Хоть розой назови

хоть годы прошли после огненной ярости горя, рассеялся дым, был лик солнца по-прежнему светел (с) Крыс и Шмендра Пепел Ньюкасла

286 г. круга Ветра, Летние Скалы, Ларакская автономия Перестрелка в проулке стихла с полчаса назад и можно было покидать импровизированное укрытие между лавкой старьевщика и бывшей булочной, напоминавшей теперь скорее развалины какого-нибудь старого замка. Пройдя вверх по улочке и никого не встретив, я хотел уже рискнуть пробираться к станции: не думаю, что там еще оставались извозчики или лошади, но стоило хоть бы проверить. Все лучше, чем задерживаться в охваченной волнениями провинции еще на неделю. Впрочем, даже если обещанный королем паровоз для беженцев будет, найдется ли в нем место взрослому мужчине, тем более кэналлийцу. Голоса я не слышал, заметил только запекшуюся кровь на лице и судорожное движение, но что-то заставило меня остановиться, то ли русые его волосы, то ли осознание, что передо мной лежит совсем еще мальчишка. Он тоже заметил меня, точнее то, что кто-то стоит рядом, поднял голову, простонал "помогите" и потерял сознание. Все, что я мог сделать: оттащить свою неожиданную находку в недавно покинутое мной укрытие и осмотреть. К сожалении, ранения его были более чем серьезные, и если не повезет - оставалось ему несколько часов, не больше. - Вы кэналлиец, - он глянул на меня и, поморщившись от боли, закрыл глаза, - Что вы здесь делаете? Ляпнул я первое что пришло в голову: - Я хроникер. Записываю, как все было, для следующих поколений. - Врете! Вынюхиваете для кесаря. - Он был явно из тех, кто все знает про эту паршивую жизнь в свои двадцать или сколько ему там было. Ситуация была не уместной, но меня тронула эта твердолобая его уверенность, я подавил внезапное желание улыбнуться и сел с ним рядом: - Нет, не вру. Но почему для кесаря? Он говорил отрывисто, собирая силы для каждой фразы, но все-таки говорил: - А как вы думаете, кто же, когда гаунау с надорцами друг друга перегрызут, направит сюда свои войска? Хроникер... Слово-то какое теперь придумали... Тогда запишите... Обязательно запишите. Надор будет свободным! - Тише, - я положил руку ему на грудь, призывая к спокойствию, - Вам не следует говорить. - Кэналлиец.... - Позвал он и попытался сфокусировать на мне взгляд. - Послушайте, постарайтесь не шевелиться, если хотите жить. - Попросил я, понимая, что это ложная надежда. Скорее всего, он тоже это понимал. - Хорошо, что вы кэналлиец, - неожиданно подмигнул он мне. На залитом кровью, разбитом лице, ухмылка даже, не улыбка выгладила инородно и жутко, - На вас не подумают... - Что не подумают? - спросил я, уже понимая, что он попросит меня о чем-то. Так и есть, мальчишка потянулся за пазуху, но ему тяжело было двигать руками и я, осторожно расстегнув его длинную надорскую куртку, достал из нагрудного кармана завернутую в кусок ткани стопку бумаг. Письма или донесения, но очень важные без сомнения, которые он уже никуда не доставит. Он посмотрел на них, как на единственную надежду, а потом на меня - также. Последнее, что я хотел бы делать - снова ввязываться в очередную бессмысленную революцию или войну между государствами, а куда может вывести дело связанное с тайными документами, мне хорошо было известно. - Сжечь? - малодушно предложил я, не очень веря в то, что он хочет именно этого. - Только посмейте! - вскрикнул мальчишка и тут же скривился от боли, пронзившей из-за резкого движения. У него нет ни сил, ни времени на объяснения, он назвал только имя и место, прекрасно понимая, что его друзья расположились на другом конце городка, через линию огня, и мне едва ли удастся беспрепятственно отнести туда эти бумаги. - Хотя нет, вы правы. - медленно произнес он, - Прочитайте и сожгите. А Эдану расскажите и отдайте... Он выудил из кармана пряжку в виде дубового листа. - Капитан ее узнает, он вам поверит. Я подхватил застежку из ослабевших пальцев, в тот же момент голова его безвольно повисла, но нет, мальчишка был еще в сознании: - У вас синий взгляд... - Тут темно. Глаза черные, как у всех кэналлийцев, - снова вру я, уже по привычке. - Синий взгляд смерти. - сказал он, будто меня не слышал, но вдруг, подняв голову, снова позвал, - Кэналлиец? - М? - Знаешь, о чем жалею? Представляешь... За всю жизнь так и не переспал с кэналлийцем. - Только об этом? Как же твоя победа? - Почему-то его признание меня смешит, все мы одинаковые: на пороге смерти нас почему-то волнуют только наши мелкие беды и радости, а не сложные материи и мировой порядок. - Она будет и без меня. - Он оборвал себя и я тоже насторожился - на улице послышался шум: солдаты короля шли сюда. - Замри, - командую я и сам едва успеваю лечь чуть в стороне от него, неестественно выгнув руку. Человек с факелом в форме Бербрудеров заглядывает к нам через узкое окно, но ему, очевидно, не хочется пробираться через развалины и подходить ближе. - Здесь только мертвые! - рапортует он своим и, посветив факелом по углам, уходит, а мы лежим без движения еще минут десять, пока не перестаем наконец слышать, как они проверяют близлежащие дома и развалины. - Эй, хроникер? - зашептал надорец и я явственно услышал, что он усмехнулся, - Где служил-то? На флоте? Все вы, флотские... Закашлявшись, мальчишка замолчал, а я коснулся его руки - пульс едва прощупывался. Надорца было жаль, но вряд ли я мог хоть чем-то ему помочь - осталось ему не долго, а мне надо выбираться и лучше до темноты. Привстав на локте я посмотрел в лицо, конечно, много мне было не рассмотреть: царил полумрак и рана у него на лбу выглядела совершенно ужасно. - Кэналлиец? - он говорил едва слышно, - Поцелуй меня?... Сам не знаю зачем я исполнил его просьбу: осторожно коснулся его ледяных губ губами. Он, разумеется, не ответил на поцелуй, возможно, он даже не почувствовал касание, может быть, он и вовсе уже был мертв. Подавшись выше, я также коротко коснулся губами холодного лба и, отстранившись, осторожно встал, чтобы не потревожить его и без того тяжелые последние минуты. Еще обманывая себя, что спущусь к станции, сожгу бумаги не читая и выброшу из головы эту случайную встречу, попробую попасть с беженцами на поезд; он, конечно, направится в Гаунау, но я сойду на границе с Бергмарк; ругая себя и покинувшее меня благоразумие, то и дело сжимая в кармане пряжку с дубовым листом, через два проулка я свернул к старому городу, чтобы в обход опасных сейчас улиц, добраться до монастыря, где по уверениям покойного надорца, расположился и ждет его отряд.