***
После четырех часов в окружении подушек, одеял и мягких игрушек Намджун изнывает от жары, голода и желания открыть окно. Запах жасмина настолько сильный, что, кажется, въелся в ткань одежды, проник под кожу и вместе с кровью разносится по телу. — Я так устал, — повторяет Чимин, находясь где-то между реальностью и бредом. — Как же жарко. Так сильно жарко. — Потерпи. Еще немного, и тебе станет легче, — шепчет Намджун, поглаживая его по животу. Чимин скулит и сильнее прижимается спиной к его груди. Запах и тепло тела Намджуна, физический контакт и его голос немного успокаивают. Внутри всё горит, мышцы ноют, дрожат, заставляя постоянно возиться и ворочаться, чтобы найти комфортное положение. Вдруг Чимин замирает и на пару секунд даже перестает дышать. Намджун резко убирает руку. — Извини, — бормочет он. Какая-то темная и ненасытная его сторона жаждет повторить случайное прикосновение, опустить руку ниже, надавить, увидеть, как реагирует тело Чимина, как его волосы липнут ко лбу, когда он, весь раскрасневшийся и заведенный до предела, просит еще, как его накрывает волна оргазма. Сознание рисует соблазнительные картинки, но Намджун прогоняет их прочь. Он не может воспользоваться деликатным положением Чимина. Это было бы подло. Но Чимин сам накрывает его ладонь и опускает ее ниже. — Пожалуйста, — хрипит он, поворачивая голову набок. — Сделай так еще раз. Чимин так жалобно сводит брови, что руки сами двигаются к шортам. Он помогает спустить с себя нижнее белье. Намджун медленно скользит вниз, дотрагиваясь до нежной кожи, обычно скрытой одеждой. Чимин откидывает голову на плечо Намджуна, когда он обхватывает его член и поглаживает возбужденную головку большим пальцем, размазывая сочащиеся капли. Бедра непроизвольно толкаются вперед, навстречу руке Намджуна, напрашиваясь на новые прикосновения, на нечто большее. Намджун обхватывает его член и начинает двигаться, но так неторопливо, что Чимин близок к тому, чтобы сойти с ума. — Намджун, — стонет он, прижимая к лицу подушку, чтобы заглушить себя. — Расслабься. Дома никого нет, — шепчет Намджун и целует его за ухом. — Тебе станет легче. Намджун проникает свободной рукой под футболку. Тело Чимина такое изящное, нежное, чувствительное, каждый его изгиб создан, чтобы быть заглаженным и зацелованным. Чимин рвано стонет, не находя себе места от того, как мало и много Намджуна, его рук, его тепла. Его губы спускаются ниже по шее, часто целуют, вызывая мурашки на влажной коже. Намджуну приходится думать о самых непривлекательных вещах на свете, чтобы не сорваться и не зайти слишком далеко. Но, задыхаясь, Чимин бессвязно зовет его по имени, так чувственно, так сладко, что оно звучит как музыка. Чувствуя, что Чимин становится громче, Намджун останавливается и разворачивает его. Ему нужно видеть. Каждую деталь. То, как дрожат ресницы. То, как приоткрыты покусанные губы и как нахмурен лоб. Какой он потрясающе красивый. Он скулит, пытаясь двигать бедрами, утыкается в плечо, хватается за тело Намджуна, как за последнее, что держит его в реальности. — Быстрее, — просит Чимин, закидывая ногу ему на бедро, чтобы быть ближе. — Боже, я не могу. Чимин просто закусывает губу, и Намджун понимает, что означает слово «искусство». Всё в нем невероятно, каждая клеточка тела совершенна. Чимин кончает, не успев прикрыться, но Намджуна волнует не одежда, испачканная в чужой сперме, а стекающая по виску капелька пота. Намджун стирает её осторожным поцелуем, и Чимин с тихим мычанием льнет к его губам. Намджун надевает шорты обратно. Его пальцы случайно касаются разгоряченной кожи ягодиц. Чимин едва заметно вздрагивает, но Намджун сразу же убирает руку на безопасную территорию. — Спасибо, — Чимин кладет голову ему на грудь, прислушивается к учащенному сердцебиению и закрывает глаза. — Отдыхай, котенок, — шепчет Намджун, поглаживая его по волосам и поднимая глаза к потолку. Как только Чимин уснет, ему определенно нужно отлучиться хотя бы на десять минут.***
Намджун успевает сходить в душ, переодеться, выпить кофе и пополнить запасы еды и воды в спальне, пока измотанный Чимин спит, безмятежно обнимаясь с подушкой. Дома тихо. Намджун не осознавал, какими шумными они становились, когда собирались всемером, но сейчас дом кажется таким же вымершим, как в дни, когда Чимин был в больнице. Все разъехались. Юнги должен был приглядывать за Чимином. Он знает, что делать. Никто не сможет позаботиться об омеге в течку лучше, чем другой омега. Поэтому Намджун собирался пожить пару дней у Хосока. Но Чимин сделал свой выбор. Намджун оставляет дверь в кабинет открытой, когда садится поработать, но он не успевает даже проверить всю почту. Спустя полчаса Чимин появляется на пороге, укутанный в плед, но с босыми ногами. Намджун даже отсюда чувствует, какие ледяные у него ступни. — Ты меня бросил. — Я собирался вернуться до того, как ты проснешься, — Намджун откатывается на кресле, когда Чимин подходит ближе. — Ты голоден? Может, хочешь чай или что-нибудь сладенькое? — Сладенькое? — Чимин опускается к нему на колени и кладет руку на грудь. — Кое-что хочу. — Что? — Тебя, — мурлыкает Чимин ему на ухо, так очевидно флиртуя, что это могло быть смешно. Но Намджуну совсем не до смеха. — Я хочу отблагодарить тебя. Мне было так хорошо. И теперь я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо. Намджун должен быть тверд и решителен, но Чимин смотрит на него как на самого горячего альфу в мире, и его запах, такой сладкий и манящий, затуманивает рассудок. Намджун накрывает ладонь Чимина, направляющуюся вниз. — Ты весь горишь, Минни. Давай-ка я отнесу тебя обратно в кровать и ты попробуешь уснуть, — Намджун собирается просунуть руку под колени омеги, чтобы взять его на руки, но… — Сядь. Намджун никогда бы не подумал, что в голосе, который казался ему таким мелодичным и нежным, могут звучать повелительные нотки. Но сейчас на Чимина не давят последствия болезненного опыта в отношениях. Чимин не боится, делает всё, что хочет, и почему-то его уверенность в себе заводит Намджуна намного сильнее, чем запах. Чимин толкает его обратно в кресло, и Намджун, привыкший сам отдавать всем приказы, подчиняется. Он уверен, что под влиянием течки Чимина тянет натворить глупости, о которых он будет потом жалеть, и нужно остановить его. Чимин трется носом о его шею, оставляет мягкие поцелуи, такие ласковые и нежные, что Намджун невольно прикрывает глаза, склоняя голову в противоположную сторону. — Ого, я еще ничего не делал, а ты уже возбужден, — Чимин соскальзывает вниз, становясь на колени между ног Намджуна. — Я что, правда такой сексуальный? Чимин похлопывает его по бедру, заставляя приподняться, чтобы снять штаны. Медленно слизывая стекающую капельку смазки, он поднимает взгляд на Намджуна. — Или нет? Я хочу услышать ответ, — Чимин проводит пальцами по всей длине и склоняет голову набок, прижимаясь к его бедру. — Господи, Чимин, — выдыхает Намджун, осознавая, что просто «сексуальный» точно не хватит, чтобы описать то, насколько Чимин красивый и привлекательный, но в голове ни одного приличного слова. — Да, ты очень сексуальный. Чимин обхватывает губами головку члена, и разум покидает Намджуна. Все стены, что он так усердно выстраивал между ними, чтобы не спешить и дать Чимину хорошенько всё обдумать, рушатся с легкостью карточного домика. Чимин берет глубже, и его влажные губы сильнее смыкаются вокруг члена, когда он прикрывает глаза и ерзает в попытке унять собственное возбуждение. Его ногти впиваются в бедро Намджуна, удерживая на месте кресло. — Ты безумно красивый, Чимин, — Намджун до боли стискивает подлокотники, его голос содрогается на середине, когда омега заглядывает ему в глаза. — Самый красивый на свете. Мне так повезло… Повезло, что судьба свела их таким странным образом, что он не отправил Чимина обратно к Минсоку и что Чимин дал ему шанс, подпустил к себе, что они сблизились и влюбились. Повезло, что Чимин со всеми своими проблемами и недостатками просто идеальный. Намджун должен сказать всё это. Чимину нужны слова. Но дыхание срывается. Намджун откидывает голову на изголовье и судорожно ловит ртом воздух. — Я сейчас кончу, Чимин, Минни, — стонет он, подаваясь бедрами вперед. Чимин мычит, его губы слегка дрожат вокруг члена, но он продолжает ласкать языком головку, не отстраняется. Намджун касается его щеки, привлекая к себе внимание, и его почерневшие глаза — последнее, что он видит, прежде чем кончить. Опавший член выскальзывает из покрасневших губ, и, держа его обеими руками, Чимин слизывает последнюю капельку. Он вытирает рот тыльной стороной ладони и садится на стол напротив Намджуна в ожидании, пока он придет в себя. — 1:1, хён. Его щеки раскраснелись сильнее, и в затуманенных глазах Намджуна он похож на настоящего ангела. Чимин поднимает упавший на пол плед и снова в него кутается. — Мне нужно в душ. Сделаешь мне что-нибудь перекусить? Я весь холодильник могу съесть, так проголодался, — Чимин наступает коленом на бедро Намджуна и, положив руки ему на щеки, заставляет приподнять лицо. Он улыбается и шепотом говорит: — Ты тоже очень красивый. Весь такой красивый и весь мой. Легонько поцеловав его в губы, Чимин уходит и оставляет Намджуна в комнате наедине с осознанием, что всё-таки он чертовски влюблен.***
На второй день боль проходит, уступая место возбуждению. И это очень-очень опасно. Чимин запрыгивает на бедра спящего Намджуна и водит ладонями по груди, пытаясь разбудить. — Котенок? — бормочет Намджун, щурясь в попытке разглядеть омегу. За окном еще не рассвело, но Чимин уже весь взъерошенный и разгоряченный. — Давай потрахаемся. Услышав эту просьбу, произнесенную с таким энтузиазмом, в первый раз, Намджун поперхнулся, и кофе чуть не пролился ему на футболку. Но теперь Намджун снова закрывает глаза в надежде уснуть раньше, чем Чимин начнет слезно уговаривать и давить на жалость. — Шесть утра, Чимин. Шесть. Ложись спать. По части самоконтроля Намджуну нет равных, но Чимин так легко и элегантно разрывает его в клочья. Его нежный запах становится всё тяжелее и слаще, опьяняет разум, приковывая к кровати, словно Чимин — не милый омега, а дикий хищник, обхаживающий свою будущую жертву. — У тебя такой большой, — Чимин идет напролом, поглаживая член Намджуна, чтобы возбудить. Ему и стараться не нужно. — Такой большой, что не помещается у меня во рту. А знаешь, где он точно поместится? Намджун закрывает лицо руками, не понимая, почему он просто не уйдет куда подальше. — Так, Чимин, слезай с меня. — Ты меня хочешь. — Я хочу спать, Минни. Давай, ложись ко мне, поспим хотя бы пару часов. Чимин расстроенно вздыхает, но не отступает. — Знаешь, внутри меня так мокро и горячо, не хватает только твоего большого… — Чимин! Намджун сталкивает его на гору подушек и садится на кровати. Его терпение держится на последнем волоске. Чимин испробовал все методы из своего арсенала обольстителя: и ласковые поцелуи, и томные взгляды, и заверения, что Намджун самый лучший, и жалобные глазки со слезами, и самобичевание, что он такой некрасивый, раз никого не возбуждает. Намджун даже не знает, что будет следующим и когда эта пытка закончится. — Что со мной не так? У меня же течка, я должен быть привлекательным для всех альф, особенно для тебя. Почему я тебя совсем не привлекаю? Я тебе противен? Намджун обнимает его со спины и утыкается в макушку — определенно не лучшее решение. От сладкого запаха внутри всё сводит. — Ты никогда не будешь мне противен. Как ты можешь так говорить? Но это неправильно. Я не хочу пользоваться тем, что у тебя течка. Сейчас ты под влиянием инстинктов, тебе кажется, что ты хочешь этого, а потом ты пожалеешь, будешь плакать и ненавидеть себя или меня. Ты правда хочешь, чтобы наш первый раз был таким? — Ты слишком правильный, — обиженно бормочет Чимин. Вдруг он вздрагивает и переворачивается лицом к Намджуну. — Я знаю, что делать! Помнишь, что ты предлагал на дне рождения Суа? Я хочу этого. Будь моим альфой, моим целиком и полностью, и тогда у тебя не будет повода отказывать мне. Намджун улыбается на пламенные речи Чимина и целует его в нос. — Нет, мой хороший. Я хочу быть уверенным, что это твое осознанное желание, что ты всё обдумал и правда готов, — говорит он, поглаживая его по волосам. Чимин рычит от разочарования и поворачивается к нему спиной. — Забудь об этом, я тебя ненавижу, Ким Намджун, — шипит он, прижимая руки альфы к своей груди.***
К вечеру Чимину становится легче. По крайней мере, он уже способен говорить о чем-то, кроме своего всепоглощающего желания. Намджун сидит, прислонившись к изголовью кровати, и перебирает спутанные волосы Чимина, вытягивая прядки из его растрепанного хвостика. — Как ты себя чувствуешь? Чимин отвечает не сразу. Он не хочет, чтобы Намджун беспокоился, но в душе просыпается какое-то детское желание сказать что-нибудь такое, чтобы Намджун пожалел и пообнимал его. — Когда ты рядом, мне лучше, — Чимин трется щекой о его живот, не открывая глаз. — Ты уйдешь завтра? Ты же не можешь сидеть дома три дня только из-за меня. — Я буду с тобой, пока это не закончится. Сейчас ты и твое состояние для меня важнее, чем всё остальное. Намджун напевает что-то, похожее на колыбельную, только на незнакомом языке. Его голос, мягкий и тихий, окутывает Чимина, словно мягкое одеяло, и он прикрывает глаза. На какое-то мгновение ему хочется, чтобы эта болезненная течка не прекращалась. Немного заботы и нежности, засыпать под ласковые прикосновения и убаюкивающий голос, просыпаться в теплых объятиях и чувствовать размеренное дыхание и его руки у себя на животе. Просто находиться рядом уже достаточно, чтобы Чимин не желал ничего сильнее этого.***
— Я так соскучился, — бормочет Чимин, повисая на шее у Юнги, пока тот возится у плиты. Ему нужно больше ласки, человеческого тепла, комфорта, а Юнги, кажется, не так уж и против, чтобы его тискали. — Я тоже, малыш. Покушаешь? Тебя тут Намджун вообще кормил? Намджун пробыл рядом все четыре дня: когда Чимину было больно, когда он спал и отказывался от еды, когда сносило крышу от перевозбуждения и хотелось плакать без причины. И сейчас, когда Чимина тянет на нежности. — Намджунни-хён, — Чимин прижимается щекой к его макушке и обнимает за плечи, когда он садится завтракать. Намджун притягивает его к себе и усаживает на колени. — По тебе я тоже соскучился. — За те десять минут, что я был в душе? — Это были самые долгие десять минут в моей жизни, — жалуется Чимин, не отпуская Намджуна. — Тебе тоже нужно сходить в душ и переодеться. И надень наконец тапочки. Простынешь ведь. Чимин ластится к нему еще пару минут, не давая есть, и только потом убегает наверх. Юнги садится напротив с серьезным видом. — «Надень тапочки»? Черт, Намджун, только не говори, что вы… — Юнги качает головой. — Надеюсь, то, как он к тебе липнет, означает, что ты с ним не сильно груб. Намджун привык к самоуверенному омеге, который в любой перепалке за словом в карман не полезет и не побоится постоять за себя и за тех, кто ему дорог. Но сейчас Юнги выглядит притихшим, сминая в руках кухонное полотенце. — Чимин хотел, чтобы я был рядом. И я был рядом. Я никогда не сделаю ему больно. — То, что он выбрал именно твою спальню как самое безопасное место в доме, о многом говорит, Джун. Между вами явно что-то есть, это только слепой не заметит. Не рань его чувства. — Да что вы с Хосоком заладили? Чимин дорог мне, и мои намерения по отношению к нему максимально серьезны. Но только если он тоже этого захочет. — Серьезны? — грустно усмехается Юнги. — Мне кажется, у вас с Чимином разные представления о серьезности. Он не такой, как мы. Знаешь, о чем он мечтает? О семье, о детях, о счастливой старости. А что ты можешь ему предложить? Парня, которого могут убить в любой момент? — Если я дожил до своих лет и всё еще не умер… — Тебе всего двадцать шесть, Намджун, а не сорок. Будет замечательно, если ты доживешь до сорока, но, будем честны… Я постоянно думаю об этом, когда Чонгук уезжает по работе. Думаю, а вдруг он не вернется? Каждый раз, когда он задерживается, я думаю, а вдруг мне позвонят и скажут, что его больше нет. Ты этого хочешь для Чимина с его тревожностью? — И что ты предлагаешь? Отказаться от Чимина? — раздраженно спрашивает Намджун. — Тебе самому решать, что делать. Но рано или поздно наступит момент, когда придется от чего-то отказаться, и будет лучше, если ты решишь это сейчас, пока всё не зашло слишком далеко. — Я тебя понял, — говорит Намджун холодным тоном, ясно давая понять, что разговор окончен. Когда нечто похожее говорил его брат, Намджун разозлился и посчитал это бредом, но сейчас всё по-другому. Слова омеги заставили его взглянуть на ситуацию глазами Чимина. Для Юнги, никогда не знавшего свою настоящую семью, главный страх — потерять кого-то из своих близких. В особенности Чонгука. Они называли свои отношения дружескими, потому что таким, как они, нельзя влюбляться по-настоящему. Это опасно и редко приводит к чему-то хорошему. Совмещать семью и такую работу невозможно. Намджуну действительно придется остановиться на чем-то одном. Работа — главная цель его жизни. Отомстить Минсоку и всей его семье, раздавить их, стереть в порошок. Намджун не успокоится, пока не достигнет своей цели. Но Чимин так незаметно и трепетно вплетается в смысл его жизни. Возможно, Намджун сможет прожить без Чимина, но проблема в том, что без Чимина он жить не хочет.