Song/ devil eyes(slowed)/ hippie sabotage
Соприкасаясь с подушкой ты чувствуешь легкость. Легкость прикосновения к мягкому предмету, который прогибается под тяжестью грузной головы. Грузная в эту ночь она у всех. Смотря на свой телефон ты ждешь что кто-то напишет, скажет тебе что-то хорошее, чтобы голова не была такой грузной, чтобы этот день хоть чуточку стал лучше. Чтобы тот, кого так ждешь, даже так, оказался рядом, слова обжигали пальцы под клавишами, под экраном смартфона, заставляя улыбаться ему. – «Спишь?» – приходит на тёмный экран телефона, что моргнул лишь раз, но не остался незамеченным. – «Нет, а ты?» – летит незамедлительно. Сейчас не хочется медлить. Разлука без этих «Спишь? Как прошёл день? Что интересного было?» слишком сильно сказалась на ней. Но телефон молчит. Минуту, две, пять, десять. Радостные глаза, казалось, погасли, не будет сладкой ночи, теплой и приятной, что покрывает ресницы и заставляет упасть в объятия к Морфею. Пустая темнота. Вот что будет. Телефон раздаётся громким звонком на всю комнату, что падает из рук девушки с грохотом на пол. Кажется, слышно, как кто-то недовольно хмыкнул из соседней комнаты, заслышав рингтон Кан. Она успевает быстро ретироваться и поднять его, не разбудив при этом пол общежития, как она думала. – Да? – говорит тихо и шёпотом, словно стены картонные, и кто-то может её подслушать. Одеяло поползло вверх, накрывая девушку с макушкой. Оказываясь в полной темноте, предвкушая голос, который стоит у нее в ушах до сих пор. – Всё еще не спишь? – приятный и низкий голос раздаётся по ту сторону, внутри что-то приятное и тёплое. Дрожь. Легкая дрожь покрывает тело от макушки до пяток. – Всё еще, – как всегда немногословная Кан не решается что-то сказать или показать, что только этого она и ждала несколько недель. Ждала, когда телефон засветиться и на нём покажется «Мин Юнги». – Ты обещала позвонить, но как-то нет. Уже двенадцать, я думал ты спишь. Так что на счёт кофе? – мягкий голос Юнги мог убаюкать не только его маленьких пациентов, да и вообще кого угодно. Тембр голоса парня также переходил с каждым словом то на шёпот, то усиливался, предавая каждому слову особенную окраску. Наполняя его другим смыслом, но каким именно – непонятно. – Да там с Дашей кое-что случилось, а потом суматоха в общежитии. Рассказывали Хану сказки народные. Свои, – посмеялась девушка неловко, но по-настоящему, от чего и сам Юнги незаметно улыбнулся, находясь так же в кромешной тьме, то открывая, то закрывая крышку фортепиано. Пальцы невольно пробегались по тёмным клавишам, заостряя внимание на самых дальних, что тенью сливались с тёмным фасоном самого инструмента. Глаза пропадали во тьме и только при родном голосе возвращались на свет. – Я бы тоже послушал. Расскажешь? – мягкий голос и правда вызывал что-то теплое где-то в животе. Это не бабочки. Нет. Такого не бывает от простого «расскажешь сказку?». – Про что ты хочешь? – спросила Кан, не собираясь отказывать парню, ссылаясь на сон или еще что-то. Ей и вправду хотелось говорить с ним ночь напролет, хотелось снова смотреть в его глаза в темноте, не видя их, но всё равно смотреть, чисто интуитивно, во тьму, но в самую глубину. Снова прикоснуться к длинным и аккуратным пальцам, хоть на мгновение, пока он не видит, но чувствует. – Про любовь, – слышится на той стороне телефона и кажется у обоих сердце замерло на долю секунды. Всего на какую-то долю, но оба это почувствовали. Колит прямо там, слева, при этом тепло раздаётся по груди, даже скорее самый настоящий жар, сжигая все внутренности. «Так не бывает» – проносится в голове обоих.***
Это утро началось далеко не с солнца, которое пробивалось сквозь плотные шторы или жалюзи, или чистое и прозрачное стекло окна. С ночи дождь барабанил по подоконнику, крыше, навесу на первом этаже, асфальту, лавкам у общежития, доносясь прохладой в приоткрытую форточку. Никаких трелей соловьев, птиц, даже простых голубей не было видно, никого. Все словно спрятались от этого мрачного дня. Даже солнце не могло пробиться через серые и кучные облака, лишь кофейного оттенка столб, напоминающий клуб сливок виднелся вдали, где-то очень далеко. До него не дойти, не добежать, не доехать, он отдалялся всё больше и больше, а в какой-то момент и вовсе исчез. Даша ушла раньше, потому что, когда подруги заглянули к ней, кровать была застелена, вещей на стуле не было, комната пустовала. – Мне кажется, что я её чем-то обидела, – обратилась Ан к Алёне, перекидывая сумку через плечо и затягивая пальто поясом. – Я просто сказала: «Чимин», а она такая: «Не говори так о нем. Не называй его так», – показательно начала размахивать руками. – Оу, – ответила Алёна и принялась застегивать свои массивные чёрные ботинки, которыми можно было при желании испинать шпану в подворотне. – Что «оу»? – устремила свой взгляд на подругу. – Я чего-то не знаю? О нем нельзя говорить? Что опять учудил этот придурок? – Нельзя, – ответила Кан, закрывая комнату на ключ, – не в ближайшее время. Не шути с ней об этом, – строго посмотрела Алёна, от чего Настя еще сильнее напряглась. – Он что с ней переспал и бросил? Что случилось? Может подкинем ему Кетамин и позвоним в определённые органы? – девушка шутила, но, кажется, всё же была настроена серьезно. – Нет. Просто влюбилась и не знает, что делать, – вздохнула Алёна, смотря на свой телефон, который показывал, что у них еще полчаса до начала конференции с Чимином. – А я то тут при чем? Почему она так сорвалась? – Настя и вправду не понимала почему забота о подруге вызвала лишь негатив. – Не знаю, – пожала плечами Кан, и обе подруги вошли в дверь уже родного приёмного отделения. Каждое утро имело свои обряды. Один из них – это заход в сумасшедшее отделение, оглядываясь по сторонам, чтобы тебя не сбило заезжающей каталкой с лежачим пациентом, хотя многие здесь были лежачими. – Я бы тоже не отказалась полежать на каталке. Но лучше с противопролежневым матрасом, – проговорила девушка, наклонившись к подруге, разглядывая фронт будущей работы. – Могу устроить, – послышалась сзади голос Сокджина, который внимательно изучал фигуры девушек. – Доктор Ким, неприлично так подкрадываться, а если бы у меня случился сердечный приступ? – чуть улыбнулась девушка, не понимая почему она такая весёлая. Наверно причина её веселья была в том, что ей удалось поменяться сменами с Тэ, избегая очередного дежурства с Сокджином, а точнее единственного. – Я бы тебя оживил «поцелуем жизни». Хоть тогда бы ты не смогла меня ударить, – кажется, что проговорил он больше чем нужно, потому что глаза Кан увеличились, так же как и Ан. – Кхм, пойдем, – лишь ответила Ан и взяла подругу под руку, направившись к раздевалке. – Подожди, что он сейчас сказал? – лишь пыталась выговорит Кан, заинтересованно смотря на подругу, что начала краснеть. Ответа не последовало, и уже студентки оказались в раздевалке полной людей. Здесь продолжать разговор было нецелесообразно, если только Алёна не хотела, чтобы все были заинтересованы было ли что-то интересное между Кимом и Ан. После них с Юнги, это вторая пара, которая порицалась взглядами, естественно, после всех неоднозначных выпадов Джина в сторону девушку, прилюдно или наедине.***
Song/ Watch Me Burn/ Michele Morrone
В этот раз Чимин был немногословен. Никого не отчитывал, хотя было за что. Казалось, он был растерян. Впервые идеальный Пак был слегка помят, волосы в раздай, а над бровью красовалась ссадина, губа разбита. Но от этого не выглядел менее привлекательно. В обсуждениях каждой второй компании слышалось «Пак Чимин». – Ли, Кан, Хван, остались. Остальные по своим местам, – закончил конференцию Чимин своим указанием и посмотрел серьезным взглядом на студентов, что не хотели двигаться с места. «Смотреть в глаза или нет? Что делать? Забью. Ничего не было. Ему всё равно» – крутилось в голове девушки. – Ан, – окликнул он студентку, – в приёмнике беременная, гинеколог сейчас придёт, осмотри. – Хорошо, – кивнула в ответ девушка, украдкой посмотрев на взволнованную Хван, которая не отрывала взгляда от разбитой губы Пака. – Ли, Кан в приёмнике. Хван со мной в отделение, – строгий Пак, даже не перевел взгляд на них, не отрываясь от своей кипы бумажек. Еще миг, и он двинулся из зала, не принимая во внимание, что за ним по пятам бежит расторопная студентка. – Сегодня, – резко развернулся перед лифтом, когда они оказались на этаже отделения терапии, – ты, – указывает на девушку, – будешь делать всё только в моём присутствии. Дышать, пить, есть, разговаривать с МОИМИ, – выделил слово так громко, что невольно побежала дрожь от его холодности, – пациентами, – ускорил шаг к ординаторской, попутно забирая истории с постов медсестры. – И сегодня, я тебя прошу, – посмотрел в глаза девушки, рассматривая каждую крапинку в её радужной оболочке, – без поцелуев, – замечая, как багровеет студентка, украдкой улыбнулся. – Губа разбита, не очень то будет приятно, – лёгкая улыбка, и Хван уже стоит как красный помидор. Парень знал, как вогнать в краску и теперь это стало его любимым занятием. Чимин, как истинный джентльмен, открыл дверь со словами: – Дамы вперед, – улыбка слишком ехидная, вызывающая недоверие, что преследовало Дашу с момента, как утром он произнёс её фамилию. – Ну что, аджосси, рассказывайте, – расселся на стуле Чимин, проводя рукой в воздухе, приглашая Дашу показать все свои способности. Складывалось ощущение, что девушка оказалась на экзамене с самым противным и придирчивым экзаменатором, что отчасти было правдой. Хван собралась духом и начала опрос. По всей форме спрашивая и выведывая все тайны жизни, чтобы утомить Пака. Она не собиралась спешить, так как знала, что он очень нетерпелив, когда дело касается времени. – Расскажите поподробнее где вы учились? – издевательским тоном спрашивает Даша, изредка косясь боковым зрением на своего куратора. – Так вот, поступил я в университет на факультет инженерии, был первым на курсе, – начал свой долгий рассказ пациент, от чего Чимин закатил глаза и уже десять раз пожалел о своих словах, сказанных ранее. Подробный рассказ о жизни пациента начал утомлять и Дашу, та пыталась свести его с рассказа, но мужчина разошёлся и не мог остановиться. – Первое правило опроса: никогда не спрашивай о подробностях жизни, – шёпот донёсся до уха девушки, над которой склонился Пак. – Безумно интересно, мистер Ли, но давайте о жалобах подробнее, – всё-таки пришёл на помощь Чимин, усаживаясь на стул и перелистывая ленту в своём смартфоне, который также был разбит, как и губа Пака. В голове девушки зрели вопросы, но совсем не связанные с пациентом. – Голова тюкала, тюк-тюк, – показывает движения, словно держит в руках молоток, ударяющей по его голове. – А потом бац, – резкий удар о кровать ладонью, что девушка вздрогнула от неожиданности, а Чимин даже отвлекся от своего гаджета. – У вас есть гипертоническая болезнь? – спрашивает девушка тихо, еле слышно. – Что? – переспрашивает пациент, то ли не понимая значения слова, то ли попросту не слыша вопроса. – Давление высокое часто бывает? – через силу повышает голос девушка, пытаясь сохранять твёрдость. – Бывает. Так вот, потом я сижу и не могу и двух слов связать, а рука такая ватная, язык не ворочит и моя, – указывает на дверь, будто за ней кто-то стоит, – скорую, скорую. Бегает как ненормальная. У меня такое и раньше было. Даша делает пометки на листках, которые успела прихватить из блокнота по пути из раздевалки. Поставив жирную точку, девушка подходит к Паку и берет неврологический молоток. Уверенно, без толики сомнения студентка проверяет рефлексы с ног, рук. Оценивает мышечный тонус, координацию, реакцию зрачков на свет, даже чувствительность на холод, прикосновения и ориентацию в пространстве и времени. Задаёт дополнительные вопросы, совершенно не реагируя на то, что Пак не отрывает от неё взгляда. Студентку так поглотила атмосфера общения с пациентом, что она просто забыла о нем. Что сейчас он снова будет недоволен, скажет, что Хван нарушила порядок, задавала не те вопросы и вообще всё делала не так. Но девушке было абсолютно плевать на это всё. Процесс её затянул и даже доставил удовольствие. Не это ли то, ради чего ты просыпаешь каждый день? Чтобы получить удовольствие от того, чем занимаешься.***
Очередной день проносится за один миг. Каждый день выгорает, как спичка, словно состоит из 45 секунд. И что ты успеешь сделать за эти 45 секунд? Что ты хочешь сделать за это время? Изменишься ли ты за это время, останешься на месте или сдвинешься с мёртвой точки? Зависит только от тебя. Алёна, посланная Чимином в приёмное отделение, бегала как пчёлка, то снимая ЭКГ, то вместе со Стёпой прослушивала легкие, изредка отвлекалась, когда вдали слышала, что вызывают педиатра. Силуэт Мин Юнги проносился словно летний бриз мимо щек девушки, оставляя за собой ненавязчивый шлейф его одеколона, терпкий и свежий, как и он сам. – Новое поступление. Женщина с жалобами на высокое давление, мушки перед глазами, головокружение и одышку. Алёна отвлекается от краткой встречи, сразу же устремляя своё внимание на женщину, которая предстала перед ней. Молодая, красивая с аккуратными волнистыми локонами, уложенными очень профессионально, в деловом костюме по последнему писку моды, с дорогой сумкой и в фирменных туфлях. – Слушаю вас, – обратилась девушка, доставая свой блокнот и ручку, как самая прилежная ученица. – Дышать так тяжело стало. Голова сейчас лопнет, и ноги отекли. Натирают, жуть, – женщина неосознанно потянулась к лодыжкам, которые изрядно набухли, что перестали чётко контурироваться, словно нога превратилась в сплошную отёкшую массу с натянутой кожей. – Измерим давление, – сказала студентка и направилась за тонометром, обращаясь к медсестре, чтобы та подготовила аппарат ЭКГ. Нагнетая воздух в манжету, студентка заметила, как девушка морщиться от боли на руке. «Неженка» – проносится в её голове. Попятив взгляд в сторону, Алёна обратила внимание, что правая нога не так отекла как левая, а бледность кожи начала нарастать, что губы стали слегка синюшные. – Вызови мне реаниматолога, – подала тихий голос рядом стоящей медсестре, не сбросив ещё полностью давление с манжеты, – 180/100, – проговорила девушка. – И часто у вас так? – спросила Алёна, откладывая тонометр с фонендоскоп в шкаф. Подкатив аппарат ЭКГ и уже была готова начать накладывать электроды. – Бывает, – кратко ответила женщина. – «Бывает» – это не ответ, – Кан становится строгой, приобретая черты Пак Чимина. – Сколько и как часто? Принимаете ли вы какие-то препараты? – Уф, – вязалась за голову женщина и начала дышать еще сильнее – устремив руку прямо нагрудную клетку уже в первые десять секунд девушка поняла, что у пациентки тахипноэ или по-простому одышка, и она усиливается. – Больно, – схватилась пациентка за руку студентки и сжала её, пытаясь хоть как-то ослабить свою боль. – Кто тут собирается умирать? – раздаётся задорный голос Джина, что победоносно расшагивает по приемному отделению. – Доктор Ким, не сейчас, – отвечает Алёна и разворачивается на Кима, пытаясь оторвать руку от груди женщины, что впилась в нее, ловя жадно воздух ртом. – Интересное кино. ЭКГ делала? – кратко выдаёт Ким, устремив в уши фонендоскоп, подходя в плотную к пациентке. Он не медлит, сразу же начинает слушать её. – Покашляем, – замирает и кажется что-то считает, – отлично, накладывай электроды, Ким, – разворачивается, а студент уже во всеоружии готов писать новую ленту ЭКГ. Писк, писк, ведение пера. Алёна внимательно смотрит на синергизм двух Кимов и поражается. Они её восхищают, словно знают друг друга всю жизнь, один дополняет другого, заканчивая движения второго. «Словно братья» – проносится в голове Кан. – Что у нас тут? – отрывает ленту Ким и двое студентов выглядывают из его широких плеч, устремляя свои зажжённые глаза на сие волны из-под пера машины. – Что думаешь, Кан? – вручает ленту девушки и многозначительно смотрит на неё. Алёна растеряна и напугана, в голове всё расплывается. «Нужно сосредоточиться и для начала понять какой ритм». – Ритм правильный, – хмуриться и приближает снимок так близко, словно хочет с ним слиться, – Это…что… – отрывисто проговаривает студентка, – пульмональный зубец П и похоже комплекс вот этот, – трёт глаза и жмурит их, пытаясь вспомнить что-то очень важное, стуча по непонятным волнам на розовой бумажке. – Эс Ку Тэ, один-три-три, точно, – проговаривает и тыкает пальцем в соответствующие отведения. – Ким? – вопросительно смотрит на Тэхена Джин. – Это ТЭЛА – королева эпатажа, – отвечает Тэ, не скрывая улыбки. Мишка очень рад. – Последнее было лишним, – сморщился Джин, еле улыбаясь. – Мы её забираем, поедешь с нами, доктор Кан, – задевает её слегка плечом. – Но для начала Д-димер возьмите и сразу начинаем Фондапаринукс внутривенно и померяй сатурацию быстренько, – подмигнул ей Джин и направился к грузовому лифту. – Ты молодец, – тихо шепнул через плечо Тэхен, от чего Кан почувствовала тепло, которое также заполнило её уши и разлилось по телу, словно солнце заглянуло в этом пасмурный день и согрело на минуту её замёрзшее тело. Но всего лишь на минуту.***
Отделение травматологии было отделано с иголочки, словно только и ждало, когда Банчан вернется с военных сборов и займёт в нём своё законное место. Операционные широкие и просторные, как раз для объёмных операций с сильными кровотечениями, широкими и размашистыми репозициями. Можно даже заметить разделение на детскую и взрослую травматологию, с крылом ожогового отделения, которое пустовало без своего заведующего. Детская же травма занимала особую и большую нишу в этой специальности. Не было сезона, когда травматологические пациенты любили в особо больших количествах поступать. Нелепые случаи случались всегда, 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, 365 дней в году. Спать здесь не приходилось. Будь это утро операционного понедельника, дежурная пятница или весёлая праздничная суббота. Чонгук удобно устроился на диване ординаторской с телефоном, листая ленту инстаграма и выбирая себе жертву на эту пятницу. – Ты вообще когда-нибудь занят делом? – скидывает его ноги с дивана и усаживается рядом Тэ. – Не всем же геройствовать в реанимации, – мычит, не отрываясь от телефона, – составишь компанию или, – замолкает на секунду, потирая затылок, – ты сегодня в отделении дежуришь? – Я поменялся сменой с Ан и свободен, – ответил Тэ, облокачиваясь о приятную спинку мягкого дивана, вспоминая как он бегал, как в жопу ужаленный, по реанимации, потому что пациентка с ТЭЛА-ой резко начала уходить в царство Аида. – Поменялся? – оторвался от телефона и посмотрел на Кима внимательно и непонимающе. – Кто меняется, чтобы провести тусовочную пятницу здесь? – Не знаю, она не хотела с Кимом дежурить, а сегодня Янг на палатах, – ответил друг и перевёл взгляд на Чона. – Хм, – нахмурился Чонгук и начал думать о том, что его теория по поводу непонятных взаимоотношений двоих начинает подтверждаться, как его прервал женский голос и звук резко распахивающейся двери. – Скорая. Травма, – говорит резкий и противно тонкий голос, что оба нахмурились, словно по доске провели острыми ногтями. – Неужели и ты будешь работать? Чудеса, – ухмыляется Ким и прикрывает свои уставшие глаза под шум уходящего друга. Приёмное отделение снова противно отзывалась в рвотном позыве у Чонгука. Вонь от рвоты с третьей койки, плачущий ребёнок со второй, гангрена в левом крыле – «Полный отврат» – проносится в голове Гука. Резкий и пронзительный плач, истошные крики, которые врезаются в его уши, что, кажется, он слегка оглох. – Мальчик, Ли Сонхи, 1 год, рука застряла в мясорубке, – докладывает мужчина средних лет, что отражает своей жилеткой свет прямо в глаза Чонгуку, тот медленно поднимает прищуренные глаза. – Застрял где? – переспрашивает и смотрит на каталку. Маленькое тельце бьётся в истерике. Рука по локоть в металлической части от мясорубки, куда погружают мясо. Страшно подумать, что будет внутри, насколько сильно всё плохо. Металл окровавлен, кровь стекает из нижней части отсека, пачкая белоснежные кроксы Чона. – Банчана вызовите, похоже намечается операция, – заявляет парень и отстраняясь, вытирает салфеткой свои ботинки, устремляя глаза на плачущую мать, которая выпивает уже третий стакан воды. – Рассказывайте, – обращается он к матери. – Да убери ты эту кровь, – злой и взъерошенный Чон бросает взгляд на медсестру, что так противно отвечает: «Хорошо, доктор». – Я …– всхлипы не прекращаются, – я, просто, а он… – начинает размахивать руками, заливаясь еще большими слезами, – включила, а он, я думала, не до…я не… – непонятная речь вырывается из женщины, заливаясь ещё большими слезами, которые залили всю рубашку на ней. – Ага, понятно, – ни разу не дрогнул взгляд парня. Ни сожаления, ни жалости, ничего. – Фенозепам ей дай, – командует медсестре. – Вынимаем аккуратно, – также продолжает обращаться к медсестре, которая готова разорваться на десять частей между его указаниями. – Но доктор, – пытается ему возражать, но серьёзный взгляд заставляет её проглотить язык. – Если бы ты засунула руку в мясорубку, тоже бы хотела подождать, как какая-то медсестра собирается с мыслями и берет себя в руки, чтобы не потерять сознание? – ответы он не ждал, хотел, чтобы та просто сделала так, как он сказал, не забывая смотреть на неё как на мусор, даже хуже, на пустое место. – Ты свободна, – слышится женский голос сзади. – Я бы сама засунула твою руку в мясорубку после таких слов, – обратилась Ан к Чонгуку. – Три, четыре… – аккуратно студенты извлекают руку ребёнка из мясорубки, пытаясь не задеть лезвия, которые сосредоточились внутри. – Фентанил давай один миллилитр, быстро, – проговорила Ан, в руке которой незамедлительно оказался наркотик, чтобы снять болевой синдром ребёнка. – Что за сборище? – проговорил Банчан пробираясь к своей пациентке. – Вот это пятница, – вырывается у него с уст. – Поехали в операционную, Чон. Введем сразу антибиотик, – проговорил Банчан и украдкой посмотрел на девушку, что приложила к бедру ребенка ватку в месте инъекции. – Доктор Ан, – произнёс Бан. – Доктор Чан, – ответило девушка, украдкой моргнув в знак приветствия врачу.***
Свет. Наркоз. Начали. Видимо, свидание Чонгука с очередными пустышками отложится на некоторое время. Пальчики малыша были обезображены, кости раздроблены. Кожа свисала рваными лоскутами с костей, мышц, сухожилия оказались рваными, как после встречи с питбулем. Обезображенная рука. А ребенку всего лишь год. Ничего не успел сделать, но уже попал под яркий свет софитов операционной. – Можно? – контрольный вопрос, адресованный анестезиологу. – Можно, – украдкой отвечает Сокджин. – Скажи мне, Чан, как часто ты сегодня собираешься устраивать такое? – проговаривает Ким и указывает на маленького пациента, при этом придерживая маску для наркоза на ребёнке. – У тебя какие-то планы? Ты же не дежуришь, – отвечает Чан. – Суши, – обращается попутно к Чонгуку. – Пришлось поменяться, – отвечает Ким и еле слышится смешок Чонгука. «Забавно. Она от него меняется сменами, а он наоборот» – проноситься в голове Гука. – Что-то смешное здесь происходит, доктор Чон Чонгук? – Чан смотрит на него непонимающе, что может забавлять студента в данной ситуации. Состояние ребёнка под наркозом или его размноженная рука, которая потеряла навсегда полноценную функциональность? – Простите, поперхнулся. Наверное, аллергия на антисептик, – проговорил Гук, посматривая на Джина, который проклинал этот день, как только мог. Анестезиолог перекладывал ампулу, так как медсестра убежала на экстренное кесарево сечение, и он остался один, остальные работали на палатах в детской реанимации. Творился какой-то дурдом. Сразу три поступления, и кто-то дал остановку. Обычная пятница для реанимации, а еще даже не ночь. – Третий палец не восстановить, – даёт заключение Бан, – будем ампутировать по фалангу, – проносится громко в абсолютной тишине. – Мы должны всё хорошо обработать, чтобы ничего не нагноилось. Поставим дренажи, – размышляет вслух и устремляет взгляд на пустой взор Чонгука, который только не закрывает глаза, чтобы вздремнуть. – Может тебе не интересно? Может мне позвать доктора Ан, которая тебе помогала? – раздраженный поведением Чонгука за последнее время, Чан уже был готов выгнать его из операционной. Больше всего хирурги ненавидели после неуважительно отношения, так это безразличие к их делу. Безразличие, которые часто было видно именно от Чонгука. Он считал, что слишком хорош для некрэктомий после пролежней, ампутаций гнойных пальцев. Ему подавай репозиции и переломы с океаном крови и травматичные разрывы аорт с отслойкой. Высокое мнение для того, кто еще ничего не сделал в этой жизни. – Не считаете, что доктора Ан слишком много последнее время стало? – снова смотрит на Джина и переводит взгляд на Банчана. – Хочешь что-то сказать, так говори, – Сокджин никогда не пропускает мимо себя косые взгляды, замечания и упрёки. – Сюда смотри! – показывает перед ним окровавленные пальцы в белых латексных перчатках Чан. – Еще одно слово, и ты до конца месяца будешь ставить и снимать гипсы, понял? – кромешная тишина в ответ, что совсем не устраивало Чана. – Не слышу ответа, – давление максимальное, которое чувствует каждый в этой операционной. – Понял, – отвечает Чонгук, придерживая края сухожилия, чтобы хоть как-то восстановить разрыв на оставшихся пальцах. После очистки раны, врачи непосредственно приступили к пластике, сшиванию краёв мышц. Нитки прорезываются, оставляя на себе частички красной плоти мышц. Ткани успели достаточно воспалиться и стали такими отёчными, что узлы не завязывались, а нити вылетали при первом проведении через проколы. – Чёрт, – ругается Бан, скидывая инструмент на стол, внимательно смотря на руку ребёнка. – Попробуем пластику на питательной ножке? – впервые разумную мысль озвучивает Чонгук. – Пробуем, – проговаривает Чан и устремляет безымянный палец к ладонной части руки, подшивая аккуратными стежками, соблюдаю расстояния и шаг. – Закругляйтесь, у меня наркоз не резиновый, – выдаёт Сокджин, печатая сообщение в смартфоне и тут же чрез секунду улыбается, как довольный кот. Свет. Повязка. Просыпаемся.***
Song/ Sleep sugar / Poets of the fall
Лёгкий ветер развивает просторные штаны Кан, которая вышла и вдохнула свежего воздуха улицы после длительного дня в больнице. Приятно обдувает ветер кожу девушки, не прожигая холодом, не заставляя тут же появиться румянец, кутаться в шарф и зарываться головой в куртку. Ощущение свободы и лёгкости. Впереди два дня под сон, ничегонеделание и отдых. – Кофе? – слышится приятный и низкий мужской голос. Рука протягивает крафтовый стаканчик с теплым напитком, на котором написано «Кан». Мин облокотился о перила, что находятся по обе стороны от входа или выхода, смотря в какое время ты туда заходишь и при каких обстоятельствах, больницы. Свободное чёрное пальто, такие же как ночь джинсы, шарф и самые тёплые в мире глаза, которые смотрят на опешившую Кан. Юнги был очень домашним в этот момент, но и деловым одновременно. – Не сдаешься? – смеется девушка и улыбаясь принимает из руки парня напиток. Слегка касается кончиками подушечек пальцев его руки и, словно её ток пробивает, наэлектризованный, будто после грозы. – Никогда, – Мин ровняется с ней и указывает на направление к её дому. – Знаешь, где я живу? – удивлённо смотрит на него и отпивает свежее латте. «Как я люблю» – думает девушка. – Мы все там жили. Я, Джин, Джун, Чимин, Хосок. Все, – шипя, вскидывает голову и улыбается, вспоминая все посиделки в общаге. – Как-то мы опоздали до комендантского часа с Джином, засиделись в баре, без документов, пропусков, в одних рубашках и порванных штанах, – жестикулирует и шипит своим низким голосом, от чего Кан просто начинает млеть. – Так вот, нам пришлось забираться по пожарной лестнице. Я тебе покажу, – он так увлеченно рассказывал, что вызвало у него приятную и мягкую улыбку. Доктор Мин всегда был улыбчивым, приятным и располагал к себе, но сейчас он был другим. Он перестал быть доктор Мином и стал просто Юнги. – Похоже на историю Насти, – посмеялась Алёна, вспоминая историю подруги, которую не хотел пускать в общежитие комендант, потому что она там не живёт. – Так там были двое парней, которые праздновали в 2 часа ночи поступление в ординатуру и услышав крики, подняли её к подруге, – девушка продолжала смеяться, вспоминая как та разводила руками и возмущалась со всей ей присущим спектром эмоций, который казалось мог меняться в мгновение ока. – Они похожи с Джином, – посмеялся Мин. – Не зря она ему нравиться, – улыбнулся и отпил кофе, которое всё это время нёс в правой руке. – А ты? – спросил Мин, смотря на девушку с улыбкой. – В общагу по окнам не забиралась, – улыбка никак не сходила, когда она с ним просто так общалась, говорила спокойно и без волнения. – Хочешь исправить? – глаза Мина на минутку зажглись, как только показался козырёк общежития. – В смысле? – спрашивает девушка, как её за руку взял Юнги и потянул за собой, огибая здание. – Видишь выступ? – указал на небольшое возвышение Мин. – Заберемся туда. Я первый, подтянусь и потом тебя подниму, – азартный Мин – что-то новое. Пропуск у Алёны был, документы, и сейчас было совсем не темно, никакого комендантского часа, ничего, но ей хотелось, правда хотелось этого. Забравшись на выступ, Мин скинул пальто и подбросил его до ближайшего этажа, оно спокойно попало на балконный выступ. Подпрыгнув он ухватился за перила, подтягиваясь, закинул на ближайший выступ ногу, попутно вытягивая руку, цепляясь выше и перекинул своё тело через балкон, запачкавшись в уличной пыли и грязи балкона, который был самым близким, и где валялось его испачканное пальто. – Снимай куртку и кидай мне, – произносит Мин, озаряясь по сторонам, чтобы в соседнем окне не было коменданта. Кан смеется на всё это шоу и не верит, что и правда сейчас это сделает. Минуту, даже меньше, думая, она снимает с себя куртку и делает небольшой прыжок, уцепляясь за нижний край балкона, пытаясь подтянуться и ухватиться одной рукой выше, чувствует, как под локоть её что-то поднимает, очень стремительно и быстро. Рука Мина оказываются переплетена с рукой Кан, резкий, но при этом и плавный рывок, и она оказывается напротив него. Глаза в глаза, тот же тёмный свет, но в этот раз не интуитивно она видит кошачьи глаза Мина. Аккуратный и ровный разрез глаза. Дыхание замирает. Между ними всё также перила, только в этот раз она прочно держится за плечи Мина, перекидывая ноги, оказывается снова на прочной земле, не в подвешенном состоянии, но так близко, всё ещё не отрывая рук от него. Смотрит в глаза пристально, почти не моргая, и наконец произносит: – Может чаю? – тихий голос с придыханием и горящие глаза. – Никогда не откажусь, – отвечает Юнги, не допив своё кофе, которые осталось на земле первого этажа ниже на несколько метров. Ему не нужен чай, но это всё, что она может ему предложить. По крайне мере сейчас. И это всё, на что он может согласиться. По крайне мере сейчас.***
Ночные дежурства всегда обладали своим шармом. Когда ночь покрывала город своей паутиной, начиналась другая, особенная жизнь. Дежурства в реанимации отличались от таковых в других отделениях. В любой момент тебя могли дернуть на сердечно-легочную реанимацию или на купирование судорог в палате интенсивной терапии, в приёмник мог приехать очередной любитель героина с зрачками, в которых ты видел детали своего отражения. Сон всегда считался роскошью в любом отделении. Терапевты постоянно были нарасхват. Без них хирург и пальцем не может пошевелить, чтобы наконец приложить свои руки к скальпелю и спросить анестезиолога: «Работаем?». Психиатрия же никогда не спала, потому что ночное царство для шизофреников, как сладкий нектар для пчёл. И, конечно, свойство всех людей терпеть боль весь день и приезжать в ночи, в сумраке со словами: «Болит больше 12 часов, но решился я только после полуночи вызвать скорую. Помогите доктор». Сокджин всегда притягивал ночную работу в свои объятия. Под покровом ночи и уже, кажется, тусклым освещением операционных ламп врачи работали не первый час, чтобы извлечь тромб из вены пациента. В эту ночь на дежурство в реанимации из ординаторов осталась Настя. Необъятные просторы, множество поворотов, столько коек сколько ей не снилось. «Как они с этим справляются?». Десять палат по три человека в каждой на одного врача, а всего их еще больше раза в три-четыре. Госпиталь как никак. Можно сойти с ума, а иногда еще приходятся следить и за детской реанимацией. Голова идёт кругом. Но наконец девушка закончила обход по палатам, выполнила необходимые назначения. Все пациенты дышат, кто сам, а кто на аппарате. Пульс есть, сознание не у всех. Но это уже частности. Наконец, можно подумать и о самой приятной встрече. Встрече с подушкой. Девушка удобно устроилась на больничной кровати чуть более удобной, чем у пациентов, от которой, по их словам, у них защемлял седалищный нерв, и они не чувствовали своих ягодиц. Сон не заставил себя долго ждать. Как только она прикоснулась головой к подушке, упала в глубокую яму царства Морфея. Эти свидания с ним были самые приятные и желанные. Ночь. Темные коридоры. Лишь в дальней части слегка мигает лампа, позволяя пройти и не сломать себе всё, что может ломаться в человеческом теле. В дежурной комнате чувствуется духота вперемешку с невыносимой жарой, словно внутри неё все 30 градусов палящего сеульского солнца, которое в это время года уж никак не может так обжигать в такое время суток. Настя чувствует каждой клеткой тела, как её кожа буквально сгорает от этого жара. В горле пересохло, но вставать она не решается. Хочет продлить блаженство встречи с Морфеем. Сзади девушка чувствует какое-то непонятное препятствие, чтобы распластаться на кровати еще больше, и даже, можно сказать, давление на себя. Вдруг ни с того ни с сего в кармане штанов раздается противный жужжащий звук с вибрацией под примитивный стандартный сигнал айфона. – Да? – отвечает хриплый мужской голос сзади. И неожиданно рука скользит по талии студентки прижимая тело ближе, словно показывая свою власть над ней, пытаясь защитить и не отпускать. – Доктор Ким, в приёмное, – раздаётся женский голос в телефоне. Сокджин неохотно размыкает глаза на светящейся телефон и смотрит по сторонам. «Твою мать, три часа ночи». Наклоняясь к уху девушки, но все еще крепко обнимает её и шёпотом произносит: – Я в приёмное. Скоро приду. А ты спи. – Угу, – бормоча, еще во сне, ответила Ан на автомате. Совершенно не понимая, где сон, а где реальность. Насте очень часто снятся реалистичные сны, настолько яркие и впечатлительные, что по ним можно писать рассказы и публиковать в маленькие сборники. Прикосновения, диалоги, слёзы, эмоции – они все как настоящие. Сейчас она совершенно не понимает, что это не сон. Границы такие стёртые, особенно под покровом ночи. Еле тускневший свет пробивается через слегка открытую дверь в дежурную комнату. Сокджин тихо, почти на носочках, пробирается к кровати, чтобы ничего не уронить и не задеть. Настя ощущает, как позади неё прогибается кровать, и что-то сзади ёрзает, пытаясь поудобнее пристроиться. Ким поёрзав, снова устремляет руку на талию девушки, обнимая её со спины и прижимая к себе еще сильнее, сплетая свою руку с её и шумно выдыхая в затылок девушки, опаляя при этом жарким дыханием. Он делает это с такой легкостью и непосредственностью, почти на автомате, словно это обычное дело, которым он занимается каждый день. Девушка глубоко выдыхает. От непереносимой жары и давления сзади, пытается освободиться, отползая подальше, но что-то притягивает её на исходную точку. Ким утыкается головой в затылок девушки, вдыхая аромат волос, чуть пробивающегося через душный воздух дежурной комнаты. Настю словно пронзает током. Как будто тысячи маленьких разрядов проходятся по её телу, и она резко открывает глаза. Все ощущения, прикосновения, шёпот – это был не сон. Ошарашенная девушка смотрит на талию, на которой красуется непонятное что-то. «Это что рука?» – задает немой вопрос Ан. Её взгляд устремляется на свою руку, которую что-то придавливает и видит кисть, которая замком сплелась с её пальцами. В приступе паники она вскидывает руками и локтем толкает в рёбра Сокджина, который с грохотом падает на пол. – Какого…ты делаешь? – поворачивается на Кима, который в недоумении сидит на полу и внимательно разглядывает девушку в полумраке с потрепанными кудрявыми волосами и заспанными глазами, которые она усиленно пытается разомкнуть. Голос её чуть громче шепота с нотками осиплости. – Я сходил в приёмник и пришёл спать. Устал, – отвечает, как ни в чём не бывало, объясняя будто обычный ход вещей. – Тебе кроватей мало? Раз. Два, – указывает на стоящие позади врача кровати, на одну из которых он присел, всё также всматриваясь в лицо Насти. – Я не могу уснуть, когда ты находишься в такой непростительной близости, – многозначительно замолчал, – но не под моим боком, – сказал Сокджин, сделав перед этим большую театральную паузу, чтобы насладиться шокированным состоянием Ан. – Ты вообще понимаешь насколько это неэтично? – возмущается Настя, приобретая свой истинный голос, который не хрипит от глубокого сна. – Неэтично – это делать вид, что мы с тобой не целовались у твоей общаги и избегать меня при любом удобном случае, – парирует в ответ Ким. – Мы не целовались. Ты меня поцеловал и получил пощечину в ответ. Это разные вещи, – начала размахивать руками девушка, показывая недовольство в высшей степени. – Обожаю, когда ты злишься, – получает самый нелепый ответ Настя. Джин лишь сидит и улыбается на всю её реакцию и возмущенные взгляды. – Тебе что 15? – произносит она риторический вопрос и откидывается на подушку своей кровати, разворачиваясь спиной к собеседнику. Какое-то время держится тишина. Ни движения, ни шороха, ничего. Как вдруг Настя слышит шевеление со стороны кровати, на которой сидел Джин. – Только попробуй лечь обратно, я тебе все ребра пересчитаю, – раздаётся голос девушки, которая даже не поворачивается на источник звука. Джин широко улыбается и выходит из дежурной комнаты по направлению к палате интенсивной терапии.