the tenderest of care

семь лет назад — Как же я ненавижу этих чертовых альф! — яростные крики разносятся по дому, нарушая вечерний покой. Юнги сметает вещи с туалетного столика, и они с грохотом разлетаются в разные стороны. Фарфоровая ваза заваливается на бок, но Юнги вовремя подхватывает её, спасая от падения. Он поднимает с пола белые цветы сирени, первой в этом году, и злость постепенно улетучивается. Позавчера Чонгук притащил этот огромный букет. — Чтобы мяу-хён поменьше хмурился, — с озорной улыбкой сказал он, и Юнги точно кинул бы в него что-то тяжёлое за это дурацкое прозвище, но… Ему никогда не дарили цветы. Ни разу. И это так ошеломило его, что пару секунд он просто пялился, не понимая, зачем Чонгук отдал ему цветы. Юнги — абсолютная противоположность идеальному омеге: носит мешковатую одежду, чаще всего черную, не интересуется шопингом и косметикой и не мечтает поскорее выскочить замуж и обзавестись кучей детишек. Ему плевать, что о нём думают, он всегда поступает, как считает нужным, и никого не слушает. У него скверный характер, не покладистый и скромный, а взрывной и бунтарский. Юнги ни за что не станет пресмыкаться перед альфами. Он никогда не плачет и не проявляет слабость. Без этих качеств они с Тэхёном просто не смогли бы выжить. Сейчас у него есть семья, о которой он и мечтать не мог, — люди, которые иногда жутко раздражают, но в минуты, когда руки опускаются, они всегда рядом, чтобы помочь и поддержать. На последний день рождения Сокджин подарил ему такой навороченный компьютер, что у Юнги отвисла челюсть. А ведь он держал в тайне, что третий месяц пускает слюнки на эту модель и откладывает каждую монетку в надежде наскрести на неё. Но никому и в голову не пришло бы, что в глубине души Юнги хочется чего-то милого и глупого. Вроде цветов. Никому, кроме Чонгука. — Хён? — тёмная макушка появляется в дверях. — Можно? Я тут тебе мандаринок начистил и сделал твой любимый кофе, холодный, со сливками. И вот целая пачка зефирок. Смотри, сколько всего. Юнги смотрит то на Чонгука, то на угощения, так заботливо расставленные на подносе, и отворачивается, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. Чонгук не должен заботиться о нём так. Это неправильно. Юнги чувствует, как Чонгук изо всех сил прижимается к его спине. — Не грусти. Эти придурки не стоят того. Ты такой хороший, такой красивый, самый-самый красивый, а они все козлы. Я же говорил, не надо было идти на это свидание. Чонгук не просто говорил. Он устроил целую сцену в приступе подросткового максимализма. Даже кричал. Но Юнги и бровью не повёл. — Ты всегда так говоришь, — вяло отвечает он. — И я всегда оказываюсь прав! У тебя ужасный вкус в парнях. — Неправда! Нормальный у меня вкус, просто… Не понимаю, что со мной не так, — вздыхает Юнги и, отодвинувшись от Чонгука, опускается на кровать. Этот парень казался ему особенным. Он был обходительным, милым, учился на химическом факультете и мечтал работать в сфере парфюмерии. Он был просто идеальным, пока не полез в штаны к Юнги. Конечно, он тут же получил в нос и услышал подробные объяснения, куда он может пойти. С грохотом захлопнув дверь его машины, Юнги решил, что с него хватит свиданий вслепую. — Всё с тобой так. Ты самый лучший, — заверяет его Чонгук. Он забирается на кровать и усаживается по-турецки. — Бред. — Вот я бы на месте этих альф всегда заботился о тебе, как ты того заслуживаешь, относился к тебе как к своему главному сокровищу, уважал тебя и выполнял все-все твои капризы. А еще я бы кормил тебя мандаринками, защищал от всяких мудаков и носил на руках, и много держал тебя за руку, и обнимал, и напоминал бы, какой ты красивый. Каждый день! — мечтательно говорит Чонгук, прикрывая глаза и улыбаясь так глупо и так счастливо. Юнги фыркает. Он хочет казаться пренебрежительным, но ненавидит свою омежью натуру, у которой в животе уже запорхали бабочки. Все парни, с которыми он встречается, хотят поскорее затащить его в постель, но ему так хочется чего-то такого чистого и невинного. — Хватит ко мне клеиться, ребёнок. — Мне уже шестнадцать! — Чонгук дуется и кидает в Юнги зефирку, но тот ловко ловит его на лету. — Ага, а мне двадцать. Для меня ты еще ребенок. — Вообще-то я достиг возраста согласия, а значит, я достаточно зрелый, чтобы ухаживать за тобой. И у меня уже появились кубики, смотри, — он с гордостью задирает футболку, чтобы похвастаться плодами своих упорных тренировок, но Юнги заливается смехом. — Какой ты милашка, — откинувшись на подушку, он снова хихикает. — Но тебе стоит обратить внимание на своих сверстников. Позови кого-нибудь погулять или посидеть в кафе. Чонгук что-то недовольно бурчит себе под нос и оплетает Юнги ногами и руками. — Фу, ненавижу, когда от тебя пахнет другими альфами, — ворчит он, утыкаясь носом в шею в поисках комфорта. Чонгук всегда так делал, когда нервничал, расстраивался или боялся. Только запах Юнги мог принести ему спокойствие. В их первую встречу Юнги почувствовал, что Чонгук очень одинокий мальчик, нуждающийся в любви. Он слепо тянулся к любому, кто готов был поделиться теплом. Ему нужно было к кому-то привязаться. И он привязался к Юнги. Это было забавно и трогательно. Чонгук смотрел на него глазками-сердечками, таскал его одежду, чтобы запах Юнги постоянно был рядом, бегал хвостиком и ревновал ко всем, особенно к Тэхёну. Всё внимание Юнги должно принадлежать ему одному. Чонгук просился к нему в постель, плакал и тихо делился своими проблемами. Он скучал по маме, так сильно скучал, а еще по отцу, по тому отцу, который был у него раньше, заботливому и любящему. Юнги всегда утешал его, жалел, говорил что-то ласковое, чтобы он успокоился и уснул. Но Чонгук взрослеет. Пусть Юнги не видит в нём зрелого альфу, но у него уже был первый гон, его феромоны становятся более резкими, когда он злится, и Юнги чувствует, что стоит Чонгуку вырасти сильнее, и эта привязанность может стать опасной. Теперь это не забавно и не трогательно. Это настораживает. Чонгуку пора бы интересоваться омегами, но он по-прежнему смотрит на Юнги влюбленными глазами и не видит никого, кроме него. Чонгук почти не общается со сверстниками. Когда найти друзей в школе не получилось, Сокджин запихнул его в секции. Предложил поступить в художественную школу, заняться музыкой или пением. Чонгук с удовольствием посещал занятия, пробовал что-то новое, старался, но сразу после занятий спешил домой хвастаться своими успехами. — Гукки, зайка, то, что я тебе нравлюсь, это не по-настоящему. Я просто единственный омега в твоем окружении. Ты идеализируешь меня. Это нормально. В твоем возрасте альфы часто думают, что они влюблены в своих учителей или в друзей своих старших братьев или сестер. Ты перерастешь это. И чем раньше, тем будет легче, — Юнги старается говорить мягче, поглаживая волосы Чонгука, чтобы не ранить его чувства, но тот и не слушает. — Мне нравится, когда ты зовешь меня зайкой, — с довольной улыбкой мурлычет он. Юнги обреченно вздыхает. Ему стоит быть холоднее с Чонгуком. Дать ему понять, что между ними ничего невозможно. Стоит оттолкнуть. Но это разобьет сердце им обоим. Чонгук перерастет это. Обязательно перерастет.

***

Джиён расставляет кружки и тарелки с пирожными на столе и садится на свободный стул. — Скоро и ваш дом будет так выглядеть, — замечает она и поднимает с пола игрушку, которую уронила Суа. — Надеюсь, — отвечает Тэхён с набитым ртом. — Купим ему машинку на управлении. О, или вертолет. Вот весело будет. Юнги закатывает глаза и пинает его ногой, чтобы не говорил, пока не прожует. — А если девочка? — улыбается Чимин, держа на коленях Суа и помогая ей есть пирожные. — Да любая девочка убьет за вертолет на управлении. Тыкаешь на пульт, и он взлетает. По-настоящему, — восторженно рассказывает Тэхён. — Теперь мы знаем, что дарить тебе на день рождения, — смеется Джиён. Пока Намджун занят, Тэхён возит Чимина в клинику и ждет под кабинетом. Чимин боялся, что из-за решения Намджуна Тэхён возненавидит и ребенка, и самого Чимина. Но Юнги был прав. Тэхён демонстративно игнорировал Намджуна целых два дня, а потом всё стало как прежде. Почти всё. Телефон Юнги начинает звонить, и на экране загорается «Зайка», но он быстро сбрасывает. — У-у-у, как мило. Ты не переименовал его, — ухмыляется Тэхён. — Я сейчас тебя переименую, если не заткнешься, — шипит Юнги, отводя взгляд. Его щеки слегка краснеют. — Вам нужно поговорить, — мягко говорит Чимин, уже предчувствуя волну раздражения. — Гукки так переживает. Места себе не находит. То есть… Буквально. Он постоянно ходит по квартире, как заведенный. Даже по ночам. Мне страшно за него. — Точняк, — поддерживает Тэхён. — Того и гляди поедет крыша. Ты же знаешь, какой он бывает. Еще и гон скоро. Вот озвереет, и что нам с ним делать? Юнги отламывает кусочек пирожного и равнодушно пожимает плечами. — Не мои проблемы. И вообще ты теперь тоже на его стороне? — Эй, я всегда только на твоей стороне. Даже если ты перегибаешь палку, — Тэхён делает акцент на последней фразе, но тут же продолжает. — Он мой лучший друг, а ты мой брат, поэтому я должен принять во внимание обе точки зрения. И я считаю, что вы оба сильно проебались. Чонгук — тот еще подкаблучник. «Ой, Юнги меня отшил, ну ладно, дам ему еще время». Что за бред? Подошел бы, уверенно взял за руку и сказал: «Всё, ты мой омега», а не нюни распускал. — Помнится, у тебя самого никого нет, — ворчит Юнги. — Это не имеет никакого отношения к делу, — возражает Тэхён. — Так вот, ты тоже хорош. О чем ты, блин, думаешь? Если бы меня столько лет френдзонили, я бы еще давно начал искать кого-то посговорчивее. Юнги готов возмутиться, но Джиён поддерживает Тэхёна. — Нельзя держать альфу на коротком поводке и не давать ему никакой определенности. Либо начните уже нормально встречаться, либо отпусти. Зачем мучить и себя, и Чонгука? Он всё еще надеется, что между вами что-то может быть, а ты не говоришь ни да, ни нет, просто играешь с его чувствами. Юнги вспыхивает. — Играю с чувствами? А у меня, значит, чувств нет? С этими словами он оставляет недопитый кофе и уходит. Тэхён вскакивает и спешит за ним. Чимин собирается встать, но Джиён берет его за локоть. — Дай им поговорить. Может, хоть его Юнги послушает, — Джиён улыбается и стирает банановый крем с щек дочери. — Лучше расскажи, как там у вас с Намджуном. От него ничего не слышно с тех пор, как он… — У него просто много работы. Так много дел, и со всем нужно разобраться. Я не хочу, чтобы он сильно загружал себя, но ты же знаешь, он иногда такой упрямый, совсем не хочет отдохнуть, — вздыхает Чимин. — Не ругаетесь? — Нет, конечно. Я ведь понимаю, Джунни так тяжело. Он говорит, что уверен в своем решении, но… Думаю, он просто не хочет, чтобы я волновался. — Это непростое решение, но правильное, — тихо говорит Джиён. — Месть никогда не приводила людей ни к чему хорошему. Это ужасное чувство. Лучше отпустить и начать с чистого листа. Да, будет сложно приспособиться, но я рада, что вы не пренебрегаете безопасностью вашего ребенка. Чимин грустно улыбается. Он тоже рад. Нет, он счастлив, так сильно счастлив, что это кажется неправильным. Чонгуку так плохо, а Юнги, должно быть, еще хуже. Он ведь совсем один в своей маленькой однушке и отказывается признавать, что ему больно и обидно. Как Чимин может быть счастливым, пока родные ему люди страдают?

***

Сквозь сон Намджун слышит приглушенные всхлипы и мгновенно просыпается. Чимин лежит, свернувшись в окружении подушек и одеял. Его плечи дрожат. Сердце Намджуна разрывается от тихого плача Чимина. Он двигается поближе, обнимает его со спины и проникает ладонью под футболку. — Что-то болит? — тихо спрашивает Намджун, поглаживая его по животу. Чимин что-то невнятно бормочет и переворачивается. — Ну что ты, котенок? Иди сюда. Намджун включает прикроватную лампу и тяжело вздыхает, видя раскрасневшееся лицо и опухшие глаза. Намджун кладет руки на щеки, стирает новые слезы большими пальцами и без разбора целует. — Ты чего-то испугался? Или сон плохой? Ну всё, я здесь, слышишь? Чимин отрицательно мычит на вопросы, и у Намджуна больше не остается никаких предположений, только желание успокоить его. — Я такой голодный, — задыхаясь от слез, бормочет Чимин. Он говорит быстро и сбивчиво, что-то про еду, токпокки и шоколад, но Намджуну не удается разобрать смысл. — Так, я понял. Ты хочешь доесть те токпокки? Лежи тут, я сейчас принесу, только не плачь, котенок. Можешь съесть всё-всё, — уговаривает его Намджун, но Чимин плачет только сильнее. — Там ничего нет. Я уже всё доел. Вообще всё, что было в холодильнике, но я такой голодный. — Ты съел всё? — Намджун вспоминает содержимое холодильника, и он, мягко говоря, впечатлен аппетитом Чимина. — Ничего, давай прямо сейчас поедем в магазин и купим всё, что ты пожелаешь. — Но тебе рано вставать. Ты не выспишься из-за меня. — Я всё равно не усну, пока ты не поешь, — отвечает Намджун и поднимается с кровати. Он и прежде замечал, что Чимин стал слишком эмоциональным, но плакать от голода? Это было выше его понимания, но при мыслях о скором воссоединении с едой Чимин немного притихает. — Я люблю тебя, — шепчет Чимин, когда они обуваются в темном коридоре. — И я тебя, мой хороший, — Намджун целует его и открывает дверь. — Пошли скорее накормим тебя. Они спускаются на подземную парковку, садятся в машину и медленно едут по узким улочкам в поисках круглосуточных магазинов. Слезы Чимина высохли, и за разговорами о котах и сериалах он даже забывает причину своей горькой печали. В магазине они долго кружат вокруг стеллажей со сладостями, и девушка на кассе с подозрением поглядывает на них. Чимин бы еще долго выбирал, чего ему хочется больше, вафлей или шоколадок, но Намджун берет всё в свои руки. — И вон те, — просит Чимин, указывая на верхние полки с шоколадными маффинами, куда ему самому не дотянуться. Чимин съедает первую плитку шоколада раньше, чем они возвращаются в машину, но он не выглядит удовлетворенным. Намджун предлагает поискать круглосуточную доставку и заказать что-нибудь еще, но Чимин отказывается. — Тогда почему ты такой грустный? Чимин трогает живот, ставший слишком мягким. Раньше он мог похвастаться твердым прессом, но в последние недели он забросил тренировки. Да и Чонгуку сейчас не до этого, а ходить в зал одному было как-то некомфортно. — Я боюсь, что стану слишком большим. Я так много ем и полнею, и это пугает. Я думал, что справился и достаточно здоров, но сейчас я не уверен. Это только начало. Каким же станет моё тело через месяц? Или через девять? Что если я никогда не смогу вернуться к такому телу? Чимин часто с тревогой замечал, что он поправляется и его тело меняется, но, кроме него, никто это не замечает. — Тогда мне придется любить тебя ещё сильнее. И твое чудесное тело тоже. — Вот стану толстым, и ты не будешь так говорить. — Чимин, нет. Конечно, мне нравится, как ты выглядишь, но я не буду любить тебя меньше, если ты поправишься. И я уверен, как только ты увидишь нашего малыша, ты тоже будешь любить свое тело в любом виде, — Намджун целует его в висок и заводит машину. Чимин робко улыбается. — Нашего малыша? Я бы и правда хотел поскорее его увидеть. — И он тоже будет любить тебя таким, какой ты есть. Чимин берет его за руку и расслабляется. — У меня прием на следующей неделе. Сходишь со мной? Врач обещал, что у него уже должно забиться сердечко. Намджун мягко улыбается и сжимает его ладонь. — Обязательно схожу. Обещаю.

***

Чонгук сидит на диване в обнимку с Милки, тоскливо пересматривает «Титаник», «Дневник памяти» и «Спеши любить» и пьет какао. Он не видел Юнги двое суток с тех пор, как они ужинали все вместе. За весь вечер Юнги ни разу не посмотрел на него. Как будто Чонгука больше не существует. Не разговаривают они уже пятые сутки, и Чонгук близок к тому, чтобы считать каждый час, когда они не вместе. Они никогда не ссорились настолько серьезно. Обычно Чонгук приносил Юнги цветы и что-то вкусненькое, и они мирились. Но на этот раз при виде алых роз Юнги скривился и выбросил букет в мусорку прямо на глазах Чонгука. Казалось, вместе с цветами Юнги растоптал и его сердце. — Эй, Джун, — раздается голос в прихожей, и Чонгук резко подскакивает. Юнги заходит в зал, и, когда его взгляд падает на Чонгука, он быстро отворачивается. — Джун! — зовет Юнги. Чонгук следует за ним. — Его нет дома. Чимину стало неважно, и они решили прогуляться на свежем воздухе, — объясняет он. — Неважно? Он в порядке? — Юнги встревоженно смотрит на него, и их глаза пересекаются. Внутри Чонгука всё зудит от болезненного желания обнять его, почувствовать его тепло, вдохнуть родной запах. — Эй, ты что, оглох? — Просто голова закружилась. У Чимина. Такое бывает. Всё хорошо. — Ясно. Передай Джуну, что я оставил жесткий диск в его спальне, — Юнги собирается уйти, и Чонгука охватывает паника. — Постой! Пожалуйста, перестань меня игнорировать. Я не могу так больше. Прости. Я повел себя так глупо, вообще не понимаю, что за бред пришёл в голову. Мне не нужны никакие свидания и отношения, никто не нужен, только ты. Мне так плохо без тебя, — выпаливает Чонгук, чувствуя себя самым жалким неудачником в мире. Если бы он знал, что Юнги придет, он приоделся бы, принял душ и причесался. Но он стоит, держа в руках пустую кружку, в грязной футболке и с опущенной головой, как брошенный бродячий щенок. Олицетворение ничтожности. — Нет, Чонгук. Тебе пора учиться жить без меня. Считай, между нами всё кончено. — Но мы же друзья, — шепчет Чонгук. — Нет. Больше не друзья. Знаешь, что? Схожу-ка я тоже на свидание с каким-нибудь супергорячим альфой. Вот круто будет. Юнги уходит. Оставляет его одного. Чонгук сжимает кружку так сильно, что она с треском ломается на кусочки. — Ты всё равно снова станешь моим, — рычит Чонгук.

***

четыре года назад Юнги выходит на балкон и делает глубокий вдох и выдох, но это не помогает справиться. Сигарета, зажатая между пальцев, дрожит. В голове полный беспорядок. Вчера Чонгук стал совершеннолетним. Они устроили большой праздник в особняке с музыкой, алкоголем и гостями. Даже родители приехали из Аргентины, чтобы провести этот особенный день рядом с Чонгуком. Юнги горько усмехается. Этот день определенно стал для Чонгука особенным. Они уехали в квартиру Юнги вместе. В этом не было ничего странного, потому что Чонгук неофициально жил с ним. Точнее, сам он наивно полагал, что никто не замечает, как он захламляет маленькую квартирку Юнги своими вещами. Первыми переехали комиксы, потом Чонгук оставил свою зубную щетку, бритву, мочалку и другие предметы личной гигиены, которые теперь занимают половину ванной. Стоило Юнги только моргнуть, как на кухне появилась куча всякой утвари для готовки, а в шкафу аккуратными стопками была разложена одежда Чонгука. И Юнги был не против. Скорее наоборот. С Чонгуком весело. Привычно. Хорошо. Точно, с Чонгуком всегда так хорошо, что Юнги наконец мог ни о чем не думать и расслабиться. «Но не настолько же сильно расслабиться», — ругает себя Юнги, краснея до кончиков ушей от злости. Он слышит за спиной шарканье тапочек, пушистых, с зайчиками, Юнги сам подарил их Чонгуку, зная его тайную любовь к милым штучкам. Теплые руки обвивают его талию, и Чонгук прижимается щекой к его обнаженному плечу и сонно зевает. Юнги мягко отстраняется. — Что-то не так? — настораживается Чонгук. — Нет. Всё так. Я просто курю. Не хочу, чтобы в тебя летел дым, сам понимаешь, — зачем-то оправдывается Юнги, хотя это вовсе не то, что он хотел сказать. Чонгук огорченно хмурится, и Юнги чувствует себя последним мудаком, хотя толком ничего не сделал. Пока не сделал. — Тебе не понравилось, да? Я знаю, это было ужасно. Но если ты дашь мне еще один шанс… — Нет-нет, что ты? Ты был очень хорош, поверь, зайка, лучше тебя у меня никого не было, — врет Юнги, но Чонгук доверчиво прижимается к нему и его глаза снова озаряются счастьем. — Правда? — Шутишь? Это было потрясающе. Это было катастрофой. Полным провалом. Чонгук так сильно волновался, что его руки постоянно тряслись и он не мог открыть пачку презервативов, а потом не мог понять, в какую сторону их надевать. Он был жутко неуклюжим и кончил раньше, чем Юнги возбудился, еще на той стадии, когда они просто целовались и ласкали друг друга. А потом Чонгук расплакался. Потому что он представлял свой первый раз совсем по-другому, хотел, чтобы всё было романтично и красиво, и ещё хотел доставить Юнги побольше удовольствия, а в итоге всё пошло не так из-за его глупого волнения, и ему было так обидно. — А мы теперь вместе, да? — уточняет Чонгук таким тоном, словно не сомневается в положительном ответе. — Послушай, Гукки, дело в том, что… Нет, мы не вместе. — Но почему? — озадаченно спрашивает Чонгук. — Я уже взрослый, я люблю тебя, и мы даже занимались сексом. Осталось купить кольцо, и мы сможем пожениться. — Постой-постой, ну какая из нас пара, милый? Мы же друзья. — Но друзья не целуются. И не занимаются сексом. Или ты?.. Ты не любишь меня? — Люблю, конечно, люблю, ты мой самый любимый мальчик на свете, но, Гукки, это неправильно. Просто представь, что мы не поладим и расстанемся, и что тогда? Нормальные люди смогли бы разойтись и забыть друг друга, а нам придется постоянно видеться, и мы можем разрушить не только всё, что есть между нами, но и потерять ребят. Ты же не хочешь потерять нашу единственную семью, правда, Чонгукки? Чонгук не отвечает. — Мы можем целоваться, как и раньше. И попробуем еще раз, только ты не будешь так волноваться и доверишься мне. Друзья тоже так делают. — Но… — пытается возразить Чонгук, но Юнги прикладывает палец к его губам. — Нет. Либо так, как я сказал, либо никак. Чонгук кивает. — Да. Друзья. Звучит здорово. Я понял. Юнги тушит сигарету и, прикрывая глаза, сокращает расстояние между их губами. Это нечестно, даже подло с его стороны. Чонгуку девятнадцать, и он повзрослел рядом с Юнги, считая его главным человеком в своей жизни. Он самый чуткий и внимательный человек из всех, кого Юнги знает. И он единственный альфа, кому он доверяет. Но он альфа. И, несмотря на внешнюю мягкость, в отношениях он всегда будет доминировать над ним, подчинять себе, пусть и неосознанно. Но Юнги не собирается ни перед кем склонять голову, даже перед Чонгуком. Это нечестно, но Юнги хочет остаться свободным и сам распоряжаться своей жизнью.

***

У Намджуна больше нет кабинета, поэтому работать приходится прямо в спальне, пока Чимин спит у него под боком или всячески пытается отвлечь от дел. — От тебя пахнет сигаретами, — бубнит Чимин, потираясь носом о его шею. Намджун чувствует его влажный язык и смеется от щекотки. — Подожди, мне нужно закончить с этим, и тогда всё мое внимание будет твоим. — Меня тошнит от этого запаха. Может, тебе бросить курить, м? Здоровые легкие без риска заполучить рак к сорока годам это так сексуально. — Это помогает сбросить напряжение. — А я тебе для чего? Ты всегда можешь сбрасывать напряжение со мной. Разве я не лучше? — Чимин целует его шею и челюсть и, нащупав рукой крышку ноутбука, медленно прикрывает её. Намджун может остановить его в любую секунду, но он не хочет. — Я постараюсь поменьше курить, договорились? — спрашивает он, отставляя ноутбук на тумбочку. Чимин перебирается на его колени. — Серьезно? Ты сделаешь всё, что я попрошу. Вау, я чувствую власть, — находя его руки, Чимин заводит их над головой и тихо смеется. — Теперь ты весь мой. Чимин наклоняется и льнет к губам. Не разрывая поцелуй, Намджун меняет их местами и вжимает омегу в постель. Его губы чувствуют улыбку Чимина. В их маленький мир, безопасный, уютный, наполняющийся любовью и искрящимся предвкушением, врывается крик. Душераздирающий вопль, следом за которым воцаряется мертвая тишина. Дома был только Чонгук, но кричал явно не он. — Юнги, — шепчет Чимин. Он первым срывается с места, но спотыкается в зале и едва не падает, как только его обдает волной тяжелых феромонов. Запах Чонгука, всегда напоминающий солнечный день в тропическом лесу, белоснежный песок, безмятежный морской бриз и тихий плеск набегающих волн, теперь душит Чимина. Намджун никогда не пытался подчинить его волю, и Чимин отвык от того, насколько больно сопротивляться этому. Чонгук медленно отрывается от шеи Юнги, неподвижно сидящего под ним на диване, и поднимает лицо. Его губы кажутся багровыми в слабом освещении комнаты, и Чимин не сразу понимает, что это кровь. В глазах Чонгука читается что-то дикое и пугающее. — Иди в спальню, — Намджун мягко отодвигает Чимина себе за спину, и дышать становится легче. — А Юнги? — шепчет Чимин, хватаясь за локоть Намджуна в инстинктивной попытке остановить его, удержать от возможной опасности. И только теперь в голове щелкает. У Чонгука гон. Он плохо себя контролирует, и, кажется, он в ярости. Намджун поднимает руки, показывая, что он не навредит им, но Чонгук всё равно наклоняется ближе к Юнги и стреляет убийственным взглядом. — Он мой, — рычит Чонгук. — Хорошо, Гукки, конечно, твой, чей же ещё? Никто не заберет его, — ласково говорит Намджун, подходя ближе. — Только позволь мне… Чонгук вскакивает между диваном и Намджуном, чувствуя исходящую угрозу. — Нет. — Чонгук, пожалуйста, — в последний раз просит Намджун, и его голос звучит серьезнее. Чонгук бросается на него так быстро, что Чимин вскрикивает от страха, но Намджун вовремя блокирует удар. Чимин тихо подходит к Юнги и едва не отшатывается при виде его побледневшего лица и окровавленной метки на шее. Чимин хватает его руку. — Пошли скорее. Юнги не шевелится и никак не реагирует, но Чимину удается заставить его подняться. — Не смей, — кричит Чонгук и пытается рвануть к Чимину, но Намджун удерживает его на месте. — Отпусти его. Не трогай моего омегу! Чимин захлопывает дверь в спальню и поворачивает замок, мысленно благодаря Хосока, что установил их во всех жилых комнатах. Чимин усаживает Юнги на кровать и достает аптечку из рюкзака, который он так и не удосужился разобрать после своего побега. — Извини, — тихо говорит Чимин, касаясь смоченным ватным диском раны Юнги. — Нужно остановить кровь и продезинфицировать, чтобы поскорее зажило и перестало болеть. Ты в порядке? Юнги не обращает ни на что внимания. В зале становится слишком тихо, и Чимину страшно за Намджуна. — Не отчаивайся, хорошо? Её можно свести. Как только полностью заживет. Это очень быстро и совсем не больно. Раз — и никакой метки, никакой связи, даже шрама не останется, — болтает Чимин, стараясь скрыть тревогу в голосе. Юнги качает головой и застилает лицо руками, облокачиваясь на свои колени. — Черт, что же он наделал? — едва слышно шепчет он.