Мы ещё живые

Спустя две недели после того, как Эрен перешагнул порог маленького охотничьего домика в предгорьях Хлорбы, Леви понял, что его любимое время суток — это утро и вечер. Привыкший раньше спать по два-три часа, теперь он спал столько, будто досыпал всё недоспанное ранее и всё равно умудрялся открывать глаза первым. Раннее утро встречало стылым холодом, первые заморозки отчётливо пахли снегом, и предрассветное небо было такое, какое бывает только зимой: невозможно бездонное, прозрачное, усыпанное тающими колючками холодных звёзд. Из-за этого холода Эрен несколько раз за ночь вставал, чтобы подкинуть дров в печь, и поэтому спал всё утро, а может, тоже досыпал недоспанное. Леви не слишком в этом разбирался. Зато лежать, подложив левую руку под голову и смотреть, как прямо напротив хмурится во сне красивое лицо, ему действительно нравилось. Густые, чётко очерченные, строгие брови. Длинные ресницы, чёрные и пушистые. Синеватые тени под веками, которые, кажется, стали глубже. Бледные, слегка потрескавшиеся губы. Высокие скулы, на которых воображение с лёгкостью рисовало следы срастания с плотью титана. Длинные шёлковые волосы, рассыпавшиеся по подушке. Его не портили тёмные круги под глазами, заострившиеся скулы, обветренные сухие губы и печать обречённой усталости на лице, не спадающая даже во сне. Эрен спал удивительно крепко для человека, которому снятся беспокойные сны. Он не просыпался, когда Леви возился, укладываясь поудобнее, не просыпался, когда ему бесцеремонно отводили волосы от лица, его рука уже привычно лежала на поясе, грея уверенным, спокойным теплом. Он всё так же не мёрз, спал полуголым, и второе одеяло поутру всегда оказывалось на другой стороне постели, укрывая Леви ноги. На границе постельного тепла и прохлады утренней комнаты время словно замирало, но именно в этой застывшей холодной патоке Леви с удивительной ясностью ощущал, что живой. И даже, возможно, почти здоровый. Сердце ровно стучало в груди, воздух сочился обещанием чего-то необычного, манящего, что вот-вот должно произойти, и в голове ни единой разумной мысли не оставалось — только странные, притягательные желания. Провести по гладкой щеке кончиками пальцев. Прижаться губами к чуть шершавым раскрытым губам. Сжать в ладони густые волосы, скользнуть языком в рот, ловя тёплый удивлённый вздох. Подхватить под челюстью крепкой ладонью, надёжно удерживая на месте, прижать к постели собственным весом и увидеть, как распахиваются зелёные глаза и как жарко разгорается в них голодное пламя. Леви лежал неподвижно, прижав щекой левую ладонь к подушке и чувствовал, как от жажды прикосновения сводит кончики отсутствующих пальцев. Если бы не физическое и нервное истощение, то член бы уже, пожалуй, в пупок упирался. Но рассвет неумолимо золотился первыми солнечными лучами, и вместе с утреней дымкой таяли все эти глупости, на будущий дождь начинало тихонько ныть колено. Леви ни о чём не сожалел, с чистым сердцем выбрасывая сладкие грёзы до следующего утра. Он знал, что от них никому лучше не станет в долгосрочной перспективе, и умел держать себя в руках. День становился всё короче, поэтому пролетал быстро, и наступало второе любимое время суток — вечер. По вечерам Леви занимался какой-нибудь ерундой, тренируя пальцы — левая рука мелкой моторике обучалась неохотно, да и правая с привычкой иметь полноценные пять пальцев тоже не торопилась расставаться, но он не сдавался, упорно вязал узелки при свете толстой свечи или заново учился писать, пока Эрен готовил ужин, непринуждённо взвалив на себя всю домашнюю работу. Леви ему не мешал. Он уже достаточно окреп, не падал в обморок от прогулки до уборной и обратно, рёбра почти не ныли, глаз перестал выстреливать болью в мозг при любом прикосновении, колено угомонилось и беспокоило только в дождливую погоду, и в целом он чувствовал себя вполне сносно, но отвоёвывать обязанности не торопился. Забота, которой его окружил Эрен, была естественной, бескорыстной и даже какой-то трогательной, но настоящая причина крылась не в том, что безраздельное внимание оказалось слишком приятным. На самом деле Леви нравилось ловить нечастые моменты, когда Эрен почти напоминал того мальчишку, к которому за четыре года борьбы с титанами припаяло так плотно и так естественно, что он это понял только когда потерял. Леви старался смотреть на ситуацию трезво. Возможно, эти крохотные искорки — буквально всё, что осталось от его воскресшей из небытия привязанности, и упиваться ими перспектива так себе. К тому же он никогда не думал провести остаток своих дней в этой глуши. Чем лучше он себя чувствовал, тем яснее понимал, что сбежал сюда, будто тяжело раненое животное, которое забивается в нору поглубже и либо выздоравливает, либо — чаще всего — умирает. Эрен поймал его на краю. Пусть подержит ещё немного. Рано или поздно их пути однозначно разойдутся, и Леви не будет сожалеть о том, что ничуть не торопил этот момент. За окном громыхнуло, и шум дождя явственно усилился. Леви поморщился — в дождь колено превращалось в неиссякаемый источник тупой, ноющей боли — и выпрямился, расправляя затёкшие плечи. Сложил свёрнутый рулончик бинта в коробку с мазью и таблетками, уныло посмотрел на кучу, которую ещё предстояло свернуть и сложить, потом на дверь и вздохнул. Дрова в печи прогорали, нужно было встать, подкинуть новых и затащить в дом упорного идиота, который с обеда рубил поленья, не обращая внимания на моросящий дождь. Вставать не пришлось. Морось за окном переросла в натуральную грозу, и Эрен вернулся сам, сгрузил у порога охапку дров на просушку, подкинул пару поленьев в печь, сполоснул руки и устало опустился на второй табурет, укладывая голову на скрещённые руки. Влажные от дождя волосы мокро блестели. — Поешь, — предложил Леви, аккуратно сматывая плотную хлопковую ленту бинта. — Не хочу, — хрипло отозвался Эрен не поднимая головы. — Устал. Когда он выбивался из сил, его голос становился таким притягательно низким, чуть хрипловатым. От того, как он выговаривал слова, что-то в голове подрагивало, отзываясь, и хотелось то ли напоить его чаем, то ли поцеловать. Леви зацепился взглядом за его ладонь, нахмурился, отложил бинт в сторону и потянулся через стол, обхватывая крепкими пальцами жилистое запястье. Разведчиков гоняли усердно, и Эрен был физически развит очень хорошо. Но его новое тело никогда не знало грубой работы, на нежных ладонях не осталось и следа мозолей от рукояти клинков, и за несколько часов активной рубки дров тяжёлый топор основательно стёр кожу. Леви достал из коробки мазь — ему она уже давно была не нужна, он и голову-то заматывал только потому, что на свету повреждённое веко дёргалось, и глаз слезился — и подтянул поближе наполовину скатанный рулончик бинта. — Поберёг бы себя, — вздохнул он, заматывая повреждённую ладонь плотной лентой. — Ты ведь больше не титан, за ночь не заживёт. Я бы завтра сам справился. У самого Леви пальцы были мозолистые, жёсткие и твёрдые, загрубевшие от тренировок с клинками, и сил на рубку дров уже хватало, только дождь помешал, и колено на смену погоды ныть начало с самого утра. — У нас же почти закончились, — Эрен зачарованно смотрел, как Леви бинтует ему руки. — А дров нужно много, дальше будет только холоднее. Вот оно. Леви почти физически ощущал, как по песчинке высыпается время у края пропасти, и больше падать не собирался. Он отпустил забинтованную ладонь и приложил пальцы к гладкой щеке — максимум ласки, который мог себе позволить даже при мысли о том, что их дороги вот-вот разойдутся. — Поедешь со мной в Хлорбу? Маска усталого безразличия треснула. Густые брови изумлённо приподнялись, губы беспомощно округлились, сияющие зелёные глаза уставились на Леви с таким явным ошеломлением, будто его на приватную королевскую аудиенцию приглашали, не меньше. В груди тоскливо сжалось сердце. «Господи, как же мне тебя не хватает, очкастая! Ты лучше всех разбиралась в том, как работают титаньи мозги. Вот что я такого сказал?» Удивление сменилось короткой вспышкой щемящей радости, а потом все эмоции словно выключили, Эрен опустил голову. — Нет. — Ну, как хочешь, — Леви ожидал именно такой ответ, вряд ли кто-то будет по собственной воле залезать в глушь, чтобы скучать по людям, поэтому сел обратно на свой табурет, вернул мазь в коробку и взялся за новый бинт. — Думал, что дальше будешь делать? — Уйду в горы, — меланхолично ответил Эрен, тоже принимаясь сворачивать бинты. Расспрашивать его о причинах Леви не стал. Приказывать, переубеждать, давить и настаивать — тоже, хотя подозревал, что Эрен послушается. Армин, когда навещал в госпитале, никогда не говорил о последствиях дрожи земли. Не рассказывал о политике, о напряжённых отношениях острова с теми, кому повезло выжить, о том, что Эрен уничтожил восемьдесят процентов человечества, и армия Парадиза стала самой многочисленной в мире и лучше всех оснащённой. Или не вспоминал о том, что выжившие у форта Слаат неделю болтались между концлагерем и расстрелом: никто не знал, что с ними делать, общественное мнение разделилось на «спасибо, что уничтожили угрозу» и «вы все одинаковые чудовища», а потом королева Хистория сумела взять контроль над йегеристами и прислала корабль — все, кто хотел, мог вернуться на Парадиз. Леви даже думал не ехать — на острове его никто не ждал, и ничего не осталось из того, за что отдавали сердца люди, к которым он умудрялся привязываться, — но всё же сел на корабль, решив, что стройный ряд могил всё же лучше, чем вообще ничего. Эрен мог знать об этом так же, как предсказывал будущее своих друзей, или как нашёл самого Леви в чужом доме. Знать и не иметь ни малейшего желания встречаться лицом к лицу с последствиями дел рук своих. Леви его не осуждал. У него самого не было ни малейшего желания возвращаться на службу и там постоянно натыкаться то на нелепое благоговение новичков перед былой славой, то на собственную немощь в сравнении с теми, кому повезло выжить и не сломаться. Хотя и отсиживаться в каком-нибудь замшелом углу, вроде этого, отгородившись от мира до самой смерти, Леви тоже не собирался. — Эй, Эрен, — в четыре руки сворачивать бинты было куда быстрее, и куча хлопковых лент таяла на глазах. — А ты чего-то хотел перед тем, как Имир вернула тебя обратно в мир живых? Было вообще что-то такое? Он спросил, исключительно чтобы перевести разговор на другую тему, и рассказы про Имир ему всегда нравились. Но Леви не ожидал, что Эрен, кладущий свернутый рулончик в коробку, замрёт с протянутой рукой и покраснеет. — Я… — от неловкого дёрганого движения коробка проехалась по столу. — Чёрт. Ладно. Я всё равно хотел это сказать, просто попозже. Он поправил коробку на столе, но новый бинт брать не стал, нервно сцепил руки и уставился на собственные переплетённые пальцы. — Вы, наверное, не знаете, но я с детства хотел вступить в разведкорпус. Всегда провожал отряды на вылазки и встречал, когда уцелевшие возвращались обратно. Уже тогда я слышал про вас, капитан Леви. Сильнейший боец человечества… — Да твою ж мать, — невежливо перебил Леви. — Сколько раз повторять, что я уже не капитан? Эрен не обиделся на грубость и не рассердился, что его прервали, только поднял голову, встречаясь взглядом — упрямым и серьёзным. — Для меня вы навсегда останетесь моим капитаном. Леви поморщился. — Какое же говнище у тебя в голове вместо мозгов, — проворчал он, упрямо воюя с непослушной лентой бинта. — Если тебе нравится теребить моё болезненное чувство гордости, то хрен с тобой, переживу. Продолжай. Эрен хотел возразить, переубедить, что-то доказать, но не нашёл нужных слов, и в конце-концов выдохнул, снова утыкаясь взглядом в собственные ладони. — Когда вы взяли меня в разведкорпус и в свой специальный отряд, я понял, что совсем вас не знаю. Что мои представления о вас ошибочны, но я не разочаровался. То, что я увидел, мне понравилось намного больше, и… Когда я держал на руках умирающую Имир, когда видел, как обжигающим паром истаивает её мир Путей, я жалел, что так и не сказал этого вам. Должен был сказать ещё перед тем, как скрыться в Марли, но сейчас об этом уже поздно каяться. Мне выпал второй шанс, и я не стану его упускать. Я люблю вас, капитан Леви. Вечер резко перестал быть томным. Леви поднял закаменевшее лицо — Эрен смотрел на него, с лихорадочным румянцем на щеках, решительный, серьёзный и самую малость смущённый. — Охуеть, — едко сказал Леви, постаравшись вложить в одно слово весь свой сарказм. — И что мне делать с этой ценной информацией? — Ничего? — Эрен неловко пожал плечами. — Я не жду, что вы обязательно ответите на мои чувства. Вам, может, вообще девушки нравятся. Просто я бы хотел, чтобы вы знали. — Чтобы знать это — достаточно иметь глаза не на жопе, — бинтов осталось совсем чуть-чуть, и он потянулся за новым, краем глаза заметив, что Эрен занялся тем же самым, чтобы занять руки. — В специальном отряде ставки делали, ты в мою постель пролезешь за две недели или за три, Оруо вообще давал четыре дня. И да, мне не нравятся девушки. А вот что они не нравятся тебе — странно, Микаса очень красивая. — Она мне как сестра, — Эрен сосредоточенно сматывал бинт и даже с перевязанными ладонями у него получалось быстрее. — Капитан, а если вы знали, почему ничего не говорили? Мы могли бы… — Тебе было пятнадцать лет. Побойся бога, Эрен. — Мы могли бы объясниться намного раньше, а не то, что вы подумали. И пятнадцать лет — это достаточно, чтобы спасать человечество и убивать, но недостаточно, чтобы любить? — Не помню, чтобы я тебе запрещал любить, но… — бинт натянулся между их ладонями, последний оставшийся, который они сматывали с разных концов. — Блядь. Всё, Эрен. Ты сказал, я услышал. Достаточно. Я иду спать. И Леви задул единственную свечу, надеясь, что сделал это до того, как Эрен рассмотрел на его лице смущение. Он и сам не знал, что его тронуло: нелепое признание, мальчишеское упрямство или звериная серьёзность в тихом мягком голосе. Он тщательно держал лицо, но самоконтроль неудержимо истончался, таял. С такой серьёзностью Эрен из его специального отряда рвался убивать титанов, а этот рвётся… «Я люблю вас, капитан Леви». Уголки губ сами собой расползались в какой-то идиотской улыбке, когда он укладывался в холодную постель, ёжась: центральное отопление осталось вместе с цивилизацией, и от холода кожа покрывалась мурашками даже под рубашкой. Эрен медлил где-то в темноте, и Леви подумал, что если наивный придурок вздумал спать за столом, то он не удержится и скажет пару ласковых, но рядом зашуршало, и до ушей донёсся тихий выдох в подушку, будто просто лечь рядом — сложная, почти невыполнимая задача. Эрену явно не спалось, он повернулся на один бок, на другой, Леви ждал, сдерживая улыбку — было до чёртиков любопытно, осмелится ли он его обнять с такой же непосредственностью, как обнимал три недели подряд до этого дурацкого признания, и если нет, то этого тепла будет прискорбно не хватать. — Капитан Леви, — Эрен в очередной раз перевернулся с бока на бок и шепнул прямо в ухо, от его тёплого дыхания мурашки посыпались по телу с утроенной силой. — Можно я вас обниму? — Это надо было спрашивать три недели назад, — ворчливо ответил Леви, и, когда Эрен пристыженно отодвинулся, добавил. — Можно. Тяжёлая рука легла на талию, приятно согревая. Леви машинально накрыл широкое запястье ладонью и едва не вздрогнул, ощутив нежность и тепло шёлковой кожи обрубками пальцев, но руку не убрал, так и заснул, удерживая. Будто Эрен мог куда-то от него деться ещё раз.