Разделяющие сопредельность (Запертые)

Никита Это был тяжелый день. Лежать теперь по своим койкам без возможности просто расслабиться, остро ощущая общий настрой — пока никому не удалось заснуть. Я уже научился различать с закрытыми глазами где чье мерное дыхание — сегодня такового не было ни у кого. Спустя примерно час, сквозь дрему, я уловил первое движение: Малыш выбрался из одеяла и встал. Но не на кухню попить, а тихо зашуршал к подиуму, к Ти. Помня, в каком состоянии он вбежал после «ковра» Верхов, а потом дико волновался за Викки, неудивительно, что ему захотелось простой ласки. Или строгого пинка обратно к себе. Сам бы я не смог к нему участливо подойти ввиду собственных свежевытрепанных нервов. Да и собственно, далеко не Я ему в такой ситуации нужен. Это ясно как день… То бишь ночь. Хотя, после всего был и смягчающий момент: когда я спустился, ни живой ни мертвый, травяным чаем отпаивала меня наша Вишня. А ей вот, похоже, почти не досталось. Да и Титул вернулась уверенной — и это немного успокоило всю нашу компанию. Но заснуть все равно ни у кого никак не получалось. Сквозь тени я увидел, как Эндрю наклонился и зашептал что-то своей хозяйке. Затем взобрался и аккуратно устроился на левом краю ее большой кровати. Титул не оборачиваясь протянула назад руку, обвила кистью шею Малыша с успокаивающим убаюкивающим поглаживанием и прошептала: — Спи, — это я расслышал уже четко. Но как только ее рука вернулась на место на одеяло, встала Вишня. Ее ложе распологалось с другой стороны кровати, и мне были видны лишь очертания над подиумом Титул. Видимо, отказать беременной та не решилась, и Викки, спустя одобрительное молчание, плавно скользнула к ней с другой стороны. И там мне уже стало невозможно ничего разглядеть, зато все еще слышно: раздалась знакомая возня и влажный поцелуй. Затем их сменило недовольное ворчание: — Но если не дадите мне выспаться, завтра накажу обоих! Малыш отозвался томным засыпающим протяжным мурчанием, соглашаясь то ли на то, чтобы не мешать, то ли быть наказанным. А Викки, напротив, прошептала, что будет «как мышка». Вот чего я совсем не ожидал, так это сползающего со своего места Влада. У меня аж дрему как рукой сняло, и я чуть не поддался привстать на локти и подглядеть на удивительное представление: его-то куда понесло? Неужто всегда невозмутимому и дерзкому Волку тоже требуется доля утешения? Но тут я ошибся. Он лишь поднял с соседней кровати одеяло, отдающее теплом его полноправной владелицы, шагнул к подиуму и аккуратно укрыл им Вишню. Расправил по углам, наклонился, видимо поцеловать, и, пожелав добрых снов, утопал обратно на свое место. И вот тут-то мне стало невообразимо холодно и тоскливо. Будто я один одиночка в этом тесном мирке… Хотя, ведь так оно и есть. Я свернулся калачиком и уткнул нос в подушку. Кажется, начался отходняк от произошедшего сегодня: прошибла мелкая дрожь с головы и до пят, я едва сдержал себя, чтобы не заскулить. — Ник, я слышу, что ты еще не спишь. Заканчивай вертеться. Сегодняшний день закончен, завтра будет новый. Спи. — Затем, помолчав, добавила: — Тебе надо научиться ставить точки, чтобы двигаться дальше. Двигаться дальше? Я не хочу никуда двигаться. Пусть все от меня отстанут. На кой я им сдался? Ну зачем это все? Почему все так… Этой ночью я провалился в забытье лишь под утро. *** В следующие пару дней жизнь потекла обычной тягучей массой. Запертые готовили, убирались, стирались, гладились, стриглись и брились, изредка задерживая взгляд друг на друге за одобрением или поддержкой. Титул как ни в чем не бывало командовала, инвентаризировала продукты и следила за каждым шагом передвижения, досконально, вплоть до того, все ли сделали вечернюю зарядку и нормально поели, почистили ли зубы и переоделись. Отдых или просмотр телевизора, как и планшета, надо было еще заслужить. А пока Ник лишь удостаивался щелчка по носу каждый раз, когда «уходил» в свои мысли. Он реагировал на это с прежним раздражением, но хотя бы не шарахался от приближения Титул. Нервность до срыва осталась в прошлом, но теперь пришло время познать что такое настоящая скука. Хотя, лучше уж она, чем «работа». Даже учитывая, что в последующей он участия принимать не будет. Все стало обыденно. Лишь Малыш ждал дня фотосета. Когда тот наступил, Верх не позволил Титул его сопровождать и отправился сам. Внутри студии Эндрю подписал контракт, и стилист сразу же приступил к работе: покрасил светлые волосы в золотисто-рыжий, нанес россыпь конопушек на все лицо и окропил ими белесые, давно не видевшие солнечного света, плечи. Малыш стал выглядеть еще нежнее и моложе, чем был до преображения. Челку слегка завили, а девушка из команды фотографа, состоящая также из осветителя, постановщика и самого профи глянцевых обложек, постоянно подбегала трепать или выпрямлять ее на разный манер: то скрывая глаза от зрителя, то мягко завлекая, то жестко отклоняя в сторону. Малыша ставили и просили извивать тело и конечности точно так, как эту самую челку. А он охотно гнулся и свободно скручивался, какой бы витиеватой просьбы не доносилось от фотографа. Переодевался в новый комплект белья он в этой же студии, но за ширмой, явно ощущая пару любопытных глаз в спину и слыша удовлетворительные беседы остальных участников команды. Сервис тоже не уступал мероприятию: парню в перерывах предлагали свежевыжатые соки и канапе, чтобы он освежался и перекусывал. Накрывали уютной теплой накидкой, подставляли на пол плюшевые тапочки перед босыми ногами. Он смущенно и благодарно улыбался всякий раз. Пару раз его подзывали к компьютеру в углу помещения, где на экране из десятков отбракованных шотов выделяли одну, в которой привлекательные изгибы, соблазнительные выступы и мягко обволакивающие тело и лицо тени не слишком отвлекали от модели белья и не оттеняли подсвеченные лейблы. Все проходило в холодной сдержанной профессиональной атмосфере, пока все не вымотались, не устали, и не перестали следить за своей речью. Кто-то начал болтать о том, как хорошо найти свежую незатасканную модель для примерки, разодушевляя новое незнакомое имя на своем поприще. Но к этому как раз Малыш уже привык. А были те, кто перестал скрывать свой жадный и до неприличия голодный интерес к его практически обнаженному телу. Эндрю от всего этого устал сильнее, стал кутаться в накидку, сминая в кулаках внутреннюю поверхность мягкой ткани, напряженно втягивать губы, едва останавливая себя, чтобы не начать их кусать. Пытался отключить слух и не встречаться глазами с шушукающимися представителями марок и той самой шустрой девушки с расческой в руке, но не очень-то получалось. Все углы и декорации намозолили глаза. Время потекло удушающе. Не то, чтобы хотелось вернуться… Новое место сначала показалось роскошным, ярким впечатлением, а поездка на машине — свежим ветром, треплющим голову воспоминаниями о прошлой жизни, о свободе. Даже Верх всю дорогу молчал и не отпускал колкостей в его сторону. Видимо, чтобы не сбить настрой. Но теперь все будто накрылось безвоздушной сферой, и стало сжиматься, сдвигая стены, испепеляя пространство под слишком яркими зудящими светильниками, и превращая живой коллектив людей в рабочие машины для извлечения выгоды. А он лишь предмет в их руках, вещь, которую покрутили в руках, повздыхали, пощелкали на мобильник, а теперь решают, нужна ли она им вообще, или можно оставить, положить на место и забыть. Это мир так изменился, или настолько сместились его ориентиры? Когда-то он любил новые места, шумные бары, новые лица, вечерние улочки, любил свободу. А теперь… Теперь он видит лишь то, как эти люди силятся скрыть свое поганое нутро под личинами вежливости, а на самом деле, без этих вот гримов и неестественных поз, они не отличат тебя на улице от стенки соседнего здания. Хуже всего стало, когда девушка-расческа «совершенно случайно» подошла к нему, переодевшемуся в «свое» и ожидающего автомобиля с Верхом. — О, ты еще здесь. Отлично все прошло, твой образ неподражаем. И ты так четко все выполнял. Учился где-то? Вроде я слышала, что искали непрофессиональную модель. — Нет, я здесь действительно случайно. И вряд ли захочу еще раз. — Ой, да ладно тебе! Все же получилось великолепно! И быстро, благодаря твоим стараниям. — Пять часов это по-вашему быстро? — Малыш не понимал, удивляться ему или сильнее раздражаться. — Нууу, ты не представляешь, иногда по трое суток снимаем, на выездной так вообще спим в арендованной студии, кто на диване, кто на стульях… — Ого, ничего себе. — Так что с тобой все прошло гораздо легче. — Ну, я рад. — Теперь тебе есть чем перед девушкой хвастать! Стало ясно к чему она клонит. В ответ Малыш только пожал плечами. — Понятно. Что ж, повезло твоей избраннице. Даже завидую. Внутри Эндрю что-то вспыхнуло. Повезло? Титул? Завидует? Знала бы как Ти на самом деле не повезло в жизни. И через что она прошла. Навечно прикованная к одному месту, смотря, как у других появляется шанс уйти, а у нее такого уже не будет. Скоро и ему придется оставить ее одну, а самому вернуться в этот лживый испорченный мир. А что он ему дал? Ничего, кроме разочарования в людях, страха тюрьмы и отнятого честного имени. Все, что у него сейчас есть — ему дала Титул. Дисциплина была намного меньшим злом, уступающим честности и подобию семьи в виде запертых там же Вишни и Волчонку. Даже ненавистные Верхи — и те по крайней мере не скрывали своего отношения. Он с первой минуты знал, чего они от него хотели. А здесь… освоиться будет не легче, чем в стае диких койотов. — С тобой все в порядке? Ты как-то побледнел… Малышу стало невыносимо от бесконечных расспросов, на которые он не имеет права отвечать, да и не желал бы. Ему одновременно хотелось сбежать, но в то же время ноги и тело отекли, словно их обложили гирями. — Вы… можете просто оставить меня в покое? — прозвучало жалобным тоном, но он взял себя в руки на одну секунду, на одно лишь слово: — Пожалуйста. Девица, состроив кислую мину, все-таки удалилась. А Эндрю, все еще не в силах нормально отдышаться от спертого в зобу воздуха, прислонился к стене и сполз на корточки. Сколько он находился в том холле, пока не услышал гудки клаксона с улицы, он не знал. Но точно успел растереть до припухлости стекленевшие глаза, так и не выпустившие слезы, искусать наконец губы и довести нос до ощущения саднящей картофелины. Если бы Эндрю не прошел мимо зеркала с невидящим взглядом к выходу, то в отражении он бы увидел не светящегося мальчика-весну, изображения которого будут скоро красоваться в каталоге, а замороженный кусочек хрупкого льда, с впадинками вместо глаз и будто подмороженной красной курносостью. Однако мимо Верха, как мимо зеркала, тихо проскочить не удалось. Только завидев выражение лица Эндрю, тот схватил его за шиворот куртки, больно прихватив вместе с волосами, оттянул назад, чтобы он потерял равновесие, а затем зашвырнул на заднее сидение. — Ты что, сдурел? — воскликнул Малыш, извернувшись после падения на жесткую сидушку и поднимая в сторону верха кроссовок в инстинктивной защите. Но против оперативника все было бесполезно: Верх, перехватив ногу, одним рывком привел Эндрю в сидячее положение. Залез внутрь и навис над пацаном с ледянящим взглядом в лицо: — Почему такой вид недовольный? Чего ты там устроил? — Н-ни-чего. — проговорил Малыш, едва слыша себя через стук сердца. Ушел от прямого сверлящего осмотра, переведя глаза на подголовник спереди, отчитался, — Нормально все было, остались довольны, даже хвалили, что быстро закончили. — Тогда чего хмурной такой? Хотя, плевать мне, — он резво вылез обратно, так хлопнув дверцей, что вздрогнула с Малышом и вся машина. Затем сел на свое водительское. Включил зажигание и донес то, что хотел высказать еще до мероприятия. — Сидел бы ты не высовываясь. Твоя необузданность порядком нас достала. Хочешь оставаться — веди себя как подобает. Второй тебе рано или поздно задаст трепку, и я при этом в твою сторону и пальцем не пошевелю. — Да кто просит-то? — выплюнул Малыш, утыкаясь в боковое стекло. — Ты потом не жалей, огрызок. Запереть без еды в синей мы всегда можем, что зря пустует. Понял? — Понял, — безучастно отозвался Малыш, желая лишь поскорее закончить однотипный разговор. — Было б чем. — пробурчал Верх и тронулся в обратный путь.