Душа скорбей

Норвегия была холодной страной. Чрезвычайно гористая, одно сплошное огромное нагорье, состоящее из гнейса, гранита и других образований архейского и палеозойского периодов, частично изрезанная большими долинами, а где-то ― глубоко вдающимися в сушу морскими фьордами. Пейзаж носил по преимуществу вид большого волнообразного плато, на котором долины и заливы казались лишь совершенно незначительными трещинами. Тут была холодная зима, короткая и стремительная весна, осень дождливая и туманная. Берген был и того лучше ― по крайней мере на взгляд вампира. Второй по величине город Норвегии, столица фюльке Вестланн и крупнейший город Западной Норвегии, расположенный на берегу Северного моря, баловал умеренным морским климатом с огромным количеством осадков, и зима тут была очень мягкой и снежной, лето — холодным и дождливым. И пасмурная погода. Круглый год пасмурная погода. Идеально для вампиров. Карлайл ненавидел Берген всей душой. За много веков своей жизни он не раз бывал в Норвегии, такой гостеприимной для вампиров ― но сейчас не выносил Берген. Он даже не сразу сообразил, от чего его так воротит в этом городе, пока вдруг не понял. Норвегия напоминала Сесилию. Прекрасная, загадочная таинственная красота, в прошлом не редко окроплённая кровью, но холодная, резкая, непредсказуемая и скалистая. Один лишний шаг ― и поплатишься; красота, не прощающая чужих ошибок и чужих рук на себе. Про кого так еще можно было сказать? Только про жену. И про Норвегию. По правде говоря, он и ехать не хотел, остался бы в Форксе, упиваясь тем, что осталось в их Сесилии доме. Он не позволил себе долго страдать ― бросался из страны в страну, искал Сесилию в самых отдаленных уголках света. Он искал ее в Англии, в Итаке, во Франции ― в любых странах, название которых хоть раз упоминала его жена или исчезнувший вместе с ней Мартелл. Потом искал их в менее очевидных местах, но еще покидая Форкс, срываясь с места, Карлайл знал: он ее не найдет. Сесилия поступила так, как он просил ее, и он не найдет ее, потому что Джексон не позволит этому случится. Поняв это, Карлайл остановился. Даже, вернее было сказать ― замер. Застыл. Его тело снова стало игрушкой в руках сказочного великана. Каллен двигался словно восковой человечек с пружинкой внутри, как в сказке «Холодное сердце»: «Разве восковое может так биться и трепетать?» спрашивал Михель-великан. «Конечно, может. Восковые люди на ярмарках ходят и говорят. У них внутри есть какая-то пружинка». Вот и Карлайл жил за счет этой неясной ему пружины, чувствуя себя невероятно одиноким. Он уже жил так, когда Виктория ранила ножом Сесилию, чуть не отправив возлюбленную Каллена к праотцам, но тогда он был рядом, ощущал ее, прикасался к ней, мог целовать ее, обнимать. Быть рядом. Это делало боль меньше. Сейчас боль не уменьшало ничто. Она неслась с бесконечно высокой горы, как снежный ком, нарастала, каждый день без Сесилии были лишними ста километрами, которые пролетел этот ком. Сначала было больно, больно настолько, что Карлайл не мог дышать, двигаться, и ему казалось, что он всерьез может умереть, что его тело просто не выдержит и разлететься, как от взрыва. А потом этой боли стало так много, что Карлайл просто растворился в ней. Он чувствовал, что снежный ком сошел на него лавиной, похоронил его под тяжестью снега. Он так и лежал под тоннами этого снега, горя и боли, накрывшими его страшным черно-белым пятнистым чудовищем. Карлайла утащило в бездну. Карлайлу казалось, что он лишен рук и ног, сильные удары сотрясали его тело ежеминутно. Мироздание будто давило на него все сильнее и сильнее, рот был забит льдом, глаза, казалось, вылезали из орбит, кровь, или то, что ее заменяло, грозила брызнуть из пор. Было такое ощущение, что из него вытягивали внутренности, словно лавинный шнур. Только одно желание испытывал Карлайл ― скорее отправиться в лучший мир. Но он не умер. И не мог умереть. И никто не собирался его бросать в этой лавине. Его клан, его семья упорно тянули Карлайла вперед. Карлайл же не хотел идти вперед. Он хотел, чтобы все вокруг исчезло ― и, по возможности, чтобы пришла она. Поэтому, когда встал вопрос о переезде, его утащили с собой. Его никто не захотел бросать. Эдвард и Белла уже не обращали внимания на его постоянные рыки в свою сторону, как и все другие. Каждый его понимал. Джаспер повлиял на него и, пользуясь временной слабостью брата, Эсми надавила, и Карлайл все-таки оказался в этом чертовом городе. Он никогда не думал, что будет ненавидеть что-то настолько сильно. То, насколько он ненавидел Норвегию, было невероятно. В темноте шуршащих деревьев он видел ее темные волосы, звезды на безоблачном небе сияли, как ее глаза, а горные изгибы напоминали худое тело жены. Голос Сесилии, казалось, звучал в каждом углу этого города ― в шуме ветра, в пении птиц и в шорохе снега. Первые недели Карлайл даже не выходил из дома. Лишь смотрел в окно, наблюдая за людьми. Он дергался, завидев брюнетку, хоть чем-то напоминающую Сесилию, но каждый раз это была не она. Он уже просмотрел весь город ― ни Сесилии Мартелл, ни Сесилии Свон, ни, тем более, Сесилии Каллен в этом городе не было. Он не знал, что с ней, и это убивало больше всего. Как у нее дела, как она себя чувствует, чем занимается, в безопасности ли?.. Жива ли вообще до сих пор? Он не мог думать о Сесилии. И не думать тоже не мог. У него остались только мысли о ней, и они были нужны ему, физически нужны. Находясь под завалами этого снега, он мог только ждать смерти и думать о своей прекрасной жене. О Сесилии Каллен. Шел ноябрь. Сесилии не было уже год, даже чуть больше, с того момента, как она исчезла в начале прошлого августа. Она позвонила только раз ― в последние дни августа, голос ее дрожал, был хриплым и срывающимся, звучал прекрасной бледностью любящей взволнованной женщины. Карлайл хранил эту запись в своем телефоне, как и все песни Иммортэла, где звучал голос Сесилии. Слушал их, печатал слова песни, вчитывался в них, пытался найти его и ее в них. В первый день в Норвегии он захотел выстрелить себе в голову из двух револьверов, но этим он все равно бы ничего не добился. Видения Элис были короткими и отрывистыми, не дающими никакой надежды. Она мельком увидела Сесилию в Италии и Англии, но нигде в этих странах Карлайл ее не нашел. Знакомые вампиры ничем помочь не могли, лишь сочувствующе смотрели. Единственные, кто предложил помочь, были румыны Владимир и Стефан ― они предложили быстро и безболезненно оторвать Карлайлу голову и сжечь. Им, конечно же, не позволили. На Норвегию у Элис была какая-то упрямая надежда. Они вообще долго спорили, куда ехать семье ― то есть, всей семье, кроме Карлайла, которому никуда ехать и не хотелось-то ― но Элис настояла на Норвегии, и все согласились. Карлайл не понимал зачем. Но было уже все равно. Элис бесшумно зашла в квартиру, стряхнув снег с полушубки прямо в коридор. Скользнула в комнату, привычно нашла приемного отца, лежащего в кровати, смотрящего в потолок. Тяжело вздохнула. Она бы очень хотела помочь, но просто не могла. Если Сесилия еще была жива ― а у них были причины полагать, что это так ― Элис все равно не могла ее найти. Пыталась двигаться от белых пятен, но это было бесполезно ― дар Джексона стирал существование Сесилии с лица земли. Набегавшись за полукровкой Ноэлем, Элис хорошо развила свой дар, но Джексон все равно был ее самым слабым местом. Пустое место. Нет его. Нет и все. И ее тоже нет. ― Знаешь, тебе бы пойти на работу, снова, ― сказала она, проходя глубже в комнату. Едва уловимый шлейф запаха Сесилии витал в помещении, ее вещи лежали на полке рядом с вещами Карлайла, будто в любой момент хозяйка могла прийти и взять то, что ей было нужно. На полках теснились совершенно ненужные Карлайлу женские гели для душа, духи, косметика, фен ― все, что могло бы понадобится Сесилии, если бы она оказалась в этой комнате. Казалось, вещей Сесилии здесь было больше, чем его собственных. ― Ты сейчас издеваешься надо мной? ― выдохнул Карлайл едва слышно. ― Ты не должен становиться как Маркус Вольтури, ― отважно проговорила Элис, сжав тонкие ручки в кулаки. Если бы не этот жест ― и не сказать, что она нервничает. ― Твоя жена жива, она же… ― Элис, ― устало и как-то зло прошипел Карлайл. ― Не надо, прошу тебя. ― Но это правда! Сесилия жива и… ― И где она, Элис? ― Карлайл тяжело осел на кровать. Посмотрел на приемную дочь равнодушными, потухшими золотистыми глазами. ― Я искал ее. Я искал ее везде. Я не могу найти ее. Я счастлив, если она жива. Но я не могу жить без нее. Ты это понимаешь? Элис замолчала. Она не могла понять, никто не мог. Никто из их семьи не терял любимых. Даже Эдвард, расставшись с Беллой, точно знал, где она и что с ней, он мог вернуться к ней в любой момент, он двигался ради нее, а потом просто пошел и решил умереть. Пожалуй, так было лучше, потому что в Карлайле медленно умирала надежда. Он знал, что Сесилия есть где-то, что она где-то живет и существует, и жил надеждой увидеть ее еще хоть раз. ― Я не хочу тебе ничего обещать, но… ― Элис чуть замялась. Карлайл незаинтересованно глянул на нее. Он пару раз срывался в разные уголки света, потому что Элис казалось, будто Сесилия могла быть там. Но ее там не было. Карлайл не злился на ясновидящую, понимая: Элис действует за пределами своих возможностей, пытаясь найти не просто пустое место, а тех, кого фактически не существовало для ее дара. Это были секундные, маленькие колебания, по которым Элис пыталась найти источник этих волн. Но не находила. Карлайл не был уверен, что переживет еще одну такую попытку. ― В этот раз чувство совсем другое! ― попыталась приободрить она, безошибочно угадав сомнения главы клана. — Это больше не колебания, это работает так, что я смотрю в другую сторону. Я хочу посмотреть, есть ли здесь Сесилия, или будет, но забываю и смотрю в другую сторону. У Эдварда и Джаспера в какие-то моменты дар работает точно также. Я думаю, это что-то должно значит. Карлайл шумно выдохнул. Он лучше многих знал, что дар Джексона работает не так. Он не работает как дар Ренаты из свиты Аро, заставляя идти в другом направлении, не как щит Беллы ― Джексон просто делал себя невидимым и вслед за этим становился невидимым в мыслях окружающих. Причем настолько талантливо он владел своим даром, что даже опытный вампир не мог понять, что существует такое пустое место. Вероятно, колебания в видениях Элис были связаны с моментами, когда приходилось отодвигать заслон, и показываться чужим вампирам, но этот заслон прилипал так плотно к Сесилии и остальным, что нельзя было уловить их. Дар Джексона не заставлял смотреть в другую сторону. С другой стороны ― была Сесилии. Когда Карлайл слышал о ней во второй и последний раз, она явно была человеком. Науэль без всяких проблем узнал ее на фотографии, ее и Джексона ― а еще Таню…. Но не факт, что она оставалась человеком все это время ― даже если чудесным образом осталась человеком на какой-то срок после родов. Роды… дети. Мысль Карлайла исказилась резкой, судорожной болью, и он больше не смог заставить себя сосредоточиться. Теперь он понимал Маркуса, который был равнодушен ко всему ― мысли всегда изворачивались к потерянному, и справиться с ними было очень трудно. Легче просто не думать. ― Пожалуйста, ― едва слышно прошептала Элис. ― Если я ошибусь… это будет в последний раз, клянусь тебе. Карлайл прикрыл глаза. В последний раз. Хорошо бы. ― Хорошо, Элис. *** Ренесми покрутила головой еще пару раз, прежде чем была вынуждена признать ― она потерялась. Какая глупость! Она наполовину вампир, как она вообще могла потеряться! С другой стороны ― Норвегия была абсолютно новой территорией, а ее сверхъестественные способности были куда менее сильными, нежели у вампиров в ее семье. Норвежский она выучила, но смешанный с местным диалектом и написаниями указатели почти ничего ей не говорили. Ренесми уже в течение часа гуляла по улице, не понимая, в какую сторону идти. Телефон, как на зло, она не взяла, уверенная в своих силах, а новые запахи глушили любую возможность ориентироваться по запаху, и выследить свою родню. К вечеру ощутимо холодало, причем настолько, что дампир это чувствовала. Не мерзла, но чувствовала. Только-только начался декабрь, но погода в Бергене уже стремительно портилась, и днем можно было насчитать только несколько часов солнца. Все, что замерзало вечером начинало оттаивать утром, размываться из-за дождей. Дороги были покрыты ледяной коркой, машины почти не ездили, люди с трудом удерживали равновесие на скользком льду. Снег шел отвратительный ― то ссыпался градом, совсем крошечными твердыми снежными комочками, то таял в полете и земли достигал в каком-то отвратительном состоянии между дождевой каплей и снежинкой. Конечно, все вампиры ее семьи были исключительно счастливы ― Норвегия, казалось, встретила их с радостью, за несколько месяцев ни разу не показав солнце. Ренесми их восторг разделяла, но не слишком активно: конечно, она не мерзла, как обычный человек, но липкий снег на коже ощущался и безбожно портил более нежные волосы, в то время как волосы мамы, теть и бабушки оставались потрясающе идеальными. Поэтому Ренесми хотела попасть домой до вечернего снегопада с градом. И как на зло ― она решительно не понимала где она. Выход оставался один ― спросить у кого-нибудь дорогу. Она огляделась: людей на улице было не так много, шли последние часы рабочего времени. Ренесми уже собиралась было зайти в какой-нибудь магазин, но вдруг увидела совсем недалеко молодую пару. Двое подростков ― девушка и юноша ― что-то говорили маленькой светловолосой девочке. Они показались Ренесми довольно милыми, и Каллен направилась к ним. Девочка была совсем еще малышкой, вряд ли ей было больше трех, она стояла, держа в руках красивую вязанную шапочку, и упрямо сжав губы. Два подростка рядом с ней ― они казались немного старше Ренесми, им было около шестнадцати или семнадцати ― были похожи друг на друга, а девочка ― похожа на них. Пепельноволосая блондинка стояла, затянутая в кашемировое темное пальто, а ее спутник ― темноволосый юноша ― был одет в укороченную куртку. Ренесми решила, что они не приезжие, как она, а коренные норвежцы ― приезжие часто сильно мерзли, а эта парочка чувствовала себя вполне уютно одетыми достаточно легко. ― Простите, ― произнесла Ренесми с сильным акцентом, коснувшись локтя девушки. Блондинка посмотрела на нее, и Ренесми на секунду запнулась: у нее были необычного цвета золотистые глаза. ― Вы не могли бы мне помочь? ― Ренесми быстро учила языка, и за те пару месяцев, что они готовились к переезду, прекрасно читала и писала на норвежском, но произношение все еще давалось ей не просто. Пара взглянула на нее с легким интересом. Трехлетняя девочка уткнулась лбом в колени парня, и тот положил руку ей на спину, словно утешая. Его голубые глаза обошли Ренесми с головы до ног. Его спутница-блондинка вежливо улыбнулась. ― Американка? ― спросила она без акцента. ― Да, именно, ― выдохнула Ренесми. Ее темноволосый спутник улыбнулся. ― Мы говорим на английском, ― успокоил он, и Ренесми благодарно кивнула. У него был хриплый, низкий голос. ― Ты приезжая? ― Да, приехала буквально полтора месяца назад, ― сказала она. Пара располагала к дружелюбному разговору, с этими их вежливыми улыбками и очевидной красотой. Они оба оказались выше Ренесми, с похожими лицами, но разными цветами волос и глаз, что искажало любое сходство. Девушка была чуть угловатой: высокий рост, узкий таз, маленькая грудь, широковатые для женских плечи и низкий, но ласковый и мягкий голос, но с прекрасным лицом, шелковистыми светлыми волосами, затянутыми в тугой хвост и яркими, притягивающими глазами. Юноша ― такой же высокий, с широкими плечами и резкими изгибами фигуры, с короткими черными волосами, но с выступающей челюстью и небольшой горбинкой на носу, хотя это и не портило красоту его лица. Он был похож… они были похожи… Ренесми испытала замешательство, попытавшись сравнить лица пары перед ней с другим ― оно почему-то ускользало от нее. О ком же она хотела подумать? У Ренесми почему-то всплыла ассоциации с Джейн и Алеком Вольтури ― двумя страшными призраками событий почти годичной давности, но пара перед ней не была такой опасной, и не могла разорвать ей горло по приказу короля-вампира, поэтому Каллен быстро отогнала от себя неприятное сравнение. ― Я потерялась, ― сказала она. Маленькая девочка обняла парня за колени и чуть повернула голову. Юноша, пользуясь возможностью, быстро натянул на девочку черную шапку, и малышка протестующе вскрикнула, но видимо в присутствии чужих не стала возмущаться в полную силу. Пара спокойно ее выслушала, объяснила, как идти, и даже предложили немного проводить ― им все равно надо было идти в ту сторону. Они неспеша побрели в нужную Ренесми сторону, на ходу рассказывая о себе. После того, как маленькая девочка чуть в третий раз не навернулась на остатках льда, юноша взвалил ее себе на спину, и малышка довольно захихикала. Ренесми узнала, что их зовут Карл и Контессина, а малышку ― Бьянка. Карл и Контессина были близнецами, Бьянка ― их младшей сестрой. Фамилию они не назвали, и про родителей ничего не рассказали, но поделились, что Карл занимается музыкой, а Контессина ― рисованием. Ренесми рассказала, что она занимается языками и игрой на пианино. Говорила в основном Контессина, Карл развлекал сидящую у него на плечах Бьянку и лишь периодически поглядывал на сестру. За короткой, малосодержательной беседой они дошли до поворота, где распрощались и направились по своим делам. Ренесми пару раз обернулась на них, не сумев преодолеть влечение посмотреть на них еще раз. «Они такие милые», ― подумала она, улыбнувшись. Дома горел свет и было тепло. Мама встретила ее с порога, тепло улыбнувшись. ― Несси, ты пришла. Как добралась? Ренесми поспешила скинуть куртку и перчатки, разулась, с удовольствием ощутив босой стопой мягкий ковер. В гостиной ее ждали дяди и тети ― их семья купили несколько квартир в одном доме, но часто ходили к друг другу. Особенно тетя Розали, которая была для Ренесми лучшей подругой ― при том, какие холодные отношения были у Розали с мамой Ренесми. Несси никто так и не рассказал, что было в отношениях родителей и семьи не так, но она мудро решила не лезть в это. Взрослые вампиры, сами разберутся. ― Я немного заблудилась, но меня проводили. Ренесми сейчас уже не выглядела ребенком. Она была похожа на подростка тринадцати-четырнадцати лет, и новый друг семьи Науэль предупредил, что за три года она вырастит очень сильно, а потом темп замедлится. За три года она станет похожа на совершеннолетнюю, а в следующие четыре продолжит расти степенно и неспешно, как простая девушка. Старше двадцати она выглядеть не будет. ― Кто же? ― поинтересовалась мама. Папа был в гостиной ― Ренесми определила это по звукам пианино. ― Я встретила странную пару… Ну, сначала подумала, что это пара, а потом выяснилось, что они близнецы. Они направлялись сюда в магазин неподалеку, и проводили меня. Выглядят не на много меня старше, ― она смутилась на несколько секунд, и пояснила. ― Ну, то есть им лет шестнадцать-семнадцать. Она зашла в гостиную. Эсми, Розали и Эмметт были тут. Тети Элис и дяди Джаспера не было ― наверное, навещали Карлайла. Ренесми тихо выдохнула. Она бы очень хотела, чтобы Карлайл был здесь, с ними, но после встречи с Вольтури дедушка отдалился от них. Ренесми во время переезда видела его всего несколько раз. ― Это здорово, ― Белла Каллен улыбнулась дочери, погладив ее по волосам. ― Было бы неплохо, если бы ты завела тут друзей. ― Да, они очень классные ребята, ― Ренесми поздоровалась со своими родными и поцеловала каждого в щеку. ― Кажется, тоже приезжие. И имена у них такие необычные ― Карл и Контессина. Эдвард и Белла замерли. Эмметт и Эсми прервали разговор, и теперь глядели на нее с удивлением, которое медленно перерастало в шок. Розали вся подобралась, ее идеальная кожа будто побледнела еще больше, а в глазах вдруг вспыхнула какая-то неясная эмоция ― что-то среднее между надеждой, болью и злостью. ― Как? ― слегка свистящим шепотом проговорил отец. Эсми тихо вскрикнула и глаза ее особым образом заслезились, словно наполнившись ядом. Даже Розали и Эмметт выглядели какими-то потерянными. ― Карл и Контессина, ― повторила Ренесми, слегка сбитая с толку и в той же степени напуганная. Она не хотела особое время уделять этой истории, просто рассказала, как бы между прочим, и не могла взять в толк, почему два имении вызвало такую реакцию. Ну, да, имена немного необычные, особенно у девушки, но они в Норвегии, может тут каждое второе имя будет старым и необычным. Ренесми не обладала идеальной памятью вампиров, и хотя ее память была все еще лучше человеческой, иногда некоторые события милосердно стирались из ее воспоминаний. Например, она почти не помнила, что говорили вампиры на том заснеженном поле ― ни соратники ее семьи, ни клан Вольтури, и она считала, что так даже было лучше. У нее было ощущение, что имена Карл и Контессина чем-то знакомы ей, что она где-то могла их слышать ― но никак не могла вспомнить, где, как бы не старалась. ― И как они выглядели? ― спросил Эмметт напряженно. ― Девушка со светлыми волосами, и глаза у нее золотые, ― произнесла Ренесми. Она невольно улыбнулась, вспоминая пару, которую встретила сегодня. Несси не обладала даром дяди Джаспера, но она сама почувствовала чувственные, нежные волны между близнецами. ― А парень брюнет, и глаза у него ярко-голубые, как у кота. Они так красиво смотрелись вместе. Но та девушка, Контессина, поразила Ренесми больше всего. Несмотря на то, что Ренесми много видела в своей жизни бессмертных женщин, никто из них не обладал той красотой, что и Контессина. Красота вампирш была холодной и строгой, а светловолосая девушка напоминала богиню рассвета. Редкое для Норвегии солнце осветило ее кожу, которая сверкала так же бледно, как и кожа Ренесми, а до этого казавшиеся почти белыми ниспадающие до колен волосы вспыхнули золотом. Она была сказочно прекрасна, а на бледном лице горели золотистые глаза. ― А они что-то про себя рассказывали? ― произнес Эдвард. ― Да не особо, ― Ренесми пожала плечами. ― Про свою маму говорили, но просто упоминали. Но больше ничего. ― Может быть, они назвали свою фамилию? ― Нет, только имена, ― Ренесми призадумалась, а потом внезапно вспомнила. ― А, вот еще что! С ними была девочка лет трех. Светленькая такая, но в отличие от девушки, она прям блондинка, а Контессина больше пепельная, что ли. Ее зовут Бьянка, ― она еще раз обвела взглядом лица присутствующих, и наконец решилась спросить. ― А что такое? Почему вы так встревожены? *** Эдвард, не желая вступать в новую ссору со своими родными ― а судя по лицу Розали, она была близка ― вежливо отправил Ренесми переодеваться, а сам выскользнул на балкон. Ледяной поток воздуха не взволновал его, Эдвард уставился золотистыми глаза вдаль, наблюдая, как медленно кланяться солнце к горизонту, и тяжелые тучи нависают над Бергеном. Теперь Эдвард мог твердо сказать: они были виноваты. Признание этого далось ему тяжело, в первую очередь ― перед самим собой. Ссора сестер Свон была так для него трудна, что он предпочел поверить Белле и возвести ее в абсолют, признать, что плохим героем в этой истории была Сесилия. Она, собственно, и подходила для такой роли ― злодейка, антагонистка, злая королева из сказки. Сесилия смиренно позволила себя сделать плохой, лишь бы ее трогали как можно меньше. И Эдвард хотел из-за всех сил обвинить ее в том, что случилось с Карлайлом. Это она уехала, сбежала от него, это она не позволяла найти себя. Ее вина была очевидна. Эдвард цеплялся за это все то время, что Белла была беременна, потому что если бы он стал думать об этом по-другому, он бы просто сошел с ума. Но в те месяцы, когда у них все было хорошо, Эдвард оглянулся назад, и понял, что виноват он. Хотелось сказать «они», потому что обращенных к нему медленно желтеющих глазах новообращённой супруги стояли те же эмоции ― но Эдвард брал большую часть вину на себя. Можно было допустить, что у Беллы были сомнительные причины не любить сестру ― возможно. Но это была их семейная драма. Эдварду не надо было лезть туда с самого начала. Но он принял нелюбовь к Сесилии как данность и хотел, чтобы ее не было в их семье. Он считал, что она оказывает плохое влияние на Карлайла, что она вредит ему, разрушает его ― и в упор не понимал, о чем твердили другие. Какая любовь? Вот это любовь? Порочная, темная, запутанная, в чем-то ― безумно болезненная? Нет, было бы правильно, если бы Карлайл и Сесилия расстались, и Карлайл нашел кого-то другого, светлого и доброго, а Сесилия исчезла с этим своим Джексоном Мартеллом… Все случилось так, как хотел бы Эдвард. Только было различие. Если бы Эдвард увидел Сесилию теперь, он бы на коленях молил ее вернуться к Карлайлу или хотя бы один раз встретиться с ним. Потому что Карлайла не существовало без Сесилии. Возможно, это сейчас прозвучало бы странно, но Эдвард искренне любил Карлайла. Без него он был бы уже мертв, никогда не стал бы вампиром, не обрел бы таких замечательных братьев и сестер, маму, не встретил бы любовь всей своей жизни и не стал бы отцом столь обожаемой им дочери. Его бы просто не было на свете. Если бы не Карлайл. Так почему Эдвард поставил Беллу выше своего создателя? Он мог легко быть на стороне Беллы и Карлайла одновременно, поступить также мудро, как Карлайл. Сесилия ушла. Как Эдвард и хотел. И Карлайл больше не жил без нее, он не хотел жить. Эта любовь ― та любовь, которую не мог понять Эдвард ― была смыслом его жизни. Карлайл шел к ней все свои бессмертные годы, он существовал, чтобы найти ее, найти Сесилию и полюбить ее. Почему Эдвард решил, что может в это вмешиваться? Эдвард раздражённо зарычал, замотал головой. ― Я хотел сказать, что ты совершаешь огромную ошибку! Подумай ещё раз, отец, прежде чем связывать с ней свою жизнь. Такое покалеченное существо, как Сесилия, не сделает тебя счастливым! И он вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью. Эдвард выдохнул и с силой провел по лицу ладонью. Они не заслуживали Карлайла. Отец искал Сесилию долгие месяцы, а когда Белла забеременела, Эдвард со всем своим эгоизмом валялся у него в ногах, моля о помощи. Карлайл их с Беллой видеть не мог, и Эдвард понимал его. Эсми и Эмметт тоже постоянно просили Карлайла о помощи, буквально изводя его, а Розали сказала: «Мы поймем, если ты не станешь помогать Белле, правда. Но… но ребенок не виноват. Разве ты не хотел бы, чтобы кто-то вроде тебя помог Сесилии?» Карлайл и помог. Он сделал намного больше, чем Эдвард и Белла со своими отношением к Сесилии заслуживали. Сугубо говоря, Розали очень сильно его просила. Она со своей обычной холодной гордостью молила Карлайла об этом куда сильнее Эдварда, которому было отчаянно стыдно, больно и страшно. Карлайл же буквально спас их ребенка. Это большее, на что Эдвард с женой могли рассчитывать. Эдвард вдруг вспомнил разговор с Карлайлом утром того дня, когда Ирина направилась к Вольтури. Эдвард никогда бы не сказал об этом, но он считал справедливым тот страх за своего ребенка. За семью. Они с Беллой провели в агонии почти два месяца, и это было лишь малой частью того наказания, которое мироздание могло бы опустить на них. Эдвард нашел отца в его старой спальне. Он сидел в кресле и на коленях держал раскрытую книгу. «Тэсс из рода д’Эрбервиллей: чистая женщина, правдиво изображённая». Любимая книга Сесилии Каллен. ― Карлайл. ― Не сейчас, Эдвард, ― еле слышно проговорил Карлайл. Он не хотел слышать ни сына, ни его жену, и Эдвард его понимал. «Не сейчас» ― означало никогда. Эдварда это особо задевало. Карлайл любил их всех, но Эдвард всегда был особенным ребенком в сердце создателя, пусть тогда Карлайл действовал от одиночества. Обычно это и является причиной выбора. Эдвард был первым в семье Карлайла… хотя он нашел Эсме вскоре после этого. А Эдвард предал его таким ужасным образом. ― Я просто хотел… ― Мне не интересно, ― он резко захлопнул книгу и посмотрел на Эдварда. Без злости или ненависти. Но и без прежней любви и покровительства. Посмотрел просто как на случайно встреченного знакомого. Помолчал, а потом внезапно поделился. ― Я пытался… пытался отпустить ее. Может, так для нее было бы лучше. Но мое сердце противится этому. Умом я хочу это сделать, но сердцем не могу ее отпустить. Она так глубоко проникла в меня, что я не могу вырвать ее оттуда. Я лишь хочу, чтобы она была со мной, ― Карлайл прикрыл глаза. Его рука машинально потянулась к сердцу, будто желая вырвать его, избавиться от боли. Отец, несомненно, сделал бы это, если бы вампирский разум мог позволить убить тело. ― А она рядом со мной только если вас с Беллой нет. Я не могу перестать думать об этом, Эдвард. Если бы позволял вам меньше, или если бы сам проявил чуть больше понимания, возможно, моя семья сейчас была со мной, ― он помолчал. ― Мои дети и моя жена. Эдвард обычно старался не думать о том, что Сесилия была беременна. Что она может быть просто мертва. Он не знал, что будет с Карлайлом, если Сесилия умрет. Возможно, он просто найдет своих детей, проведет с ними какое-то время, а потом отправится за Сесилией и найдет ее, где бы она ни была. По привычке, Эдвард попробовал соскользнуть в защитную скорлупу, но знал ― ни сейчас, никогда после у него это больше не получится. ― Она ненавидела Беллу! ― тихо и отчаянно проговорил он, зная, что лжет и извращает правду. Последние месяцы после вмешательства Джаспера Сесилии было все равно на Беллу. Она вела себя по отношению к сестре так же, как и до приезда в Форкс. Ей было все равно. Она смотрела на нее как на пустое место или как на мелкое насекомое. Не любовь, не ненависть. Эдвард не мог врать самому свою. Карлайл болезненно усмехнулся, но через секунду его лицо снова потускнело. ― А Белла ненавидела ее, но не я пытался выжить кого-то из семьи. Может, виноват ты, может, виноват я, или Сесилия ― я не знаю. Но я знаю, что все то время, что я был с твоей женой, я должен был быть со своей. Когда Ренесми спрашивает про Сесилию, Белла говорит о том, что это не то, про что она хочет говорить. И теперь я не могу не думать, а что если мои дети слышали обо мне тоже самое, потому что я не смог выбрать их мать, ― Карлайл помолчал. ― Я говорил ей, что она должна уйти, чтобы спасти себя. Но я не знал, что в итоге так и случится. Переоценил свои силы. Так что кто еще виноват? Это я сказал ей, что она должна уйти, и я не дал ей достаточно надежды на то, что в итоге приму ее сторону… ― В том, что Сесилия ушла, ты не виноват, ― горячо заявил Эдвард. Он знал это наверняка. Карлайл был последним на всем земном шаре, кого можно было обвинить в этом. Сесилия ― предпоследней. ― А кто еще? ― Карлайл качнул головой. ― Я прекрасно знал, что она пережила, и меня не отпускает мысль, что, если бы я вовремя сказал какие-то слова, или что-то сделал… был более внимателен… она бы сейчас была со мной. Я был бы счастлив. Но она согласилась на то, чтобы уйти, потому что не верила в меня, ― Карлайл посмотрел в окно, за которым тогда рождался такой же закат, что и сейчас в Норвегии. ― Ты счастлив, Эдвард. Очевидно, ты этого заслуживаешь. Но пожалуйста, не пытайся сделать меня частью своего счастливого настоящего. Карлайл так более к ним и не приблизился. Битва с Вольтури стала для него местом, где он мог достойно умереть, и он был обязан там быть из-за того, что Вольтури угрожали всей его семье. Аро привел свидетелей, привел свиту ― и довольно спокойно, мирно ушел. Он ничего не спросил про Сесилию, очевидно скрытую даром Джексона. Он лишь очень странно улыбался, пока знакомился с Ренесми, а когда она продемонстрировала ему свой дар, в его глазах мелькнуло разочарование, быстро исчезнувшее за напускной улыбкой. Эдвард так и не смог разгадать тайну этого разочарования. Неужели он надеялся, что Ренесми окажется бессмертной и он убьет всех Калленов и их друзей? Но Эдварду ни тогда, ни сейчас не казалось, что Аро пришел их покарать. Все выглядело именно так, но многое говорило о том, что Вольтури, как всегда, имели под собой не единое дно. Эдвард вспомнил усталое лицо Карлайла, лишенное какой-либо надежды, потухшие золотистые глаза, равнодушные ко всему, кроме того, что осталось от нее. Эдвард уже видел это лицо однажды. Для сходства и не было оснований. Карлайл не был его биологическим отцом. У них не было никаких общих внешних черт, кроме двух: цвета кожи и цвета глаз. Как и у всех вампиров, у них была холодная бледная кожа. А одинаковый цвет глаз имел, однако, другую природу: он отражал общий выбор. И все же, хотя оснований для их сходства не было, Эдварду порой представлялось, что за последние семьдесят с лишним лет, когда он принял выбор Карлайла и следовал его пути, его лицо стало походить на Карлайла — до известной степени. Но он прекрасно узнавал то лицо, которое видел. Он сам выглядел так, когда ушел от своей любви. Только была разница. Эдвард мог вернуться и молить о прощении. У Карлайла не было даже этого. ― А почему мы спасаем Беллу от Виктории? ― жёстко произнёс Джаспер. ― Потому что она с тобой. Мы уважаем и принимаем её по этой причине. Почему ты считаешь, что твоя девушка этого достойна, а возлюбленная Карлайла ― нет? Нашей семьи не было бы без него, а он сотни лет верил, что недостоин любви. Сесилия дала ему эту любовь, сделала счастливым. Я готов быть её другом за одно это. Эдвард решительно выдохнул. Он знал, что Элис хотела настоять на том, что Карлайл должен вернуться к медицинской практике, и видел в ее мыслях, что это случится. Элис верила, что это приведет Карлайла к Сесилии ― или Сесилию к Карлайлу, пусть и непонятно каким образом и способом. Он просто хотел в это верить. Сейчас он очень хотел верить, что столь нелюбимая им Сесилия Каллен вернётся в их семью. Карлайл и Эсми были его родителями уже давно, он любил их, и это было очевидно. Поэтому Эдвард поклялся в том, что сегодня он обойдет весь Берген, и найдет либо Сесилию, либо их с Карлайлом близнецов. А когда он найдет Сесилию, он опустится на колени и будет молить ее вернуться к отцу.