Жизнь после жизни

Андрей сидел за столом на просторной, со вкусом обставленной кухне. На плите пронзительно засвистел чайник, и Сергей, насыпав в чашки заварку и сахар, залил их кипятком. Кухня наполнилась ароматами бергамота, лимона и горьковатой мяты. Парень подвинул Андрею кружку и сел напротив. — Мама очень любит чай с мятой, — он устало вздохнул и печально улыбнулся краешком пересохших губ. — И вообще с травами всякими. Бабушка их покупает и присылает нам в мешочках. Сердце Жданова мучительно сжалось и заныло, предательски раскопав в памяти давний рассказ Кати о лавандовых подушечках. Так давно в его жизни не было до боли необходимой простоты, искренности и тепла, что было присуще этим людям, как само собой разумеющееся. Они не играли, не рисовались. Они были таковы. Всю жизнь Андрей был окружён холодной чопорностью, пафосом и церемонностью. Эту лёгкость, изящную незатейливость, что были так милы его сердцу, он встречал в своей жизни лишь в Кате. А теперь, оказавшись в ее доме, он, казалось, вновь обрёл это забытое ощущение естественности в ее сыне. — Серёж, я тебе обещаю, я найду лучшего нейрохирурга! Мы отправим твою маму в лучшую клинику в Германию или в Израиль. У меня есть связи, деньги. Я брошу все силы, чтобы… — Жданов запнулся, увидев удивление, и в каком-то роде даже недоумение, на лице Сергея. Со стороны его жаркие речи выглядели, как бахвальство. — Я просто не могу допустить даже мысли, что ее не станет. И тебе запрещаю! Слышишь?! — стиснув зубы, Андрей замолчал, сделал большой глоток горячего чая, обжег нёбо, но даже не заметил, только слезы выступили на глазах. Внутри сидела другая боль — куда сильнее физической. — Вы так говорите, как будто ее знаете, — отметил Серёжа, нахмурившись. — И как будто она вам… дорога, — добавил он совсем тихо, а Жданов мысленно удивился его проницательности. Входная дверь скрипнула, Сергей чуть слышно чертыхнулся, а на его лице отразилась гримаса недовольства. Андрей напрягся и нервно поджал губы. Сердце подсказывало ему, что это был несомненно хозяин квартиры. Был ли он готов сейчас встретиться с господином Борщовым — с человеком, бессовестно укравшим его счастье. С человеком, который построил свой рай на фундаменте его личного ада. — Серёжка, ты с друзьями? — раздался усталый голос из прихожей. Шарканье шагов становилось ближе, и вот они встретились глазами, впились друг в друга в немой схватке. Михаил побледнел и замер на пороге кухни, буквально застыл истуканом, не решаясь даже пошевелиться в своем собственном доме. — Как вы… Я… Вы нашли наш… — сумбурные обрывки фраз едва были слышны. Борщов потерялся и обмяк, словно был на грани сил, и вот они покинули его от резкого переизбытка эмоций. Андрей экзаменовал глазами это жалкое зрелище. Хотелось съязвить что-то в духе «не ждали?», но он осекся. Не хотелось сейчас бравировать. На Борщове не было лица: исхудавшие, заостренные черты, отросшая щетина и мешки под глазами говорили о бессонных ночах и глубоких душевных переживаниях. — Куришь? — Жданов достал пачку сигарет и протянул Михаилу. Тот немного помешкал, но всё же взял и молча направился в сторону балкона. Сережа сидел, растерянно наблюдая за разыгравшейся сценой, нарушать которую лишними расспросами он не решился. Было понятно, что отец был знаком со Ждановым, и знакомство их было не назвать дружеским. Андрей угрюмо сверлил взглядом спину соперника, когда шел за ним следом, но, прикурив сам, по-приятельски поджег сигарету и ему. Мужчины оперлись на перила распахнутого настежь окна балкона и крепко затянулись горьким табачным дымом. — Она ведь меня никогда не любила. Это я — кретин. Я все ждал, что вот оно — случится чудо, и она проникнется ко мне чувствами. Я, Жданов, в лепешку был готов разбиться, чтобы стать тобой. Я даже по бабам шляться начал, как ты. Думал, может, типаж ее такой заводит. Есть же женщины, любящие страдать. — Чушь какая-то, — злобно усмехнулся Андрей. — И не шлялся я ни по каким бабам. Откуда ты вообще взял эту девицу тогда? И почему Катя так рьяно устремилась с тобой в Питер? Не доверяла мне… Только и ждала подвоха, оказывается. — Я просто решил, что потеряю ее навсегда, а ты натешишься и бросишь. Она второй раз от тебя не пережила бы предательства. Я любил ее, Жданов. И люблю до сих пор… — А то, что она любила другого, тебя не смущало? Я же всю жизнь промаялся из стороны в сторону. Я без нее не могу! Не умею, понимаешь? Ты думаешь, ты меня осчастливил? Ты себя, может быть, осчастливил? Или Катю ты осчастливил своей гнусной игрой? — децибелы в голосе Андрея пошли по нарастающей. Окурок был выброшен в окно, а руки сами вцепились в лацканы борщовского пиджака и принялись рьяно трясти его за грудки. Тот тут же ощетинился в ответ, нервно сбросил его руки и отвернулся. — Что толку сейчас рассуждать, кто прав, кто виноват. Кто подлец, а кто чист, как апостол! Жданов, она умирает! Всё! Кома и опухоль мозга! С этим не живут. Не доставайся же ты никому, — Миша скривился и жутко рассмеялся, а по щекам хлынули крупные слезы. Он плакал, не в состоянии взять себя в руки, даже когда Андрей скупо приобнял его за плечи, не смог сопротивляться и обмяк в его руках. — Она не умрет, — отрывисто проговорил Жданов часто дыша, сдавленным от тягостного кома в горле голосом. — Я всё сделаю! Я бизнес продам, если надо будет. Я костьми лягу, но Катя будет жить! — Спасибо тебе. Я перед тобой в долгу неоплатном теперь, — хрипло отозвался Борщов, пытаясь сделать последние затяжки и превознемогая боль от обжигающего пальцы раскаленного фильтра. — Я ради Кати это делаю и ради Сергея. Сына хорошего вырастили, — Андрей достал следующую сигарету и быстро прикурил. — Я могу ее завтра увидеть? — Нет. Не пускают, — Михаил обреченно покачал головой и закрыл ладонями лицо. — Я должен ее увидеть, — твёрдо заявил Жданов, а упрямства и решимости ему было не занимать никогда.