Жизнь после жизни

      Февральский ветер пронизывал насквозь, мокрые хлопья снега летели в лицо белой пеленой. Катя вышла из подъезда и съежилась, кутаясь в мамин платок. Она осмотрелась и увидела силуэт Жданова на детской площадке. Угрюмый, сгорбленный, он курил взатяг и выпускал кольца белого дыма, так отчетливо видимые на холоде. Что говорить ему сейчас она не знала. Ведь уже давно отболело, хоть и висело тяжкой гирей на душе, волочилось по ее дырявой жизни из года в год. Бывает, что предают и хуже, больнее и вероломнее, но это прощается и отпускается проще, чем предательство того, кого возносил до небес в своей картине мира. Вот этот человек для тебя был всем, а через мгновение его образ рассыпался на сотни колючих осколков. И кто в этом виноват? Человек, который имеет право на ошибку, ибо людям это свойственно, или всё-таки ты, выстроивший в своей голове идеальный фантом? — Кать, я приехал поговорить, — скованно пробормотал Жданов, путаясь и теряясь. Он никогда не умел красиво оправдываться. Всегда выходил из себя и начинал доказывать свою правоту криком. Это вам не Малиновский, молниеносно генерирующий ответы в своей светлой, но циничной голове. — Давай… Давайте поговорим, Андрей Палыч. Они отошли в сторону бульвара неподалеку от дома и сели на скамью, стряхнув с нее снег. Садиться в машину Катя не захотела. Спустя столько лет его близость до сих пор заставляла сердце сжиматься от тоски. К тому же Андрей много курил, а на улице с этим было проще. — Ты куришь? — спросила она, внимательно вглядываясь в его потерянное лицо. — Бросал года два назад. До этого курил, как черт, и вот опять сорвался. — Нервы? — почему-то усмехнувшись спросила Катя, но глаза ее смотрели с пониманием. Она и сама не заметила, как закурила, спустя лет десять жизни в Петербурге: нервы сдавали, стрессы, неурядицы на работе, в семье полный разлад. Она сначала выкуривала по одной сигарете после тяжелого дня, а потом это превратилось в скверную привычку. — Нервы, Кать. Лучше бы я на производстве остался. Нет, полез в руководители. Кретин! — он выругался матом, тихо, почти беззвучно, а потом достал из кармана три скомканные страницы. — Вот это! Вот это ничего не значит! Я врал! Да, я подонок, я законченный мерзавец, но к этому гнусному бреду я отношения не имею. Ты думаешь, что я ухохатываюсь каждый день вместе с Малиновским? Катя молчала, безразлично глядя в сумеречную даль. — Ты думаешь, мне вся эта ложь доставляет удовольствие? — Нет, конечно! Ведь в инструкции же написано, как тебя корежит от этих поцелуев! — неожиданно старая обида всколыхнулась по новой. Катя устремила на Жданова презрительный взгляд, но долго смотреть не смогла, отвела глаза и сникла. — Я был похож на человека, которому противно? — тихо спросил Андрей, достав из пачки новую сигарету. — Нет… Не похож. Ты прекрасно играл свою роль. Самые строгие театральные критики кричали бы тебе браво. — Какой я к черту актер! Я запутавшийся в себе неудачник! — с горечью воскликнул он, яростно чиркая зажигалкой. Катя глубоко вдохнула сырой зимний воздух. Снежный вихрь немного поутих, и на улице стало как-то даже теплее. Она взяла из рук Андрея инструкцию и, пересилив себя, пробежалась ещё раз по строчкам. Да, несомненно, это было мерзко, но очень пафосно, как будто специально подбирались слова. Сейчас, с высоты своих лет и опыта, она бы просто пожала плечами на такой выпад. Да, она бы несомненно оскорбилась, но в пределах разумного. Малиновского она и так недолюбливала. Было в нем что-то отталкивающее, некий кричащий цинизм и подлость, а после такого и вовсе стала бы презирать, но сбегать и прятаться не стала бы. Надо уметь решать проблемы сразу по мере возникновения, иначе это запутается в огромный узел, который не распутать за всю жизнь. — Когда начался этот фарс? — В ноябре. После показа. — И даже наш первый поцелуй. Тогда… когда ты напился… — Да. Все было спланировано. Черт, — Андрей снова закурил, тяжело вдыхая крепкий дым Richmond Tobacco. Неожиданно для него Катя тоже потянулась за сигаретой к его смятой пачке. Он оцепенел, но пачку не убрал, сам дал ей зажигалку, помог прикурить, после чего она уверенно затянулась, прищурилась и опять равнодушно уставилась в заснеженную даль. — Я хочу вернуть тебе компанию и уволиться. Это нужно было сразу сделать, как только миновал первый кризис. Так нет, мы устраиваем грандиозные показы на последние копейки, выплачиваем аховые дивиденды акционерам, когда можно придумать что-нибудь, чтобы приостановить на время выплаты. Зималетто сейчас в такой заднице, что мы должны экономить даже на стаканчиках для воды и на канцелярии. Андрей опешил от такой Кати. Куда только делась та маленькая, неуверенная в себе девочка? Она же еще утром кидалась ему на шею с поцелуями и вела себя так, будто вчера только школу закончила. Сидящая перед ним женщина была другой — ее не убило прочтение инструкции, она здраво рассуждает, не боится его критиковать и перечить ему. Что черт возьми происходит? — Катя, я сейчас на грани краха. Еще шаг и я рухну вниз, пойми. Пока я не могу, просто не могу повернуть процесс с Зималетто и Никамодой вспять. Дай мне немного времени. Прошу тебя! Потом, если хочешь, ты можешь уйти. И прости меня. За вот это, — он выхватил из ее рук инструкцию и с яростью смял в руках, — За всё прости меня. Ты можешь считать меня ничтожеством, последним скотом, но не бросай меня сейчас. — Сорок дней, — тихо ответила она, стараясь не смотреть на него. — Что? — Жданов, я даю тебе полтора месяца, а потом я верну тебе компанию и уеду. Навсегда.