ДвижПариж - JRock версия (сборник)

      Каору открыл глаза.       Небо, бескрайнее голубое небо с облаками, похожими на нежнейшие сливки. Каору не то чтобы летел, он оставался на месте, причём чем дальше, тем больше начинала затекать задница. Оно и неудивительно — при взгляде вниз обнаружился потёртого вида школьный стул с деревянной сидушкой. Но под его ножками была всё та же бескрайняя синь. Возможно, он завис над океаном?       Подняв взгляд от предполагаемой водной глади, Каору осторожно поймал дрейфующую к нему парту. В правом углу исчерканной столешницы было что-то накарябано зелёной ручкой. Присмотревшись, Каору с удивлением узнал собственный рисунок гандама. Но ведь это было ещё в средней школе! Почему-то именно этот момент заставил Каору задуматься о реальности происходящего. Лёгкий ветерок, ощущение рассохшегося дерева под пальцами, тепло солнечного света на правой щеке, — всё казалось настоящим, но, поразмыслив немного, Каору обнаружил, что не помнит, как здесь оказался. Значит, это был сон? Если так, то на редкость спокойный, почти медитативный. Обыкновенно Каору снился всякий трэш: иногда забавный, часто жуткий, а временами — просто глупый. Вроде того раза, когда он провалился в канализационный люк, а потом всю ночь звал менеджера и своих согруппников на помощь. Но те лишь заглядывали вниз, улыбались и ржали лошадиными голосами.       Когда ближайшее облако начало как-то странно шевелиться, Каору стал подозревать, что в этом кино тоже есть какой-то подвох. Но страшно пока не было, и он решил поспать ещё немного — прежде всего потому, что поспать много ему удавалось нечасто.       Тем временем облако с внутренней турбулентностью выпустило из себя зеленоватую пирамидку и нехотя застыло, превращаясь в безликий офисный стол. С полминуты пирамидка безразлично смотрела на Каору усталым взглядом единственного глаза, после чего в остатках облака под ней прорезалось что-то вроде рта:       — Приветствую, смертный! Сегодня твоя душа освободилась от оков плоти, — вопреки ожиданиям, голос у сверхъестественной сущности был под стать выражению глаза и напоминал не божественный рокот, а скорее тяжкие вздохи белого воротничка в четверг вечером. — Согласно статье четвёртой, пункту первому Вселенского Устава, Мы обязаны провести дознание и определить дальнейший способ переработки.       — Переработки чего? — посчитал нужным уточнить Каору. Летающий масонский глаз не вызывал у него священного трепета, а его тон пробудил к жизни инстинкт лидера, требующий однозначно определять все мутные формулировки до подписания чего бы то ни было.       — Души, бессмертной души, — закатился к верхнему углу треугольника глаз. Но выше была только стратосфера, плавно переходящая в космос, а в связях с зелёными человечками иллюминаты замечены не были. По крайней мере, Каору об этом не слышал.       — Ага, понятно, — ляпнул он, тут же мысленно споткнувшись: если этот малобюджетный страшный суд ему снится, то последним воспоминанием должна была стать кровать в снятой недавно халупе. Но Каору не мог вспомнить ничего, кроме…       Точно! Он ехал на велосипеде. Он ехал на велосипеде с рюкзаком и гитарой. Было вроде бы утро — значит, он собирался на репетицию. И что дальше?..       От дальнейших размышлений Каору отвлекло какое-то движение. Присмотревшись, вдалеке за туманным плечом иллюминатского бога он увидел сияющее пятно. Оно стремительно приближалось и вскоре обрело вполне чёткие, но оттого не менее сюрреалистичные черты.       В горящем ореоле из шести белоснежных крыльев изящно перебирал ногами по воздуху Шинья. Его худосочную фигуру скрывали летящие одежды из тонкого хлопка, а рыжеватые волосы, несмотря на скорость, лишь слегка колебались вокруг одухотворённо застывшего лица. В руках он держал офисную папку на кольцах, которую бесшумно положил на стол перед шефом и остался стоять чуть позади, дружелюбно разглядывая Каору множеством глаз на крыльях.       — Что ж, можем начинать, — выдохнула пирамида, телепатически листая файлы. — На самом деле здесь не так много. Я вижу только чревоугодие, немного лени и чуть-чуть жадности.       — Чрево…что?       — Обжорство, — строго взглянув на Каору, повторила пирамида. — Вообще-то ещё пьянство, но его Мы относим сюда же. Так что в сумме получается более чем достаточно.       — Достаточно для чего? — хмыкнул Каору. — Чтобы отправить меня в Ад?       Вообще-то смешно ему уже не было. Последним, что он помнил, по-прежнему оставалась поездка на велосипеде. К тому же даже от осознания нереальности окружающий мир не спешил трещать по швам.       — В Ад? — масонский бог тихо рассмеялся, многозначительно переглянувшись с Шиньей. Тот светло улыбнулся в ответ. — Ну что за мракобесие? Просто родишься в следующий раз в стране третьего мира, за пределами «золотого миллиарда». Всего-то, хе-хе. Пока что…       Глаз забегал по файлам, перелистывая их туда-сюда, а Каору тихо выдохнул. Происходящее всё меньше напоминало классический религиозный приход, да и с чего бы? А вот на пьяный бред тянуло вполне. Кивнув сам себе, Каору решил, что здорово надрался где-то, а потому ничего не помнит, и теперь какая-то часть его подсознания так странно рефлексирует по поводу нездорового образа жизни. Вот только в собственном теле, собственных пристрастиях Каору всё устраивало, и он приготовился смотреть странный сон дальше, жалея лишь о том, что вместе с партой ему не выдали ведёрко попкорна.       Тем временем, устав наблюдать за потугами шефа, Шинья плавно подлетел к нему сзади и ткнул длинным пальцем в нужную строчку.       — Ах да. Пока что выходит, что в следующий раз ты родишься где-то в центре африканского континента. Ну, знаешь, там, где вечная засуха и голод, а всякие фоторепортёры из ООН снимают это на камеры за тысячи баксов, — бросив мучить папку, иллюминатский глаз отодвинул её подальше и насмешливо взглянул на Каору. — Так что всякие булки, сладости и уж тем более арбузы будут являться к тебе лишь в мокрых снах.       Несмотря на то, что происходящее было всего лишь синей фантазией, от обрисованных перспектив Каору мысленно содрогнулся. В переселение душ он не то чтобы верил, но, в общем, не исключал такую возможность. Что, если в следующей инкарнации он действительно окажется где-то, где не существует шоколадных батончиков, пива, сносного жареного мяса, сочных фруктов или хотя бы сладкого риса?! Жизнь есть страдание. Но без возможности есть жизнь просто невыносима.       Сглотнув сухой комок, перекати-полем вставший в горле, Каору с надеждой спросил:       — Пока что выходит… То есть можно что-то с этим сделать?       — Конечно, — с готовностью отозвался летающий глаз. Шинья за его спиной лучезарно улыбнулся, тоже едва заметно кивнув. — Мы же не деспоты какие. Во-первых, ты можешь оправдать свои греховные деяния. Скажем, если у тебя были какие-то серьёзные причины, Мы внимательно тебя выслушаем.       — Мм, — Каору задумчиво потёр подбородок средним пальцем, но придумать хоть какое-то оправдание, почему всю жизнь он ел и пил в своё удовольствие, так и не смог. В результате рассудив, что лучшая защита — это нападение, он выдал:        — Честно говоря, я вообще не особо понимаю, как здесь оказался. Сдаётся мне, что вы, ребята, из другой сказки.       Все сверхъестественные глаза вновь многозначительно переглянулись. Их число на количество присутствующих явно превышало все допустимые нормы. Наблюдая за этим, Каору почувствовал, что его начинает немного укачивать.       — В отчёте про это ничего нет, но ваша бабушка, Ниикура-сан, была христианкой. И когда вам было полтора года, она тайно крестила вас именем Николай, — под недовольным взглядом пирамиды Шинья виновато развёл руками и миролюбиво добавил: — Прошу прощения, не успел внести в досье. Но могу показать видео.       — Не стоит.       Каору согласно кивнул: смотреть на то, как его мелкого, голого и наверняка орущего брызгают водой, не было никакого желания. Перед глазами всё отчётливее вставала жуткая перспектива из мучнистых лепёшек на завтрак, обед и ужин, и то — если сильно повезёт. А ещё Каору вдруг подумалось о том, что, родившись в Африке, он наверняка окажется чёрным! Наверное, ничего особенно ужасного в самом этом факте не было, но… Что насчёт татуировок?..       — Так тебе есть что сказать в своё оправдание?       Каору покачал головой, но тут же весь встрепенулся, ухватившись за неожиданную идею.       — Нет, но… Как насчёт рекомендаций? В той папке, кажется, далеко не всё. Да, я не Будда… То есть не святой. И никогда не стремился им быть, но послушать вас, так я всю жизнь только бухал и жрал. Но это не так! Должен же я был сделать хоть что-то хорошее. Шинья за плечом масонского бога показал кулак и, сдвинув брови, воинственно кивнул.       — Я сделал много хорошего! — уже увереннее повторил Каору. — Просто не могу вспомнить так сразу.       — Что ж, это похвально, — как бы проникшись пламенной речью, задумчиво ответил иллюминатский глаз. — Если ты не помнишь свои добрые дела, значит, в тебе нет гордыни.       Шинья показал класс и довольно подмигнул. Сразу всеми глазами.       — Честно говоря, это стандартная процедура, но раз ты предложил сам…       Не договорив, глаз замолчал и уставился куда-то мимо Каору. То же сделал и Шинья. Сзади послышался тихий скрип, и, обернувшись, Каору увидел, как посреди бескрайнего неба приоткрывается безликая дверь из дешёвого пластика.       — Ано…       В проёме на фоне такой же невыразительной стены офисного коридора показалась чья-то голова. Из-под тёмно-синей бейсболки свисали каштановые патлы, а верхнюю половину лица скрывали огромные солнцезащитные очки.       — О, прошу прощения, — заметив, что вломился на какое-то заседание, пришелец поднял перед собой увешанную кольцами руку и виновато улыбнулся.       — Курилка дальше по коридору. Лестница справа, второй этаж, — отчеканил Шинья.       — Большое спасибо.       Дверь закрылась, так и оставшись висеть в воздухе. Каору медленно повернулся и растерянно уставился на потустороннюю парочку. Если Шинья его не особо удивил — в нём Каору всегда подозревал что-то не от мира сего, то встретить здесь Киёхару как-то не ожидал совсем. За Люцифера здесь Когурэ? Под маской летающего глаза скрывается Йошики? Было бы неудивительно — вон как Шинья на него смотрит.       — Слушай, какого демона он опять здесь? — глаз покосился в сторону Шиньи, но по вновь усталому тону было ясно, что вопрос скорее риторический.       — Слишком мощный приход, — Шинья пожал плечами и одновременно крыльями — так, что Каору невольно задумался о том, откуда они растут. — Да ладно вам. Погуляет немного и обратно вернётся. В первый раз, что ли?       — И правда. Так на чём мы остановились?       Каору как-то пропустил момент, когда перед масонским богом возникли монитор и клавиатура.       — Ах да. Нам нужна рекомендация со стороны, — закончив вводить пароль — или что он там делал — летающий глаз выжидающе уставился на Каору. — Кого будем спрашивать?       Этот вроде бы очевидный вопрос на деле оказался совершенно неразрешимым. Кого бы Каору ни вспоминал, к приятным моментам обязательно примешивалась какая-нибудь обида, некрасивая или глупая история, недопонимание, а иногда — просто роковая случайность. Но когда все хоть сколько-нибудь дружественные знакомые закончились, Каору наконец осенило:       — Мама! Спросите её!       Кто-кто, а она наверняка сказала бы, что гордится своим сыном, что тот самый лучший, незаменимый, талантливый и, чего уж скрывать, самый красивый. Последнее отношения к делу, пожалуй, не имело, но Каору так давно не слышал ничего подобного, что счастливо улыбнулся от старых воспоминаний.       — Слишком просто, Ниикура-кун, — глаз-иллюминат вновь достал откуда-то папку и принялся лениво её перелистывать. — Мать — лицо излишне ангажированное. Подумайте ещё.       Каору прикрыл глаза и попытался проснуться. Быть может, ему что-то подсыпали в пиво. Или это было не пиво, и он выпил действительно слишком много. А может, он так неистово блевал, что ударился лбом об унитаз, а теперь валяется в каком-нибудь общественном сортире и смотрит конченые сны про божественного Шинью? Так или иначе, когда Каору открыл глаза, всё осталось по-прежнему.       — Я без идей, — он безразлично махнул рукой и полез в карман джинсов, выуживая мобильник. — Может, по телефонной книге пройдёмся? Шинья, назови число от одного до…       — Зачем же? — перебил треугольный бог. — Нам для этого недавно систему сделали. Правда, она всё ещё в тестовом режиме, но вроде работает.       Кнопки на клавиатуре медленно заклацали, глаз сосредоточенно прищурился. Шинья выжидающе поглядывал на своего шефа, но тот был полон решимости справиться своими силами. Спустя минут пять ему это действительно удалось:       — Ну вот! Система проанализировала всех, с кем ты когда-либо встречался, и нашла того, кто относится к тебе лучше всех. И не является твоим родственником.       — Ого! — только и смог выдать Каору. Ему вдруг стало ужасно интересно, кто бы это мог быть, но из-за парты не получалось увидеть ни миллиметра экрана.       — Так, сейчас подгрузятся соответствующие воспоминания, и можно будет посмотреть, — подмигнул довольный собой масонский бог. Выглядело это странно, и Каору перевёл взгляд на его помощника.       Блаженно-дружелюбное прежде, теперь лицо Шиньи выражало нечто трудно передаваемое. Ему было отлично видно экран компьютера, и, глядя в него, Шинья выглядел напряжённым, смущённым, весёлым и испуганным одновременно.       — Готово!       В небе наступила ночь, а на ближайшем услужливо подплывшем облаке возникла картинка.       Орущий телефон у кровати, чья-то рука, оглушительный голос из трубки — явно недовольный и… Там было что-то про опоздание на репетицию, про сроки, зарплату.       Каору почувствовал, как бледнеет на глазах, хотя обычно с ним такого не случалось. В голосе на видео он узнал свой собственный, и, хотя всё это время его собеседник хранил гордое молчание, его личность больше не была секретом.       — Кё?!       Возопить подобно камню у Каору не вышло — всё провалилось куда-то внутрь, так что оставалось лишь по-рыбьи хватать воздух ртом.       Так и не проронив ни слова, Кё нажал отбой, и картинка тут же сменилась. Жёлтый свет, пьяный гогот со всех сторон. Раскрасневшийся до пунцовых щёк Каору обнимает одной рукой за шею Дайске, продолжая нести какой-то весёлый бред. Все орут «кансай!», кружки с пенным сталкиваются, брызги попадают Кё на джинсы.       В этот момент Каору почувствовал, что действительно погиб. Не в том смысле, что трупный хлад коснулся сердца, а тело стало казаться чужим, нет. Просто это был конец всем надеждам и мечтам. Вообще-то Каору понятия не имел, что думает о нём Кё, но ничего хорошего ожидать не приходилось. С чего бы? Они не то чтобы общались на отвлечённые темы, а по работе нередко спорили. Ну или Каору высказывал недовольство, а Кё просто молчал с видом жабы, внезапно познавшей дзен.       На видео всё быстрее сменяли друг друга короткие сюжеты. Каору мрачно сидит с гитарой, не замечая никого вокруг. Каору с улыбкой рассказывает, как в детстве нассал соседке на голову. Каору забывает про общий рис, и тот сгорает ко всем чертям. Каору страдает от похмелья. Каору матерится нараспев под новую мелодию, к которой ещё не успели написать текст. Каору рисует непотребный рисунок на запотевшем стекле автобуса.       Изображение дрогнуло и погасло. Но не успел Каору обрадоваться, что всё закончилось, как воспроизведение воспоминаний Кё продолжилось. Просто на этот раз ночь была и на видео.       В скудном освещении проносящихся мимо фонарей Каору не сразу признал собственный косматый затылок. Сквозь шум автобуса прорывался невнятный храп. Они ехали куда-то в туре, и Каору умудрился отключиться на чужом плече. Если Кё и спал до этого, то с таким аккомпанементом под самым ухом это было просто нереально. Но почему-то он не спешил стряхнуть оборзевшего Ниикуру, а когда на предплечье вязко спустилась блестящая капля слюны, лишь достал из кармана салфетку.       Каору смутился. С одной стороны, с кем не бывает, с другой — Кё вёл себя нетипично. Нет, в теории Каору был благодарен ему за возможность выспаться, но на деле теперь чувствовал себя просто мегастранно.       Очередная сцена всратого фильма внезапно началась с табло Кё. Тот рассматривал своё отражение в зеркале над раковиной: чуть нахмурившись, медленно поворачивал голову и так и эдак. Не любовался, но как будто прикидывал, что можно изменить. Он был раздет, по крайней мере, выше пояса и, кажется, находился у себя дома. Каору не был уверен — в его новом обиталище он был лишь однажды, и то проездом.       Наконец придя к каким-то неутешительным выводам, Кё тихо вздохнул и грустно посмотрел в глаза собственному отражению. Если бы это был полный метр, Кё завалили бы оскарами лишь за один взгляд. У Каору, который терпеть не мог не то что мелодрамы, но и просто фильмы без спецэффектов, и то сжалось сердце — такой усталостью и безнадёгой повеяло на него сквозь экран.       Какое-то время ничего не происходило, но вдруг дверь ванной комнаты позади Кё медленно отворилась, и в зеркале возникло отражение слегка небритой физиономии Каору. Окинув взглядом заднюю часть Кё с головы до ног и обратно, тот как-то совершенно неприлично ухмыльнулся и с довольным видом шагнул ближе. Одежды на нём также было не заметно, и на прикосновение кожа к коже Кё отреагировал по-кошачьи — выгнулся изящной волной, прижимаясь всем телом. Каору провёл ладонями по предплечьям, с видимым удовольствием сминая упругую кожу пальцами, и медленно, смотря через зеркало в глаза, коснулся губами чуть пониже шеи.       У Ниикуры в реальном времени натурально отвисла челюсть. Такое он не мог забыть даже с чудовищного перепоя, но не помнил ничего подобного! Тем более что его двойник на экране не казался пьяным. Он определённо видел перед собой цель и знал, что с ней делать, а ещё выглядел каким-то подозрительно… Горячим? Каору вдруг почувствовал тупой укол под рёбрами — то ли зависти, то ли ревности. Но несмотря на то, что происходящее на экране выходило далеко за пределы нормы и лишь продолжало набирать рейтинговые обороты, он отчего-то не мог перестать смотреть.       Рядом масонский бог паническим шёпотом пытался выяснить у Шиньи, как остановить трансляцию, но высокие технологии по-прежнему не желали реагировать на божественное вмешательство. С первым мучительно-сладким стоном Кё всё тело прошило дрожью, — Каору вцепился в край парты, словно наконец испугался упасть на грешную землю. Он заёрзал на неудобном стуле, разводя колени шире, напряжённо думая о том, что о таких вокальных способностях Кё широкой публике знать не следует. О них вообще никто не должен знать! Кроме…       — Каору, — умоляюще, с хрипотцой выдохнул Кё. — Пожалуйста.       Зеркало стыдливо запотело, скрывая отражение влажно раскрасневшихся губ, и Каору смог зажмурить глаза — до боли, до ярких линий под веками.       — Может, просто перемотать?       Раздался противный визг. С опаской приоткрыв один глаз, Каору увидел почти идиллическую картину. Он лежал на больничной койке, как и полагается, с проводами, катетером в вене и пикающими приборчиками вокруг, а рядом, смирно положив руки на колени, сидел Кё. Его и без того сутулая фигура сгорбилась ещё больше, словно на поникших плечах лежала вся скорбь этого мира.       Неприятно резанув ярким светом, в небе вновь вспыхнуло солнце.       — Прошу прощения, — Шинья склонился в глубоком поклоне то ли перед прижухшим Ниикурой, то ли перед своим шефом. Кончики его крыльев мелко подрагивали, но Каору был почти уверен: за золотистыми локонами скрывалась не нервная гримаса, а старательно подавляемый ржач. — Иногда в поток воспоминаний могут попадать навязчивые фантазии. Но, честно говоря, столь отчётливую я вижу впервые.       Веселья Шиньи Каору не разделял. Ему хотелось всё забыть и в то же время — продолжить просмотр мыслефильма, чтобы узнать больше.       — Мгм, ну что ж, — глубокомысленно выдал масонский бог, пожёвывая облачную бороду.       — А вот это, это тоже фантазия? — Каору ткнул пальцем в застывшую картинку из больничной палаты.       — Нет, это прямой эфир, — Шинья чуть прищурился. — Но видео, кажется, зависло.       — А какого ж хрена я тогда не в морге? — воинственно выдвинув челюсть, Каору обвёл суровым взглядом присутствующих. — Выходит, я не сдох?       — Ты был к этому близок, — летающий глаз открыл папку и добавил уже оттуда: — ДТП с участием велосипедиста и ребёнка дошкольного возраста. В результате черепно-мозговой травмы Каору Ниикура потерял сознание и был доставлен в больницу. Где и находится до сих пор.       — Вы совсем охренели?! — Если бы под ним был пол, Каору вскочил бы на ноги от негодования, но так его хватило лишь на то, чтобы по-панковски пнуть старенькую парту. — Я не сдох! Сейчас вот как возьму, как очнусь!       — Теоретически это возможно, — проскрипел Шинья, за что тут же получил уничтожающий взгляд от шефа.       — Что?!       — Да, — летающий глаз тяжело вздохнул. — Но дело в том, что, если ты продолжишь жить, список твоих грехов будет лишь расти. В первую очередь из-за вашей группы. Видишь ли, ей суждено стать довольно популярной, но вместе с музыкой она будет нести в мир ужасную тьму и разврат.       Каору усмехнулся: хорошие новости сыпались как из рога изобилия.       — Вот как, — откинувшись на спинку стула, он кивнул в сторону Шиньи. — А почему в группе, несущей тьму и разврат, играет он?!       — У него… Своя миссия.       — Но план расписан на годы вперёд, — примирительно улыбнулся Шинья. — Так что без ударника DeG не останутся.       — Зато останутся без гитариста, да? — Каору закинул ноги на поверженную парту и сделал лицо пострашнее. — Возвращайте меня обратно!       — Хорошо-хорошо, — прошелестел масонский бог, медленно начиная всасываться обратно в облако.       Подлетевший по дуге Шинья поднял перевёрнутую парту и водрузил на неё бумажную кипу по высоте никак не меньше пивной банки.       — Но сначала подпишите заявления о персональной ответственности, об отсутствии претензий, о том, что информированы насчёт возможных последствий…       Каору открыл глаза.       Сознание, измученное потусторонней бюрократией, нехотя собирало расплывающийся мир во что-то относительно чёткое и узнаваемое. И этим чем-то оказался Кё. Он по-прежнему смиренно сидел у койки и, судя по выражению лица, мыслями пребывал в самом центре внутренней пустыни отчаяния. Оглядев палату в поисках сомнительных личностей с нетрадиционным количеством глаз, Каору немного успокоился, но на всякий случай решил уточнить:       — Тоору?       — Бля, — Кё так дёрнулся, что едва не полетел с хлипкого стула. — Ты меня напугал! Всё. Лежи и не разговаривай. Я сейчас пойду… Позову кого-нибудь.       Он поспешно вскочил, игнорируя кнопку вызова здесь же, у изголовья кровати, и сделал шаг, чтобы обойти койку, но был пойман шершавыми от струн пальцами за запястье.       — Подожди, не уходи. — То, как Кё вздрогнул от этого нехитрого прикосновения, не укрылось от Каору даже в его смутном состоянии. Он несильно потянул на себя и, добившись того, что Кё развернулся к нему лицом, добавил: — Спасибо, что… Ждал меня.       — Да я только пришёл, — нервно улыбнулся Кё. Эмоции на его лице сменяли друг друга как цвета бензиновой плёнки: сомнение, радость, испуг, облегчение, надежда, смятение и неистовое желание быть хоть немного счастливым. Это было так необычно, так непривычно и просто бесконечно странно — Каору и не думал, что может вызывать у кого-то столь бурный отклик. Совершенно не представляя, что с этим делать, он по привычке сурово свёл брови, опустил подбородок и повторил:       — Всё равно спасибо.       Неловко кивнув, Кё быстрым шагом вышел из палаты, попутно доставая мобильник. Когда дверь за ним захлопнулась, Каору упал головой на подушку и облегчённо выдохнул, а затем вдруг широко улыбнулся, бормоча себе под нос что-то вроде: «Ну дела. Бывает же».       По веткам за окном прыгали какие-то звонкие птахи. Глядя на них, Каору вдруг подумал: у Шиньи болят колени потому, что тот не привык ходить по земле. Это и правда непросто, но Каору был уверен, что справится — теперь наверняка. Ведь он самый лучший, незаменимый, талантливый, обаятельный.       И не только для мамы.