Мы ещё живые

Ложась в постель, Эрен его снова обнял. Обеими руками, отчаянно прижимая к себе — совсем как вчера. Только про рёбра на этот раз не забыл, объятие было крепким, но бережным. — Это последний раз, — шепнул он Леви в волосы, потому что твёрдый кулак недвусмысленно упёрся в бок. — Пожалуйста. «Последний раз?» Леви решил не отказывать ни ему, ни себе, хоть и подумал, что Эрен излишне драматизирует. Неужели недостаточно знать, где живёт человек, к которому неравнодушен? Можно же писать редкие письма, устраивать ещё более редкие встречи… В груди всё замерло и отдалось влево глухим тоскливым толчком. Леви понял, что сам эгоистично не хочет «редкие» и «ещё более редкие». Он уже потерял его один раз, и «отпустить» будто означало потерять ещё раз. Если бы Эрен выбрал что-то другое, — уехать к друзьям, прожить беззаботную долгую жизнь в роли живой мессии острова, пойти на службу в военную полицию — было бы легче, но упрямый мальчишка сам лишал себя будущего, и вмешиваться, переубеждать у Леви не было права. Не ему решать, какая мера искупления будет достаточной. И если так — какая разница, где упрямцу гробить жизнь и молодость? — Капитан Леви, — Эрену тоже не спалось. — А почему вы мне так и не отказали? Вы жалеете мои чувства? Самое время было прислушаться к голосу разума. Сказать «да». Уничтожить любые недомолвки, растоптать робкие надежды и мирно разойтись поутру. И никогда больше не почувствовать, как жаркое тепло горячего тела лишает воли, растапливает здравый смысл, логику и критическое мышление. — Ты мою рожу видел? — Видел, — ответил Эрен очень удивлённым голосом. — Красивое у вас лицо… — Мы говорим о слепой на один глаз роже в шрамах. — Вы исполняли свой долг, и это оставило свой след. Я бы тоже хотел, чтобы на мне хоть что-то осталось. — Я буду хромать всю оставшуюся жизнь. — Мне нравится заботиться о вас. — Я старше тебя в два раза и умру раньше. — Постараюсь сделать так, чтобы это случилось как можно позже. — У меня дерьмовый характер, и я испорчу тебе жизнь. — Куда уж больше, — Эрен впервые за вечер невесело усмехнулся. — Хуже, чем я себе её испортил, уже никто не сделает. — Откуда ты знаешь? Видел это в волшебных путях Имир? — В волшебных путях Имир я видел, как вы умерли. Доводы разума кончились, а он даже самого себя не переубедил, хотя старался, как мог. «Нихрена не осталось», — вспомнил Леви свой собственный голос и последующий ответ Эрена: «Остались мы. Мы ещё живы». Прав он тогда был, но в полной мере прочувствовать получилось только сейчас. Жизнь струилась по венам, грохотала в висках, стучалась под горячей кожей широкой груди, к которой он прижимался щекой, и Леви знал, что, если поднимет голову, снова наткнётся взглядом на приоткрытые потрескавшиеся губы. Самые желанные губы на свете, если не заставлять себя думать о чём-то ещё. Леви поднял голову и наконец-то их поцеловал. Эрен вздрогнул. На какое-то мгновение замер, горячий и напряжённый, пока Леви почти целомудренно касался губами его сухих, шероховатых губ, но стоило только коснуться языком — отмер и податливо раскрыл рот, впуская внутрь. Леви обхватил его обеими руками за голову, притягивая к себе, и понял, что это лишнее — Эрен сам тянулся навстречу. Он вообще очень хорошо, умело целовался: правильно подставлял лицо, чтобы не сталкиваться зубами, вовремя раскрывал губы, впуская чужой язык, дразнил и бесстрашно раз за разом пытался перехватить инициативу, поддаваясь буквально в последний момент. «Когда он только успел научиться», — с невнятной ноткой собственничества подумал Леви, разрывая поцелуй, чтобы вдохнуть, облизнул ноющие губы и заметил, как Эрен пьяно смотрит на него, ошалело блестя глазами, будто не верит, что они вот только что страстно лизались, вцепившись друг в друга. Губы у него припухли, влажно блестели и как магнитом потянуло поцеловать ещё раз, только медленно, вдумчиво, наслаждаясь горячей влажностью податливого рта. Когда он снова отодвинулся, Эрен лунатично потянулся следом. Глаза у него сделались совсем дурные, мерцающие, дыхание сбивалось, волосы снова рассыпались по подушке. — Это ведь только поцелуи, Эрен, — шепнул Леви ему в шею и тут же прижался губами, лизнул, прикусил гладкую горячую кожу, краем уха услышал сдавленный выдох и почувствовал, как конвульсивно сжались пальцы у него на спине, комкая рубашку. Под языком зашкаливал пульс, Эрен отвернул голову, подставляя шею под кусачие поцелуи, прижимался большим, горячим телом, льнул к ласкающим рукам, и Леви бедром ощущал крепкий стояк под тонкой тканью штанов. На девственника он не был похож. Уверенно подставлялся под ласки, томно вздыхал, постанывал, когда жадные твёрдые губы находили особо нежное местечко; шея оказалась не очень чувствительной, а вот ухо — да. Он сам потянулся расстёгивать пуговички на рубашке, только цепенел иногда, застывал всем телом на мгновение и тут же отмирал, таял и ластился. Леви уронил его на спину, подцепил край штанов пальцами, но почему-то медлил. Что-то царапало, выбивалось из правильного порядка вещей, но задуматься было некогда — у него самого стояло до боли, а Эрен лежал под ним, такой горячий, живой, задыхающийся, расстёгивал пуговички на рукаве, тянул тонкую ткань за краешек, и рубашка сползала с плеч. Леви дёрнул плечом, окончательно оголяя торс, сам потянул с него штаны, и Эрен приподнялся, позволяя стащить их вместе с бельём. Он совершенно не стеснялся наготы, возбуждённо блестел глазами, и, когда Леви лёг сверху, сам приглашающе развёл колени, совершенно по-блядски двинул бёдрами, откровенно предлагая себя… Леви замер, упираясь в постель вытянутыми руками. Он наконец-то понял, что настораживало всё это время, и осознание плеснуло по нервам острым лезвием отвращения, в один миг сбивая возбуждение. — Ты где этого набрался? Эрен под ним непонимающе хлопнул глазами и пришлось пояснить: — Твои повадки. Друг другу они никогда никаких клятв верности не давали, да Леви и не ждал в постели девственника. Но и развязной, опытной и откровенной сексуальности тоже как-то не ожидал увидеть, не в кадетской же школе учили так бесстыже раздвигать ноги. А в разведкорпусе Эрен и не смотрел ни на кого, будто в целом мире есть только один человек, к которому нужно изо всех сил тянуться и блестеть честными, влюблёнными глазами — капитан Леви. Леви почувствовал себя идиотом. Безмозглым идиотом, который повёлся на призывные взгляды и сладкие слова. Захотелось услышать хоть что-нибудь, опровержение или подтверждение, но Эрен молчал. Он снова оцепенел, только на этот раз надолго, даже почти не дышал и бледнел на глазах, будто его уличили в чём-то запретном и грязном, и раз объяснений не последовало, то так оно, видимо, и было. Леви почувствовал, как разочарование накрывает с головой. Захотелось брезгливо отодвинуться и повторно вымыться, желательно под контрастным душем, чтобы от чужого тепла и следа не осталось. Он отодвинулся, смерил колючим взглядом распростёртое перед ним обнажённое тело и едва подавил желание поморщиться, подхватил сброшенную рубашку, накинул на плечи, быстро застёгиваясь на все пуговицы. Как он этого сразу не заметил? Как не насторожился после слишком умелых поцелуев? Эрен под его взглядом затрясся, свёл колени, протянул дрожащую руку, нашаривая одеяло и стыдливо натянул его на бёдра. В глазах остывал какой-то первозданный ужас, сменяясь привычным мертвенным спокойствием. — Вали на свою постель, — Леви ещё отодвинулся, чтобы его даже краешком чужого одеяла не задело. — Ненавижу шлюшек. Эрен, уже сидящий на краю и непривычно замотанный в одеяло по шею, опять застыл. — Я хотел, чтобы вы были первым, — голос у него тоже стал бесцветный и совсем безжизненный. — Три с половиной года хотел. А потом… Вы, наверное, не в курсе, но в Марли нас, элдийцев, за людей не считали. Знаете, что делали с женщинами, которые потеряли руку или ногу, но сохранили приятное лицо целым? Их лишали остальных конечностей и продавали в бордели, как мебель. Елена предупреждала, что красивых мальчиков ждёт та же участь, и я выколол себе глаз, но всё равно приглянулся. Мой лечащий врач… — Я понял, — торопливо перебил Леви, внутренне холодея от осознания собственной ошибки. — Ничего вы не поняли. Он не любил откровенное насилие. Он предложил сделку: либо я всё делаю добровольно, либо под наркотиками. Я согласился, не хотел лишних проблем. Ублажал его и пару его друзей, меня устраивало, что содержимое моих штанов интересовало врача куда больше, чем то, что у меня под бинтами, и где я пропадаю целый день — тоже никого не заботило до тех пор, пока в оговоренное время я раздвигал покладисто ноги. Со мной хорошо обращались, без жестокости. Когда у них было игривое настроение, мне даже позволяли кончить. — Эрен. — Я знал, что скоро умру, и вы до самой смерти на меня не посмотрите, поэтому без разницы, с кем я сплю и как. Этот врач жил в Либерио, в доме с очень удобным подвалом, прямо рядом с площадью. Либерио больше нет. Марли больше нет. Моё тело гниёт в общей могиле у стен Сигансины, голова похоронена под деревом, и на новом теле нет ни следа от чужих прикосновений. Как вы узнали? — Я не знал. — Это как-то осталось внутри? Отпечаталось? Я помню, что вы не любите грязь, — Эрен его явно не слышал и говорил с собой, не нуждаясь в ответах. — Извините. Я не хотел. Просто не смог удержаться. — Да подожди ты, — Леви ухватил одеяло за край, чтобы удержать, но оно просто соскользнуло с плеч, оставаясь в пальцах, когда Эрен встал. Пришлось тоже подниматься, чтобы успеть ухватить его за руку, колено отозвалось резкой, скрипучей болью на внезапную нагрузку, но главное, что он успел, поймал широкое запястье и дёрнул на себя, не удержал равновесия, когда в него врезалось тяжёлое горячее тело, и они упали на постель. Эрен тут же попытался подняться, медленно, неуклюже, и пришлось прижать его к себе покрепче, запустить руку в волосы, сжать их в кулаке. — Эрен, — можно было заломить ему руку за спину, уткнуть лицом в подушку и удержать, но Леви не хотел причинить ещё больше боли. — Хватит, Эрен. Остановись. И через минуту упорного молчаливого сопротивления добавил: — Ты не виноват. Прозвучало кощунственно по отношению к тому, кто уничтожил восемьдесят процентов человечества, но сработало, и Эрен перестал бороться и обмяк, будто все кости разом из тела вынули. Так и лежал, уткнувшись лицом ему в грудь, даже почти не дышал, только беззвучно плакал — Леви чувствовал, как намокает рубашка от слёз. — Прости, — пробормотал он, неловко поглаживая спутанные шёлковые пряди на затылке, никогда не умел утешать и извиняться тоже не привык. — Надо было полегче с тобой. Кто ж знал. Эрен не ответил, всё так же лежал, не шевелясь, и молчал. Леви решил его не тормошить и закрыл глаза, поглаживал спутанные волосы кончиками пальцев, чувствовал, как промокшая ткань неприятно липла к коже и придавленное тяжёлым телом бедро понемногу затекало до судорог. — Эй, — решив, что прошедшего времени достаточно, чтоб успокоиться, он чуть встряхнул обмякшее безвольное плечо, — ты как там? Жив? Ответа не дождался и перевернул расслабленное тело на спину, всмотрелся в заплаканное лицо. Эрен то ли отключился, то ли умудрился уснуть, и на осторожную попытку вытереть ему мокрые щёки никак не отреагировал, зато стоило отодвинуться, чтобы с удобством вытянуть затёкшую ногу, как сразу очнулся, сонно потянулся следом. — Спи. Я сейчас. «Вот же блядство». Ругательство относилось и к ноге, в которую беспощадно впивались острые иголочки боли, и к ситуации в целом. Леви снял рубашку, сходил умылся, вернулся в постель. Сна не было ни в одном глазу. Эрен рядом спал совсем уж беспокойно, дёргался, вздрагивал, даже бормотал что-то неразборчивое сквозь зубы. Ведомый чувством вины Леви улёгся ему под бок, положил руку на пояс, так же, как ему самому до этого клали, и тоскливо подумал про блядство в квадрате: Эрен действительно затих, будто эта крошечная близость его в самом деле успокоила. Чувствуя себя самым неподходящим человеком для того, что он собирался сделать, Леви вздохнул и придвинулся ближе. Уткнулся прохладным лбом в тёплую щёку, закрыл глаза. Зачем-то вспомнил карту материка из новостей; колоссы тщательно утоптали марлийскую территорию, оставив нетронутыми прибрежные колонии, и глаза сами собой распахнулись. Не то чтобы Леви считал, что принуждение заслуживает подобной мести, но окончательно уверился в том, что не ему судить. Он тоже кое-что видел: концлагеря и гетто, отношение к элдийцам, ненависть и жестокость. На исправление укоренившихся привычек общества могли уйти годы, которых у Эрена не было, ему и жить-то оставалось года четыре с силой титана. Он понял, что думает не о том. Прошлое уже не изменить. Но есть будущее, и когда он целовал чуть шершавые губы Эрена, то почти принял для себя это будущее. Почти поверил, что оно вообще существует. Не самое лучшее, не самое радужное или счастливое, немножко больное и не совсем правильное, но принадлежащее только им двоим. Почему бы не попробовать ещё раз? Уж об этом выборе он точно жалеть не будет. Светало. Дождь закончился ещё ночью. Леви смотрел, как разгорающийся рассвет золотится первыми солнечными лучами, и думал, что у него самого полная голова чертей. Ему всё ещё нравилось лежать рядом, близко-близко. Всё ещё хотелось потрогать. Поцеловать. Разве что трахнуть уже не хотелось — от воспоминаний о том, как заученно двигалось под ним красивое мускулистое тело, Леви всё ещё коробило. Хорошо, что он знал, что делать со всеми своими чертями. Он аккуратно встал, стараясь не потревожить Эрена, и направился в ванную. Принял душ, вымыл голову и тщательно подготовился, вернулся в постель, одеваться не стал и лёг как можно ближе. И наконец-то потрогал. Так, как всегда по утрам хотелось, искалеченной ладонью, уже не замотанной в бинт, погладил щёку, обвёл приоткрытые губы большим пальцем, скользнул внутрь подушечкой, касаясь острой кромки зубов. Эрен не проснулся, и он повернул к себе его лицо, обхватил ладонями, прижался губами к губам. Опасался, что, несмотря на всю решимость и неутолённое желание, придётся пересиливать себя… Но не пришлось.