***
К тому моменту, когда Ичиго пришел в детский дом, чтобы забрать маленького дьяволенка домой, тот все еще рыдал. Мать сказала, что какой-то тип влез на второй этаж и попытался его украсть, а потом буквально выскочил в окно. Странно, конечно, что демон испугался быть пойманным на месте преступления, но огорчаться было некогда. Ичиго был рад, что никто не пострадал. Но это означало, что стоит держать ухо востро. Объявился паскудный родитель демоненка и напугал его до смерти. Малец вцепился в Ичиго и провисел на нем весь вечер, пока Куросаки помогал матери и воспитателям с другими делами. А когда пришло время идти домой, синигами учуял его. Довольно сильная духовная энергия, оплетенная плотным коконом демонической силы. Какой-то полукровка, быть может? Слабенький демон, чей ребенок проявил недюжинные возможности, за что и был клеймен? Что за паскудство… Несмотря на высокий уровень духовной энергии Ичиго не ощущал в нем особенно сильного и опасного противника. Конечно, если тот не припас каких-то сюрпризов. Его темная аура мерцала по краям, выглядя нестабильной. Стоило бы оставить малыша-демоненка в безопасности приюта, а самому разобраться с родителем-садистом, но Ичиго не хотел больше рисковать. В доме Куросаки он был в большей безопасности, каким бы тяжелым не ощущалось его дьявольское присутствие. Демон тащился за Ичиго, держась на расстоянии, то ли подгадывая момент для нападения, то ли поджидая подмогу. — Чего ты тянешь, Ичиго? Отдай ему его отродье, и пусть они уползают обратно в ад. Синигами и Пустым нет дела до демонов. Хичиго выскользнул из отражения в витрине. Он продолжал сторонится демоненка, но сегодня Ичиго был слишком зол и уверен в своих силах: пустому придется подчинится. — Ты трусливо постоишь в сторонке, пока я покажу этому гаду, что нельзя так обращаться со своими детьми. — Его духовная энергия хоть и велика для человека, но куда ему до синигами, — Хичиго засмеялся. — Неужели ты хочешь тратить время на драку с таким слабаком? — Ничего. Я уделю ему несколько минут в качестве воспитательной работы, пока ты присмотришь за ребенком. — За этим гаденышем?! — Хичиго едва не шипел, тыча с омерзением за спину Ичиго. — Я к нему и пальцем не прикоснусь! — Придется тебе переступить через свой страх, Хичиго. Но если струсил, то уступи место старику Зангетсу. Не думаю, что он испугается маленького демоненка. — Испуг тут не при чем, поверь, — пустой скрестил руки на груди. — Твоя безрассудная храбрость взращена на глупости и неведении. Что ж, — он улыбнулся, — когда ты умрешь, я займу твое тело. Может, все и к лучшему. Ичиго встретил кулак в лицо блоком и понял, что от силы удара его отбрасывает назад. Он едва устоял на ногах под нечеловечески яростным напором. Следующий удар демона пришелся в живот, но Ичиго был готов и контратаковал. Драки на кулаках после становления синигами остались для него в прошлом. Теперь его руки всегда были заняты занпакто. Но он достаточно долго участвовал в стычках с хулиганьем на улице. Еще один отморозок, чуть более сильный, чем обычно, не стоил того, чтобы доставать занпакто и марать об него руки. Но Ичиго не ожидал, что будет так тяжко. Удары сыпались один за другим. Демон дрался как бешеный зверь, набрасываясь, не жалею ни кулаков, ни головы. Разливающаяся вокруг сила демоненка и злая аура его родителя душили Ичиго, вытягивая энергию, делали его более медлительным, заставляли чаще дышать и ослабляли силу удара. — Собака… — он сплюнул на землю кровь: последним ударом кулака демон сломал ему зуб. Они порядком изваляли друг друга в грязи, оба расцарапанные и избитые, тяжело дышащие, но ни один не собирался сдаваться. Позади послышался противный смех. Хичиго мерзко улыбался, глядя на их разбитые лица. — А по виду и не скажешь, что он так силен, верно? Демон оскалился. — И до тебя дойдет очередь, Черно-белый. Выкуси суперпогребающий кулак Оги! От удара в живот у Ичиго перехватило дыхание, и он рухнул на колени. Демон возвышался над ним, его черная аура бликовала алыми отблесками ярости. Неудивительно, что демоненок был в ужасе от такой свирепой рожи и приступов злости: любой ребенок сбежит, даже если он дьявол. — Чтоб тебя, паскуда. Ты меня вынудил. Под смех Хичиго, он прижал печать синигами к бедру, выходя из тела. В облике синигами легче дышалось, не так душили дьявольские силки. Демон равнодушно уставился на его валяющееся тело и отступил, занимая боевую стойку. — Не знаю, что это за херня, но я тебя и лежачим изобью, урод. — От урода и слышу. Ичиго ударил вполсилы, и демона отбросило спиной к забору. Доски треснули, демон рухнул на землю, с трудом откашливаясь, но быстро поднялся. На этот раз он не рычал, и бросился в драку молча, пробивая выставленный блок Ичиго. Земля разлетелась во все стороны, когда он тормозил мыском, гася силу удара. Демон не дал ему даже вздохнуть, нападая снова и снова. Повязки на его руках покрылись кровью, разбитые до этого костяшки кровоточили, но ему, словно наркоману, все было ни по чем. Ни открывшиеся раны, ни разбитое лицо. Ему было плевать, что перед ним стоял синигами, который мог в любую минуту вынуть занпакто и проткнуть его мечом насквозь. Отчаянный камикадзе! Ичиго не очень понимал его намерений. Неужели так хотелось вернуть назад свою игрушку для издевательств? В доме что-то зазвенело, и Ичиго обернулся, отвлекаясь. Хичиго и демоненок тоже посмотрели в сторону второго этажа, где находилась спальня Куросаки. Воспользовавшись заминкой, демон ударил Ичиго кулаком в челюсть, отправляя его в полет. От боли из глаз полетели искры, Ичиго пробил плечом стену дома, но заставил себя встать на ноги. Он не мог проиграть. Не хотелось драться мечом с безоружным, но если паскудный пес позволял себе мучить ребенка, то ради справедливости, почему Ичиго не мог воспользоваться своим положением? И все же… Неужто демон готов умереть за то, чтобы вернуть мальчишку? Уверенность Ичиго пошатнулась под давлением чужой ярости. Подонки, обижающие слабых, так не дерутся. — Уже выдохся, дерьма кусок? — демон смотрел на него сверху вниз, капая кровью на траву. И в этот момент демоненок недовольно запищал: — Ка-бу! Они оба обернулись. Хичиго держал завернутого в халат ребенка на вытянутой руке, злобно улыбаясь. Ветер трепал его белое кимоно, в серебристом лунном свете глаза горели желтым. — Ты что творишь? — Ичиго ощутил, как поднимается гнев и толика страха. — Иди сюда, демон, и забери свое отродье, или я порежу его. Кончик занпакто ткнулся ребенку в бок, и Хичиго встряхнул демоненка как тряпичную куклу. — Прекрати сейчас же! — Ичиго направил занпакто на пустого. — Опусти его на землю. Демон застыл, сжимая кулаки, словно не зная, что делать. Он был безоружен, один против двоих, но ему предлагали забрать ребенка. В доме слышался какой-то странный стук, он становился все громче и сильнее, отвлекая и сбивая Ичиго с толку: что-то происходило в его пустой комнате, но было не до того. Гребаный пустой вышел из-под контроля. Не стоило давать ему в руки младенца. О чем только Ичиго думал? С этими заботами совсем позабыл, с кем имеет дело. Все последующее случилось так быстро, что Ичиго, который с легкостью использовал мгновенный шаг синигами, сам не понял, как так вышло. Удар пяткой пришелся ровно по его локтю, и занпакто вылетел из рук, со звоном падая на придомовую дорожку. Демон подхватил оружие, бросаясь вперед. «Он не успеет!» Еще секунда, и Хичиго стоит за спиной демона, даже не понявшего, что случилось. Болтающийся в руке пустого демоненок растерянно захлопал глазами, готовый вот-вот зареветь. Зазеркальный занпакто окрасился красным, кровь брызнула на асфальт, и демон со всего маху рухнул на землю, потеряв равновесие. Он был бессилен против мгновенного шага пустого. Меч отлетел к ногам Куросаки. Хичиго, стоящий к нему боком, обернулся и разжал пальцы, демоненок шлепнулся задницей на траву под ноги Ичиго. — Позор. Ты потерял Зангетсу в рукопашном бою с жалким демоном. — Проваливай! — Ичиго вонзил занпакто в грудь пустого, и тот растворился в воздухе, оставляя после себя кошмарный бедлам. Демоненок зарыдал во всю глотку, напуганный, испачканный в крови и несомненно отбивший себе задницу. Ичиго поспешил посадить его на локоть, в другой руке продолжая сжимать занпакто. — Ога! — второй парень, притащившийся с демоном, чья духовная энергия была такой слабой, что Ичиго ее едва ощущал, подбежал к валяющемуся в луже крови демону. — Да ты его распополамил как Аленделона! Рыдания и дьявольская сила давили на психику и духовную энергию, грохот на втором этаже в доме прекратился. Ичиго ткнул кончиком занпакто в плечо белобрысого парня. — Забирай его и проваливайте. И больше не возвращайтесь сюда. Ребенок останется со мной, и точка. Я не верну его в руки бешеного садиста. — Чт?.. Парень поднял руку, но Ичиго усилил нажим. Демоненок, перепачканный в крови, орал ему на ухо. — Второй раз повторять не буду. Убирайтесь! Он взял за шкирку свое тело и вошел в дом, хлопнув дверью. С трудом заставляя себя держать рыдающего демоненка в руках, поднялся на второй этаж, чтобы узнать, что стучало в комнате, пока они дрались внизу. Пол был усыпан осколками стекла, все фоторамки, зеркало, старая ваза, даже стекло в часах были разбиты. На ковре среди осколков лежал слабо мерцающий отголосками силы отцовский занпакто. — Что с ним случилось?!***
Боль растекалась огнем по всему телу, и Ога с трудом заставил себя открыть глаза. Он смутно помнил, как Фуруичи тащил его почти в бессознанке по улице. А потом и вовсе наступила тьма. И теперь он лежал в своей комнате на постели, ощущая как руки, грудь и торс перетягивают тугие бинты, под которыми пульсирует огненная боль. В комнате был кто-то еще. Наверное, Фуруичи. Плевать… Он проиграл. Не помнил почему, но проиграл. При виде Черно-белого урода, держащего Бесопуза как какого-то щенка, в которого он тыкал мечом, у Оги совсем помутилось в голове. В руках оказался выбитое у Рыжего оружие. Секунда — и Ога лежит на асфальте, чувствуя, как из глубокой раны льется горячая кровь, пропитывая футболку, заливая асфальт. Бесопуз остался в руках демонов, испуганно пища и таращась огромными глазами полными слез на дерущихся взрослых. Теряя сознание, Ога слышал, как он разразился рыданиями, и теперь, когда он очнулся, то знал, что ребенок плачет снова. И все потому, что Ога опять оказался слабаком. Пальцы стиснули простынь, комкая липкую влажную ткань, — наверняка все было в крови. Ее запах ощущался в воздухе, она солонила во рту, противно сохла на коже. — Ога? Слава богу, ты жив! Я думал, ты откинешься! — на кровать опустился Фуруичи, но Ога ничего не ответил. Дерьмо. Противник был силен, но не настолько, чтобы продуть. Ога завалил бы его еще в несколько ударов. Но Бесопуз был их заложником, и они воспользовались этим. Уроды. Мрази. Он убьет их обоих. На этот раз начнет с Черно-белого. Вмажет ему стоцветием, как учил дедан Куниеды, чтобы пробить его мерзкой рожей асфальт. От напряжения в израненных мышцах прострелило болью. И Ога застонал, с трудом открывая глаза. — У него был огромный меч, и ты на него напоролся, так что лежи, иначе опять кровь польется. Фуруичи положил руку ему на ту половину груди, что не пострадала. У Оги двоилось в глазах, от потери крови тошнило, во рту пересохло. — Воды хоть дай, а то сдохну. Друг ушел и вернулся со стаканом воды из кухни. К тому времени Ога успел сесть, привалившись спиной к подушке в изголовье. — Придурок, сказал же, не шевелись! Подохнуть хочешь?! — Фуруичи сунул ему под нос стакан, и Ога увидел, как трясутся у друга руки. Молча отпил воды и прикрыл глаза. Тело напоминало отбивную. Бинты пропитались ярко-алой кровью, и при взгляде на свои раны начинало тошнить еще больше. Бесопуз плакал. Ога помнил, как он плакал так же сильно в их первую встречу. Тогда от его миллионвольтовых молний рухнула стальная вышка. И сейчас было то же самое. Он рыдал так сильно, а Оге было так херово, что он не мог понять причину плача. У него нет времени рассиживаться. — Мне надо идти, — он попытался встать, но был остановлен орущим Фуруичи. — Совсем рехнулся, дебил? Хочешь, чтобы этот Рыжий тебя добил? Если ты отсюда выйдешь, то сразу ласты склеишь от потери крови! А если доберешься до него, то он тебя добьет вторым ударом! Ога, ты меня слушаешь? У него и так болела голова, и было трудно сосредотачиваться на словах, а еще и Фуруичи орет. Ога зажал ему рот ладонью, склоняясь вперед, почти падая другу на плечо. Ухо Фуруичи удачно оказалось напротив его рта, можно было не орать и не тратить силы на злой убедительный взгляд. — Ты видел Вельзи, Фуруичи?.. Он весь в синяках… Ты слышишь?.. Он опять ревет… Я не оставлю его в руках этих мразей, понял?.. Он оттолкнулся от чужого плеча, выпрямляясь и поднимаясь с кровати. В прошлый раз он сам напугал бесенка, в этот раз Ога будет предусмотрительней. Он с трудом наклонился к тумбочке, доставая оттуда погремушку и сунул ее в сумку, забросил туда мазь из Демонии, которую оставила Ламия. Она бы и ему не помешала, но на это не было времени. — Ога, что ты делаешь? Эй, слушай. Этот тип, когда ты отрубился, сказал, что не хочет отдавать Бесопуза садистам обратно. Да постой! Фуруичи тащился за ним, пока Ога, хватаясь за стену и шатаясь, плелся по коридору на кухню. Молоко. Вот, что его успокоит. На глаза попался комикс с Обжорой, и Ога сгреб и его. Сил на то, чтобы вслушиваться в слова Фуруичи не хватало. — Похоже, этот парень подобрал его или отбил у тех, кто ранил Вельзи. А потом решил, что ты с теми типами заодно. Ты меня слушаешь, Ога? Что, если я прав? Израненные пальцы едва слушались, и он никак не мог открыть пакетик с порошковым молоком. Если так пойдет и дальше, Бесопуз никогда не успокоится. От его рыданий в груди все болело сильнее, чем от полученных ран. Он плакал, потому что Ога облажался. Бесполезный дерьма кусок, который нужно скормить чупачупакабре. Привык во всем полагаться на метку, а не на самого себя. И вот итог. После той драки с Тоджо Ога ни разу больше не махался ни с кем без метки и силы Зевула, развивая их с Бесопузом способности на равных. Просрал махач какому-то демоническому уроду. Был у него меч или нет, один или вдвоем — какая разница? Ога пришел туда как отец, чтобы забрать своего израненного ребенка из лап охеревших садюг, он не имел права продуть. Лучше бы он на месте сдох, но не сдался. Он согнулся, упираясь головой в предплечье, держась за столешницу. — Блядь, Ога! Да что ж ты олень такой упертый! Ты ж сейчас отрубишься! — Фуруичи пытался растормошить его, и вдруг плечо Оги пронзила жгучая боль. Он ахнул, распрямляясь и распахивая глаза, перед взором от резкого движения забегали черные точки. — Бесопуз! Клеймо, скрывавшееся под повязкой бесенка, обожгло болью. Он разрыдался пуще прежнего, теперь уже от боли, и Ога с трудом заставил себя вернуться к пакетику с порошком в руке. Под недовольный бубнеж Фуруичи он высыпал в бутылочку порошок и залил его теплой водой из чайника. Бросил в сумку, и едва ковыляя, хватаясь за мебель и сдерживая стоны за стиснутыми зубами, поплелся к выходу. — Олень упрямый! Не хочу смотреть, как ты сдохнешь! Я с тобой не пойду! Упадешь, так и будешь валяться, пока тебя не подберут! Ога накинул на плечи куртку, сосредоточенный на том, чтобы переставлять ноги. Это было довольно трудно. Земля качалась, норовя накрениться окончательно, ступени двоились, даже при свете фонаря от черных пятен перед глазами было темно. И он усиленно моргал, стараясь лучше рассмотреть дорогу. А потом забил. Плевать. Не нужно было смотреть. Он знал, где Бесопуз. Он дойдет до него даже вслепую. Главное, заставлять свои ноги шагать. Заставлять сердце перекачивать кровь по венам. Ога был не из тех, кто сдается. Никогда. Только вперед, до упора, прошибая башкой все преграды, зачастую в буквальном смысле. Его противник оказался слишком силен, но раз так… Ога был готов наступить на горло своей гордости. Засунуть язык в жопу и заткнуться. Стиснуть зубы и терпеть. Он пойдет и предложит этим уродам взять себя в плен вместе с Бесопузом. Кажись, в его чокнутой башке его же собственное подсознание говорило, что люди садятся и договариваются. Он пойдет и договорится. Как позорный чмошник и лузер. Но лучше быть позорным чмошником в глазах врагов, чем паршивым отцом в глазах испуганного ребенка. Он все-таки споткнулся, но его успели подхватить чьи-то руки. Фуруичи недовольно пыхтел над ухом. — Зачем пошел?.. — Боюсь, без меня вы, бараны тупые, не справитесь. Они доковыляли до дома Рыжего только полчаса спустя. С Оги лил пот, он с трудом сдерживался от того, чтобы не стонать в голос. Бинты стали влажными от крови, и шагать с каждой минутой становилось все труднее. Его вел вперед только детский плач, наполняющий голову, вытесняющий все остальное: и боль, и жалость к себе, и унижение, и злость. Ему нужно было добраться до Рыжего как можно быстрее. — Он все это время ревел? — даже Фуруичи проникся сочувствием к бесенку, когда услышал рыдания, подходя к дому Рыжего. Калитку так никто и не закрыл. Ога обошел по дуге лужу крови на дорожке, которая осталась после их драки пару часов назад. Бесопуз заходился рыданиями на втором этаже. Пока Фуруичи рассуждал вслух стоит ли постучать или просто открыть дверь, она сама распахнулась. На пороге стоял Рыжий. Он все еще был одет в черное кимоно, но выглядел куда хуже, чем при их расставании. Бледный и потный, с разбитым после драки лицом, он держался за голову, с трудом дыша и опираясь о дверной косяк. При виде Оги, едва стоящем на ногах и держащимся за плечи Фуруичи, он схватился за рукоять меча. — Какого черта вы вернулись? Я же сказал… — Он плачет… Ты что оглох? — голос Оги был тихим, но твердым, в отличие от его шатающейся походки. — Что? — Рыжий растерянно моргнул, Бесопуз на втором этаже перешел на новый регистр, и хозяин дома скривился, хватаясь второй рукой за голову. — Почему он так ревет? — Дай пройти… — Ога выпрямился, оставляя поддержку друга и подошел к Рыжему вплотную, готовый идти на таран, если тот его не пропустит. Они уставились друг на друга. Оба страдающие от боли, уставшие и… упрямые. — Слушай, эээ, — попытался вмешаться Фуруичи, — Ога просто хочет его успокоить. Когда Вельзи плачет, ничего хорошего не происходит. Рыжий перевел взгляд на Огу. — В приюте ты успокоил его так, что он рыдал два часа. Ога стиснул трясущиеся пальцы на ручке сумки с игрушками. «Говнюк… Ублюдок… Ненавижу…» — мысли были одна яростней другой, но Ога с трудом заставил себя разжать зубы. — Пожалуйста. Ни разу за всю жизнь ни один говна кусок не смог заставить Огу умолять о пощаде, просить, выглядеть жалким. Там, где не удавалось победить, он брал упертостью и гордостью. Фуруичи за его спиной издал испуганный выдох. Рыжий ничего не отвечал, и Ога сделал шаг вперед, с трудом толкая его плечом. Рыжий тоже был упертым говнюком: рыдания Бесопуза явно доставляли ему неприятности и головную боль, а Ога, унижаясь, предлагал свою помощь. Сложно было уступить. Сопротивление чужого плеча исчезло, и Ога оказался в светлом коридоре. Больше его никто не останавливал. Кроме собственного тела. Опираясь о стену, оставляя на обоях кровавые следы, он с трудом ковылял вперед. Фуруичи вошел следом, а Рыжий отошел в сторону, в гостиную, стискивая руками голову, шипя сквозь зубы. — Бесопуз… — Ога окрикнул, неуверенный, что за рыданиями его вообще слышно. Коридор качался, как будто они были на корабле. — Бесопуз! — Фуруичи крикнул громче. — Что за имечко… такое? — Рыжий с трудом говорил. Сверху послышался шум, и плач начал приближаться. Ога добрался до конца стены и понял, что больше не сможет сделать ни шагу. В дверном проеме не на что было опереться, а Фуруичи все еще стоял далеко. Впереди была лестница, по которой он точно не пройдет. Но сверху уже слышались детские всхлипы и топот. Бесопуз подошел к первой ступеньке и опустился на четвереньки. Ога привалился к стене и съехал на пол, не в силах устоять на трясущихся ногах. Бесенок добрался до середины лестницы и только тут увидел, что внизу его ждет Ога — избитый, окровавленный, весь в бинтах, одетый в куртку вместо футболки. Вельзи замер, всхлипывая, пуская по красным от рыданий щекам крупные слезы. Он весь трясся после нескольких часов плача и шлепнулся на попу, глядя на сидящего внизу родителя сверху вниз. Ога видел, что на этот раз Бесопуз в сомнениях, с одной стороны желая подойти, а с другой — чем-то напуганный. — Бесопуз… Опять ревешь, как маленький, — он усмехнулся, засовывая руку в сумку. — Я принес тебе кое-что… Помнишь, ты просил за этим присмотреть… когда уходил в Демонию. Он вытащил на свет любимую погремушку бесенка и позвенел. При виде игрушки глаза Вельзи расширились. Все еще всхлипывая, он опустил одну ногу на следующую ступеньку и спустился ниже. Ога улыбнулся ему шире, тщательно моргая, чтобы два Бесопуза стали одним целым. — Иди сюда. Я знаю, что тебе больно. Мне тоже больно, но я же не реву, — он позвенел погремушкой, чтобы Бесопуз продолжал ползти. — Мужики не плачут от царапин и ожогов. — А-дя? — всхлипывая и роняя слезы, Бесопуз протянул ему ручки, предлагая себя поднять. — Сегодня ты за силача, Бесопуз, — Ога протянул ему ладонь, подманивая. Бесенок быстро преодолел последние ступени, поспешно подползая к Оге и забираясь ему на колени. Пришлось давить в себе желание рухнуть без сил прямо сейчас, отрубаясь. Прижимая одной рукой к себе трясущегося горячего ребенка, другой он развязал бинты на его плече. Уродливое красное клеймо выглядело все еще болезненно воспаленным, и Бесопуз снова разрыдался, утыкаясь лицом ему в грудь, заливая грязные бинты слезами. — Не плачь, сейчас пройдет. Ога утешительно похлопал его по ножке и нанес густой слой мази на ожог. Он по себе знал, что эта штука действует мгновенно, забирая боль и затягивая раны. Ему не помешала бы бочка такой, но была только маленькая баночка, из которой он взял еще, чтобы намазать синяки на руках и на коленках Вельзи. Он почти сразу перестал рыдать, возя мокрым лицом по груди Оги и крепко держась пальцами за повязки. Было больно, но на фоне всего остального терпимо. Бесопуз запрокинул голову, заглядывая родителю в лицо, и Ога стер чистой тыльной стороной ладони остатки слез с его щек. — Поди адский голодный? — Дя, — бесенок кивнул, прижимаясь обратно к Оге, укладываясь удобнее в его руках, без возражений хватаясь за бутылочку уже остывшего молока, которую предложил ему родитель. — Ешь. Нужно набираться сил. Ога обнял его, крепче прижимая к себе, пряча от глаз Рыжего и Фуруичи под круткой, под защитой своей руки. Дрожащей, перебинтованной, человеческой руки без метки Зевула. — Дя-бу? — Бесопуз завозился, вынимая изо рта бутылочку, крепко держась за его перевязанное предплечье. Ладонь Оги легла на взъерошенную макушку, успокаивая: — Я больше никуда не денусь. Слово отца.