Что всё не так плохо, но и хорошим это не назовёшь.
Жан лишь тяжело выдохнул, убрал крафт-бумагу обратно в толщи альбома и грузно поднялся с бетона, отряхивая штаны; полностью выпрямившись, он лишь сейчас заметил, что зацвела черёмуха на территории больницы. Небольшая часть пруда уходила туда за забор, делая маленькую петельку, создавая крохотный островок, на котором росла огромная и старая черёмуха. Большое дерево источало какой-то горький запах, заставляя погрузиться в размышления о собственном существовании. За ветвями дерева виднелась белая ротонда, стоящая на четырех колоннах, на которых краска облупилась, между ними был витой чугунный заборчик. Ветер колыхал ветви, разнося этот тяжелый аромат по скверу — это была единственная черемуха в районе, что стояла на этом островке словно айсберг в жужжащем зелёном море. Чей-то разговор доносился до Жана эхом из ротонды, под серым куполом показались два силуэта врачей- это были запомнившиеся ему Саша и Конни; они что-то очень живо обсуждали, перекрикивая друг друга, громко смеясь и радуясь общению. Этот шум вытащил г-жу Кирштейн из царства Морфея. — Жанчик, чего же ты мне не сказал, что я заснула? — она немного взволнованно потянулась, прислушиваясь к заливистому смеху из ротонды. — Ты проспала всего- ничего, — парень улыбнулся и протянул женщине руку, чтобы помочь встать со скамейки, она взглянула на часы на его правой руке. — Я как сорок минут сплю, тоже мне «всего-ничего», — женщина оперлась на его руку и с некоторыми усилиями встала со скамейки. Действительно, для художника сорок минут — это всего ничего. Жан немного развёл в стороны руки и демонстративно засунул в карманы, будто бы извиняясь за свою рассеянность по отношению ко времени. — Кстати, я смотрю у тебя грязные пальцы, кого нарисовал? — лёгким движением локтя она его подначила в бок, — а? — парень немного стушевался, виновато опустив глаза и поджав губы. — Тебя, — глаза женщины раскрылись, ведь последний раз он её рисовал лет в десять. — Меня? Покажешь? — парень кивнул. — Только дома, я не закончил. — Хорошо, а пока ты будешь доделывать, я тебе омлетик сделаю, хорошо? — губы Г-жи Кирштейн были изогнуты в счастливой улыбке, обрисовывая морщинки вокруг рта. Вокруг скамейки клубились болотные кувшинки — одни из самых ярких представителей майских цветов. Глянцевые жёлтые лепестки и махровая серединка чем-то напоминали то ли подсолнух, то ли одуванчик, а круглые зелёные листья — мать-и-мачеху. Маленькие чёрные жучки забились в тычинки, и теперь эта болотная кувшинка напоминала щеку с веснушками.«Да ёбаный ты по голове…»
Почему он вдруг вспомнил о нём? «Может, захотел пообщаться?» — кивнув, в знак подтверждения своих мыслей, Кирштайн сосредоточился на том, чтобы не споткнуться на тропинках сквера. Дорожки в сквере слегка заросли, в клумбах ютились большой семьёй тюльпаны, обнимая друг друга крупными листьями. Слегка прищуренные глаза заметили на другой стороне пруда долговязого парня: он сидел на скамейке, какой-то непропорционально длинный и одновременно будто сошедший с иллюстрации из книги по анатомии; темные волосы были растрёпаны, пальто было расстегнутым, в руках он держал гавайскую гитару нежно-сиреневого цвета, правая нога была закинута на левую, лакированные ботинки на больших ступнях бликовали на солнце. — Жан, не смотри ты так пристально, он явно пьяный, может ещё и вытворит что-то, — г-жа Кирштейн дернула сына за локоть. — Мам, мне нравится такая свобода, и мне кажется, что он не пьяный, … — парень как-то задумался, а потом отогнал от себя дурные мысли и достал телефон, включил камеру, и приблизил изображение на экране, сделал пару фоток, — а теперь пошли. Женщина еще что-то говорила, просила сына повзрослеть и перестать искать на свою жопу приключения. Выйдя из сквера пара спокойно пошла домой в полном молчании. Свернув с оживлённой улицы сквера, они повернула в сторону спальных районов: пятиэтажные и девятиэтажные дома были разными: и кирпичными, и панельными. Тихие дворики смотрели друг на друга, на газонах ветвились тополя, липы, ивы, сирени, орешники, сливы, яблони и вишни. В каждом дворе было по четыре дома, которые имели форму угла, создавая кольцеобразный двор с двумя детскими площадками, в некоторых домах были на первом этаже магазины: продуктовые, хозяйственные и парочка шаурмичных. Пара зашла в подъезд, поднимаясь к себе на этаж, Жан заглянул в почтовый ящик и через прорезь в ящике достал квитанции на ЖКХ и пару рекламок, взгляд приковало одно письмо, в графе отправитель было написано «Психиатрическое отделение больницы Св.Марии». — Жан, ну что там? — парень быстро спрятал письмо в карман. — Как обычно — ЖКХ и реклама. — Ох уж эти квитанции…только начало месяца, а они уже деньги требуют, — женщина недовольно выдохнула и пошла дальше по лестнице к двери квартиры. Открыв входную дверь, г-жа Кирштайн приободрилась, — дом, милый дом, — она сняла легкое пальто и села на пуфик, снимая с себя уличные туфли, — ладно, как договаривались. Я — на кухню, ты — дорисовывать, — парень кивнул, снимая кроссовки. Жан спокойно зашел в комнату, положил сумку на стол, достал альбом, открыл фото матери и спокойно стал доделывать свою работу. Растушевав, он посмотрел на свой рисунок — детская радость овладела им. Мозг наградил себя эндорфинами за завершенную картину. Кирштайн встал со стула, взял свой рисунок и пошел на кухню, чтобы показать маме. В коридоре пахло омлетом — слюнки потекли ручьём. Вот что-что, а парень понял, что, действительно, любит свою мать и то, как она готовит омлет- ому. Зайдя на кухню, Жан сел на табурет за мамой и наблюдал, как она уже закрывает начинку в омлетный конвертик. — Подожди, солнышко, буквально три минутки, — женщина не отворачиваясь от плиты продолжила говорить, — ну что, закончил? — вполоборота она посмотрела на парня, переводя взгляд с лица на листок из альбома, — покажешь? — Конечно, — он повернул лист рисунком к матери и улыбнулся. — Господи… Жан, ты у меня такой талантливый… — слеза скатилась из уголка глаза женщины по щеке. — Мам… ты чего? — взгляд старался отыскать ответ в слезах женщины. — Ой, омлет! — она быстро выключила газ под сковородкой и как-то облегченно рассмеялась, — надеюсь что не подгорел, — она с любопытством приподняла омлет лопаткой, — вух, не подгорел. Ну что, угощайся — заслужил, — она повернулась к сыну, перекладывая омлет со сковородки на тарелку. — Мам, ну ты чего? — парень взял тарелку и поставил на стол, обнял маму и уткнулся ей носом в плечо. — Ты так сильно вырос… и руки почти зажили, — она аккуратно провела руками по его пальцам, Жан быстро убрал руки до того, как она дошла до кончиков пальцев, чтобы она не трогала шрамы от заусенцев, — ладно, садись есть, — он послушно сел за стол, поблагодарил и начал есть. Закончив трапезу семейство разошлось по своим комнатам. Закрыв за собой дверь в комнату, Жан сел на стул, придвинулся ко столу, с рабочей поверхности на него смотрел пустой лист. В хмельных глазах отражался этот листок, вызывая какую-то горечь сожаления, из погружения в тяжкие размышления его вырвал звук уведомления.* Бип-бип *
— Кому я понадобился? , — рука юркнула в передний карман джинс за телефоном, на экране блокировки высветилось «Заявка в друзья от…» — М.Ботт? И кто же это? — парень быстро разблокировал телефон, но перед ним открылась галерея фотографий, и вот с экрана на него смотрел парень с нежно-сиреневой укулеле, растрёпанными волосами и ярко зелеными глазами, которые, оказывается, смотрели в объектив. Этот мудрый, спокойным и какой-то уставший взгляд причинял какой-то физический дискомфорт, ощущаемый всей кожей, — ну нахер… — парень положил телефон на стол и пролистал еще пару фоток этого долговязого, но со всех кадров он смотрел на него как осуждающий священник, — ладно, такой взгляд не только мне не понравится, но и профессору Леви… — этот преподаватель по натуре подбирал натурщиков так, чтобы их взгляд выражал либо радость, либо печаль, но не брезгливость — это лишь его эмоция, — а может похуй? Так нарисую, это даже интересно… «Исповедь с гитарой» — так и назову, — парень утверждающе покивал головой, будто эта идея является лучшей на данный момент, поставил телефон в режим «не беспокоить» и принялся за карандашный набросок. Время летело незаметно, постепенно заполняя лист бумаги карандашными штрихами, мазками растушевок и выбеливанием бликов ластиком. — Ого, за два часа управился, — теперь с бумаги на него смотрел этот тяжелый взгляд, Жан почувствовал себя очень хорошо, — теперь две работы готовы, — он как-то облегчённо выдохнул, положив работу в бумажную папку, где уже лежал пастельный рисунок мамы, — осталось еще пятьдесят восемь, — улыбка с лица пропала, появилось осознание, — мы в дерьме, тц, ну и похер, — пальцы закрыли фото парня на телефоне и открыли уведомления.*Заявка в друзья от Марко Ботта*
— Марко?
Парень оживился, открыл страницу и увидел там лишь фото окна, занавешенного полупрозрачными газовыми занавесками персикового цвета, за которыми виднелся кусочек ротонды и черемухи. — Принять заявку, — пальцы быстро нажали на кнопку в функциях, в друзьях было шесть человек, включая Жана, — Энни, Райнер, Жан, Ханджи? — последний профиль его заинтересовал: на фото была женщина в темно-ржавыми волосами в очках в развлекательном парке «Весёлый титан»; потом фото подвала с надписью «Репетиторий», далее фото кларнета на стуле и чьи-то ноги на заднем плане, — она далеко не фотограф, — потом фото на крыльце больницы в обнимку с Сашей и Конни и подписью «Мои лоботрясы пошли по моим стопам», — ну здесь грех не лайкнуть, — Жан усмехнулся, перелистывая фото, дальше были немного смазанные фотки цветов и шмелей, потом был совместная фото с парнем «я и Моблит, теперь ещё больше времени проводим вместе: О», — а, а я думал это её интерн, а это её парень? — он как-то одобряюще покивал, дальше фотки с Моблитом и Эрвином в баре, и комментарии от Эрвина и Моблита, что не зря учились, — хех, хотел бы и я так сказать, что не зря учился, — парень закрыл профиль женщины, — Эрвин и Бертольд? Интересное имя. Страница парня была очень лаконичной: Бертольд Фубер, двадцать один год, заочное отделение Академии Джаза Марии, — ого, он музыкант, — парень смахнул информацию и открыл фотографии, самая свежая фотография была сделана сегодня — он сидел на скамейке с укулеле и широко улыбался, как самый счастливый человек на свете, — бля… — фото было выложено в районе двух часов дня, Жан же его сфотографировал в четыре, — как тебя жизнь то помотала…*У Вас одно новое сообщение*
«Привет! Извини, что пишу тебе, но мне немного стало одиноко, может погуляем?»
— Чего блять? — Кирштейн встрепенулся, сидя на стуле, чуть не упав с него, — ЧеГо? — он потёр глаза, проверяя, не кажется ли ему, — это что за чёрное колдунство? — днём он думал о том, что хотел бы с ним пообщаться, а теперь он ему сам написал. «-Привет, похер, всё заебись, да давай»«Не ругайся матом без причины, а то покусаю >: О»
— АХАХАХАХА, — Жан сидел на стуле и громко ржал. «-Не смеши, кто кого ещё покусает)»«Завтра сможешь?»
Парень посмотрел на календарь- 13 мая 10:40. Обычно сеанс с Эрвином длился около часа, плюс -минус десять минут. «-Да, после двенадцати буду свободен, да и, к тому же, в дурке буду)»«Ха-ха, смешно) Хорошо, тогда я подожду тебя у Эрвина»
Жан не особо принял во внимание эту фразу и поставил телефон на зарядку. Взяв из шкафа полотенце он направился в ванную комнату. Парень зашел в ванную и закрыл за собой дверь, тонкие пальцы быстро стянули с тела футболку, джинсы, носки и боксеры. Воздух окутал тело прохладой, будоража мурашки по коже. Жан быстро включил горячую воду, из-за чего комната наполнилась паром и теплом. Залезая в ванную, он переключил режим воды на душ. Горячая вода потекла по светлой коже ручьями, обдавая тело долгожданным теплом. Соски затвердели от резкого перепада температуры, струи воды били в лоб, стекая по лицу, шее, разделяясь на два направления — грудь и спину. Вода, что стекала по спине, приятно обжигала кожу на ягодицах, а струи, что стекали по груди и торсу, немного больновато обволакивали своим жаром член, из-за чего по лицу проскальзывали гримасы боли и удовольствия. В голове возник образ азиатской девушки, чья кожа была словно белый мрамор и чьи волосы были чернее ночи, из груди вырвался шумный выдох, дыхание чуть участилось. В фантазиях она была так доступна, из-за чего парень быстро заводился: левой рукой он оперся на кафельную стенку, пальцы же правой руки обхватили быстро набухший член, жаждущий ласк и удовлетворения. Парень открыл глаза и почувствовал себя моментально одиноким и убогим: член в руке мгновенно обмяк, грустно вздохнув, он уперся лбом в стенку.«Не влюбляюсь я в натурщиц…ага, она мне даже не даст, у неё лишь Эрен в голове»
Парень как-то грустно выдохнул, понимая, что нужно поскорее закончить с душем и пойти спать. Шампунь пах горькими специями, таким же запахом обладал и гель для душа. Мочалка приятно терлась о кожу, заставляя её краснеть от силового воздействия. Пальцы слегка подкрутили горячую воду и, душ стал прохладным. Ополоснувшись, Жан накинул полотенце на голову, начав подсушивать мокрую пепельную гриву энергичными и хаотичными движениями, закончив с волосами, парень замотал бёдра полотенцем, сложил свои вещи, закинул в тазик носки с трусами и пошел в свою комнату. Помаявшись еще полчаса он уснул. Марко же лежал на кровати и смотрел на экран телефона, сон никак не шел, пальцы перелистывали фотографии на странице Жана: вот он на фоне института стоит, вот он в парке на скамейке, вот он на фотосессии раскидывает рисунки, а вот он на пояс выглядывает из воды: голый рельефный торс, стоящие колом соски, мокрые зачесанные волосы назад, накаченные руки, рельефная шея, выразительные светящиеся желтые глаза, что в сумерках с фото смотрели прямо в душу. — И я действительно его позвал гулять? — Марко увеличил фото и внимательно изучающе смотрел, — так он ещё и покусать меня решил, — румянец выступил на щеках плотным красным слоем, — Господи, Марко… — парень шумно выдохнул, отбрасывая телефон куда-то в ноги, руки закрыли целиком лицо, раздался сдавленный выкрик — ДА ЁПТ ТВОЮ МАТЬ! — брюнет вскочил с кровати.«Здравствуй, Марко»
В уголках глаз выступили слёзы.«Я так давно о тебе думаю, что мне кажется, что я схожу с ума»
Учащенное дыхание привело к легкому головокружению.«Марко, ответь же…»
Стоя по середине палаты, в полной тишине, объятый одиночеством и усталостью, погруженный в воспоминания, Марко схватился за голову, крепко сжимая волосы.«-Райнер?»
«-У тебя всё в порядке?»
«-Что ты такое говоришь?»
Этот телефонный разговор застыл в памяти, как посмертный слепок — это единственное воспоминание из прошлой жизни, что будоражило забытые эмоции.«Ты чего, я искренне… Я так люблю твои веснушки, они указывают мне путь»
Шумный выдох.
— И куда же ты пришел, Райнер? — поцелованный солнцем опустил руки, цепляясь пальцами за пижамные штаны, — скоро утро, надо поспать…хоть немного, — волевыми пинками, Марко поставил телефон на зарядку подальше от кровати и лёг. Горький запах черемухи стелился по пространству, так как на улице был полный штиль. Марко закрыл глаза, в надежде, что ему приснится хоть что-то хорошее, но все надежды были развеяны по ветру — вместо сна была лишь тишина и кромешная пустота. Тело чувствовало теплое одеяло, прохладный воздух наполнял легкие свежестью — утро. Спина чувствовала помимо одеяла ещё чьё-то плечо. — Доктор Ханджи, я, конечно, понимаю, что мы с Вами лучшие подружки, но я еще не спал в одной кровати с женщиной, — Марко проговорил всю эту фразу зевая между словами и продолжая сладко посапывать. — А я ещё ни разу не лежал в одной кровати с мужчиной, — это был хрипловатый мужской голос. — Что?! — Бот хотел вскочить с кровати, но подоткнутое под ноги одеяло сыграло не в его пользу, и тот упал прямо на пол, вынырнув из одеяла он увидел в своей кровати его — Жан?! — Да, а что? — Кирштейн насупил брови, продолжая смотреть на брюнета, который бешено осматривал комнату. — Вот! — веснушчатый выдернул подушку из-под головы художника и накинулся на него. Сев на бёрда соперника, он схватил подушку и резко прижал её к лицу Жана, стараясь оперативно обдумать всю ситуацию. Жан, в его кровати, лежал с ним, дышал с ним одни воздухом. — А вдруг я пукнул… — Марко как-то сжался весь, надеясь, что он словил очень реалистичную галлюцинацию. — афуфофгынуф, — Жан начал махать руками и брыкаться, бить Ботта коленями в спину. — Ауч! Ебать, настоящий! — Марко отпустил подушку и свалился снова на пол. Русоволосый откинул подушку на пол и сел в кровати, стараясь отдышаться: вены выступили на лице, кожа была ярко-красной. — Ты — ебобо? Хотя, если ты в дурке, то ты, точно, ебобо, но Эрвин говорил, что ты не агрессивен, — парень сидя в кровати потёр глаза, в уголках которых появились слёзки. — Я… Это… — «Давай, Марко, скажи это!», — я думал, что ты мне приснился. — То есть ты всех своих приснившихся знакомых во сне душишь подушкой? — тонкие брови саркастично изогнулись, в голосе появился манкий бархат, что будоражил ком внизу живота. — Господи, — Ботт закрыл лицо руками, поджал под себя ноги, стараясь занять как можно меньше места в палате. — Можно просто Жан, — по звуку брюнет понял, что на пол спустились ноги нового приятеля.*один шаг, второй, третий*
Сердце Марко вырывалось из груди, на затылок опустилась большая и горячая ладонь. — Всё, давай, вставай, одевайся-просыпайся и пошли, а то уже почти час дня. «Час дня… Круто… А что он делает в моей палате? — Марко открыл лицо и посмотрел внимательно на Жана, — то есть он у меня уже час в палате тусуется. А кто его пустил?», — взгляд ловил детали его образа: зачесанные назад волосы, уложенные гелем; легкая щетина на подбородке, небольшая припухлость вокруг глаз из-за слёз. Одет он был в штаны с высокой посадкой ярко-зелёного цвета, сверху была футболка кофейного оттенка, заправленная в штаны, на стуле валялась светло-голубая вываренная джинсовка. Марко встал с пола, отряхнул пижамные штаны и продолжил изучать стоящего напротив него в полной тишине Жана, который так же изучал его. — О, — брюнет подошел к шкафу, взял оттуда несколько вещей и ушел в туалет одеваться. — Понимаю, ты не спал с женщинами, но парней то зачем стесняться? — в голосе были нотки сарказма. — Ну, думаю, ты поймёшь меня, — Марко спускал пижамные штаны с бёдер, — я так же никогда не спал с мужчинами. — Так, стоп, — Жан завис, пока поцелованный солнцем надевал свои коричневые штаны-бананы и снимал верх пижамы, заменяя его темно-зелёным поло. Вышел из туалета парень при полном параде: слегка смоченные волосы начали моментально кудрявится, веснушки яркими акцентами были рассыпаны по румяным щекам. — Я понимаю, что ты можешь меня подстебать, но вот херово копировать — это максимально оскорбление для художника, — Жан заливисто засмеялся. — Что? — шоколадные глаза застыли с каким-то глупым смущением. — Ладно, проехали. — До-ре-ми-до-ре-до. — Чё? — Жан свел тонкие брови, из-за чего они приняли форму галочки. — Ладно, проехали, — сказал Марко с детской улыбкой, изображая интонацию Жана. Молодые люди покинули пределы больницы и пошли в больничную часть сквера. Горький и едкий запах черёмухи разносился по окрестностям совсем лёгким ветерком, который не ощущался кожей. Более агрессивным порывом ветра белые лепестки цветов горько пахнущего дерева разлетелись как снегопад, повернувшийся в этот момент Марко отпечатался в глазах Жана, тот быстро достал телефон и сфотографировал парня, пока ветер не утих. — Жан, а ты знаешь что нельзя фотографировать людей без разрешения? — на что тот лишь как-то помахал рукой в стиле «отстань». Фото было по пояс: Марко стоял против света, белая метель черёмухи разлеталась прямо в камеру, а дерево за ним создавало бело-зелёное облако, почти полностью закрывая небо. Стоя в этом поло и с накинутой рубашкой, он был как дитя-природы: весь такой органично вписывающийся в пейзаж, будто являющийся сам частью этого сквера : то ли яркий желтый тюльпан, то ли нежный нарцис, то ли куст зацветающей сирени, то ли почти зацветший каштан, то ли только распустивший свои маленькие листочки мудрый дуб, то ли готовящаяся цвести липа. Он был сразу всем и ничем здесь.Перед взором хмельных глаз раскрылся самый настоящий майский цветок, пленяющий своей хрупкостью и стойкостю.
Перед ним был Марко.