***
– Что случилось? – приятные теплые глаза смотрели в самую её суть. – Я…я не помню, – с хрипотцой отвечала Даша на вопросы, пока ей делали рентгеновские снимки. – Всё было так быстро. Лишь звук шин, крик и я здесь, – речь была напуганной и порой прерывалась, она словно забыла даже самые базовые слова. Проговаривая эту отрывистую фразу, девушка ощущала свой запредельный пульс. – Хорошо, всё нормально, сейчас тебя подлатаем, – пытался успокоить девушку Чан. – Небольшой оскольчатый перелом хирургической шейки плечевой кости, – на этом моменте казалось всё не так плохо, – и со смещением в средней трети, – добавил уже не так радужно. – Звучит не очень, – со вздохом, сдерживая панику, проговорила Хван. – Остеосинтеза тебе не избежать, – улыбнулся Кристофер, присаживаясь на корточки, чтобы посмотреть в глаза своей новой пациентки. В них задерживались капельки слез, но никак не собирались выкатиться из глаз. Они держались так же сильно, как и сама Даша. – Смотри, – добавил парень, указывая на снимок, – здесь мы поставим винты, – тонкий палец указывал на раздробленную ту самую хирургическую шейку плеча, – а здесь, – самая проблемная часть с выпирающей костью из кожи, – поставим спицу и всё будет как раньше. Его голос всегда заставлял верить в каждое сказанное слово и доверять. Безмерно и полностью. – Как раньше, – глубоко вздохнула Даша, закрывая глаза. – Раз, два, три, четыре, пять… – Что она делает? – словно в пустоту спрашивает Крис, ведь ординатор его совсем не слышит. – Она применяет одну из этих психологических штук, чтобы сдержать панический эпизод, – грубый голос Чимина тут же ответил на вопрос травматолога. – У вас всё в порядке? Голос был опустошённым и отстранённым. Но за этой бравадой он пытался скрыть беспокойство и испуг, который не испытывал уже очень долгое время. – Остеосинтез. Я справлюсь, – ответил Чан, внушая каждой своей клеточкой, что он справится. Пак не имел права сомневаться, потому что всё это было далеко за пределами его компетенции.***
– Что думаешь, Ли? – спрашивает Пак, в то время, как Донук водит УЗИ-датчиком по животу Ан, которая лишь изредка открывает глаза и глубоко дышит. Миллионы мыслей проносятся в голове девушки. Но первая из них – поскорей бы этот кошмар закончился, всё это не с ней, все это не больше, чем очередной бредовый сон. – Я думаю, что это, – указывает на странную округлую тень на мониторе, – разорванный яичник, из которого в её таз стекло уже около 700 миллилитров крови. – Значит удар был с её стороны, – подытожил Чимин. Он не смотрел на нее, лишь внимательно изучал контуры анатомических особенностей на экране. Девушка замерла. Не ушла в себя, она всё осознавала. И от этого осознания становилось еще хуже. – Значит, с её. Заказываю операционную, – вытирая гель с синевато окрашенного живота девушки, врач снова начал прощупывать пульс. Тахикардия так и шпарила в его подушечки пальцев. – Вызываем Сокджина из операционной? – неуверенно спросил Пак, изредка поглядывая на Ан, что корчилась от боли. – Нет, – первее всех ответила Настя. – Я хочу, чтобы была Янг, только она. Оба удивлённо переглянулись, но противиться не стали. Тем более по ту сторону Киму и Киму было не сладко справляться с кровотечением на разрыве аневризмы брюшного отдела аорты. Сосудистые операции всегда идут долго, кропотливо, но одно неверное движение, чуть больше игла, чуть толще нить и это может вылиться в настоящую проблему, с которой сталкивается не раз за свою карьеру врач. – Ты знаешь, что мне в тебе нравится? – спрашивает неспешно и расслаблено Джин. – Сосудистый зажим и изогнутый, быстро! – повышал на полтона голос Намджун. – Даже, когда полная задница, ты всё равно остаешься спокойным и таким … – эта пауза резала слух, – Намджуном, – его слова были размеренными, словно тот попивал коктейль на берегу моря, не думая ни о каких проблемах. Что означало: «Ты все равно остаешься таким Намджуном?» Могло ли это значить, что он держит эмоции в узде, паника не выбивает его из колеи, или же вовсе никто никогда не видит его эмоций. Но как же искренние улыбки? При этом нет лишних движений, долгих раздумий. Всё он делает так, словно так и должно было быть. Даже эта ошибка на операции, словно запрограммированная. Как и вся его жизнь. – Что ты имеешь в виду, Ким? – зоркий и четкий вектор направления глаз смотрел прямо на собеседника. – Давление стабилизируется. Гемодинамику держим прекрасно, – отрываясь от телефона проговорил Сокджин. – Добавь фентанила, – уже обращался к анестезистке. Ответа на интересующий вопрос не последовало. Но все же теперь какое-то время Намджун будет к нему возвращаться и никак не находить ответа.***
Что происходит за задворками, когда сознание нас покидает? Когда мы падаем без сил или просто «отключаемся»? Что происходит там? «По ощущениям этот день должен был быть, как глоток свежего воздуха. Я словно заново училась дышать, ходить, жить. Я чувствовала, что открываюсь заново для себя и для всех окружающих. Это должен был быть настоящий прекрасный выходной» – думала Алёна, когда изредка приходила в себя. Ей было сложно что-то сказать и пошевелиться, саднящие раны отдавали металлическим привкусом крови, как обветренные и разодранные губы на морозе. Все звуки были приглушены, а зрение подводило. Силуэты сливались в одно большое черное пятно, сменявшееся на белые блики освещений. – Пришла в себя, – голос Джисона напоминал ей что-то знакомое, то что она уже слышала ранее. – Сколько по Глазго? – яркий свет, от чего девушка зашипела неистово, а зрачки рефлекторно сузились. – 9 баллов, – получая последнюю реакции, произнес Минхо. – Сопор*, – заключительно промолвил Чимин и неодобрительно посмотрел на снимки головного мозга девушки. Его руки были напряжены, жилы стали еще жилистее, пальцы были готовы смешаться с черным плотным листком, на котором красовался внутренний мир головы Кан. А она все понимает, всё осознает, но словно заключена в собственном теле. – Следует ли нам установить контролируемую искусственную вентиляцию лёгких? – резонный вопрос прозвучал от ординатора, чему Пак был приятно удивлён. Не всё потеряно в этих пустых головах. – Вызовите мне Ким Сокджина, теперь это наша общая пациентка, – строго осматривая девушку, он беспокоился о исходе и долго раздумывал, как всё это воспримет Юнги. Обычная поездка может закончится трагедией. Когда Джин спускался преспокойной походкой вниз на закрытую черепно-мозговую травму, он совсем не беспокоился и не думал ни о чем. Позади было остановленное кровотечение, а новоприсланный ординатор из соседнего госпиталя бы справился с поддержанием глубины наркоза, если только Джун не херакнет какой-то очередной мелкий (большой) сосуд с пульсационной волной, как при цунами. – Чтобы вы без меня делали? – мимолетная улыбка была и правда мимолетной, пока он не поднял голову при просачивании в смотровую комнату. Знакомые черты врезались ему в глаза до такой отвратительной боли реальности, что сердце непростительно заволновалось. – Смотри, что у нас за воскресный подарок, – Чимин язвительно шутил, но лишь от нервозности, а не от чопорности своего характера. – Что случилось? – голос отдавал холодностью стали, которую не часто, но можно было заметить в речи Кима. От его внимательного взора ничто не уйдет. Но больше в таких больных его поражало одно – испуганный взгляд. Глаза, словно просили: «Помоги мне». – ДТП. Две легковушки. Кан была за рулём, – кратко чеканил Чимин. Тот уже понимал куда ведет разговор, но разум лучшего реаниматолога нужен ему светлым и незатуманенным. – И всё? – Джин уже не хотел скрывать своего беспокойства. – И всё, – Чимин же в свою очередь сдерживал своё из последних сил. Показывая снимки другу, тот заметил, как брови стали тяжелее, а складки на лбу четко выраженными. Что говорят в таких случаях книги для врачей? «При субдуральной гематоме* толщиной не более 1 сантиметра и при объеме до 40 миллилитров с внутричерепным давлением ниже 25 мм.рт.ст. показана консервативная терапия» – Сопор? Не кома? – выцедил или даже выдавил из себя Сокджин. – Сопор. 9 баллов, – вмешался Джисон, словно боясь гнева начальника, но борясь за свое место под солнцем. – Твой ученик предлагает нам контролируемую ИВЛ, что думаешь? – Пак расстегнул верхнюю пуговицу идеально выглаженной рубашки, будто в комнате резко стало не хватать кислорода уже лично ему. На шее оставался след от воротника, который придушивал его время от времени. – Согласен, – не отводя взгляда от снимка кратко ответил Ким. Его глаза были сосредоточены на черном куске снимка, проблески очертаний анатомических образований головного мозга заводили его в различные уголки собственных мыслей, а еле заметная гематома маленькой полоской белого плевка резала глаз. – Давай так, – спустя пару минут выдал Ким, – я заберу её к себе. Боюсь, как бы не было отека. Мы померяем давление. Сделаем маннитол, нифедипин, аминокапронку, викасол* и посадим её на трубу*. Если что, то… – его речь оборвалась, словно не желая признавать плохие исходы. – Переведем в нейрохирургию. Я согласен, – в глубине души оба надеялись, что до этого не дойдет. Слушая каждое слово, девушке хотелось плакать, но она не могла, так как мозг был ей не подвластен.***
Song/Отпускаю/Rock Privet
Что страшнее: заснуть или проснуться? Настя не единожды думала, что будет, если ей придется оказаться по ту сторону баррикад. Стать пациентом. Лежать на холодном операционном столе, пугаться от движений рук анестезиолога над её головой и считать до десяти или же наоборот. В какое-то время своей жизни она безбожно боялась даже обычных капельниц, как игла торчит из её вены, которая могла заставить разум туманиться и содрогаться, ловя нотки его отсутствия. – Есть аллергия на лекарственные препараты? – спрашивает стандартный вопрос доктор Янг. Прибывая не по одному разу в день в операционной, Настя словно под кожей высекла все эти вопросы, которые на автомате сейчас возникают в её голове. – Нет. И я не беременна и не болею никакими венерическими, инфекционным болезнями, и тем более туберкулезом в любых формах, – раздраженно ответила девушка, крепко вцепляясь тонкими и исхудавшими пальцами в край кушетки. Каждый раз, когда ей было страшно перед какой-либо из процедур, ощущение, что можно вдавить свою боль в какой-то предмет, помогало оставаться на плаву. И неважно, что это было: кушетка, стул или же собственная рука. – Точно не надо никому сообщить? – звонкий и четкий голос доктора Ли озарил её уши. Ан же казалось, что все вокруг кричат и пытаются в чём-то её уличить. – Я хочу, чтобы это закончилось, – глубоко вздохнула и вцепилась рукой в кушетку, как только почувствовала, что некий холодок покрался по руке точно по ходу вены. – Сейчас дам тебе подышать, и ты заснешь, считай… – не успела договорить Янг, как за нее продолжала переживательная девушка: – До десяти, знаю. С каждым вдохом открывать глаза становилось тяжелее. Даже появилось ощущение, что и сердце бьется медленнее и весь мир замирает. Взмах – и пустота. Ты ждешь ярких снов? Что-то особенного? Но там всего лишь чёрный экран и ничего. Абсолютно ничего. То же самое видят и люди на N-ые сутки в пещере, где звуки и мысли сливаются и не остается ничего. Целое ничего на грани с безумием. Она делает вздох. Кажется, прошла целая секунда, а не несколько сложных часов гинекологической экстренной операции. До конца не просыпается, где-то между глубоким сном и реальностью, в предпробуждении и недосне. – Доктор Ким, вы… – приятный женский голос ласкает уши всех, кто слушает. Можно и сказать о глазах, когда смотришь на причину звука, – спите? – уже шепотом. Девушка, что говорила это, мялась на пороге, словно неуверенная школьница. Но это описание никак ей не подходило. Ниже среднего роста с длинными вьющимися темными, даже смоляными волосами, красивая, аккуратная, словно кукла. Также подумал Джин, не открывая глаз, промычал: – Я не сплю. – В общем, доктор Ким, – начала свою речь и сделала шаг в палату, где от наркоза еще не полностью отошла пациентка, – там вас очень хотят… – неловкая пауза, которая и имела место быть. Врачу всё же пришлось открыть глаза, чтобы посмотреть на всю эту нелепицу воочию. «Очередная глупышка» – подумал Джин. Он был расслаблен, так как всё же смог провалиться в некий глубокий сон, который был наполнен кошмарными сновидениями. Беготня между пациентами, как реаниматолога, всегда его доканывала, но и вызывала приятную, адскую, но блаженную усталость. Он перекроил свой график, заявляя, что в ближайшее время наркозы давать не будет. Только вот делать это в ночи, советуясь только с самим собой, не очень благоразумная идея. Но Сокджину, как всегда, было плевать. – Вас хотят видеть в операционной. В смысле, попросили провести анестезию на операции, большая операция, а я с вашего согласия… – сама не понимала почему так робеет перед его взглядом, очень пристальным взглядом. – Нет, – кратко ответил Джин и вновь закрыл глаза, откидываясь на спинку кожаного кресла рядом с кроватью пациентки. – Я бы очень хотела сделать интубацию и экстубацию с вами. Потому что вы такой классный специалист, а если дело в ваших пациентах, – начала тараторить Лия. Так звали ординатора-анестезиолога из другой больницы, – то я готова, – делает шаг ближе от чего тот резко встает, оказываясь прямиком у капельницы, которая проронила последнюю свою каплю. – На что ты готова? – бесы играют в его голове. – Эта пациентка, – тут же хватает историю болезни, что красовалась на столике рядом с больничной койкой. – Ан Анастасия, апоплексия правого яичника с внутрибрюшным кровотечением, кровопотеря тяжелой степени. Вау, – тянет девушка, и правда, чему-то удивляясь. Это не самое интересное в этом отделении, скорее посредственность, чем уникальность. – Нет, – по злому выхватывает историю из рук девушки, настраивая капельницу на новый пакет с кровью. – Но доктор Ким, – пыталась возразить ординатор, встречаясь со злым взглядом врача. – Сейчас я – реаниматолог. Точка. Можешь искать обожателя в другом месте, – резко разворачиваясь, врач снова занял своё место. Ночь продолжается, и он не собирается двигаться никуда со своего места, если на это нет острой необходимости. *Несколько часов до этого* – Доктор Ким, еще одного везут из операционной, – Ёнджи режет голосом барабанные перепонки Джина. – Сумасшествие. Только стабилизировали Кан, теперь еще это, – устало и раздраженно тянул Ким, изображая самого несчастного работника этой больницы. Как хороший друг, напугал Юнги он по телефону только минуту назад после всех необходимых мероприятий. – У нас осталось три взрослых места, доктор Ким, – кричит, словно из преисподни, медсестра, так как её рыжую макушку нигде не может разглядеть врач. – Одно чур моё, – с легкой улыбкой произносит тот, завидя, как лифт звякнул противно и надоедливо. Обычный ритуал передачи врача-анестезиолога с хирургом в руки реаниматологу, который ведет палаты и следит за послеоперационными и тяжелыми больными. – Ким, ты что спишь? – кричит ему Ли, все еще размахивая одноразовым операционным халатом. Его лицо было серьезным и невозмутимым, словно ожидая, что сейчас произойдет. – Ты привез мне подарок? – со смешком надвигается к коллегам Сокджин, приободряясь непонятно почему. То ли потому что увидел, как Юнги мчится с парковки ко входу, то ли с того, что еще долго будет ему это припоминать. «Влюбленный дурак» – думает о нем Джин. – Тебе понравится, – в ответ летит к реаниматологу. Улыбка держится недолго, так как в лицо всё же он не часто смотрит. Обычно просто упирается в каталку, чтобы довезти до палаты и приняться за своё. Но в это раз дернул черт его нарушить свой ритуал. Эти глаза были закрыты, но черты лица еще с прошлой ночи застряли в голове, волосы, губы, шея и ключицы. Всё застряло комом в его горле. Недолго думая, он схватил Донука за горло операционной рубашки, ничего не говоря, но вкладывая в свое действие такую силу, что вот-вот тот должен был задохнуться. – Успокойся, Джин, – размеренно говорит ему Ли. Ни один его мускул не дрогнул. Он знал, что так будет. Слишком хорошо знает его и по сей день. – Джин, ради Бога, прекрати! – повышает голос Янг, не понимая реакции своего друга. Девушка попыталась разомкнуть раскрасневшиеся костяшки Джина на шее Донука. Он был готов душить его прямо здесь и сейчас, отлично понимая, что тот ни в чем не повинен. – Что это? – шипит ему в шею, накаляя атмосферу до предела. – Это ДТП. Успокойся. Она в порядке, – окольцевал запястье Кима Донук, выворачивая их так, чтобы тот почувствовал боль. Но он не чувствует. Какая боль? Джин давно не знает, что это. – Будет в порядке, – добавляет брюнет в хирургическом халате, освобождаясь от мертвой хватки врача. Еще какое-то время Ким тупил взор на сонную Настю, а точнее одурманенную наркозом, после чего произнес: – Третья палата. Гемакон* с кровью и плазмой, пока на вазопрессорах, – сказал также быстро как и покатил каталку в этом направлении. Спать он в эту ночь совсем не собирался, лишь прислушиваться к ее дыханию. *End****
Ночью Даша несколько раз просыпалась от пронзительной боли в руке, которая словно кошка скребла по самому больному. – Простите, – переходя с шепота на свой привычной голос, – простите, можно обезболить? Простите, – пыталась махать свободной рукой, которая не была пронизана металлическими конструкциями под толщей кожи и мышц. Ее палата находилось прямиком напротив поста медсестры, которая следит за порядком отделения. Но сейчас там никого не оказалось. «Может встать?» – думала девушка. Операция была на ее руке, а не ногах, так что это не возбраняется. Тем более, ранняя активизация больных – это то к чему стремится современная медицина. Было легче сказать, чем сделать. При первых попытках ординатор чуть обратно не упала на кровать на ту самую злосчастную руку. Нужно быть очень аккуратной. – Медсестра! – повышая голос произнесла девушка. Она злилась на свою беспомощность. Какой бы она не была терпеливой, это терпеть было очень сложно. Все нервы будто сосредоточились в этой проклятой кости и оголились до самого предела. Было ощущение, что она чувствует каждый винт, каждую спираль в своей руке. Глубоко вздохнув, Хван набрала побольше воздуха в легкие, успокаивая себя. Снова легла, просто смотря в окно. – Всего лишь один укол кеторола, я что так много прошу? – голос дрожал, а лоб покрывался испариной пота, липкие волосинки облепили его. Концентрируясь на своем дыхании, Даша попыталась уснуть. Закрывая глаза, она не избавлялась от боли, а лишь притупила ее. Лучше, чем ничего. Девушка отгоняла дурные мысли и лишь надеялась, что всё плохое позади. Если бы только на минуту она посмела подумать, что с Алёной и Настей может быть что-то плохое, то боль бы стала расти в геометрической прогрессии. Поэтому и вовсе не думала об этом или пыталась уверить себя, что не думает. – Какая реабилитация ждёт нашу пациентку, доктор Чон? – слышит сквозь сон вопрос. Медленно хлопая ресницами, не сразу можно было понять, что уже увесистые утренние часы обхода в травматологическом отделении. – Сначала стационарный период, позже амбулаторный с избеганием нагрузки на поврежденную конечность с целью сохранения правильности положения отростков, – каждое слово Чонгука звучало заумно и правильно. – Видимо, кто-то выполнил домашнее задание, – Чан мягко похлопал его по плечу, отдавая историю девушки. Та же, в свою очередь, продолжала моргать, наблюдая как на нее таращиться как минимум шесть пар глаз юных и красивых травматологов. – Обезболивающее, – проронила Хван в спину Криса. – Что? – повернулся он, не расслышав мелькнувшее слово из женских уст. Она тут же покраснела, как увидела его внимательный взгляд, полный надежды? Возможно. – Мне не сделали обезболивающее. Обезбольте. Очень болит, – более уверенно добавила Даша. Ее глаза в надежде смотрели на своего травматолога, который также смотрел и на нее. – Видимо, не до конца выполнил, – обратился тот уже к Гуку. – Обезболим. Девушка могла поклясться, что в каждой его фразе она чувствовала, что именно это слово заставляет её успокоиться. Даша облегченно вздохнула, но теперь, когда закрывала глаза, то видела яркий свет от фар машины и оглушалась звуком стирающихся шин. Дыхание в этот момент исчезало ровно на миг, а потом превращалось в одышку, словно она поднялась на отметку 2000 метров над уровнем моря. «Надеюсь с ними всё хорошо» – подумала и тут же отвернулся к стене. Ей стало очень грустно и тоскливо.***
Song/ Still loving you/ Concord Orchestra
–Я…я… не понимаю, – Юнги метался по ординаторской отделения анестезиологии, как ненормальный, а Чимин лишь пытался словить его между стульями и столами. – Как это могло произойти? Они просто ехали в загородный домик с этими теплыми бочками и…как это… как? – его голос был взволнован и расстроен. Он почти перешел ту грань, где начинается истерика. Когда он смотрел в ее глаза, то они были закрыты. Открывались они лишь при проверке реакции на свет и то при помощи посторонних рук или же на сильные болевые раздражители. Она реагировала на рефлексы, но не больше. Постоянно спала. И еще это шумное дыхание, которое уже смешалось с аппаратом ИВЛ. Сможет ли она потом сама дышать? – И эта чёртова трубка, – он сорвался и пнул стул. – Как долго это будет? Не перейдет ли это в кому, скажи мне, Чимин! – Мин не мог сдерживать своих эмоций. Вечно добрый, улыбчивый педиатр сменился на погрустневшего и злого. – Успокойся! – Чимин схватил его за плечи и потряс, чтобы тот наконец-то угомонился. Юнги же, в свою очередь, вскинул руки, отталкивая друга. – Как я могу быть спокойным, когда она даже глаз не открывает и не дышит сама? Как? – его повышенный тон вот-вот выйдет за пределы ординаторской и донесется до самой ближней палаты. Но этого и не требовалось потому, что стены здесь словно картон. – Как я могу быть спокоен? – снова повторил он, садясь на стул и смотря куда-то в пустоту. – Оперировать сейчас мы её не будем. Сейчас гематома рассосется, и она придёт в себя, – вступил в разговор Джин. – Сделаем снимки, она станет меньше и простимулируем, – добавил с осторожностью. Юнги ничего не отвечал, лишь смотрел в приоткрывшуюся дверь. Кажется, сейчас он был на грани отчаяния. Но ничего откровенно плохого не было, но и ничего хорошего тоже. Проснувшаяся Ан внимательно слушала каждое слово врачей, которые, на ее благо, говорили достаточно громко. Она боялась пошевелиться, находясь под властью плазмы крови, которую ей всё еще капали. Внутри все обрывалось от каждого яростного крика Юнги. Ей было так его жаль. Алёна просто спит, а ему приходиться смотреть, как она просто лежит и не может ответить ни на одно его слово. Со стороны Ан думала, что Кан – это «Белоснежка», а Мин – её «прекрасный принц». Романтично и трагично. И их тоже ждал бы свой сказочный счастливый конец, а точнее, начало. – Было бы чудесно, если бы поцелуй любви её пробудил, – произнесла Ан, когда в плату зашла Ёнджи. Та сначала в непонимании смотрела на подругу. – Это до сих пор у тебя отходняк? – проверяя капельницу, спросила рыжая. – Да нет же. Алёна,– показывает на соседнюю палату. – Она до сих спит, словно «Белоснежка». А Юнги всё громит вон там, – головой показала на расположение ординаторской. – Это романтично и трагично, если не думать, что реальность немного иная и она в сопоре, в недокоме, а он в сознании. Настя покачала головой, понимая, что многие сочтут её слова бредом и издевкой. Но лишь так она могла отвлечь себя от мысли, что эта жизнь настолько нестабильна, что даже обычный воскресный день может отгреметь нотками судного дня. – Было, если бы мы находились в сказке, – прозвучал голос Сокджина, тень на которого падала как раз кстати, позволяя оставаться незамеченным длительное время. Она тут же поправилась в кровати, ничего не отвечая. Несмотря на всё происходящее, всё еще не могла смотреть на него спокойно, а точнее безразлично. – Жалобы? – подходя ближе, спросил Ким. – Нет, – она врала. Живот ныл так, что только с трамадолом могла заснуть. А гемоглобин еще не успел преобразоваться из поступившей крови от чего девушка часто чувствовала слабость и недомогание. – Врешь? – еще ближе, смотря прямо ей в глаза. Он знал, что врёт. Кожа бледная, огромные подглазины, зрачки широкие, а пульс еле-еле. – Нет, – снова ответила, сжимая руку, но врач внимательно считал её пульс. Холодные пальцы прижимали лучевую артерию к кости. Она будто ощущала каждое его движение. – 60. Мало, – промолвил врач. – Ну не с прогулки вернулась. Точнее с неё, но не с той, – сама не понимает зачем всё это несет. Его глаза темнеют, будто злясь на неё. Осуждают и негодуют. Молча врач вышел из палаты. В какой-то момент, когда никто не видел, Джин облегченно вздохнул. Его раздражало, что теперь сердце сильно болело за нее. А ей было совершено плевать.***
Для человека, который сталкивается с неопределённостью каждый день, эта неопределённость била сильнее всего. Каждый день он видел, как закрываются и порой не открываются глаза тех, кого он усердно лечил месяцами. Как они истощаются, как цвет глаз становится тусклым, взор угасшим, а выражение лица безысходным. Прошло всего пару дней, но кардинально ничего не изменилось. Она всё так же молчала, а он всё также говорил. Казалось, а зачем? Она же его не слышит? Так было легче. – Что ты думаешь? – тихо приоткрыл дверь Джин. Его шаги были невесомыми и тихими. – Тут важнее, что думаешь ты? – тут же ответил Юнги. Его глаза были красными. Врач не спал всю ночь. – Ты опять не спал? – спросил Джин и обеспокоенно посмотрел в сторону брюнета, тот даже не дрогнул. Его белый халат давно превратился в серый. Цвет кожи казался темнее обычного, словно такой же серый, как и халат. Весь он был похож на осень. – А ты? – отвечал всё также вопросом на вопрос. Мин злился на каждого, кто с ним говорил. Его раздражал лишь сам звук их голосов, в котором не было её. Не все, но многие заметили поведение Ким Сокджина. Его домом стала палата интенсивной терапии одной небезызвестной нам личности. Смены поменяны, а его квартира начинала превращаться просто в квадратные метры без признаков проживания в ней. Ким думал, что он умнее всех, избежит это тягостное ощущение, когда всё о чём ты можешь думать – один человек, один гребаный человек. Постоянно бояться, что что-то пойдет не так или вообще ничего не пойдет. – Я думаю, что она стабильна, но это не положительная динамика, – ответил Ким, избегая вопроса, что прозвучал ранее. – Я думаю, что не сегодня, так завтра она загрузиться*. И как мы, а точнее Вы выведете её оттуда? Ваша консервативная тактика не принесла ничего, кроме её «стабилизации», – каждое слово пронизано болью, которую он изливает через ярость, обвиняя Кима в некомпетентности. На удивление. Сокджин и сам думал об этом. Думал, что он ошибся. – Тогда, пригласим нейрохирурга, и услышим экспертное мнение, – спокойно говорил Джин, занося показатели гемодинамики и дыхания в карту больной. – Это нужно было сделать с самого начала, – хлопок закрывающейся дверь резонировал по палате, оглушая Джина ненавистью Юнги. Он спустил ему это, простил. Потому что прекрасно его понимал и тоже бы хотел найти виноватого, чтобы стало хоть капельку легче.***
– Как ты? – Даша присела на кровать, ощущая насколько она высокая и воздушная. – Лучше. Не понимаю одно: почему я еще здесь? Вдруг я умираю? – отвечала Ан. К ней уже вернулся юмор, ведь тон, с которым она это говорила отдавал весельем в её голосе. – Думаю, скорее без тебя умирает кто-то другой, – указала глазами шатенка на смятое кресло рядом с кроватью и оставленный халат с бейджиком, на котором красовалось «врач анестезиолог-реаниматолог Ким Сокджин». Кажется, или так хотелось думать Хван, но Настя совсем слегка залилась румянцем и это означало, что подруга права. – Просто оставил. Это же его отделение, они всё время тут бегают и что-то оставляют. Это нормально, – брюнетка говорила уверенно и ровно, словно пытаясь себя в этом уверить. Но не прошло ни дня как здесь в этом самом кресле не засыпал Ким, и она не слышала, как ровно в 5:30 он вставал и принимался за работу, первым делом проверяя её показатели, а потом и всего остального отделения. – Да-да, – Хван ей не верила, поэтому ее голос звучал так саркастично. – Ты, как ты? Что тебе делали? – перевела тему, не менее заинтересована в состоянии подруги. Глаза правда в недоумении смотрели на гипсовую повязку Даши и спрашивали: «Как это могло с нами произойти?». – Они не давали мне обезболивающее, представляешь?! – начала захлебываться в рассказе шатенка, от чего вызвала улыбку на лице Насти. Она чувствовала, что скоро всё вернется в норму. – Я его постоянно просила. Сюда, – указывает на непонятную точку на гипсе, – они завели пластину или что-то вроде этого, а сюда, – показывает на среднюю часть плеча, – что-то вроде болта такого или спираль, или спираль не вводят и это только на вытяжение, – каждое слово забавляло Ан и она невольно улыбалась, но не теряла заинтересованного взгляда. – В общем, железяки, и теперь я железный-человек, буду брякать в аэропортах и всякое такое, – она не останавливалась, словно уже и забыла какого это говорить не с врачом. Ее интонация менялась, будто она была на прослушивании в Большой театр. Этой легкости и правда не хватало девушкам, которые переживали не лучший период их жизни. – А Намджун? Или твой доктор-«я слишком крутой для чувств»-Пак Чимин? – Настя продолжала немного посмеиваться, но лишь на новую кличку их главного куратора. – А что Намджун? – незамедлительно ответила Даша и куда-то провалилась, смотря за спину подруги. *FlashBack* Дверь слегка приоткрылась, заставляя Хван повернуться на другой бок. – Посетителей принимаете? – этот голос она узнает из миллиона. Приятный и низкий, бархатный и, кажется, еле слышный, но она расслышала. Намджун зашел в длинном одноразовом халате светло-голубого цвета, в котором неоднократно выходили оперирующие хирурги прямиком из операционной. Девушка слегка испугалась, завидев вязки и халат. «Неужели мне нужна еще одна операция?» – подумала Хван. Но, на удивление, когда шатенка подняла глаза выше, чтобы увидеть руки врача, то тут же опешила. В них было не что иное, как цветы. Те самые весенние тюльпаны и ярко розовые бутоны пионов, которые заставили проникнуть в эту бледную и отчужденную палату свет, радость и запах весны. – Принимаю, – ответила и тут же попыталась подняться, но слишком резко. – Спокойно, не надо так резко, – Намджун тут же подсел к девушке, пытаясь помочь той не упасть и не завалиться на больную руку. Даша всё еще выглядела болезненно, как она считала, как это и было на самом деле. Кожа бледная, даже с бледно-зеленоватым оттенком, который подчеркивал то, что она давно не дышала свежим и порывистым воздухом. Девушка не хотела, чтобы он видел её такой. Такой непрезентабельной. – Это тебе, – протягивает цветы Джун, между бутонами которых красуется «Выздоравливай!». По нему было видно, что он ждет какую-то особую реакцию, которую может ему дать только Хван. Её глаза расширились до таких невообразимых пределов, что того и гляди сейчас выкатиться на пол и исчезнуть под кроватью. Румянец залил её бледную кожу, и она просто даже не могла выдавить из себя и слова, лишь часто моргая то на него, то на букет. – Не знал какие ты любишь, но когда увидел их, то сразу подумал о тебе, – только потом Намджун понял, что сказал, но уже было поздно. – Пионы такие же розовые, как и твои щеки сейчас и губы, – и правда, это было лишнее. – С..с..пасибо, – сглотнула и ответила. Хван была обезоружена, в первую очередь, снова его улыбкой и неловкими движениями, а во-вторую очередь тем, что он сказал и этим букетом. Как давно никто не дарил ей цветов, особенно так и особенно таких. Очень давно. Наконец-то она улыбнулась и смогла посмотреть в его глаза. Они светились, и она не смогла не ответить им тем же. *End flashback****
Бежать куда-то всегда страшно. Но когда ты бежишь в полной, кромешной темноте непонятно куда, к кому и от кого, то это повергает тебя в непреодолимый кокон страха, отчаяния и волнения. Яркий свет, гудок машины, свезенные шины и звук мятого капота «Митсубиси». Снова и снова снится этот сон Насте. Она словно живет от момента до момента, когда откроет и закроет глаза. И каждый раз закрывая, видит лишь битое стекло мелкими песчинками, что движутся под кожей к самому важному органу, а когда открывает, то узревает бездыханную и бессознательную Алену. Сердце ее превращается в клубок, сжимаясь и не разжимаясь. Брюнетка метается и ничего не может сделать, словно запертая в этой самой машине и удушаемая своими собственным чувствами. Резко просыпаясь от кошмара, она глубоко дышит и не может найти ничего, что успокоит её, пока не поворачивает голову. Там, рядом с её койкой, спит он. Ким Сокджин. Он чутко спит, чтобы услышит любой скачок аппарата, любой сбой, всё, что требуется от него. Её пульс 130, но когда она переводит взгляд на него, то он снижается до 100, а потом и до 90. Она успокаивается, словно ощущая себя в безопасности. Сама не понимает, как он, тот самый Сокджин, стал берегом её спокойствия, якорем сознания. – Опять приснился кошмар? – мычит мужской голос, не открывая глаз. Сначала она не хочет отвечать, ведь понимает, что поймана, но почему-то говорит: – Да, – отвечает, глубоко делая вдох и закрывает глаза. – Что тебе снилось? – открывает глаза и сквозь темноту пристально смотрит на брюнетку. Он видит, как все мышцы на ее лице напряжены, а руки впиваются в одеяло. Она глубоко дышит и отвечает: – Авария. Машина не открывалась. Алёна без сознания. И я ничего не могу сделать, – большие паузы между словами заставили Джина выпрямиться в кресле. А её голос был слишком серьезным и обеспокоенным. Он не знал, что сказать, лишь смотрел на неё. – Так нельзя делать, – ответил Ким, и Настя совершенно не понимала к чему он это говорит. Темно, было очень темно в палате. Лишь приглушенный свет от лампы постовой сестры мог проливать ясность на происходящее внутри. Девушка слышала лишь как он встал и подошел ближе. Ей было страшно. Она чувствовала, как это переполняет её. Слишком много страха вокруг, и она сама, словно состоит только из этого чувства. Джин откинул одеяло и просто лег. Просто взял и лег рядом с ней. Матрас прогнулся под ним. Парень смотрел ей прямо в глаза. От этого становилось страшнее, но еще больше ее пугало, что она видит их блеск в кромешной тьме, словно сам демон смотрит в её сердце. – Мне тоже снятся кошмары с того самого дня каждый день, – ответил Ким и притянул девушку к себе, заставляя ту смотреть ему прям в глаза, не отрываясь ни на миг. – Никогда больше так не делай. Я бы не смог себе простить, если бы с тобой случилось что-то непоправимое. Непонятно насколько, но они осознавали, как близко были друг к другу. И дело тут было даже не в физическом контакте. Совсем не в нем. – Что тебе снилось? – спросила Ан, закрывая глаза. Она все еще чувствовала, как одна его рука обхватывала шею, а другая придерживала талию. – Что тебя нет, – ответил тут же Ким. Она испугалась. Не потому что её нет, а потому что это и был его кошмар.***
– Как ты думаешь, она нас слышит? – тонкий голос с еле слышным шепотом раздается в палате. – Не знаю, – отвечает более громкий и спокойный женский голос. – Я никогда не думала, что такое может с нами произойти. Я хочу, чтобы она проснулась, – Хван продолжала говорить и смотреть на сонную Кан. – Неужели тебе так сложно открыть глаза? Алёна! Просыпайся! Эта шутка выходить из-под контроля, – истерический смешок выходит из неё. Лицо меняется и становится мрачнее тучи. Одно дело слышать новости, а другое дело столкнуться с ними лицом к лицу. – Сегодня ей сделают операцию, – проговорила Настя, лишь слегка касаясь кончиком пальцев её кожи. Она все еще теплая, но недостаточно. Сухая кожа, тургор слегка снижен, словно эластичность потихоньку начинает увядать, но если положить руку на грудную клетку, то отчетливо почувствуешь, как сердце качает кровь, сильно и порывисто. – Я не могу… не могу… видеть её такой, – из глаз Даши проскользнули слёзы, которые начали всё быстрее и быстрее стекать по щекам. Внутри её душило гнетущее ощущение, что такой она её запомнит. Что это конец. «Так не может быть. Это не может так закончиться» – пробегали слова в голове Хван. – Ты выкарабкаешься, как и всегда найдешь выход из ситуации. Мы приехали сюда не за этим и ты это знаешь, – прошептала Ан, взяв Алёну за руку. Она ничего не чувствовала, лишь еле прощупываемый пульс. На секунду ей показалось, что подруга сжала её руку. Может она хотела так думать и просто поймала галлюцинацию. Такую желаемую и приятную. Когда ваша жизнь сплетается с другим человеком, то сложно представить, что эта плотно вплетённая нить может исчезнуть. Как можно представить следующее утро без этого человека? Как понять, что там далеко или же близко его может не быть? Ты оставляешь место в своем сердце, заполняя им, а он может так быстро исчезнуть. А потом что? Лишь темнота, по которой тебе влачиться долгое-долгое время в абсолютном одиночестве, не зная покоя, умиротворения и сна. – Мне часто снятся сны, – Настя чувствовала, что вот-вот придёт медсестра, забирая Алёну на операцию, но ей было необходимо сказать подруге то, что у неё на душе, – как мы едем в той машине. То столкновение, много стекла и ты лежишь без сознания. Я не могу тебя вытащить, и сама не могу выбраться, я не могу ничего. Лишь смотрю как все мы … – она не смогла закончить фразу, лишь сильнее сжала руку подруги. – Закончи этот кошмар, пожалуйста, – скупая слеза вытекла из её глаза, как раз в тот момент, когда дверь открылась и в неё залетел Юнги с медсестрой. Девушка быстро смахнула слезу и отвернулась, затерянная среди аппаратов отделения интенсивной терапии. На душе было не спокойно и она совершенно не знала куда себя деть.***
Работа реаниматолога не так плоха, как всегда думал Ким. С незапамятных времен бурного студенчества, ему казалось это скукой смертной. «Я всегда буду в операционной, а это всё для старперов ленивых» – вспоминая свои же слова, Джин ненароком засмеялся, разрываясь на покатистый смех. Этот смех отдавал такой болью в груди, что он сам не понимал природу всего происходящего. – Доктор, с вами всё в порядке? – обеспокоенно звучит вопрос со спины врача. – Ох, Ёнджи! Мог бы я подумать, что буду тем самым старпером на палатах? Мог бы? – продолжает смеяться и смотреть на рыжеволосую девушку. – Могли бы? О чем вы? Какой старпер? – переспрашивает почти каждое его слова, не замечая, как подошла новая ординатор и стала наблюдать за всем происходящим с особым интересом. Лия скрестила руки на груди, упираясь о дверной проем. – Ну, знаешь, такой старый дед, который не ходит в операционную, а трясущимися руками настраивает все эти ИВЛ-ы и ставит подключички под УЗИ, – он продолжал смеяться. Его лицо выражало множество гримас, именно гримас, а не эмоций. Все это больничное пребывание его очень истощило, он давно не был дома, не спал в своей мягкой кровати, не прогуливался по улице неспешным шагом. Очень давно. – Да какой же вы старапер, доктор Ким! – показалась Лия, которая внимательно смотрела за своим наставником. Высоким, красивым, смеющимся и таким обворожительным. Не заметно для себя она все больше и больше восхищалась, и влюблялась в него. Его аккуратные и точеные черты врезались в её восхищенные и широко открытые глаза. А высокий рост заставлял смотреть на него снизу-вверх, словно на Бога. – И кто же я для тебя? – выпрямился Сокджин, посматривая через плечо Ёнджи на новую «жертву» своих чар. – Думаю, вы хороши в любой работе. И возраст никогда не сыграет с вами плохую или… злую шутку, – каждое слово она произносила с восхищением, хлопая на него своими большими и длинными ресницами. – Что ты хочешь? – резко спросил Ким, подходя ближе к девушке, медленно и чеканно, заставляя её дыхание порываться с бешенной скоростью. – Лишь, – немного вдохнула и продолжила, – учиться у вас. Вы такой специалист, – на каждое её слово Ёнджи всё больше и больше закатывала глаза. Сколько здесь таких было. – И чему ты хочешь учиться? – дьявольские глаза бегали по ней, оценивая, как товар в магазине. Кажется, в нём ничего не изменилось. – Например, та девушка, что была в сопоре, как это её вести. И другие, например, тот мужчина с передозировкой антидепрессантами в коме, и та женщина с почечной недостаточностью и билирубиновой энцефалопатией. И это всё Вы! – она словно загорелась, а у него пропал интерес. – Я не люблю подхалимаж. Если бы ты сказала, что хочешь со мной переспать, то я бы подумал. Но для всего этого, – прокрутил пальцем вокруг неё, указывая на сказанные слова выше, – у меня есть два оболтуса с зачатками мозгов, – взгляд Кима тут же упал на Джисона и Минхо, которые кропотливо заполоняли истории болезни. Удаляясь от ординатора всё дальше, было заметно, что девушка оставалась недвижимая, явно ошарашенная таким изречением врача. – Зачем ты так с ней? Ну глупая, ну наивная. Но зачем так уж? – догоняя Кима, проговорила с одышкой Ёнджи. – Затем, что мне не нужно это нелепое обожание. Смотреть, как она млеет передо мной и роняет всё подряд ни к чему, – строго ответил Джин. – И с каких это пор тебе перестало это нравится? – усмехнулась рыжеволосая медсестра. – С сейчасошних, – самым строгим из арсенала своих голосов отвечает Ким, устремляясь в лифтовую дверь. Что-то в нём явно изменилось. Раньше бы это его позабавило, рассмешило, а сейчас явно разозлило.***
Song/ Come Home/ One Republic
Врачи давно очерствели к переживаниям пациентов? Давно перестали удивляться слезам, стоящим в уголках глаз перед входом в операционную последних? Перестали сочувствовать, отключили эмоции и оставили холодный рассудок? Лишь те, кто побывали по ту сторону баррикад, еще чувствуют, сожалеют, переживают и верят. Родственникам и близким запрещается переступать черту, смотреть, находиться при осмотрах, врачебных манипуляциях, а тем более, при операциях. Юнги очень хорошо это понимал, помнил и осознавал. – Кем вы ей приходитесь? – часто можно услышать по телефону, напрямую или же косвенно общаясь с лечащим врачом, того кто тебе не безразличен. Он предпочел сразу отстраниться, чтобы не слышать этот вопрос и не отвечать. Потому что сейчас сам не понимал, кто он ей и почему всё это всегда происходит именно с ним. Операция теоретически считалось не самой сложной. По-научному это звучало, как «декомпрессия заднечерепной ямки» или же «ЗЧЯ», как часто любили говорить нейрохирурги. По-простому, дырка в черепе, чтобы снизить давление опухшего мозга. – Приятно познакомится, – протягивает руку Чимин новоприбывшему врачу, что собирается копаться во внутреннем мире Кан. Тот внимательно осмотрел статного Пака, что противно сверкал своим белоснежным халатом. Он ему однозначно не понравился. Слишком вычурно правильный, как подумал доктор Тэн. Тэн Джунг был не ведущим, но достаточном перспективным доктором в областном госпитале в отделении «голова-шея». Опухоли, травмы, аневризмы, аномалии – всё это его профиль. Сам по себе он был среднего роста с черно-смоленными волосами с просветлениями на кончиках прядок, что могло дать ложные сомнения о несерьезности и его некомпетентности, пусть это всего лишь внешность. Но, к сожалению, нас всё еще судят по одежке. – И мне, – протянул руку в ответ Джунг. Он врал, как мы это уже поняли. – Мы высылали вам наши данные о пациентке, думаю, медлить не стоит, – резюмировал Пак. – Промедление стоит ей воспоминаний в лучшем случае, а в худшем – вегетативным состоянием, – строго сказал молодой врач. «Как пафосно» – подумал Чимин. Но не удивился. Ведь все хирурги были такие в его представлении, просто кто-то больше, а кто-то меньше. Дело своё доктор Тэн знал. Осмотрев спокойную, интубированную пациентку, он подтвердил свои намерения по поводу операции. Казалось, что молодость должна играть на руку, в том плане, что юные врачи еще не успели очерстветь, обозлиться и потерять свою человечность. Тэн держался скалой, показывая всем, что он настоящий хирург с большой буквы. Он и правда не успел очерстветь, так как единственное, что его выводило из колеи, это одиноко скатывающаяся слеза в процессе интубации. Он постоянно видел этот остаток страха и безвольное действие на своих пациентах. Это заставляло внутри что-то содрогаться. – Он слишком молод, – сказал Чимин, когда дверь операционной закрылась, обращаясь к целому ничему, словно говоря это самому себе. – Молодость заставляет трепетать перед ними, бояться ошибки и сделать всё, чтобы её не совершить, – ответил Юнги, проведя рукой по двери закрытой операционной, разворачиваясь к лифту. Он слишком сильно переживал. Был опустошен. Ему нужно было вздохнуть полной грудью, но это было абсолютно невозможно.***
Song/ Седьмой лепесток/ Антон Токарев
Легкое дуновение весеннего ветра по открытой коже проносится приятной дрожью до самых кончиков пальцев. Везде чувствуется смена погоды, настроения, волнения. Сверкая белым свежеукраденным халатом, Ан пробирается на запасной выход пожарной лестницы. Там её никто не найдет и не побеспокоит. – Противные девки, – бурчит девушка, захлопывая дверь, чтобы никто её не заметил. Халат развевается по ветру, оголяя еле видимую полоску кожи на щиколотках. Длинные махровые штаны спускаются по тонким ногам, а ворсинки, слегка прикрывающие живот такой же мягкой и махровой кофты, колышутся на ветру, словно колос по утру. Прохлада везде пробирается, заставляя ощущать приятную свежесть и что-то хорошее. Единственное хорошее в это время. Юнги наблюдает за телодвижениями девушки и тем, как она бурчит себе под нос что-то возмущенное и такое привычное для неё. Впервые за долгое время он улыбается. Впуская в свои легкие сигаретный дым, он выпускает клуб прямо ей в спину. Но тот, улавливаемый парами ветра, проносится мимо, закручиваясь вокруг врача. Делая поворот вокруг своей оси, Настя встречается с этими кошачьими глазами, которые молча смотрят на ней. Темные, глубокие и бездонные. А она также молча смотрит на него, не зная, что и сделать. Парень безмолвно протягивает ей сигарету, словно, чувствуя, что пришла она сюда не за этим, но это то, что нужно обоим в данный момент. – Как ты? – пытается промолвить девушка, зажимая сигарету между губ и наклоняется к Мину. Тот же по старинке закрывает одной рукой огонь зажигалки, а другой нажимает на спуск последней. – Лучше, – отвечает, когда фитиль с никотином поджигается и девушка вдыхает губительный яд. Знаете тот момент, когда молчание лечит лучше, чем разговор? Именно это они ощущают в данный момент. В такие жизненные периоды всегда должен быть человек, с которым приятно молчать. И они, кажется, нашли друг друга в этом. – Почему ты здесь? – спрашивает Мин, отводя сигарету от губ и выдыхая куда-то вверх, задирая голову к небу. Сегодня оно особенно красивое. Чистое с некими пористостями облаков, которые так радуют глаз. – Потому что не могу выносить кудахтанье за моей палатой от ординаторов-гинекологов про то и сё и про… – она прервалась. Но оба поняли, что речь идет о происходящей в данный момент операции Алёны. Самой обсуждаемой темы в больнице. – То и сё – это про тебя и Кима? – Мин облокотился о пожарную лестницу, делая внушительный вдох никотина, словно на миг задерживая дыхание и замедляя все свои процесса, даже сердцебиение. Потому что как бы ему не хотелось не думать, закрывая глаза, он видит её. – Кстати, – словно вспомнила что-то важное девушка, взмахнула рукой и добавила: – ты слишком строг к нему. Поговорите. Он же твой друг. Она чеканила серьезно, словно отчитывала своего младшего брата, которого у нее никогда не было. – Так вы вместе? – серьёзно смотрел напротив и пытался также перевести разговор. – Нет! – возмущенно воскликнула она. – Просто не думай, что то, что происходит за закрытой дверью никто не слышит. Ты к нему несправедлив. Сейчас всё будет в норме. Это минимальная операция для нейрохирургии. Я видела какой он приходил после ваших «потасовок», – добавила кавычки в виде пальцев к речи. – Не надо с ним так. Мин усмехнулся, выдыхая клуб дыма снова и снова. – Почему ты смеешься? – улыбнулась Ан и ударила его в плечо. Эта легкость и простота заставили Юнги улыбнуться. Она была легкой и неосязаемой. Серьезный разговор имел такую невесомость, что он даже не помнит, когда последнее время чувствовал себя так. – Ты смешная, – окруженный дымом ответил Юнги. – Неправда, – горделиво заявила девушка. – Смешно, как вы оба пытаетесь делать вид, что ничего нет, – он внимательно смотрел за тем, как после этого мимика девушки изменилась. – Ничего нет, – четко заявила Ан. – И как долго ты будешь себя обманывать? – затушив сигарету, он внимательно посмотрел ей в глаза, – Алёна перестала и тебе пора. Так будет легче. Для всех. Еще где-то полчаса они стояли в кромешной тишине, смотря с высоты крыши куда-то вдаль, понимая, что сейчас они свободны от всего. Предрассудков, мыслей, от самих себя. От всего. Это место для двоих, чтобы молчать и ничего более.***
Имеет ли право на существование радость во времена, когда тьма поглощает всё? Имеешь ли ты право на улыбку, на смех, на что-то хорошее, когда где-то не так уж далеко другие разрываются от боли и тягости ожидания, что всё может закончится? Имеешь ли? Тэхен безмятежно брел из одного коридора больницы в другой, словно пытаясь потеряться в них как в лабиринте и никогда не найти выход. Нужно быть на голову отбитым и абсолютном лишенным всех чувств, что имеет человек, чтобы не знать о происходящем вокруг. Когда-то жизнь кажется настолько серой и однообразной, что ты грезишь о новых событиях, новых людях, новом всём. Но когда ты это получаешь, то готов высечь себе глаза, сердце, руки, ноги, чтобы не ощущать всего этого. Будьте осторожны со своими желаниями, они имеют свойство сбываться. Ходя по коридорам, он крутил в руках письмо, а точнее запечатанный результат теста на ВИЧ-инфекцию. Боялся ли он? До кончиков пальцев от самой макушки. Страх самое ужасное чувство. Хуже горя, отчаяния, пустоты, безответной любви, хуже всего. Потому что страх – это начало всех этих состояний. Бояться – это естественно, сомневаться – это нормально. Тэхен только недавно стал осознавать, что все его беззаботные дни позади, теперь перед ним только он один. Но быть одному не всегда плохо. Самостоятельность – это важно. Но сможет ли он справиться со всем в одиночку? Вот чего боялся Ким. Рассматривая бумажку в руках, словно всё испарится и покажутся буквы о результате, не вскрывая конверт, он наткнулся на чью-то спину. – Ты уже здесь? – проронил Гук. – Я только хотел тебе написать, что операция идёт полным ходом. – Я здесь, – ответил Ким, перед входом на галерею, которая открывала вид на одну из самых больших операционных больницы. – Никогда не видел настоящий человеческий мозг так близко, – восхищенно говорил Чонгук, озаряя свои непосредственные кроличьи глаза в сторону друга. Тот не смотрел и даже не слушал его. На галерее они были одни, что странно. – Тэ, всё в порядке? – спросил уже более обеспокоенно. – Не знаю, – тяжело выдохнул Ким и посмотрел далеко за стекло, где доктор Тэн заканчивал осуществлять доступ. – Что это? – прикоснувшись к листку бумаги в руках Тэхена, Чон почувствовал, как друг сжал папирус еще сильнее. Тот молчал. – Неужели ты ничего теперь мне не будешь говорить, Тэ? – он начинал злиться. Глаза горели чернотой, но тут же гасли, понимая, что сильно не прав. – Дело не в этом, – спокойно говорил Тэхен. Его мускулы были расслаблены и сам он не колыхался, как дряблая травинка на газоне, которую вот-вот сорвут. Его взгляд был безжизненным, грустным и пустым. – Ты бы сказал ей? – снова начал задавать вопросы Гук. Тэхен снова молчал. – Я бы тоже сказал. Она хорошая, а я нет. И я это знаю. Но я – твой лучший друг, Тэ. Я, а не она. Откройся мне. Я смогу помочь, – Чон был искренен и неподделен. Он был настоящим. Наконец-то Ким перевел на него свой взгляд. – Я знаю, – ответил спустя время темноволосый. – Но чем ты поможешь? – А чем поможет она? – Гук злился, переводя стрелки. – Дело не в ней, а в нас, – тут же более эмоционально посмотрел на друга и полностью повернулся к нему Тэхен. – Тогда давай откроем его вместе, – взялся за письмо Чон и уже точно не собирался никому уступать. Тэ засомневался и вздрогнул. – Я всё равно не отстану, – лишь слышал тот, когда закрыл глаза, пытаясь провалиться куда-то глубоко в себя. Думал, что, если закрыть глаза, то всё это исчезнет и он тоже исчезнет. Пара глубоких вдохов и всё же снова эти глубокие карие глаза смотрят на этот мир. Не сбежать, придется двигаться, жить, терпеть и бороться. Чон так же затаил дыхания, разрывая вместе с другом конверт. Перевернув пустую страницу, в конце он всё же разглядел: «ПЦР- тест на ВИЧ-1 и ВИЧ-2 отрицательные». – Тэ, ты здоров! – вскрикнув прокричал Чонгук, тормоша друга за плечи. – Я здоров… – тихо прошептал Тэхен, – я… я… – Ты здоров! – крикнул еще раз и обнял его так сильно Чонгук, что послышался маленький хруст, уже не таких прочных костей ординатора. Ким не верил. Это не могло быть правдой. Он боялся радоваться, чтобы не спугнуть счастье в такое темное время.***
Song/ Holding A Heart /Girl Named Toby
Даша уже перестала ждать посетителей. К Насте она ходила сама, Алёна в операционной, Намджун уже заходил, а делать это дважды и, не дай Бог, трижды уже дурной тоны. Или нет? Девушка переживала, перебирая свои немногочисленные больничные-домашние вещи. – Кошмар, – ахнула Хван в своей громкой манере. – Этот халат должен быть постиран! Точно железнодорожный поезд проехался. Занимая руки, а точнее руку, она освобождала мысли. – Руками не вариант, иначе все старания Чана пойдут насмарку, – послышался ответ на её речь. Голос был знаком, но она никак не хотела поворачивать голову и реагировать. Противный, холодный и сейчас поддельно внимательный? – Как ты? – спросил и приблизился к девушке Чимин, что сидела коленками на полу у своей небольшой дорожной спортивной сумки, куда накидал хаотичных вещей Степа. Его разрывало меж трех огней. Неподдельная забота получалась у парня как ни у кого другого. Он ничего не делал сверхнормы, но выглядело это к месту, и как никогда необходимо. Даже простое «доброе утро, будешь чай или кофе?» или «что тебе принести?» было наполнено чем-то теплым и родным. Именно это и согревало Дашу, когда в руки она брала больничный стаканчик с чаем, где красовалось «Дахинский-Степамбо». Порой слёзы проступали на глаза. Не зная почему, но она тут же смахивала их и улыбалась новому дню, новому солнечному свету. – Почему молчишь? – сказал уже тише Пак, присев на корточки, нависая над ухом девушки. Та поежилась, словно вспомнила что-то плохое. – Всё хорошо, – ответила, сминая грязная халат перед тем, кто всегда белоснежно чистый. Её воротило от его присутствия. – Думаю, можете поставить галочку, что узнали о самочувствии и пойти дальше заниматься своими врачебными делами, как и все, – она говорила по-злому. – А я для тебя все? – его дыхание мягко коснулось её шеи и, как забвение, нависло над глаза грядущим туманом. Хван резко встала из последних сил, отталкиваясь коленями о холодный пол. Было тяжело. Но она это сделала. И дело даже не в физическом состоянии. – Все для меня все. Что за нелепый вопрос? – она играла дурочку, как обычно, с ним. Пак неодобрительно шикнул, смотря в лисьи глаза ординатора. – Тебе наконец дали обезболивающее? – уселся на кровать Чимин, закидывая ногу на ногу и поправляя свой полурасстёгнутый халат. Он казался небрежным или пытался создавать такое ощущение. Получалось у него отлично. С одной стороны, идеальный педантичный врач, а с другой распущенный Пак. Ему шло всё. Девушка удивленно расширила глаза на его фразу, но не подала виду. – Конечно, это же стационар, – четко дала ответ Даша, дрогнув больной рукой. – Ночами так не казалось, – продолжал Пак, не собираясь уходить. – Следили за мной? – попыталась конкретно спугнуть или даже выгнать врача Хван. Она начала понимать, что эта игра затянулась и утомила её. – У стен тоже есть уши, – мягко улыбнулся мужчина, хлопнув рукой по кровати, чтобы та тоже села. Но девушка не собиралась и шевелиться в его сторону. Нет уж. – Еще что-то? – она гордо стояла, смотря на него сверху вниз, впервые. – Всех ли ты так привечаешь? – Чимин замолчал. – Намджуна также привечала? «Он что ревнует?» – пробежала в голове мысль, которую она тут же отогнала другой. – «Меня это не интересует» – Только тех, кого здесь не ждут, – Даша резка, как никогда. Глаза злы и беспощадны. В них бегают искорки. – И давно ты перестала меня ждать, милая, милая… – пробегал глазами по ней, словно по приятной картине по утру, – моя Хван? Этот голос металлом отзывался в её теле. Треском в ушах и болью в пояснице. Ординатора это разозлило еще сильнее. – С тех самых пор, как поняла, что ты не единственный, кого я могу ждать. И вообще … – выпалила шатенка, смотря в его бездонные глаза. Бездонные и такие красивые. – «И вообще» что? – он поднялся, оказываясь напротив девушки, смущая её, загоняя в тупик и уничтожая одним своим видом. – Я не хочу вас видеть, пока все это все. А «не все» не со мной, – кажется, она снова сказала глупость. Но Пак удивленно хлопнул глазами, понимая, что сейчас ординатор сказала по-настоящему что-то стоящее. Все – это никто, и он тоже никто для нее. А не все – это те, кого она не может обнять в данный момент, кто не придет к ней сейчас на помощь. Девушка показала, где его место. И Пак это прекрасно понял.***
Song/Where is my mind/Pixies
– И в болезни, и в здравии… – тихо говорил Юнги, находясь в палате интенсивной терапии, где тихонько всё также спала Алёна. – В болезни… – повторял Юнги. – Почему эта болезнь наступила так быстро? Мин чувствовал, что сходит с ума, всё это его доконает. Должно звучать рано или поздно, но будет звучать – поздно или сейчас? Может быть. Его мысли занимало лишь то, будет ли толк в этой операции, в нём самом? Парень чувствовал себя бесполезным в безвыходной, на его взгляд, ситуации. Всё, что оставалось, так это ждать. Отвратительное чувство. – Юнги, – тихо приоткрыла дверь Настя, обращая мрачный взор брюнета на себя. – Она еще не…? – Нет, – покачал головой парень, продолжая смотреть на датчик электроэнцефалографа*. Девушка присела рядом, смотря в том же направлении, что и он. Ан переживала не меньше парня. Внутреннее ощущение, что это еще не конец, преследовало её. Она была спокойна в отделении реанимации, где часто веяло смертью и потерями, царил дух умиротворения на грани с вечным сном. – Мы стали часто видится, – сказал Мин, но звучал это как просьба оставить его одного. – Ты хочешь, чтобы я ушла? – Ан была оскорблена и взволнована. – Я не..не хотел сказать это так… – перешел на свой самый быстрый вариант языка и лепетал без умолку. – Я понимаю, что у тебя чувства, ты переживаешь и хочешь вариться в этом котле одиночества и грусти один. Но она и моя половинка тоже, – глаза были такими большими, что Юнги впервые отвлекся от своей горестной думы. – Понимаешь ли, любовь, дружба, семья, это всё одно, но под разным углом. У тебя нет права на собственничество. Я тебе не позволю, – с каждый сказанной фразой парень видел, как разгорался огонь в этих темных очах и понял, что здесь, по ту сторону баррикад, он явно не один. – Я не хотел тебя обидеть. Кого-кого, а тебя я точно не хотел, – его речь стала живой, будто он снова начал что-то чувствовать, а не просто быть и есть. Он не отдавал отчет словам, словно был отдельно он, а отдельно его речь. – У нас с ней целая жизнь, это не просто этап, не просто период. Мы – это жизни друг друга. Ты возможно тоже станешь этой жизнью, но не смей думать, что ты один здесь что-то делаешь, а остальные просто стоят за стеной и молчат! – девушка начала повышать голос, разозленная собственными мыслями и чувствами. Она захлебывалась в них. – Прости, прости, – вторил Мин, как заметил одиноко скатившуюся слезу из карих глаз. Удивительно, но именно он видел её слезы больше, чем кто-либо другой. – Ну вот, – она начала смеяться, – ты довел меня. Она не должна видеть моих слез, даже…– слезы начали переполнять глаза и горло девушки, – даже с закрытыми глазами, – Ан смеялась и плакала. Ведь Алена откроет их и увидит раскрасневшуюся подругу. Она верила, что снова увидит зеленые ведьмовские глаза с крапинкой. – Не плачь, прошу, – парень обнял её за плечи, впиваясь руками в её кости. Ему так же было больно, как и ей. Впервые он выплеснул свою боль. Такая же хрупкая слеза выкатилась и из глаз Мина. Юнги ненавидел себя за всё, а больше за то, что был в этом один. – Ребята, – шипел голос на фоне, – ребята, ну не ругайтесь, пожалуйста, – хриплая, но явно знакомая тональность подруги. Оба замолчали, вытирая раскрасневшиеся глаза. – Хэй, почему вы такие грустные? – Алёна пыталась улыбнуться, но покорилась от боли. – Так болит голова, словно мне пробили черепушку, – она выдавила смешок и медленно поморгала на присутствующих. Солнечные лучи озарили палату, предвещая яркое утро после самой глубокой ночи.