***
После душа, где Бэкхён по большей части лишь устало повис на мужчине, пока тот намыливал оба тела; юноша стоял у зеркала, высматривая в отражении отметины на коже. - Ни одной... Тебе не понравилось? - переводит он отчужденный взгляд на отражение Чанёля, что, обернув тело в халат, убирал последствия их времяпровождения. Тот на секунду замирает, оборачиваясь к парню. - С чего ты взял? - с легкой недовольной хрипотцой спрашивает Пак. - Ты не оставил ни одного засоса, хотя я растерзал твою шею, я понимаю, что опыта у меня, как такого, нет, но все настолько плохо... - тараторит юноша. - Бэкхён... Бэкхён... успокойся, эй, - Пак подходит к нему со спины, укладывая ладони на предплечья и осматривая парня через зеркало. - Я ведь не знал, что мерилом чувств для тебя являются эти засосы. В любом случае, я не хотел, чтобы ты в лишний раз оправдывался перед родней. Впредь буду знать. - Я...я даже не подумал об этом, - Бен оборачивается, обвивая мужчину в объятия. Впрочем, кожа того правда была усыпана нежными бледно-розовыми и страстными алыми отметинами, а полосы от ногтей Бена даже неприятно пощипывали от горячей воды во время принятия душа. - Да и совсем без засосов ты не остался, - усмехнувшись, Пак касается ягодицы, слегка похлопывая по ней. Бэкхён заинтересованно поворачивает голову к зеркалу, но не заметив ничего в отражении, опускает взгляд - небольшая алая отметина красовалась на ягодице. - Извращенец, - шутливо проговаривает Бэкхён, скрывая улыбку в объятиях.***
Бэкхён совсем тихо и насколько это возможно аккуратно открывает дверь в свою квартиру. Мечта проскользнуть в комнату до того, как домой после рабочего дня вернутся родители, с треском проваливается, когда вновь на кухне он слышит болтовню. Он так и продолжает вышагивать по коридору почти на цыпочках, как до ушей доносится любознательный разговор, что заставляет застыть юношу на месте, вслушиваясь в слова, произносимые за аркой. «Вот так просто выкрикнул что-то про документы и бардачок», - слышен отцовский голос. «И все?» «И все. Так и не вернулся.» «И что только у этого Пака в голове?», - с придыханием тянет женщина. «Еще и Бэкхёни так странно себя вел, вы повздорили?» «Он был в хорошем настроении, еще и поцеловал меня в щеку при встрече». - Привет. Бэкхён выскакивает со своего места, робким, достаточно неуверенным голосом, привлекая к себе внимание. Родители оборачиваются на «блудного сына» и в их лице читаются легкий испуг, удивление, а позже и некое успокоение. - Ты вернулся! Слава Богу! - радуется в ответ мама, и слышится шумный выдох отца за столом. - Как раз успел к ужину, давай присаживайся. Юноша искренне удивлен, даже немного шокирован такой реакцией на его появление, ведь он и не надеялся на радушный прием. - Даже ругать не будете? - неуверенно бормочет Бен, проходя вглубь кухни. - Можно было, - добавляет Бен-старший со слышимой строгостью в голосе, словно это не он секундами ранее обращался к сыну ласковым «Бэкхёни». - Но нет, - быстро перебивает его супруга, переводя все в шутку. - Ты уже взрослый, сам вправе отвечать за свои же действия. Садись, я положу твоих любимых овощей с мясом. Женщина привстает из-за стола, и ее тут же останавливает Бэкхён: - Нет, не вставай. Я сам. Торопливым шагом Бэкхён несется к плите. И уже нехотя, сопровождаемый взглядом с укором от отца, он присоединяется к ним. - Где ты был? - У друга. - Что это за друг? Бэкхён замолкает, утыкаясь взглядом в тарелку. - Ну что же ты, - вступается мачеха, - разве в его возрасте у тебя не было «друзей», у которых хотелось переночевать? Парень краснеет, буквально не зная, куда себя деть, выдав все с потрохами. - Вот, видишь, попала в десяточку? - с хитрой улыбкой проговаривает женщина. - Познакомишь нас со своим «другом», а точнее «подругой». «Не стоило исправлять», - проносится в мыслях парня. - Пока нет, - смущенно выдает Бэкхён, избегая взглядов, направленных на него. - Послушай, - наконец, вступает отец, его голос стал значительно мягче, - никто не требует, чтобы ты сидел под замками дома. Можешь хотя бы уведомлять нас о своем отсутствии. Мы места всю ночь не находили, пока ты не удосужился днем перезвонить. Юность-юностью, романтика, симпатии, но ты вчера так странно и торопливо смылся, что только мы не подумали. Обещаешь? Бен лишь кивает в согласии головой, не решившись что-либо вставить, и нехотя ковыряется в еде. - Ну что, кто она, кто родители у избранницы нашего Бэкхёна, - заинтересованно сплетает пальцы мама, - как давно вы вместе? - Совсем недавно. - Странно, что ты завел отношения здесь, если через пару недель собираешь улететь в другую страну, не подумал об этом? Собираетесь встречаться на расстоянии? Заранее скажу - затея утопичная, тем более с твоими амбициями. Либо полетит за тобой? - Не полетит...- сдавливая подступивший ком в горле, спустя некоторое время отвечает Бэкхён. - Честно признаться, не ожидал от тебя такого. Но, в любом случае, жизнь твоя, решай сам, - раскинув руки, завершает Бен-старший. Ужин продолжался в полной тишине. Не сказать, что она давила, либо нагнетала, но и никакой радости не приносила. Бэкхён все так же лишь украдкой поглядывал на родителей, что без особого энтузиазма поедали приготовленное, оглушая дом стуком приборов. - Ну вчера и денек выдался, - видимо, успокоившись, решил уладить обстановку мужчина, получая легкое покачивание головой от супруги, - мало того, что ты, такой встревоженный при крайней встрече, пропал на всю ночь, так еще и Чанёль, помнишь его? - вновь повторяется он, - вы с ним поздоровались во дворе, тоже сбежал, что только пятки засверкали. Какой-то день удивительный, все и каждый будто шарахались от меня, - смеется он, но вмиг становится серьезен, - и как скоро, и где мне теперь сотрудника искать, бог знает! - Очень глупый поступок сбегать от такой работы, - присоединяется жена, - чего он только устроился, небось, до сих пор грезит о картинах и галереях, - кидает она язвительную усмешку. Бэкхён крепко держится за стакан, откуда собирался испить сока, но так и не суждено было этому действию получить свое завершение. Он плотно сжимает зубы, даже на секунду жмурит глаза, и несколько боится, что его лицо может начать краснеть прямо сейчас, от каждого упоминания имени «Чанёль». - Да остепенился вроде, да и злость чувствовалась в день его увольнения, чего он сейчас так повел себя - Бог знает? - Небось, вновь начнет заниматься ерундой... - Ерундой? - не дает договорить разгорячившейся матери Бэкхён. - С чего вдруг это ерунда? Я видел, как он пишет, все вполне очаровательно. - Не будь его занятие ерундой, пустой тратой времени и средств, наверно, он бы и по сей день рисовал? В любом случае, это все несерьезно. - Ты... и мы... ведь не можем знать наверняка причины, почему он оставил это дело. Деньги то, деньги это, может, в мире есть вещи поинтереснее денег? - Ну вот и умрет где-то в старости лет над картиной, без семьи, детей, может, и с покинувшим его рассудком, как это обычно и бывает у таких как он, в погоне за одной работой в галерее. Бен-старший, молчавший всю перепалку, кидает небольшую усмешку на сказанную фразу своей жены. - Ты согласен с этим? - переходит Бэкхён на отца. - Да, я согласен с твоей мамой. - С какой именно? - не выдерживает юноша. В доме воцаряется тишина. - Я, все же, иногда скучаю по дням, когда меня водили в галереи и выставки, не считая это несерьезной ерундой. Ужин был очень вкусный. Я у себя. Супругам лишь остается ошарашено переглядываться друг на друга и кидать взгляды вслед за скрывшимся сыном, не решаясь что-либо сказать. Бен поднимается в свою комнату и быстро печатает короткое сообщение известному адресату: «Я соскучился». Ответ приходит почти моментально: «И часа ведь не прошло как мы расстались». А потом приходит греющее сердце продолжение: «Я тоже скучаю, Бэкхён».***
Солнечные зайчики озорничали, то и дело светя в глаза Бэкхёна, на которые спадала мокрая после душа челка, каплями изредка скатываясь и щекоча нос, либо розовые щеки. Чужая смятая футболка удобно висит на теле, прикрывая все необходимое, а юноша, тем временем, неторопливыми шагами, лениво тащится в зал. - Черт возьми, я еле разобрался с твоим душем. Чтоб я когда-нибудь еще принимал один... - к счастью, последнее слово он говорит совсем тихо, почти бормочет под нос. - З..здравствуйте, - несмело добавляет он. Рядом с Чанёлем стоит мужчина - примерно ровесник, правда несколько ниже и худощавее. Они одновременно оборачиваются к застывшему на месте парню, и на лице незнакомца читается удивление. Тот вскидывает брови, осматривая Бэкхёна с ног до головы несколько раз, а затем оборачивается к Паку. В его действиях читается легкая манерность, безбрежность, легкость; смугловат, а во взгляде блещет будто постоянная радость и улыбка. - А это кто? - интересуется мужчина, обращаясь к Чанёлю. - Бэкхён. Бен Бэкхён, - опережает Пака юноша. - Хван Кванхо. Собственно, автор этих самых картин, - говорит Чанёль, отмахиваясь в сторону картин, что до сих пор хранились у него дома. - Интересный вид, Бэкхён. Напомни, кто ты Чанёлю? - Кванхо... - с придыханием начинает Пак, но оказывается прерван юношей. - Чанёль мой близкий друг, товарищ, вот пока решил у него пожить. Все эти переезды из города в город, знаешь. Живем тут на равных условиях с твоими полотнами. - И как тебе? Успел рассмотреть, может, полюбоваться? Хван переводит взгляд с Бена на картины, а потом обратно. Он подходит к юноше и, приобняв, укладывает руку на чужом плече. - Вполне... хорошо, - в попытке скрыть брезгливость отвечает Бэкхён. - Даже мило. - И все? Мило? - Мило. Без оваций. Не стоит выпрашивать восхищение, если оно не последует сразу при первом же взгляде. Бен пытается уклониться он нежеланных объятий, делая шаг в сторону полотен, уповая на желание их рассмотреть. Однако, соскользнувшая рука только касается сначала спины, а потом мельком успевает зацепиться за поясницу. - Кванхо, желаешь их забрать? - отчеканивает Чанёль. - Наоборот, хотел попросить об услуге сохранить их еще на некоторое время у тебя. Переезд дело такое...затягивается. - Никаких проблем. Сколько угодно. - Чанёль, вечером дождь обещают, может, поторопимся? Все же ты мне обещал показать окрестности, ваше море. - Море у нас отменное, - вступает Хван, - жаль, не получится составить вам компанию. Дела, - мужчина медленно отступает. - Ну что, свидимся еще, Чанёль, береги моих крошек. Прощание несколько затягивается, и уже у двери мужчина кидает Бену тихим голосом: - Можешь и у меня переночевать, все-таки не чужие люди. Юноша тянет губы в неискренней улыбке и, захлопнув под носом дверь, упирается на нее спиной. - И это твой друг? Мерзкий тип, - прищуривает парень глаза. - Мне же показалось, тебе он понравился, - проходя вглубь, отвечает Пак. - Что? - возмущенно произносит парень, а после срывается с места, добегая за мужчиной, - что ты сказал? Ты чего, ревнуешь что ли? - косится в язвительной ухмылке. - Ты не сделал ничего такого, что заставило бы меня приревновать. И я не собственник. - Правда? Тогда стоит признать, твой друг очень харизматичный мужчинаи, если абстрагироваться, прям полностью, он довольно симпатичен. Не говорю, что настолько симпатичен, и я готов пойти к нему «на ночевку», но...- Бэкхён поглядывает, вытянув шею, на мужчину из-за его спины, и ухмыляется. - Пятая ложка сахара, не много? - Зачем ты искупался, если мы к морю собирались? - Понятно, - смеется Бен. - Мне стоило пойти в том виде, в котором ты меня оставил? Бэкхён обнимает мужчину, прижимаясь грудью к напряженной спине, и оставляет поцелуй на шее. - Ты же не собираешься пить эту гадость? - Ни за что, - смеется Чанёль, выливая несчастный чай в раковину. - Чанёль... это что? В голосе парня слышатся в едином ворохе досада, удивление и толика радости. Он стоит, хлопая ресницами, и таращится на некогда сложенный, из-за чего по центру прорезается грубая полоса, лист. Бен и представления не имел, что просто желание помочь мужчине, закончится тем, что он прямо сейчас держит в руках бумагу, на котором красуются резкие наброски никого иного, как его самого. Бэкхён даже несколько раз прищурил глаза, а затем, сжав их крепко, вновь открыл, чтобы быть наверняка уверенным - ему не показалось, не причудилось, он не сошел с ума: это его глаза, нос, губы, - это целиком и полностью он. - Погоди-погоди, не отвечай! Не рушь мои мечты, дай насладиться моментом! - он вытягивает руку, а потом вновь, еще упорнее присматривается к наброскам. - Мне не показалось, скажи, мне не показалось?! Это ведь я! Сошедший с твоих рук! Бэкхён прижимает лист правой рукой к своей груди - к сердцу, и кидается с объятиями на Чанёля, почти повисая на нем, улыбаясь, даже пытается сдержать радостный выкрик. - Это ведь его ты скинул на полку, когда я потянулся. Это ведь тот самый лист, что ты обозначил чем-то «личным», верно? Все еще мокрые волосы щекочут шею Чанёля и оставляют после себя мокрый след на серой футболке. - Он самый. - А я ведь тогда разозлился, что ты дамам серенады пишешь! - юноша вытягивает руку, еще раз любуясь черно-белыми эскизами, - красиво! Это ведь было так давно... почему молчал до сих пор, столько времени прошло. - Разве? Пару тройку, от силы. - Это много. Тем более для нас. На лице растягивается грустная полуулыбка. Бэкхён поджимает губы и опускает голову. Однако, клочок сложенной бумаги не дает грусти взять свое. Он откладывает его на кухонную поверхность за спиной Чанёля, и прижимается к нему. Руки пробираются под футболку, оглаживают спину, а после и пробираются под кромку домашних штанов. - Кое-кто собирался сходить к морю, - целуя щеку, в усмешке напоминает мужчина. - Еще один раз можно.***
От прибрежного воздуха веет прохладой, что вот-вот собирается смешаться с наступающим дождем. Нет ни единой души по всей окрестности, оно и не удивительно - затянувшие небо темные тучи, холодное море, белой пеной охватывающее мокрый песок, не самые лучшие путники приятного времяпровождения. - Мы досиделись, - коротко заключает Чанёль, осматривая местность. Тем не менее, они неторопливо вышагивают, держась за руки вдоль берега, пока порывы ветра заставляют разлететься накинутый на Чанёля плащ и кофту Бэкхёна. Последний останавливается, скидывая с себя обувь, и чувствует,как холод морского прилива окутывает ноги. - Холодная… - жмурится Бен. - А как ты хотел, - отвечает Чанёль, находящийся на расстоянии вытянутой руки. Наперекор своим же словам, юноша скидывает с себя сначала кофту, а после и вовсе остается нагим. Отрывая их сцепленные руки, он прямо забегает в прохладную пучину, окунаясь в нее с головой, и скоро выныривая. - Ты что творишь? Но вместо ответа Пак получает неприятные брызги воды и озорной смех младшего, уплывающего дальше. - Так и будешь стоять на берегу? Иди сюда! – кричит он. Холодный скептицизм улетучивается почти сразу, после того, как Бэкхён, выбежав к Паку, сгребает его в свои объятия, и одежда того мокнет, а оголенные участки чувствуют прохладу чужой кожи. Осмотревшись, Чанёль повторяет за Беном, и вот уже ощущает, как с каждым шагом его окутывает море: бескрайнее, беспорядочное, неожиданное. Их тела сплетаются, уже совсем не чувствуя холода, а с неба начинают падать крупные капли дождя. Однако, они почти не чувствуются, ложась на давно мокрую кожу; не чувствуются, пока все внимание привлекают искусанные, ласкающие губы, что уже успели мельком посинеть. Морская бездна раскидывает волосы по бесконечной глубоко-синей глади, под водой сложнее управлять своим телом, но не когда тебя держат чужие руки, притягивая к себе, пока стихия наоборот противится этому. Под водой поцелуй ощущается иначе, когда твои глаза закрыты, воздуха категорически перестает хватать совсем скоро, но есть одно – доверие, - под водой и над ней. Дождь вовсе усиливает свои обороты, и посмотри ты издали, точно бы увидел пустой горизонт, сошедший с картин Айвазовского, сплошной слившийся цвет и мягкое спокойствие внутри, что ты не там во всеобъемлющем море, а поодаль, в безмятежности. Как быстро крупные редкие капли сменились на умеренные частые, так же быстро все буйство спало и от ярости погоды остались лишь мокрый песок, моросящий дождь и дрожащие от холода посиневшие губы. Взмокшая до последней нитки одежда валяется в куче рядом с сидящими, укрывшись лишь плащом парой. Под выступающим скалистым побережьем, куда не может пробраться мелкий дождь, их единственным укрытием был лишь один предмет одежды, которой лучше остальных вытерпел непогоду, они сидели в обнимку, приблизившись как только возможно друг к другу, сплетая ноги, грея теплом исходящим от тела, пытаясь сохранить его под плащом. - Мама расспрашивала про родителей моей подруги, - начинает Бэкхён, с цокающими от холода зубами. - Твоей подруги? – укутывает юноша сильнее Чанёль. - Да, они негласно решили, что я ночевал у новоиспеченной подруги. Папа еще успел возмутиться, чего это я так поздно опомнился и перед отлетом решил ее завести. «Отношения на расстоянии – затея утопичная», - процитировал юноша отца, всматриваясь на реакцию Пака. Тот лишь отвел взгляд, немного шумно сглотнул, а затем все же заговорил. - В чем-то он прав. - Ты тоже так считаешь? То есть мы обречены, хочешь сказать? Чанёль ухмыляется. - Обречены? - Ты уже в который раз так просто готов распрощаться со мной? - Послушай, любовь моя. Я даже не знаю, как описать твое появление в моей жизни. Я люблю тебя… люблю. Но я всегда готов отпустить тебя, если ты этого захочешь, если решишь, что так для тебя будет лучше. И я правда стану самым счастливым человеком в мире, если тебе встретится любящий человек, только смелее и увереннее меня, более открытый, который может спокойно взяться за руки, либо поцеловать тебя прямо на улице, не обращая внимания на общество. Я же не смогу тебе это дать, не смогу перебороть себя и сковать тебя, а у тебя есть прекрасная возможность найти такого человека в свободной стране, потому что ты, Бен Бэкхён, достоин этого как никто другой. Бэкхён молчит. В его взгляде читается недовольство, он пялится так еще некоторое время, пока не заговаривает: - Не сходится! Твои слова не сходятся с тем, что ты сейчас абсолютно голый сидишь в обнимку со мной на пляже. - Только потому что рядом ни души. Я, может быть, и согласился бы жить вот так – словно дикарь, прячась от всех, но не хочу обрекать на это и тебя, понимаешь? Я корю себя, что однажды поддался чувствам, но… нет, это эгоистично, но я не жалею ни об одной секунде, проведенной с тобой. Прости… - Прости? – удивляется Бэкхён, поправляя чужую челку. – Я бы правда обиделся, скажи ты, что жалеешь о содеянном. И прекрати, твое счастье не обязано зависеть от моего… я думаю. Лучше скажи мне, честно, искренне, какая твоя самая большая и заветная мечта? Чанёль прикрывает глаза, мечтательно улыбаясь. - Семья, - немного неожиданно для Бена признается Чанёль. – Необязательно большая, но любящая. Это было немного внезапно, да? - Если честно, да. Я думал совсем о другом. В любом случае, одно другому не мешает. - Знаю я, о чем ты думал, - целует юношескую ладонь Пак. – А ты? О чем мечтаешь ты? - Чтобы все и каждый деятель искусств ждал именно от меня рецензию на свою работу, - немедля отвечает Бэкхён. – Но знаешь, все это потом, за пределами этого дня, недели и месяца. После того, как летнее небо сменится осенним. Юноша хватается за чужие бедра, приближаясь поближе, и целует пылко, улыбается в поцелуй, а потом встает, упираясь на одну руку. Он тащится в сторону скинутой одежды, рассматривая ее, и качая головой. Чанёль смотрит на аккуратный след на мокром песке, оставленный ладонью Бэкхёна. Кротко улыбнувшись, он протягивает свою руку, оставляя и след от своей ладони прямо на беновском. Чужой отпечаток почти полностью перекрывается новым, остаются лишь кончики некоторых пальцев выглядывать из-под следа крупнее. - Как думаешь, мы сможем в этом добраться до дома? – отвлекаясь от одежды, интересуется парень. - Нужно постараться, - кивает Чанёль, переводя внимание с пары отпечатков на песке на бормочущего Бэкхёна.***
- Ну что, поехали? Первые слова, с которыми Бэкхён встречает Чанёля, при входе в его квартиру. Он пришел с рюкзаком за спиной, собрав все «необходимые» вещи для поездки в дом, где родился и вырос Пак. По такому случаю он даже предупредил семью, что будет отсутствовать пару дней. Однако, мужчина встречает его далеко не в походном виде, а в обычной домашней одежде. - Ты почему еще не готов, и что это за вид? – недовольно отмечает младший. - Слушай, я решил устроить сегодня генеральную уборку. Может выедем под вечер, когда жара спадет и я разберусь с делами? - Обязательно сегодня это делать?! Ты пытаешься меня обмануть, а вечером опять найдешь причины, не знаю, потянешь шею или спину, чтобы не ехать! Врун! Наглый врун! Бэкхён отворачивается, гордо делая несколько шагов к выходу, когда его сзади тянут за рюкзак, притягивая обратно, и заставляя споткнуться. - Несколько часов. Я прошу тебя подождать всего лишь несколько часов. Обещаю, мы поедем. Посиди, я не прошу тебя о помощи, ни в коем случае. Посмотри что-нибудь, прочитай какую-то энциклопедию из библиотеки, не знаю. Я скоро. - Ладно! – Бен соглашается так быстро, точно давая понять, что его показушный уход был лишь с целью попросить его вернуться. – Только ты быстро. И помогать тебе я не буду! Мог бы и предупредить, чистюля. - Обещаю, я быстро! Бен замечает отдернутые шторы в квартире, одинокое ведро с водой и висящей на ней тряпкой, и книги, лежащие то на кресле, то на столике, полу и диване. «Видимо, он только начал, обманщик», - говорит про себя юноша. И все же, он садится на диван, рассматривая рядом лежащие книги и брошюры, читая их названия, подбирая кое-что себе по вкусу. - Всю ночь не глаз не сомкнул от волнения, что совсем скоро мы поедем к тебе домой. У меня аж живот скрутило, то ли от радости, то ли от беспокойства. - Отлично, - улыбнувшись, под нос бормочет Чанёль, но все же оказывается услышанным: - Чего отличного? Человек всю ночь страдал, все утро готовился, чтобы днем его разочаровали уборкой. - То, что мы скоро поедем туда, - подходит из за спины Пак, - Готорн? Буйе? Ренд? – указывает он на лежащие книги. Бэкхён немного думает, даже успевает прогнать считалочку в голове, но все же делает иной выбор. - Готорн! - Как скажешь, - протягивает Бену предмет. Бэкхёну кажется, что время идет мучительно медленно, минутная стрелка просто-напросто решила не двигаться, а счет прочитанных страниц спустя «такие долгие полчаса» едва ли достигает двух десятков. Чанёль изредка появляется из другой комнаты, заглядывая на юношу, а потом вновь скрывается за своими делами. Такая атмосфера угнетает, копотливость заставляет с трудом открывать слипающиеся глаза, но желание берет свое. В очередную вылазку Пак застает Бэкхёна спящим, уложившим на грудь книгу, и не замечающим ничего вокруг, никак не реагируя на посторонние звуки. - Теперь точно отлично. Не зря ты не спал. Он быстро вытаскивает из шкафа еще вчера вечером подготовленную сумку, закидывает на другое плечо рюкзак юноши и тащит их скоро в свою машину. А вернувшись обратно, совсем аккуратно, пытаясь не тревожить в лишний раз, берет на руки Бэкхёна. Тот только в подъезде лениво приоткрывает глаза, бормоча невнятное «куда?». Чанёль несколько пугается, что тот скоро проснется, но все же отвечает шепотом: - На кровать. Тут неудобно. На удивление, юноша вновь закрывает глаза, уносясь в сладкий и долгожданный сон. Он даже не вздрагивает, когда лучи солнца бьют ему в глаза на улице, или двери машины с грохотом закрываются. Солнце уже медленно садится, окрасив небо в золотой закат, больше половины пути уже пройдено, а парниша на заднем сидении все еще сопит, изредка разговаривая во сне, хотя к последнему Чанёль уже привык. Он бы искренне хотел, чтобы Бэкхён сейчас рядом бодрствовал, заполняя всю скуку долгой дороги своей бесконечной болтовней, однако, так спокойнее и самому Паку, а самое главное Бэкхёну. Небольшое селение, где проживают от силы несколько тысяч человек, встречает неровными дорогами, заинтересованными взглядами прохожих и теплыми воспоминаниями. Чанёль едва ли уходит в ностальгическую негу, как слышит активно задвигавшегося за спиной парня. Тот неторопливо привстает, лениво открывает глаза, осматривается вокруг, и даже так нескоро приходит к бодрствующему состоянию. - Как ты? Нам лучше остановиться? – закидывает вопросами Пак. - Что? Где мы? – охрипшим голосом тянет Бен. – Погоди! Не говори мне что… Он быстро оживляется, удивляя Чанёля не своей паникой или страхом, а заинтересованностью, когда начинает активно заглядывать в стекла. - Как… Когда мы… ты успел? Сколько я спал? - Несколько часов, - улыбается Пак через зеркало. – Ты хорошо себя чувствуешь? - Но… почему ты не разбудил меня… Ты ведь сказал вечером выезд, почему мы уже здесь? - Решил, что спокойнее для тебя, если ты будешь спать. Без страха и шалящих нервов. Такой Готорн не оставит никого равнодушным. С тобой все хорошо? - Ты, все-таки, врун, - уже по-доброму повторяет Бэкхён. – Мне немного страшно, где-то в животе, - указывает он пальцем, - а еще немного подташнивает. Но не критично, думаю. Ты только не молчи и отвлекай меня, хорошо. Мы где? Нам еще долго ехать? - Мы почти на месте, еще пара улиц, и все. - Все?! Это ты вот здесь вырос? Бэкхён вновь липнет к стеклу с интересом рассматривая относительно небольшие дома, с высаженными ровным строем деревьями почти у каждого из них, реже – местных жителей, что бодро о чем-то разговаривали друг с другом, свору детишек, пробегающих по тропинкам с такими веселыми криками, что невозможно было их не услышать. Густая зелень, запах скошенной травы, чистое закатное небо, свежий воздух, после которого Бену показалось, что он и вовсе доселе не дышал, - юноша смотрел, точно завороженный, пытаясь высмотреть каждый домик, деревце, цветы в саду. - Приехали, - коротко оповещает Чанёль, останавливая машину. Услышавшему это Бэкхёну, требуется лишь секунда, чтобы выбежать из давящего салона машины. Он глубоко вдыхает, даже прикрывает глаза, привычно тянет руки вверх, разминая мышцы, а потом наблюдает за встревоженно выскочившим вслед за ним Паком. - Черт бы тебя, я думал, совсем плохо стало, - шипит Чанёль, успокаиваясь. - Здесь так красиво, было бы странно, не начни после такого писать картины, - не обращает внимания Бэкхён на сказанное. – Здравствуйте! – неожиданно выкрикивает он уставившимся на него людям по ту сторону дороги, а за ним следует и сам Чанёль. Беседа с бывшими соседями затягивается, те успевают расспросить про все на свете: родители, жена, дети, дом, работа, зарплата, кто этот парень рядом, почему бываешь тут редко, - Бен даже устало облокачивается о машину, пока Чанёль отвечает на бесконечную плеяду нудных вопросов. Наконец, они вырываются и, второпях, пока не начался новый поток, закидывают небольшие рюкзаки за спину, и скрываются побыстрее за воротами. - Все им интересно, - недовольно и устало выдыхает Пак. - А ты что и вправду редко тут бываешь? - Вообще-то, да. Года два прошло с того момента, как мы в последний раз приезжали сюда с папой и мамой. Но не волнуйся, приезжай я хоть каждую неделю порядок вопросов был бы тот же. Бен тихо усмехается. Их встречает самый обычный дом, коих за недолгий путь Бэкхён увидел десяток. Однако, двор оброс высокой травой, что прорезалась, ломая даже тропинки, через которые с трудом они перешагивали. За домом виднелись высокие деревья, заросший сорняками сад. Кривые ветви винограда, на которых висели темно-красные, почти черные плоды, огибали небольшую террасу. Несмотря на пыль, что скопилась от времени на всех предметах, застилала некогда светлые окна, милые сувениры на полках рядом с семейной фотографией Паков, от дома веяло уютом, необыкновенным теплом. - А где была твоя комната? – не отрываясь от рассматривания, спрашивает Бэкхён. - Она наверху. - Наверху? – удивляется юноша, не замечавший до этого момента небольшой коридор с деревянной винтовой лестницей. Большая мансардная комната встречает пылинками, сплетающимися в танце с почти алыми закатными лучами. Все стены деревянные, на большом окне полупрозрачная занавеска, мебель, что была тут совсем в небольшом количестве, наверняка покрылась пылью. Но самое главное - Бэкхён видит забитые по несколько штук по углам, подпираемые большим шкафом, даже установленные до сих пор на мольберте, холсты, - их десяток, не меньше, и это только то, что видно глазу юноши на первый взгляд. Бен оборачивается к стоящему за спиной Чанёлю, тот просто кивает ему, словно давая зеленый свет. Парень скидывает рюкзак с плеча и оставляет прямо у входа, медленно проходя внутрь. Свойственный деревянный запах бьет в нос, зачаровывая, голова медленно начинает кружиться, и юноша не знает, причина тому непривычный яркий запах, либо будоражащее волнение. И опускается на оба колена, подойдя к углу, и с тревогой скидывает светлую ткань с холста. Он перестает дышать в это время, восторгаясь с каждым мгновением больше открывающимися красками. - Одна из самых ранних, - слышен голос Пака за спиной, - нравится маме, да и долгое время висела эта картина у них в квартире, сейчас уже обновила на другую, - улыбается он. На полотне их встречала девушка - со смуглой кожей и миловидными веснушками, она сидела сочно-зеленой траве, что за горизонт уходила ровными бороздами, под виноградной лозой, со спелыми, вот-вот готовыми сорваться от тяжести, плодами; солнце на фоне горело точно взрыв, а лучи его облегали причудливое положение девушки, ее белое платье, белый платок на голове из-под которого виднелись темные волосы цвета горького шоколада, а губы цвета самой спелой грозди, будто она уже вкусила дионисов плод. - Не могу поверить. У меня аж руки онемели. И это не сон - это происходит прямо сейчас? - словно пытаясь не рушить покой и гармонию в комнате, шепчет одними губами Бен. Один холст оголяется вслед за другим, и Бен разрывается между желанием как можно дольше разглядывать каждую картину, маленькие ее детали, даже угадать настроение, с которым Чанёль ее писал, в то же время он хочется быстрее увидеть их всех, а потом спокойно выдохнуть, чтобы снова и снова пересматривать. Паку такое внимание более чем льстит, и он, наверно, не будет врать, что с таким непреодолимым, ощутимым восторгом и интересом мало кто смотрел на его работы. На небе затягивается серо-синяя пелена вечера - предвестника ночи, когда Бэкхён заканчивает просмотр, закидывая мужчину финальными вопросами, коих за последние часы набралось сотни. Чанёль уже давно лениво присел на пол, опираясь спиной и деревянную стену, и наблюдал как парень носится от одной точки комнаты к другой. Укрывающие все полотна ткани уже валялись на полу, кое где кучами, а ветер и открытого окна иногда колыхал и легкие края. - Чанёль, помнишь мы обещали, что это лето станет самым счастливым в нашей жизни? И я не знаю, как ты, но свое обещание я точно выполнил, - подбирается Бен к старшему, присаживаясь рядом, а тот быстро кладет ладонь на чужое плечо. - Свое обещание я выполнил еще когда в кафе ты устроил перепалку, увязав в нее и несчастного Рембрандта. И ты рассказывал, что вовремя прочитанная книга, точно станет навсегда твоим путником жизни. Но знаешь, что еще? Вовремя произошедшая встреча с нужным человеком, даст понять важность жизни, ее полноценность, страсть к ней. Все были бы счастливы если однажды каждый Чанёль встретил своего Бэкхёна. - И каждый Бэкхён своего Чанёля. Беспощадность времени чувствуется именно в такие моменты. Бэкхён после и не спускается вниз, ожидая Пака, пока тот по-быстрому сходит в «магазин неподалеку» за быстрым ужином. Все на нижнем этаже так и остается нетронутым, ведь лениво елозивший юноша вставил короткое и емкое: «зачем тратить драгоценные часы на уборку, нам и без того скоро уезжать», да и у самого Чанёля не было сильного желания заниматься этим. Лишь постель была заменена на новую, став укрытием для уставшего за весь путь Чанёля и выспавшегося Бэкхёна, который без умолку сопроводил первого до приятной сонной неги. - Эй, Чанёль, просыпайся! Сладкий сон в самом пике интереса прерывает Бэкхён, бьющий без остановки Пака по плечу, толкая его. Тот сначала отмахивается в надежде, что юноша успокоится, однако после следует громкое заявление: - Пойдем встречать рассвет! Ну-же, вставай! - Ты что рассвета в жизни не видел? – недовольно отвечает сонным голосом Чанёль. - Я тут не жил, чтобы видеть. - Он ничем не отличается, спи, - отворачивается спиной Пак. - Но,Чанёль…один раз. Я ведь тебя больше не попрошу об этом. Бэкхён выглядывает из-за спины и видит, что тот все же открывает глаза. - Одевайся. Высокая трава, покрытая утренней росой, приятно щекочет оголенные участки ног. Через прозрачные серые облака нисходит золотой рассвет, пробуждая все на своем пути, а первый лепет птиц звучит так гармонично, словно на написание этой симфонии им понадобился не один год. - Доволен? - Счастлив! – заключает Бен.–Попробуй вырасти в таких краях и не писать картины – это ведь грех самый настоящий! На твоем месте я бы выезжал отсюда только по острой необходимости! - Ты говоришь так, потому что ты тут меньше дня. Попробуй неделю-вторую пробыть, посмотрим, как запоешь от скуки, - приобнимает Чанёль за шею, укладывая по-дружески локоть на плече. - Возможно… Но раз в два года, и то потому что я принудил. Эти пейзажи не заслуживают такого отношения к себе! А первую картины ты здесь написал или уже там, в каменных блоках? - Это было задолго до блоков. Конечно, здесь. Если взять первую относительно серьезную работу непосредственно на холсте. И, кстати, это и был пейзаж, однако, местности неподалеку отсюда, - он вытягивает руку, показывая направление. – Его у меня купил сосед за бесценок, - смеется он, а в смехе чувствуется добрая грусть по ушедшим временам. - Да брось! Ты продал ее? - На тот момент рисование для меня не было больше, чем хобби, и я, будучи мелким мальчуганом, так сильно этому обрадовался. Знал бы исход, наверно, и не отдал. В любом случае, не жалею. Надо же, давно я здесь не был. Даже приезжая сюда с семьей, мне и в голову не приходило выйти чуть дальше, за пределы ворот дома. Не было желания, да и просто незачем. А тут уже все так поменялось. - Не благодари, ты бы пропустил многое в своей жизни без меня, - Бэкхён обхватывает висящую на его плече ладонь. Всего за несколько минут все светлеет, окрашиваю яркостью местность. А вместе с этим просыпается все живое. Люди, так же лениво и нехотя, как и Чанёль, медленно выбираются из своих домов, голоса детей уже оглушают всю улицу, соседский кот ловко запрыгивает на крашенную деревянную лавочку, удобно устраиваясь на ней. Приготовленный на скорую руку завтрак вновь оказывается съеденным не на кухне, а наверху – в мансарде. - Уже заскучал? Чанёль смеется, возвращаясь в комнату, и застав там засмотревшегося в большое открытое окно Бена.Тот, видимо ушедший с головой в мысли одни только ему известные, резко вздрагивает от чужого голоса, оборачиваясь на звук. - Если только немного, - признается он, присаживаясь обратно на деревянный пол. – Какая из них твоя любимая? - Из них? Никакая. Я не выделяю ни одну из них, точно так же, как и не восторгаюсь. Возможно, любимую я еще не написал. - Еще? – заинтересованно заглядывает в чужие глаза Бэкхён, немного качнув головой. - Еще,- утверждает Чанёль. Внутри отдает приятным теплом. - А у тебя тут остались принадлежности? Или ты их выбросил за ненадобностью? - Были где-то, - пожимает плечами Чанёль. – Зачем они тебе? Настолько все наскучило, что этим решил себя занять? - Признаться, да, - робко улыбается Бен, словно извиняясь. – Красота-красотой, но, как ты и говорил, здесь сложно находиться долго, хоть так отвлечемся. - Краски, скорее всего, все уже иссохли, тут надо смотреть. Я к ним не прикасался не одну тройку лет, - голос Пака отдаляется все сильнее, а после и вовсе исчезает. Но не успевает юноша пойти вслед за ним, как уже слышит приближающиеся шаги. Бен вытягивает голову и перед ним является Чанёль, держа в охапке известные и неизвестные ему предметы. Тот аккуратно укладывает их прямо на пол, а после вновь уходит вниз – за новой партией. Бэкхён заинтересованно все рассматривает, перебирая в руках тубы, читая названия многочисленных цветов, а Пак уже возвращается вновь с новой охапкой. Мужчина точно как и Бен присаживается рядом, вычитывая что-то, открывая, и пробуя что-либо из них выдавить. - Пойдет, - заключает он, рассматривая палитру, на которой испробовал несколько красок. – Развлекайся, я пока приготовлю обед, - Пак встает, направляясь к лестнице. - Погоди! Хочешь оставить меня одного с этим? А если я измажу тут все и испачкаюсь сам? Оставайся! - Чистым ты из этого дела точно не выйдешь, - ухмыляется Чанёль, все же скрываясь из виду уже через несколько секунд. - Сам дал мне карт-бланш, - картинно протирает руки парень, в предвкушении выбирая первый для себя цвет. И, действительно, это дело отвлекает Бэкхёна на несколько десятков минут. На небольшом полотне уже красуются разноцветные хаотичные полосы местами кислотных оттенков, резкие мазки, словно брызги совсем уж разноцветных волн. Он и не старался сотворить шедевр, рисование просто расслабляло, успокаивало; он не собирался копошиться над мельчайшими деталями, угрызая себя за мельчайшие ошибки, ведь такой уровень и вовсе не был подвластен Бэкхёну. То, что сейчас красовалось на холсте больше подходило под понятие «современного искусства», он бы вписался одним из экспонатов подобной выставки, и наверняка зритель нашел бы в этом потаенный смысл, глубокую мудрость и интересную историю, однако, это было ничто иное, как обычные грубые мазки, сделанные даже без использования кисти, одними пальцами, – без подоплеки, идеи, подтекста. - Если ты такому у меня научился, то мне нужно переосмыслить свои труды. Бэкхён и не заметил, как Пак оказался за его спиной, - с закинутым на плечо кухонным полотенцем и ехидной усмешкой на устах. - Боишься конкуренции? - шутит Бэкхён. - Коленки дрожат. Чанёль присаживается на корточки, чтобы рассмотреть деяние Бена, но слишком явно ему в глаза бросается испачканное лицо юноши: на щеках, носу, даже на брови покоились яркие краски, до которых тому не было дела. Пак протягивает руку, пытаясь пальцем оттереть отметину на скуле, но получается ее лишь сильнее размазать. Недовольно цокнув, он тянется к небольшому полотенцу, но его цель так и остается недостигнутой. Шеи касаются горячие пальцы, а губ - несмелый поцелуй. Локти неприятно впиваются в деревянную поверхность пола, однако боль приглушают нежные касания грубоватых ладоней, что оглаживали спину, а позже спускались к оголенному животу и выступающим ребрам. От теплого воздуха, развевающего легкие занавески, на коже появляются мурашки, а на жадные поцелуи тело тотчас же отвечает трепетным желанием. - Черт! Руки подкашиваются, и вот уже на груди красуются краски с холста, которые так и не успели высохнуть. Яркие: солнечный желтый, страстный алый, освежающий зеленый и глубокое индиго, - он использовал самые простые оттенки, а сейчас они красуются на его коже. - Выйти чистым не получится, говоришь? - напоминает Бэкхён. Чанёль укладывает его на спину, с усмешкой рассматривая краски на коже Бена. - Не думаю, что я это имел в виду. Юноша кладет ладонь себе на грудь, давая возможность ярким цветам отпечататься на руке, а затем переводит ее на чужое тело - касается области где примерно и находится сердце, Бэкхён даже отчетливо чувствует каждый стук. След остается неравномерным, но от этого его более прекрасным. Тонкие пальцы, аккуратная рука, - она сжимается прямо на месте отпечатка, короткими ноготками сгребая неровные полосы, когда мужчина входит в него. Бэкхён прогибается в спине, из-за чего его грудь вздымается, а Чанёль только и желал этого - смешать все цвета на коже в единый. Он проводит руками по телу юноши, поднимаясь вверх, оглаживая шею и, оставив и там неровные линии от пальцев, касается лица. Оттягивает кожу у губ, вырывая тихий стон. Смешанные краски остаются на волнистых волосах Чанёля, их оттягивают, в моментах полного исступления, не желая причинить боли, в попытках зацепиться; в моментах тихой ласки и коротких разговоров шепотом, мягких улыбок и нежных прикосновений, пальцы играют с ними, завивая их, оставляя незамысловатые пятна. Вот уже руки юноши касаются светлой простыни по обе стороны от головы Пака, что оставался сидеть на полу, упираясь на кровать. Плавные, медленные движения сбиваются на резкие, страстные. Покрытое испариной гибкое дело, растрепанные волосы, почти алые губы, что искажались в излишне громком стоне при крайне пылких толчках, ладони, что в ступоре постоянно то оттягивали простынь за спиной, то сжимали плечи, на которые Бэкхён то и дело укладывал лоб, пряча томительный скулеж в изгибе шеи мужчины. Откровенно, но не пошло, - оголенное тело, покрытое тонкой вуалью точно сверкающих лучей, отражающихся в плотности масляных красок, даже не казалось нагим. Так интимно, затаенно. Невольно копия климтовской Юдифи – что и есть венец сексуальности в чистом виде, одним взглядом способная соблазнить и распалить всякого; которую Чанёль ранее пытался изобразить, однако, тщетно, меркла, в прямом смысле, за спиной Бэкхёна. То, каким юноша предстал прямо сейчас в глазах Пака – кульминация прекрасного, возвышенного, интимного. Следы остаются на ягодицах, плавно спускаясь к бедрам, притягивая их ближе к себе. Одно движение заставляет Бэкхёна крепче объять чужую шею, заглушая громкий стон в глубоком, влажном поцелуе. Тело расслабляется полностью, впадая в негу, полностью предаваясь неистовым ощущениям извне, изолируясь от мыслей. Чанёль обнимает сидящего парня, тоже укладывая свою голову на его плечо, вдыхая запах тела, желая запомнить его навсегда, впить во все рецепторы, чтобы вспоминать… и вспоминать… Вспоминать неуверенные прикосновения, звонкий смех, улыбающиеся искорки в глазах, холод морских волн под каплями дождя, бессмысленный гель для волос, горячий глинтвейн в летний зной, сборник Шекспира, запах любимой выпечки, бесконечные прогулки, Рембрандта, пушистые волосы, нелюбовь к книгам про личностный рост, чай с мятой, смелость, неожиданность, свободу, мечту, веру, любовь, – Бэкхёна.***
- Когда у тебя самолет? - В десять утра. Диалог не клеится совсем. Лежа на одном диване они не могут даже обыденно посмотреть друг другу в глаза. Остается только прикрываться искусственными улыбками, что, возможно, и могли поубавить ком в горле, но с пеленой, норовящей застлать глаза, натянутые губы не могли справиться. Каждый это замечал в своем собеседнике, оба боялись упомянуть, либо излишне долго вглядываться. В объятиях Чанёля уютно и спокойно, их не хочется покидать совсем, лишь прикрыть глаза и забыться. Но даже сам Чанёль не позволит остаться в них навечно–разъяснит, отчитает, попросит не цепляться за человека, вновь пробубнит, что человек не должен являться мечтой, а уж тем более стоять на пути к ней. Бэкхёна не хочется отпускать вовсе. От одной мысли, что он больше не будет упорно звонить в дверной замок и не будет, вытянув губы, спорить, сердце сжимается. И, кажется, Чанёль действительно в полной степени ощущает это неприятное чувство. Да, он не скажет никогда юноше об этом, иначе восприимчивый Бен даже может передумать прямо в аэропорту. Но этого не произойдет –у Бэкхёна есть мечта, а от нее нельзя отступать. - Папа сказал, что нужно еще заехать к бабушке. В тот раз я ведь откосил, - прерывает давящую тишину Бэкхён. - Ты до сих пор не наведал ее? - Нет, - качает головой Бен. – Хотел бы я вернуться в тот день. Голос все же ломается, и первая одинокая слеза скатывается по щеке. Чанёль успевает это заметить до того, как парень убирает ее длинным рукавом. - Бэкхён, прошу, - губы нещадно дрожат, и не сдерживается уже и сам Чанёль. Он прижимает Бена еще ближе, немного покачивая в объятиях, в попытке успокоить его, и не дать увидеть свое отчаяние. Пак слышит, как тот шмыгает носом, уложив голову на чужую грудь, и он оставляет кроткий поцелуй на макушке юноши. - Мы знали на что шли, Бэкхён. Мы ведь не собрались умирать, верно? Этот день когда-нибудь должен был наступить. - Понимаю… Но все равно не могу ничего поделать с этим чувством.Я благодарен. Благодарен тебе, этим трем месяцам, да и судьбе, как бы банально это не звучало, однако, эмоции берут верх. Эти слезы – они не от горя, но и не от радости. Не знаю, как объяснить. Хоть я сейчас и в слезах, но я правда счастлив. Правда. У Чанёля отлегло от сердца. В один миг наступило облегчение. Хватило услышать простую фразу «я счастлив» из уст Бэкхёна, и тут же волнение отошло на второй план, уступив место успокоению, - успокоению где-то глубоко внутри, когда еще на глазах пелена и легкое покраснение, а на щеках мокрые дорожки, но в душе, в сердце – где угодно, все стихло. - Я рад, Бэкхён. Искренне, непритворно. Кто, если не ты заслуживает быть самым счастливым человеком на планете, такой трудолюбивый, упорный, временами отчаянный, и смекалистый, с тонким умом и вкусом. Обещай, что проживешь такую жизнь, что после не придется жалеть ни об одной пройденной минуте, найдешь себя, обретешь абсолютную свободу один и со своей второй половинкой, и главное – обещай, что каждый человек, так или иначе причастный к искусству, будет с дрожью и нетерпением ожидать от тебя хоть одно короткое слово в виде рецензии. Обещай, и не оглядывайся назад. Бэкхён поднимает голову, заглядывая, чуть ли не впервые за весь день, в глаза мужчины. Он улыбается и коротко кивает головой. - Обещаю. – как-то по-детски протягивает мизинец Бэкхён. – Только взамен и ты мне обещай, что однажды, вернувшись в эту страну, и заглянув к папе с мамой на работу, не увижу одного дерганного работника, чье место далеко не в офисе с ужасной книгой на рабочем месте. Возможно, даже при следующей встрече получится познакомится с твоей женой, только обязательно понимающей и поддерживающей, понянчиться с твоей дочкой или сыном, чтобы мне не открыл вновь двери тот самый истрепанный мужичок. Не отрицаю, во мне все еще горят искорки ревности, когда я представляю тебя с другим человеком, но это пройдет. Однажды ты можешь полюбить другого, нет, ты обязан, и пусть я не смогу быть с тобой, но я искренне обрадуюсь этому. А если уж переходить к моим самым искренним желаниям, то, обещай ты, что однажды твои холсты станут ценнейшим экспонатом всемирных выставок. Чтобы мои лучшие рецензии были посвящены исключительно твоим работам. Обещаешь? Чанёль протягивает мизинец в ответ, давая негласное согласие. Телефонный звонок. - Черт, папа звонит. Сердце начинает биться чаще. - Да, пап. Я вышел прикупить пару необходимых вещей. Уже? Скоро буду. Хорошо, не забуду, - последнюю фразу Бен говорит крайне смущенно. - Зовут? - зная ответ, спрашивает Чанёль. - Ага. Еще и сказал не забыть попрощаться с «подружкой», - смеется Бен. - Ну что, друг, хоть сейчас давай без грусти, хорошо? Достаточно того, что пустили «скупую слезу». Они поднимаются с дивана, нехотя двигаясь к двери. Бэкхён по пути еще раз осматривает квартиру, такую уютную и родную, где он был собой и был с Чанёлем. - Погоди, - Бен останавливает мужчину у двери. - Пожалуйста, не выходи. Мне кажется, я могу снова не сдержаться, а за мной последуешь и ты, я уверен, и не хочу ты провожал меня так, ладно? И выкинь ты уже эту книгу, - кидает он взгляд на валяющийся на прихожей мебели ненавистное чтиво. Пак молча кивает, он даже не может найти подходящих слов сейчас, не может их вымолвить, ведь в мыслях абсолютный бедлам, а перед лицом Бэкхён с вновь начинающими дрожать губами, которые тот покусывает, пытаясь скрыть волнение. - Хоть сейчас еще летнее небо не сменилось осенним, но я все же уверен, что уговор мы выполнили на все сто, - с толикой ностальгии Бэкхён вспоминает тот вечер. - Более чем. Мы на верном пути к счастью. Было приятно иметь с Вами дело, - протягивает ладонь для рукопожатия Чанёль, и его тотчас же обхватывает чужая рука. - И мне с Вами, - отшучивается юноша. Молчание. Чанёль крепко целует грустные глаза, жмурящиеся от нежного удовольствия. - Спасибо, Бэкхён, что появился в жизни Чанёля. - Спасибо, Чанёль, что появился в жизни Бэкхёна тоже. Бен все же тянется к губам, оставляя на них легкий поцелуй. Он открывает дверь, и, как в первый день встречается со старушкой, живущей в соседней квартире. - Он мне не отец, - обращается Бэкхён к ней, напоминая их первую встречу, и заставляя ту вновь скрыться за дверями собственного жилья. У самых ступенек юноша вновь оборачивается назад и, помахав Чанёлю, окончательно скрывается из виду.Веселая улыбка от сказанной Бэкхёном фразы, застывает еще недолго на лице, как Чанёль резво срывается вглубь квартиры, почти прижимаясь к окну. Он видит, как юноша выходит во двор, неспешно осматривая его, а затем, немного подождав, ловит такси и скрывается уже окончательно. - Хоть машин перестал бояться, - заключает Чанёль, оборачиваясь к пустой квартире. На диване еще остался след от Бэкхёна, а на кухне недопитый им чай. И Чанёль уверен, что еще долго будет привыкать к жизни без шумного Бена. Ему еще не раз будет казаться, что вот-вот Бэкхён должен будет занять свой стул на кухне, лежа на кровати читать очередную книжку из небольшой библиотеки, либо выйти из душа с румянцем и чужой одеждой на плечах. Эмоции - вот он творец искусства. Пак вспоминает про эскизы, что он делал ранее, и что там впечатлили юношу, который собственно и был на них изображен. И вот хватает меньше часа, чтобы на столике лежали необходимые принадлежности для первых шагов на холсте. У Чанёля нет и малейших сомнений, кто должен быть изображен на первом, спустя более чем десять лет, его полотне. Он знает каждую черту, каждую эмоцию, каждую морщинку и родинку этого человека, что кажется, даже с закрытыми глазами он может изобразить своего Друга. Рука словно работает сама по себе, оставляя темные следы на белоснежной поверхности, воссоздавая необычайно очаровательное и любимое лицо, с мягкой и одновременно искрящейся, теплой улыбкой, и пушистыми волосами, что непременно когда-то обретут мягкий светлый цвет. Чанёль окунается с головой в детище, и словно отпускает юношу, хоть и осознание, что он пишет именно Бэкхёна, не дает смириться с этим окончательно. Каждая черта на лице отражается в мыслях воспоминанием, как она искажается в радости, удивлении, либо отчаянии. Казалось бы, вот он - почти живой Бэкхён перед тобой! Осталось лишь добавить красок. Увы... Абсолютное наслаждение прерывает трель. От неожиданности даже подрагивает рука, искажая грани пряди волос на картине. Чанёль недовольно выдыхает, окидывая взглядом часы - за полночь. Он и не заметил, как пронеслось время, смешавшись с искусственным светом в комнате. Стоило заглянуть в глазок, в особенности в такое время суток, но голова идет кругом, из-за чего Пак прикрывает глаза, а после хочет уж протереть руками, чтобы вернуть четкость зрения, как замер на месте. - Бэкхён? Все показалось сном: стыдливо поднимающий глаза юноша перед ним, холст в комнате, прожитое лето, словно он сейчас непременно проснется на рабочем месте в давящих стенах офиса. - Соскучился? - робко произносит Бен, пройдя внутрь. - Я понимаю, мы уже попрощались, и мне не стоило вновь здесь появляться, играя и с твоими, и со своими чувствами. Да и сколько не просиди тут, хоть час, три, сутки, месяц, мне все равно тебя будет мало, и постоянно не хватать, однако, я пожелал продлить это лето еще немного, хотя бы на пару часов. Прости, если вышло слишком эгоистично, - тараторит Бэкхён. Пак все еще ошарашено рассматривает гостя, пока внутри все словно оживает вновь. Этот голос не мираж, Бэкхён перед ним - не мираж. - Только не говори что ты передумал... - Нет, ты что, - перебивает юноша, - я утром вернусь домой до того, как заметят пропажу. Не дождешься, Пак Чанёль! Я буду крайне строг к твоим работам, без предвзятости буду их оценивать, так что... Ого! Бэкхён торопливым шагом подходит к холсту. В его взгляде читается искреннее удивление, с сияющим ликованием и упоением, приоткрытые губы застыли в полуубке, и он то дело, словно в неверии, смотрел то на полотно, то на Чанёля, что стоял за его спиной. - Ты бессовестный человек, Пак Чанёль! - без капли злости кричит юноша, - а не приди я сюда, что бы ты сделал?! Оставил меня без возможно это лицезреть? Почему именно сейчас ты решился, когда я вот-вот должен улететь, и мне не получится насладиться видом тебя за работой! - Насладишься результатом, на худой конец. - Но ты ведь понимаешь, что не предвзято я не смогу к ней отнестись, там ведь я! Хитрый и продуманный Пак Чанёль! Бэкхён подходит к старшему, приобнимая его одной рукой сбоку, и любуясь на отточенный профиль. - Красивый... - В цвете будет еще лучше, - отвечает Чанёль. - Я про тебя. Чанёль поворачивается к нему, пуская короткий смешок, пытаясь скрыть легкое смущение. - Стоит ли мне попозировать, стать живим натурщиком на несколько часов, для полного погружения во внешность, - смеется Бэкхён, обхватывая чужой подбородок, и сначала оставляя легкий поцелуй на нем, а позже и углубляя долгим в губы. - Я буду помнить мельчайшую твою черту и особенную эмоцию даже спустя десятки лет, Бэкхён. Не сомневайся. Чанёль шепчет это в губы, а после сплетая их пальцы, оставляет поцелуй на тыльной стороне ладони парня, и мягко прикрывает глаза. Бэкхён льнет, не желая разрывать хрупкую временную связь. И даже оказавшись на застеленной постели, он прижимается так близко, чтобы хоть так отплатить предстоящую разлуку.Разговоры шепотом, словно их кто-то мог услышать, переплетенные ноги, короткие улыбки и пальцы, играющие лениво с волосами, - так сокровенно и лично, только для них, пока первые лучи рассвета не заберут близкого человека надолго, а может быть и навсегда. - Чанёль, ты ведь не оставишь это дело? Даже если сейчас у тебя был порыв меланхолии, потом это ведь не прекратится и не останется все в мансарде за сотни километров отсюда. - Не имею никакого права. После того, как ты, вытащив меня из сущего ада, превратил, наконец, мое существование в жизнь, заставил открыть глаза, воскресил, вырвал из капкана обыденной жизни, после появления тебя в моей жизни, я просто не имею права, - заканчивает Чанёль совсем уж тихо. На улице все еще кромешная тьма и, наверно, это первый раз, когда никто бы не желал наступления утра, с испугом ожидая, когда фонари на улицах погаснут, и все вмиг оживут. - Ты куришь? - удивленно привстает на локоть Бэкхён, когда в ласкающей тиши мужчина протягивает руку, а потом на доли секунд загорается фитиль зажигалки. - Прости, мне стоило сначала у тебя спросить... - Нет, нет... я не про это. Просто, я и не предполагал, что у тебя такая зависимость. Мало того, что ты лишил меня возможности наблюдать за тобой, пока ты работаешь, так еще и я не мог в полной степени ощутить соблазн наблюдения тебя с сигаретой? - неожиданно выпаливает Бэкхён. - В курении нет ничего соблазнительного. Киноленты возвели это в культ, приставляя своим лучшим героям сигареты в руки. По факту же, ты просто травишь свой организм, впадая в зависимость, от которой нет возможности избавиться вот уже не один десяток лет. - Можно? - пропуская мимо ушей слова, Бэкхён протягивает руку. - Нет. Однако, юноша прекрасно знает, что Чанёль не тот человек, что может запретить ему что-либо. Когда дело касается Бэкхёна, тот слишком слаб в своих убеждения. Пальцы все же обхватывают сигарету, забирая с чужих рук. Недолго думая, Бэкхён подносит ее к губам, слишком резко затягивая, и вырывая клубы дыма, с рокочущим кашлем наперебой. - Ну и мерзость, - неприятно щуриться он, возвращая сигарету Паку, и еще откашливаясь в изгиб локтя, - зачем люди курят? - Привычка. Бэкхён еще продолжает бормотать под нос небольшие истории, словно пытаясь выжать все из этого времени. Но скоро копошения на кровати прекращаются, а тишина длится исключительно, необычайно долго, как не бывает у юноши. Пак засматривается на умиротворенное и расслабленное лицо, освещаемое лишь светом фонарей с улиц. - Уснул что ли, - шепчет удивленно Чанёль, не смея нарушать покой парня. Он заводит будильник, чтобы наверняка Бен успел прибежать домой в нужное время, до пробуждения родных, и оставляет поцелуй на лбу, ложась рядом. Бэкхён держится - держится упорно, чтобы ненароком не выдать себя, не показать нежную улыбку на такой ласковый жест, не махнуть излишне ресницами, когда Чанёль обхватывает в свои теплые объятия. Он почти не двигается, пока дыхание рядом не становится размеренным, спокойным, а обнимающие ладони расслабляются окончательно. «Еще есть время», «еще чуть-чуть», «еще пару минут». Светает. Бэкхён нехотя, наконец, открывает глаза. Тихо выключает будильник, чтобы тот не разбудил слишком рано Чанёля. Любуется в последний раз любимыми чертами, подрагивающими, скорее всего от будоражащего сна, ресницами, пухлыми искусанными губами. Он наклоняется, чтобы невесомо их коснуться, вдохнуть ставший уже привычным запах, улыбнуться в последний раз, а затем на цыпочках покидает квартиру, как можно тише прикрывая дверь. Чанёль просыпается от громких сигналов машин. Вскакивая на постели, он видит, как за окном давно наступило утро, и солнце успело ярко осветить улицу. Он кидает встревоженный взгляд на пустующее место рядом, теплит надежду - одним рывком он открывает дверь в ванную комнату - пусто. В гостиной, на кухне - пусто. Вера иссякает, но не хочется верить, что юноша уже ушел. - Бэкхён! - уже отчаянно кричит Чанёль, осознавая, что ответа и не последует. Тишина. Он в суматохе тянется к телефону, время - 07:20. «Наверняка ушел», - мысли принимают правду окончательно. А в маленьком окне короткое сообщение, именно от Бэкхёна: «доброе утро, а лучше день! не хотел будить. люблю тебя, Друг моей мечты». Воздух по утрам уже совсем прохладный и одна тонкая кофта не способна противостоять ему. Ноги сами ведут по давно знакомым путям. Неоновая вывеска. Их бесконечная череда так сильно злила Бэкхёна. Заброшенная площадка. Одинокий скейтборд Бэкхёна больше не будет шуметь по разбитому бетону. Непримечательный проулок. Не повторится больше робкий поцелуй, заставивший прервать бесконечные разговоры Бэкхёна. Нет больше в городе центра, окраин и достопримечательностей. Есть только воспоминания, рассказы, любимые места Бэкхёна. В «желтом доме» царит утреннее спокойствие. Столик, где по привычке сейчас должен был сидеть Бэкхён, пустует. Заказ принимают совсем быстро, однако, ожидание его тянется уж слишком долго - то ли поменялись работники, то ли нет привычной беседы. Чанёль был более спокоен, когда прощался с Бэкхёном, хоть и тогда улыбка была натянутая. Сейчас же все словно усугубилось в десятки раз. Мужчине кажется, словно он медленно теряет рассудок, готовый вот-вот заговорить с выдуманным призраком парня напротив. Глубоко вдохнув, Пак крепко закрывает глаза, в попытке освежить мысли, пытается потрепать волосы и, скорее всего, он выглядит со стороны как городской сумасшедший. - Ваш глинтвейн с имбирным печеньем. Приятный голос возвращает в реальность. Чанёль благодарно кивает официанту, долго рассматривая прозрачный бокал. - Глинтвейн летом? Интересный выбор. Пак немного заторможено поднимает взгляд на автора, такой откидывающей в приятную ностальгию, фразы. Он даже не может улыбнуться в ответ, разглядывая знакомое женское лицо, однако, не имея возможности вспомнить, где он видел эти ярко-голубые глаза. - Да, - наконец, отвечает Чанёль, пытаясь придать голосу более бодрое звучание. - Мой друг любит такое сочетание. - Тот самый, который чуть не забрал моего кота? - с улыбкой интересуется девушка. Пак сейчас вспоминает ее. Это именно ее котенка усердно кормил Бен, пытаясь всучить бедное животное мужчине. - Да-да, он. Извините, - внезапно Чанёль словно ужаленный, выбегает из маленького кафе. На пляже больше нет следа аккуратной руки, на которую мог бы положить свою ладонь Чанёль. Между полками в библиотеке нет светлой макушки, несущейся непременно к тебе. А на крыльце нет танцующего под дождем юноши. Дома пусто. Есть только эскиз на холсте, что и дает понять - Бэкхён существовал, он был в его жизни, еще сегодня утром был здесь. - Черт возьми, Бэкхён, если бы я знал сколько боли принесет это расставание, - мужчина, словно сошел с ума, обращается прямо к наброску на холсте. Он делает паузу, словно обдумывая дальнейшие слова. Вдруг его взгляд натыкается на книгу на подоконнике, которой там точно не должно было быть. Чанёль задумчиво открывает ее, как из сотен пожелтевших от времени страниц, падает белоснежный лист, исписанный до боли знакомым почерком. Слезы, что отважно не скатывались с самого утра, сейчас крупными каплями падают на их воспоминания, описанные Бэкхёном. - Если бы я знал, сколько боли принесет наше расставание, я бы все равно ничего не поменял, - завершает начатую фразу Чанёль. - Ты - Друг моей мечты, Бен Бэкхён. Спасибо.