думая что тот спал тоже. Они все вместе позавтракали, пообсуждали планы на день, и Найт, сославшись на работу — исчез в портале, оказавшись перед дверью кабинета. Тот, на удивление, был заперт. Сейчас, когда потревоженные мысли вылезли из головы – он отчаялся. Не знает, как должен себя вести. Понимая, что стоит позабыть всё то, что было светлое. И сел у двери на пол, подтянув к себе ноги, положив на них голову, находясь в закрытой позе. Он потерялся. Но это не то, что стоит рассказывать команде. Должен сам понять, чего он хочет на самом деле. Сегодня Дрим проснулся намного позже, чем обычно. Это было странно, с учётом того, что лёг он не так уж и поздно. Но всё же надо было быстро привести себя в порядок и отправляться работать. Кошмарик уже наверняка пришёл и ждёт. Уже одетый и умытый, глава JR вышел из своей спальни и направился по коридору к кабинету. Идти совсем немного – буквально пройти через пару дверей, один раз завернуть, вновь пройти через пару дверей – и всё. Но тут, почти сразу после того, как вышел из своей комнаты, крылатый обомлел. Н-найтмер?.. Что он здесь делает?