Семь свиданий

      Он сбегает, снова оставляя меня в одиночестве. Опять не закрыл за собой дверь. Как это в его стиле. В коридоре ещё долго слышны громкие шаги.       Внутри у меня всё истекает кровью. Я думал, что телесная боль это отвратительно. Душевная боль куда хуже. Словно с уходом Тайлера мне вырвали кусок сердца. Вот так, разом. С мясом и сосудами. Взяли и вырвали. Так и живу с разорванным сердцем.       Еда сегодня кажется особенно безвкусной. Даже чай оказался такой пакостью. Вся эта белизна коридоров и палат точно разом посерела. Всё грязно, суетно и тоскливо. На улице моросит унылый дождь. Небо серое, а этот светло-зелёный кое-где цветущий двор вот-вот затопит. Дождь молотит по листьям деревьев и кустов, по асфальтовым дорожкам.       Кажется, что где-то промелькнул кроваво-красный пиджак. Наверное, это моё воображение хочет видеть то, чего нет.       Ложусь спать, а хочется умереть. Заснуть — и не просыпаться. Как раз сейчас дождь так уютно стучит по окнам. А наутро меня не будет.       Мне снится Тайлер. Точно в старые добрые деньки. Вот только этот день оказывается тяжёлым. Тайлера кто-то ранил, причём серьёзно, и домой его принесли члены клуба. Страховки у него нет, так что приходится справляться своими силами.       Он лежит, свернувшись калачиком. Не даёт даже осмотреть рану, а на всякие попытки это сделать либо скулит, либо цедит сквозь зубы что-то нецензурное. Мне еле удаётся вколоть ему в шею обезболивающее и наконец обработать тяжёлую рану слева на груди. На удивление близко к сердцу. Кто бы это ни был, действовал он уверенно. Это ножевое, причём тяжёлое.       Всю ночь я остаюсь около него. Караулю, успокаиваю. Он устало кладёт голову мне на колени, и я ласково глажу его. У него жёсткие короткие волосы тёплого каштанового цвета. Это на какое-то время отвлекает его от боли. В сердцах я спрашиваю:  — Кто же сделал это с тобой?  — Ты и сделал! — вскрикивает он, вздрагивает всем телом и затем умирает.       Я снова просыпаюсь в холодном поту.       Сердце стучит, как бешеное, а я всё ещё не могу прийти в себя. Точно это произошло на самом деле. Будто Тайлер снова умер. А умирал ли он? Как он выжил вообще? Снова уснуть не получается. Я лежу и ворочаюсь. Всё ещё содрогаюсь всей душой от мысли о том, что Тайлер мог умереть. Пусть это сон, но слишком уж реально он выглядел. Я не допущу такого. Особенно от моих рук. Больше никогда.       Я не знаю, чем тогда руководствовался. Зачем тогда я попёрся в тот небоскрёб? Зачем выстрелил в него? Какое же я чудовище! Меня до сих пор мучает совесть. То, что мы любим, убивает нас. Как жаль, что это работает и в обратную сторону.       Тайлер, Тайлер… Единственный близкий человек (человек ли?), который у меня остался. Как жаль, что я был таким подлецом и придурком. Наверное, мы будем постоянно разбивать друг другу сердца. Мой друг. Друг ли? Или между нами могло бы быть что-то большее?       Я скучал по нему. И сейчас скучаю. Хотелось бы, чтоб мы виделись почаще. Вот бы сейчас он объявился. Я обернусь, а он тут как тут. Сидит и смотрит. Или подходит и обнимает со спины.       А ещё лучше — ложится рядом и обнимает. Да, на этой узкой койке мало места для двоих, но ради него можно и потесниться. Чувствовать его горячее дыхание на своей шее. Лежать в его тяжёлых объятиях. Ощущать его живое и ласковое тепло. Почувствовать наконец, что я в безопасности, что я не один. Что рядом со мной есть тот, кто будет рядом.       Мне всегда не хватало защищённости. И кого-нибудь рядом тоже. Всегда один, всегда неприкаянный. Так было всю мою жизнь. Пока не появился Тайлер. Пока он не оставил меня. Сердце щемит от тоски. Зарыдать бы, да стыдно. Мужчины не плачут. Ещё и ноет в груди. Может быть, стоит перестать употреблять так много колёс? Их слишком много, поэтому у меня сердце так плохо работает. Да, так и стоит сделать. И так уже с меня много содрали за эти лекарства.       ***       Я опять забросил дневник. Идея употреблять меньше лекарств явно была неудачной. Это замечают. Стоит быть осторожнее. Ещё и Бог главврач начал замечать. Это не к добру. Санитары тоже недобро на меня поглядывают.       Как у меня дела? Ничего особенного. Тоскую по Тайлеру. На улице солнце, весна, тепло, а в душе — холод и вечная зима. Всё покрыто ледяной коркой, точно озеро. И я подо льдом. Спасти меня некому, так что остаётся либо тонуть, либо задыхаться, либо умирать от обморожения.       Психолог и психиатр — очень и очень разные специальности. Советую их не путать. Я знаю разницу, поэтому не распространяюсь о том, что у меня на душе. Вот правда. Психиатр видит в любой вашей фразе какое-то отклонение от нормы и стремится выписать колёса. Психолог углубляется в твоё душевное состояние и лекарств не прописывает.       Тайлера снова нет уже достаточно давно. Дни тоскливые и однообразные, а время всё равно летит. Скоро уже май. Весна скоро пройдёт. Летом будет намного легче.       Иду в столовую. Сажусь один, чтоб не видеть никого. Ненавижу людей, их шум, гам. Просто сижу, а еду взять забываю. Со мной такое часто бывает.       Кто-то подходит ко мне со спины. Определённо, не санитар. Если кто-то докопается, задушу на месте. Оборачиваюсь, и…  — Тайлер! — восторженно шепчу я. — Чёрт побери, я так соскучился!  — Оставь нежности на потом. Ешь лучше, — он толкает поднос в мою сторону. — Голодом они тебя морят, что ли? И так кожа да кости, а тут…  — Как-то не хочется есть. Без тебя так вообще жить не хотелось. Так, тянулось всё вяло. Не жизнь, а так, экзистенция.  — При мне не выражаться! — улыбается он. — Ой, да ладно тебе, умник!  — С чего это ты в таком хорошем настроении?  — Соскучился.  — По мне?  — По кому же ещё?  — Ну, я не знаю. Ты вроде был влюблён в Марлу.  — Она сохла по тебе. Кстати, как она?  — Марла умерла.  — В смысле?  — Два месяца назад. Передозировка наркотиками.       Мы возвращаемся ко мне в палату. Сидим рядышком. Наконец-то у меня появляется восхитительная возможность уткнуться ему в плечо. Прижаться. И ничего не говорить. Вообще. Тайлер обнимает меня за плечи. Я точно снова на очередном собрании «Останемся мужчинами». Вот только вместо грузного Боба рядом со мной Тайлер. И мы сидим, а не стоим.       Главное, что он здесь. Со мной. Тёплый и живой. Пахнущий какой-то терпко-мятной химической дурью. Дышащий почти у самого моего уха. Такой невероятно красивый и на удивление реальный. Реальнее и живее меня самого.       Я дрожу и тихо сдерживаю слёзы, прижимаясь к нему всё сильнее. Вечно бы так сидел. Чтоб только мы вдвоём. Словно не было той ссоры на крыше «Паркер-Морриса», проекта «Разгром» и прочего. Были только мы двое, дом на Бумажной улице и бойцовский клуб.  — Ну, хорош, Джеки. Чего ты как баба? — Тайлер аккуратно отталкивает меня.  — Я тосковал. До сих пор не верю в то, что ты здесь, — улыбаюсь и чувствую, что в горле стоит комок.  — Так поверь.  — С чего ты такой добрый сегодня? Ласковый, заботливый. Обычно ты меня либо упрекаешь, либо шпыняешь.  — Не сегодня. Сегодня я именно что в самом что ни на есть доброжелательном настроении. Поговорим на любые темы, займёмся чем угодно. В пределах разумного, конечно, — он приподнимает бровь. Флиртует, засранец!  — Заманчивое предложение, — улыбаюсь в ответ.  — Тогда начнём?  — Наверное, это ужасно глупо, но я сгораю от любопытства. Как ты выжил?  — Благодаря твоим растущим не из того места рукам. Ну правда, так стреляют только дикари-террористы. Взял как попало, нажал на курок, а там дальше как боги решат. Вот ну правда. К тому же, было темно, и ты попал не туда, куда хотел. В итоге пуля меня не убила, а оглушила. Конечно, остаточные последствия этого мне нехило так аукнулись, — он непроизвольно касается шрама на затылке. — То-то я к тебе долго на огонёк не заглядывал.  — Но тебе же голову прострелило!  — Я говорю, остаточные последствия.  — Ты пороховым дымом выдыхал!  — Тебе показалось. Было холодно и темно. А ты был на нервах. И не такое могло привидеться.  — Живучий поганец! Чертила! — смеюсь я. — Что ж, надо будет это отметить. Выпишут меня — пойдём в «Таверну Лу» и выпьем за наше воссоединение.  — Дожить бы до твоей выписки.  — Я очень постараюсь. И знаешь, я давно хотел сказать…  — Чего?  — Прости дурака. В самом деле. Я был такой идиот и не ценил, что имел. Не ценил нашу жизнь вдвоём, наши отношения. Какими бы они ни были. Я вспылил, повёл себя как подлец и сволочь. Это было ужасной ошибкой. Тот выстрел. Знаю, это причинило нам обоим много боли. Возможно, я разбил тебе сердце. Моё-то уж точно разбито. Знаю, предателей не прощают. Но я искренне сожалею и стыжусь того, что произошло. Я бы очень хотел, чтобы мы двигались дальше. Вместе.  — Джек… — Тайлер встаёт и собирается уходить.  — Тайлер, куда ты? — пытаюсь его остановить.  — Оставь меня.  — Тайлер!  — Я сказал, оставь меня! — рявкает он и сбегает. Так и не закрыв дверь. В коридоре раздаются тяжёлые шаги, а санитары оглядываются на фигуру в красном пиджаке. Какой же я идиот!