***
В холодном больничном коридоре слишком много людей. Тэхён нервно наворачивает круги, всех раздражая, но никто не просит его сесть и успокоиться. Хосок безучастно пялится в одну точку. У него на коленях пакет с закусками, за которыми он сходил полчаса назад, предвкушая, что ночь будет длинной и ребята проголодаются. Аппетита ни у кого нет, в том числе и у самого Хосока. Чонгук, наплакавшись и напереживавшись, уснул на плече Юнги, держа его ладонь в руках. Сам Юнги вертит в руках зажигалку, щелкая и пялясь на горящее пламя, и жалеет, что в больницах запрещено курить. Сокджин укрывает Чонгука своей курткой, чтобы не замерз, и возвращается к своему отвратительному кофе из автомата. Они все утомлены, но ни у кого нет мыслей уехать домой. Намджун смотрит на них, когда выходит из туалета. Он долго простоял у раковины, умывая лицо холодной водой, чтобы покрасневшие глаза были не так заметны. Никто не осудит его за слезы, не посчитает их постыдной слабостью. Но Намджун ни за что не покажет, что он чертовски напуган. Он должен быть опорой для всех них, особенно сейчас. Намджун понимает, что жизни Чимина ничего не угрожает. И не угрожало, если быть объективным. Это не те таблетки, от которых можно умереть. Худшее, что они сделают, — расстройство желудка. Но Чимин ничего не ел больше суток, и для его организма, истощенного и измотанного то голоданиями, то перееданиями, постоянной тревогой и ненавистью к себе, это стало последней каплей. Но понимать это разумом и понимать сердцем — разные вещи. Никому из них не удается облегченно выдохнуть и успокоиться. Они все думают об одном: если бы скорая опоздала, если бы Намджун опоздал, если бы Чимин выпил что-то посильнее таблеток для снижения веса, они бы сидели несколькими этажами ниже. В морге. Из палаты выходит врач, и все оживляются. — Как он? Очнулся? К нему можно? — Тэхён заваливает его вопросами. — Он зовет Намджуна. Будьте осторожны, он очень слаб, и ему нужен покой. Никаких нервов. Вы все можете проведать его позже, когда он немного придет в себя. Намджуна разрывает от желания ворваться в палату и своими глазами убедиться, что Чимин жив, но пронизывающий страх останавливает его. Можно сосчитать по пальцам все вещи, которых боится Намджун, но один вечер и один глупый поступок резко перевернули все его ценности. Теперь во главе списка был не страх подвести близких и разочаровать родителей, потерпеть неудачу или пошатнуть свой авторитет. Теперь там был только страх потерять Чимина навсегда. — Иди к нему, — с пониманием говорит Сокджин, подталкивая его к двери. — Ты сейчас нужен ему, Джун. На секунду прикрыв глаза, Намджун готовится к худшему и открывает дверь. Чимин лежит в одиночной больничной палате, такой бледный, что едва не сливается с постельным бельем. — Хён, — всегда мелодичный голос звучит грубо, скрипуче, и Чимин морщится, прижимая ладонь к горлу. Намджун подает ему стакан воды и помогает привстать. — Как ты? — это единственное, что Намджун в состоянии спросить; то, что волнует его больше всего. — Ужасно, — Чимин вымученно улыбается. Их пальцы соприкасаются, когда Намджун придерживает стакан у его губ. — Зачем ты это сделал? Пытался покончить с собой? Где ты вообще достал эти чертовы таблетки? Плечи Чимина опускаются еще ниже, и он отводит взгляд. — Я не хотел. Я не думал, что всё так получится. Прости, пожалуйста, — бормочет он, стараясь справиться с навалившимся чувством вины. — Прости? Чимин, ты заперся в ванной, чтобы накидаться какими-то сомнительными таблетками, которые могли убить тебя, а теперь просишь прощения? Да что у тебя в голове творится? Переживая ужасные часы в общественном туалете больницы, Намджун испытывал всё, кроме злости. Он находил оправдания каждому поступку Чимина, стараясь закрывать глаза на одну простую истину, которая лежала на поверхности с первых недель их знакомства: Чимин не просто эмоциальный, не слабак, не плакса и не истеричка, не самовлюбленный омега, слишком много думающий о своей внешности. Чимин серьезно болен, и вместо того, чтобы упрашивать его поесть, ругаться и успокаивать после ночных кошмаров, Намджуну стоило отвести его к специалистам. Но сейчас Намджун сгорает от бессильной злости. В первую очередь на себя: он обязан был сделать что-то, еще когда Чимин прятал еду, когда жаловался, что перестает контролировать себя при виде еды. Есть вещи, с которыми не справиться самому, сколько бы поддержки и тепла ни было вокруг. Но он злится и на Чимина. За то, что он, зная свою проблему, обещал справиться с ней самостоятельно, и за то, что не хотел принимать профессиональную помощь. — Мне так жаль, — почти беззвучно повторяет Чимин, смотря в одну точку. — Прости. Прошу, Намджун. Прости меня. Я просто… Просто хотел немного похудеть, я так поправился, но диеты не помогают. Я вечно срываюсь. Я собирался выпить всего одну таблетку, правда, просто потом я посмотрел на свои жирные щеки и бока и… Клянусь, я не знаю, как так вышло, не помню, как пил все остальные. Я не хотел умирать, я просто хотел быть красивее. Ты ведь веришь мне? Намджун тяжело вздыхает и притягивает его к себе, обнимая так крепко, насколько это возможно, не рискуя сломать и без того сломанного Чимина. — Верю. Но так больше не может продолжаться. — Я больше не буду, — бубнит Чимин, зарываясь носом в футболку Намджуна, чтобы тот не уходил и не оставлял его одного. — Не будешь. Потому что я записал тебя к психотерапевту. Я сам буду следить, как ты ходишь на сеансы и соблюдаешь рекомендации, а если он не поможет, я найду другого. Я не успокоюсь, пока тебя не вылечат. — Мне не нужен врач. — Тебе нужна квалифицированная помощь, Чимин. И никто из нас не сможет тебе ее оказать. Мы все пытались, я думал, у нас получается, ты ведь начал есть, но в итоге стало только хуже. Это не обсуждается. Чимин жалобно скулит. Ему больно, ужасно больно, и еще предстоящий поход к мозгоправам пугает до дрожи. А ведь у него действительно нет выбора. Он сделает что угодно, только бы не терять Намджуна и всё, что есть между ними. — Я буду рядом, мой хороший, — шепчет Намджун, утыкаясь носом в его макушку. Нежный запах жасмина отдает больничной горечью. — И ребята тоже. Мы любим тебя вот таким, какой ты есть, просто мы хотим, чтобы ты был здоров и счастлив. И я боюсь, что в следующий раз я могу не успеть и некому будет тебя спасти. В глазах снова собирается влага. Чимин здесь, живой, теплый, шевелится в его руках, пытаясь устроиться поудобнее, но Намджун не может прогнать эти мысли. Всё-таки Сокджин был прав. Чимин — его самое слабое и уязвимое место. Он едва не умер. Прямо у него на руках. Намджун обнимал его слабеющее тело и думал, что теряет его. Чимин больше никогда бы не улыбнулся своей солнечной улыбкой с очаровательной ямочкой, прищуривая глаза немного хитро, словно ему известны все тайны вселенной. Улыбкой, за которую Намджун без раздумий пойдет на всё. Чимин больше никогда бы не принес ему кофе, не рассказал бы о книге, которая впечатлила его больше всего, не пустился в долгие рассуждения о вечных вопросах, ожидая услышать ответы Намджуна, ответы, которых чаще всего не находилось. Чимин больше никогда не смутился бы от любого проявления заботы или внимания, не обрадовался бы каждому букету цветов, каждому походу в ресторан, каждому ведерку веганского мороженого. От Чимина остались бы только пять котов, маленькая библиотека, которую он успел собрать за эти полгода, цветущие растения в оранжерее, одежда, пахнущая жасмином, и кексы, которые он испек за пару часов до того, как наглотаться таблеток. Слезы капают с подбородка Намджуна. — Ты плачешь? — Глаза Чимина расширяются. Когда человек, всегда казавшийся несгибаемым, плачет, это пугает. Чимин отодвигается и обхватывает его щеки. — Нет-нет-нет, всё ведь хорошо. Ну чего ты?.. Не плачь. — Я почти потерял тебя, — Намджун закрывает глаза. — Ты мог погибнуть. По такой абсурдной причине. Я даже не предполагал, что тебе настолько плохо. Ничего из этого не хорошо, Чимин. Ничего. Чимин, кажется, вот-вот сам расплачется, но держится из последних сил. Намджун — его непоколебимая скала, олицетворение надежности, тот, кто всегда поймает его, если он начнет падать, — сейчас сам нуждается, чтобы его поймали. — Ты не потеряешь меня. Ни за что, слышишь? Я буду стараться. Не знаю, получится ли, но… Я буду стараться, чтобы стать сильным для тебя. Чтобы больше никогда не делать тебе больно, — шепчет Чимин, стирая слезы Намджуна осторожными мягкими поцелуями. Он касается его влажных щек, подбородка и челюсти, скул, висков, носа, прикрытых век, лба — зацеловывает его лицо, медленно, робко, прося прощения каждым прикосновением, снова и снова. — Ты уже сильный. Намджун накрывает его руки на щеках, они кажутся такими маленькими в его собственных, нежными и изящными. Пару томительно-долгих секунд они смотрят прямо в глаза, находя ответы на все чувства, спрятанные глубоко в душе и рвущиеся навстречу друг другу. Чимину страшно, потому что будущее еще никогда не казалось ему настолько непредопределенным, потому что он мог умереть, по-настоящему умереть, но самое худшее, что тогда, в ванной, глядя на свое отражение, он хотел этого: умереть и вырваться из трясины, в которую его засасывает. Но, глядя Намджуну в глаза, он испытывает такую необъятную нежность, что она затмевает все остальные чувства. Намджун целует его, и этот поцелуй не похож на все остальные, что были у Чимина. Возможно, потому что его он ждал так долго. Намджун едва дотрагивается до его губ, не углубляет поцелуй, но сердце в груди Чимина бьется так трепетно, и кажется, словно и они, и палата вокруг — всё медленно взмывает в воздух и парит. Ему хочется быть еще ближе, и Намджун, словно читая его мысли, увлекает в свои объятия. Не разрывая поцелуй, Намджун укладывает омегу на подушку. Чимин перестает чувствовать его обветренные губы, но ощущает тепло дыхания на своей коже. Он боится открыть глаза, чтобы волшебство момента не рассеялось. Намджун поглаживает уголок губ большим пальцем, и в его действиях так много всего, в чем нуждается Чимин. Возможно, этот поцелуй ничего не значит, и он сам себе всё напридумывал, но каждое бережное прикосновение Намджуна — словно признание в любви; они окутывают Чимина бережной заботой, пониманием, лаской, которых ему так не хватает. Чимин открывает глаза, забывая, как дышать. Намджун так близко, всего в паре сантиметров, и Чимин видит себя в теплой темноте его глаз. Ямочки на подбородке, влажные губы, руки, обнимающие за талию. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком похоже на несбыточную мечту. — Поцелуй меня еще раз, — просит Чимин, закидывая руки за плечи Намджуна. — Врач сказал, что тебе нужен покой. — Я буду так беспокоиться, если ты меня не поцелуешь, ты даже не представляешь как, — Чимин изо всех сил пытается сдержать улыбку и, подавшись вперед, прячет ее в новом поцелуе. Намджун позволяет ему вести, целовать глубже, настойчивее, пока не перехватывает инициативу. Мир за пределами палаты и сама палата исчезают, перенося их в особое измерение, созданное для них двоих. Чимин теряет чувство времени: они целуются, целуются и целуются, так бесконечно долго, растягивая сладостные мгновения, что у Чимина, все еще слишком слабого, кружится голова. Намджун отстраняется и чмокает его, еще раз и еще. — Ребята места себе не находят, хотят увидеть тебя. Я позову их? Или ты устал? Они всё равно придут и завтра, и послезавтра, и ещё каждый день, пока тебя не выпишут, так что можешь отдыхать. Чимин приглаживает его волосы и расплывается в улыбке. — Позови их. Не хочу, чтобы кто-то волновался. Все пятеро вваливаются в палату, стоит Намджуну открыть дверь. Тэхён весь пружинится от нетерпения, Чонгук по-прежнему немного сонный, Хосок и Юнги чуть не дерутся, чтобы первыми успеть к Чимину, а Сокджин заходит последним, прикрывая дверь. — Мы так за тебя волновались, боже! — Как ты себя чувствуешь? — Что-то болит? Может, водички? Или перекусить? О нет, тебе, наверное, лучше не есть. — Ты так нас напугал, малыш! От шумного потока вопросов Чимин жмурится и тихо смеется, пытаясь приподняться, но Намджун останавливает его. — Так, тихо! Ему нужен покой, хватит галдеть. Чимину хочется плакать, совсем немного. Наверное, всё случившееся сильно истощило его организм, потому что его сердце болезненно сжимается от одной мысли, что ребята, его самые любимые и дорогие люди, так переживали за него, что оставались в больнице, пока он не пришел в себя. Все вместе. У них не получается побыть долго. Глаза Чимина предательски слипаются, и участвовать в разговоре становится сложнее. К нему снова заходит врач и просит всех уйти. Не желая уходить, Тэхён обещает приехать утром, а Хосок успокаивает, что они позаботятся о котах. Намджун ненадолго задерживается после того, как дверь закрывается и они остаются одни. — Ты приедешь завтра? — И привезу тебе самые красивые цветы. Чтобы ты тут не грустил, — Намджун наклоняется и целует его в лоб. Такой невинный поцелуй, но Чимина переполняет вязкое тепло. Веки тяжелеют, и моргать с каждым разом становится тяжелее. — Спи, мой хороший.***
Чимин хочет домой уже на следующий день. Он пытается убедить врача, что чувствует себя прекрасно и дома восстановится гораздо быстрее, но его не выписывают. Чимин скучает по котам, по каждому из них, по ласковой Тыковке, ленивому Тоторо, игривой Кики, вредной Поньо, малышу Диппи и, конечно, скучает не меньше по Милки. Он скучает по ним постоянно, пересматривает тысячи фотографий и видео, просит прислать новые и спрашивает в общем чате, как поживают Милки и его коты, и, наверное, он всем уже надоел, но остановиться не может. Ему хочется устроиться в уютном мягком гнездышке и никуда не вылезать целыми днями. Но приходится устраиваться на больничной кровати под капельницей и любоваться палатой, заставленной цветами. — Чимин? Сидя на лавочке в больничном коридоре, омега вскидывает голову и встречается взглядом с незнакомой девушкой в белом халате. В его медицинской карте указано другое имя. То, под которым ему приходится жить теперь, когда Пак Чимин мертв. Но эта девушка с милой улыбкой выглядит такой уверенной, что Чимин теряется. — Вы с кем-то меня путаете, — оправдывается он, но для человека, который всю жизнь играет разные роли, он отвратительно врет. — Нет, меня зовут… Девушка весело смеется. — Я Джиён, — представляется она. — Сестра Намджуна и Сокджина. Надо же, мы еще ни разу не виделись. У меня сейчас как раз перерыв. Не хочешь сходить в кофейню? Тут недалеко. Чимин внимательно смотрит на девушку, с удивлением узнавая в ней ту девочку с многочисленных фотографий. Он часто слышал о ней, так часто, что был уверен, что знает ее не хуже остальных ребят, но им и впрямь не довелось встретиться. — Но я же… Разве мне можно выходить? — хмурится Чимин, не зная, шутит ли Джиён. — О, это не проблема. Кажется, у тебя никаких процедур до вечера, и тебя выписывают примерно послезавтра. Смотри по своим силам. Справишься с небольшой прогулкой? Чимин неуверенно кивает. Ему разрешают выходить во двор, но ненадолго, чтобы не простудиться. Зима уже чувствуется в дуновениях холодного ветра, в серых тучах, нависших над Сеулом, и, сидя у окна своей палаты, Чимин видел витрины магазинов, украшенных снежинками, сосновыми ветками и шариками. Погрузившись в свои проблемы, Чимин редко смотрел на календарь, и приближение декабря застает его врасплох. — Но моя одежда… Чимин вдруг смущается: это их первая встреча, а он одет в простенькую больничную пижаму, весь лохматый и помятый от постоянного сна. Не лучшее первое впечатление. Джиён, наверное, видела его фотографии, представляла роскошного омегу, сияющего красотой, и теперь сильно разочарована. — Сейчас подыщем тебе какую-нибудь куртку и сойдёт, — пожимает плечами Джиён. Чимин не знает, семейное ли это, но похоже все члены семьи Ким отличаются талантом быстро решать все его проблемы. Они заходят в кабинет Джиён, уютный, отделанный в теплых тонах. Она накидывает пальто поверх кремового свитера, а Чимину протягивает кожаную куртку. Мех внутри едва уловимо пахнет Намджуном, и Чимин кутается в нее, не в силах сдержать улыбку. Намджун заезжал утром. Привез новую книжку и пачку сухих крекеров, рассказал, как Тоторо уснул прямо на спине Милки, и еще пару забавных историй, чтобы немного развеселить его. И он снова поцеловал его перед тем, как уйти. Вспоминая это, Чимин молится, чтобы его щеки не покраснели. Он взрослый человек, и такие вещи не должны смущать его, но каждое действие, каждое слово, каждый взгляд Намджуна вызывает в нем столько эмоций, словно он вернулся в тот невинный подростковый возраст, когда сердце расцветает от первой любви. — Джунни забыл ее и никак не может забрать. Раз уж она ему не нужна, забирай ты, — голос Джиён возвращает его на землю. Когда они выходят из здания и переходят дорогу, Чимин боится неловкого молчания, но с Джиён так просто найти общий язык. Она легко заполняет тишину чем-то интересным, рассказывает о себе и задает вопросы не из холодной вежливости, а потому что ей действительно интересно. Джиён заказывает двойной эспрессо с шоколадным пирожным, и Чимин узнает в этом Намджуна. Они так похожи, если приглядеться, такой же разрез глаз и ровный нос, но улыбка у неё в точности, как у Сокджина. — У нас будет праздник в субботу. День рождения младшей дочки. Придешь? Чимин удивленно застывает со своим клубничным круассаном в руках. Его приглашают на семейный праздник? — Не уверен, что это хорошая идея. Я ведь там никого не знаю. Даже именинницу, — с сомнением отвечает он. — Будет повод познакомиться. Ты, как принцесса в башне, сидишь в этой глуши, никуда не выезжаешь. Разве так можно? Меня ты теперь знаешь, а Суа будет счастлива, если ты придешь. Ну и конечно, там будут мои братцы со своей сворой. Чимин задумывается. Намджун ничего не говорил о празднике, не звал его, хотя знал, что его выпишут к выходным. Может, Намджун не хочет видеть его на дне рождения племянницы, и он будет там лишним? — Вряд ли я успею найти подарок. — После пяти подарков от Чонгука Суа даже ничего не заметит. Серьезно, с кем вечно соревнуется этот парень? — Джиён обреченно качает головой. — И всё же тебе стоит прийти. Во-первых, — она загибает палец. — Будет весело. Во-вторых, Намджун не оставит тебя дома одного на все выходные. Ты что? Да он же с ума сойдет. И, в-третьих, ты ведь часть семьи. Привыкай. Ходить на все праздники — твоя главная обязанность. Юнги тоже вечно ворчит, что лучше бы посидел дома, но кто его спрашивает? Джиён подмигивает ему, и Чимин улыбается. Она права. Он часть семьи.