***
Все же долго на больничном Ан не смогла сидеть. Неделя отдыха – хорошо, две – уже начала скучать, но на третью она не согласилась и все же вышла «на работу». Что говорят стандарты оказания медицинской помощи? «После полостных операций – ограничение физической нагрузки три-четыре месяца». Ужасная потеря для специалиста хирургической специальности. Девушка не согласна с этим изречением, которое касалось ее напрямую. Можно ли расценить это как двойные стандарты? Врачи – худшие пациенты. – Нет, и не проси! – резко выразился Чимин, оставшись наедине с девушкой в зале. – Доктор Пак, но...– голос девушки не успел окрепнуть, как врач тут же ее прервал. – Хочешь себе грыжу? Ты еще молодая для двух полостных операций, – неодобрительно шикал на нее блондин. – Для тебя – месяц отделения анестезиологии, и только тогда ты пойдёшь дальше по хирургическим базам, – его взгляд был тяжелым, а голос отдавал металлическими нотками. – Максимум – вскрыть гнойник и выполнить какую-нибудь пункцию, но никаких больших операций по два-три-пять часов за крючками, тебе ясно? – его хищный оскал звучал так, словно это было последнее предупреждение перед выговором. После трех уже идёт вопрос об отчислении. Дисциплина – дело такое. И Чимин держал её в своих ежовых рукавицах. Тэхен до сих пор перестраивался к новому ритму своей жизни. Жизни, где у него появился второй шанс. Он боялся острых хирургических предметов и не знал, как убрать этот страх из своей жизни. – Слушай, это обычный периферический катетер, Ким, – облокотившись о стойку сестринского поста Сокджин комментировал неуверенность Тэ. – Просто поставь. Я знаю, ты это умеешь, – помолчав, тот добавил: – Я видел. – Да, – почесав затылок, ответил брюнет. – Я знаю. Я делал, – в голосе появились нотки самовнушения. Внутренние демоны всегда преследуют нас, перерождаясь в новых монстров, сопровождая на каждом шагу. Демон же Ким Сокджина был слишком реален. Высокий, красивый и с темно-карими глазами, что смотрели всегда сквозь него, стараясь не замечать его самого вовсе. – Тэ-Тэ, – обратилась девушка к кудрявому Киму. Тот тут же поднял голову, словно отвлекаясь от мандража в руках. Спокойно переведя дыхание, взглянул на причину или спасение. – Да. Ты здесь? – удивленно проговаривал Тэхен. – Да, ты здесь, – продолжал свой монолог, теряясь глазами в девушке, в её темных волосах, хирургичке, кроксах и белом халате. – Ты была там, – начинает нелепо жестикулировать. Ан же лишь смотрит, чувствуя что должно быть продолжение, подбадривая его кивками. Набрав воздуха и сильно зажмурив глаза, Ким Тэхен заключил: – Ты здесь. Это далось ему тяжело и легко одновременно. Все это время за ними наблюдала парочка глаз. – Что с ним? – полушепотом спросила Енджи. – Он просит у нее помощи. Нелепо, по-тэхеновски, но просит, – заключил невысокий мужской голос. – И давно ты стал таким проницательным, доктор Ким? – продолжала спрашивать рыженькая. – Я всегда таким был. Просто быть придурком намного легче, – вместе с сожалением его голос стал жестче. Врач направился в направлении кабинета заведующего отделением. Шаги были тяжелыми, а на душе метались сомнения.***
– Не думаю, что это хорошая идея, – Алёна стояла на пороге с легкой сумкой, пока все тяжелые вещи вогрузил на себя Юнги. Прохладный воздух запустевшей квартиры щекотал её кончики пальцев. – Это отличная идея, – захлопнув за собой дверь, он слегка коснулся её плеча. Та вздрогнула, ощущая себя неуютно. Девушка могла назвать себя взбалмошной и резкой, но и у нее был предел. – Здесь всё удобно. Свой душ, туалет, всегда тепло и нет снующих студентов, – брюнет улыбнулся, обходя Кан кругом. – И нет людей, – ответила зеленоглазая, осматривая комнату как брошенное животное. Сама не понимала внутреннюю враждебность. Ей было неуютно. – Хэй, – поднял её подбородок, чтобы встретиться глазами, – это же я, а это ты, – его бездонные зеницы были обращены так глубоко в неё, что это могло очень сильно напугать. На минутку стало легче. – Ты не будешь одна. Здесь всегда буду я. Девочки будут тебя навещать. Тебе нужна реабилитация, – на фоне свистел чайник. Кто вообще пользуется еще такими? Мин был консерватором. – Трудовая реабилитация была бы как нельзя кстати, – впервые уроненная улыбка. – Еще рано. Покой, тишина и физические нагрузки. А там лишь бумаги и эмоциональная нервотрепка, – врач знал, что говорит. И Кан была согласна с ним, но никак не хотела это признавать. Ощущение сломанной вещи, коей она себя считала, никак не уходило. Бездарная, ненужная, обуза – то, что приходило Алёне в голову, когда она смотрела на себя в зеркало. Была та же светловолосая Кан, только другая. Сломанная. – И что ты можешь мне предложить, доктор Мин? – девушка вальяжно села на диван, смотря на брюнета снизу-вверх. Он был красив, и это первое, что мелькнуло в её голове. – Напротив есть фитнес-клуб. Там есть беговые дорожки, йога на гамаках и пилатес. Это то, что любят девушки? – он сомневался и всё же проговорил свою догадку. – Девушки любят вкусно поесть и пообниматься за просмотром «Сумерек», – тут же ответила Кан. – Я тоже такое люблю, – мягкая улыбка снова растопила сердце девушки. Неимоверное чувство неловкости исчезло, и осталась лишь атмосфера заботы и любви. Алена тут же почувствовала себя нужной, когда на фоне звучала до боли знакомая мелодия из любимого фильма. Сильные и теплые руки обнимали её крепко, словно боясь, что неожиданно она раствориться как мираж или сон. И снова придется справляться с реальностью и рутиной. Теплота другого человека способна творить чудеса.***
Большая толпа ординаторов заполнила холл приемного отделения. Каждый что-то бурно обсуждал. – Ты видел? – звучал сквозь толпу один из голосов. – В этот раз еще больше, чем в прошлый, – отвечал второй. – Прям сегодня. Слишком неожиданно, – вторил третий. Настя и Даша спокойно вышагивали к кофе-машине за противными напитками, которые становились достаточно привычными для девушек. – Ты уже видела? – вопрос Джисона, обращенный к Ан, раздался сквозь толпу. – Видела что? – брюнетка очень медленно сделала глоток латте, отмечая какой тот на вкус горький. – Хочу сахара, – добавила вслед. – Ты сегодня дежуришь в детской реанимации и знаешь с кем? – тот продолжал взбудоражено хлопать глазами. Его беличье лицо казалось бледнее, чем обычно. Девушка молчала, осознавая риторичность вопроса. – И? – нетерпеливая Хван всё же вмешалась в этот диалог, нервно заправляя распущенные волосы за ухо. – С новым заведующим блока реанимации Ким Сокджином, – звучало горделиво и громко. Брюнетка тут же поперхнулась, едва не пролив на себя свой отвратительный напиток. – Новым кем? – её удивило отнюдь не имя, а новая должность. Сокджин же, в свою очередь, в ее мыслях должен стать еще более невыносимым, чем раньше. Глаза непроизвольно закатились в глазницы, когда Хан снова повторил уже ранее озвученную информацию. Новость была резонансной не только для ординаторов, но и для врачей. Она обсуждалась повсеместно. Ходили разного рода слухи, но они никак не трогали центрального их виновника. – Почему сегодня? – ноюще проговорила Хван. – Именно, когда я иду…кхм, – тут же проглотила всё сказанное. – На свидание с мистером идеальным кардиохирургом, – смешок сам по себе вылетел из уст Насти, которая наблюдала, как Даша наливается румянцем. Ей была приятна такая перемена в вечно переживающей из-за учебы и работы Хван. Щеки точно напоминали недавние очередные пионы, которыми одаривал её Ким. Просто жест вежливости, который имел свой подтекст, игнорируемый Хван. Именно так она себя успокаивала, надеясь, что не падет жертвой его чар и своих собственных фантазий. – Мой новый ординатор совсем не спешит приступить к дежурству, – раздается поодаль знакомый голос. – Только вспомни, – тихо сказала Ан, давясь собственной фразой. – Заведующий, – горделиво и смеясь обратилась к нему Хван. Тот же, ни на секунду не задумываясь, улыбнулся в ответ. – Этот месяц будет долгим и мучительным, – снова подала голос Настя. Внутреннее ощущение, что избегать Кима ей не удастся, именно в этот момент перестало быть внутренним и стало явным. Пара недель без Ан дались Киму тяжело. Сейчас было сложно оторвать взгляд. Она будто заставляла постоянно смотреть на себя, видеть только себя, слышать только себя. – Тебе понравится реанимация, я тебя уверяю, – приглашающе он указал ей на лифт. Ничего не остается. Первое дежурство пошло.***
Song/ Love &Hate/ Michael Kiwanuka
Тяжелое дыхание, оглушающий звук тикающих часов и громкая, нет, оглушающая музыка из колонок. – Нет, я совершенно ничего не успеваю! – прокричала в своей комнате Даша. Лицо девушки выражало нервозность и беспокойство, вместе с этим оно отображало разносторонний стиль её способностей макияжа. Голубой или же яркий красный, длинные тонкие стрелки или же внушительные, толстые, походящие на взмах крыла черного лебедя, маленькие точки карандашом или стразы полумесяцем по ходу орбиты. Очень сложно выбрать. Выбрать, чтобы быть идеальной. – Какая я для него? – немного погодя, она снова задает вопрос. – Какой он хочет меня видеть? Было бы так чудесно, если кто-то сейчас мог ей сказать: «Да, такие стрелки и не миллиметром длиннее» «Сиреневый тебя так мягчит» «Тебе не нужен вырез, сдержанность – истинное проявление красоты» Но никто не говорит. «Глубокий вдох. Нервные струны должны успокоиться» Еще с получаса, нет, с час она провозилась в идеальном скульптурировании, макияжировании и себя-в-порядок-приведении. – Так-то лучше, – заключила, оглядывая себя в зеркало. Яркие карие глаза играли со светом благодаря аккуратной тонкой подводке кроваво-красного цвета по нижнему веку. Длинные ресницы стремились куда-то очень высоко, еле-задевая по краям тонкий проблески маленьких стразинок. Веки же, украшенные красивым переходом оттенков сиреневого цвета, перетекающего в насыщенно фиолетовый, могли свести с ума кого угодно. – Не перебор? – смотрела на себя такую яркую и другую. Ей казалось, что это была уже не она. Слишком старающаяся, прятаясь за яркими цветами или же выпускающая рваную душу наружу, крича изнутри: «Услышь меня! Увидь меня! Пожалуйста, увидь меня! Прошу…» А он увидит. Как только она ступит перед ним своими небольшими аккуратным ножками. Он тут же увидит её и что-то внутри начнет метаться. Скажет ей неловко: – Привет, – протягивая настолько насколько сможет, теряясь в ярких глазах. В руках будет смятая подарочная крафтовая упаковка, в которой красуются ярко-алые пионы, как никогда кстати подчеркивающие её нижние веки. Она кратко улыбнется, отвечая в своей детской манере, оглушая его. Ничего не слышит, но не из-за громкости голоса, а из-за выраженного шума в ушах, создаваемого, видимо, повышенным давлением в его сосудах. – Пойдем? – сорвется с губ девушки. А он молча последует за ней. Такой утонченный, аккуратный, но с небрежной укладкой на голове, в длинном сером пальто нараспашку. Периодически очки на нем буду запотевать от предстающего тумана и смеха. Ямочки на щеках будут пронзать сердце девушки, а искренняя улыбка навсегда засядет глубоко в сердце, предупреждая о возможности остаться навсегда без него, безвозвратно и невыносимо больно. Возвратившись каждый в свою кровать, никто не заснет до самого рассвета. Предательский пульс будет шкалить, а глупая улыбка не слезать с уст. А это значит одно. Они оба пропали.***
Song/ Six feet deep/ Neoni
Что такое сон? Сон – это периодически возникающее состояние, характеризующееся пониженной реакцией на окружающий мир или же последовательность образов, которые человек может помнить. Очень интересная вещь этот сон. Глубокая крадущаяся ночь уже давно раскинула свои путы на этот город, как и вчера, позавчера, как и завтра и послезавтра. О чем мы думаем в ночи? Чего хотим в ночи? Лежать. Болтать. Покоя. Любви. Тишины. Гармонии. Этот спектр велик, он переплетается между собой, заставляя терять нить одного в другом. – Такой ленивый ординатор, уже собирается вить гнездо, – слышится во тьме голос врача, как только Ан, выгрузившая на себя чистое одеяло и спальное белье, тихими шуршащими шагами стремилась к кровати, которую только сможет занять. – Вить гнездо? – оборачиваясь, переспросила девушка. Его взгляд был привычным, но в нем что-то изменилось. Стал другим. Ким лишь указал на кучу, что была в её руках. Мягкая улыбка тронула его губы. – Сон отменяется? – снова спрашивает брюнетка. Её растрепанные волосы хаотично ложатся на шею, плечи, касаясь щеки, а карие глаза устало смотрят вперед, того и гляди сейчас закроются. – Здесь не спят. Здесь работают, – врач строго посмотрел на нее, чтобы та не заметила послабления в нем к ней. Как будто это не читалось, как только он оказывался рядом с девушкой. Но дадим реаниматологу эту возможность. Что же могло произойти? Конечно же, а точнее, скорее всего, экстренная операция или же срочная для одного из пациентов детской реанимации. – Мы даем наркоз? – спросила у брюнета, следуя за ним по пятам. Шаги Джина были широкие, словно он бежит от неё, надеясь, что рано или поздно она его догонит. – Реанимация — это не наркоз. Видимо ты очень плохо училась, что в университете, что здесь, – строго роптал Ким, расстегивая халат, всё также не смотря назад. Она всё еще была там. Джин тихо вздохнул. – Нам необходимо мониторировать палаты и не дать никому умереть. Не так уж сложно, правда? – он смотрел на неё сверху-вниз, пытаясь главенствовать над девушкой. – Ух ты, козел Ким Сокджин, как давно не виделись, – она сорвалась с его пренебрежительности и надменности. Тут же пожалела об этом, когда заметила спадающую улыбку с лица Кима. Переборщила. Нарушила этику. – Что ты сейчас сказала? – его глаза светились ненормальной искрой злобы или же ярости, сказать наверняка было сложно. В какой-то момент девушка подумала, что терять ей нечего. С чего она это взяла – непонятно. – Козел. Ты – козел, – легко и играючи добавила Ан, не отводя взгляда и еще больше придвинувшись к врачу. Она не уступит. Не сейчас. Никогда. С полминуты он смотрел в её яркие глаза. Бурю эмоций вызывает эта «студентка» в нем. Снова. Он не может это держать на привязи. – Ты же знаешь, что я могу превратить твою жизнь в ад. Здесь, – Ким не шутил. Бегающий взгляд остановился на ресничке на её щеке, кожа была бледно-серая – недостаток солнца в этой проклятой больнице. – Так сделай это, – ни секунды не мешкая, Ан ответила. Не отходя, не дрогнув голосом, ни одним мускулом. В ней читалась сила отвечать ему везде и всегда. Они давно перестали быть «врач-ординатор». Это было что-то другое. Наэлектризованный воздух готов превратиться в атомный взрыв, но вдруг громкий стационарный телефон разорвал их перепонки, возвращая на землю. – Да! – строгий голос, а взгляд все также висел на девушке. – Иду! Ничего не говоря, Сокджин развернулся по часовой стрелке, строго противоположно предмету его ярости. – Куда ты идешь? – Настя кричала ему вслед, догоняя врача. Они направлялись в операционную. Там срочно потребовался реаниматолог.Song/ I hate everything about you/ Three Days Grase
Заходя в белые стены самого чистого и самого грязного места на свете, первое, что ты чувствуешь – ослепительный свет операционных ламп, прокварцованный воздух и страх. – Слушаю! – Ким, натягивает маску на лицо, стряхивая ненужную воду с чистых рук. Он точно всегда готов к исполнению своих прямых обязанностей. Молодой доктор–анестезиолог метается как загнанное животное. Первая смена и уже такое. – Тахикардия, необоснованная, – голос дрожит. – И? – смотря на аппарат, врач замечает экстрасистолии. Все бы ничего, если бы пациенту не было пять лет. – Никто ничего не делает! – крик озаряет операционную. Все боятся и пошевелиться. Порой при действии электрокоагуляции хирургов дает перебои на аппарате ЭКГ. – Что еще? – спрашивая, Ким даже не двигается с места, словно считывает всю ситуацию, перебирая варианты в голове. К сожалению, врач уже знает ответ на всё происходящее и он не такой радужный и простой. Осматривая пациента, Настя замечает, что он весь сырой, где-то проступают красные пятна, а на мониторе то желудочковые экстрасистолии, то скачки давления от 160 до 90. – Вы закончили? – спросил Ким у хирургов. Те неуверенно сказали, что остались швы на апоневроз и кожа. – Что же это по-вашему, доктор? – Сокджин злился, прослушивая сердце и легкие пациента. В ответ тишина. – Доктор, сейчас вы можете стать палачом. 53% - летальность, – повышенной тон заставил окружающих переглянуться, но сохранить молчание. Пока шел напряженный разговор, брюнетка пыталась раздобыть немного льда. Отчитывая врача, Ким и не заметил, как маленького пятилетнего пациента начали обкладывать льдом. – Так, еще льда. Пожалуйста, – проговаривала Ан, умещая ледяные пакеты в проекции крупных сосудов, в особенности шеи. Она чувствовала, что не нужно спрашивать разрешения на свои действия. Просто делала то, что должна. – Моча, цвет! – снова вопил Сокджин. – Температура 42 градуса, доктор Ким, – с опаской произносила медсестра. – Все еще не понимаешь? – смотря на молодого врача, Джин просто взрывался от злости. Столько лет прошло, и снова это. Роковая ошибка преследует его по пятам, напоминая, как легко можно лишить жизни живого человека по своей собственной ограниченности. – Сколько дашь амиодарона? – снова начинает атаковать новый заведующий реанимации. В ответ тишина. – Ты ни на что не способен! Убирайся! – крик раздавался даже в коридоре, от чего медсестры на посту начали включать свет, оглядывая свои посты. – Ким, успокойся, – оперирующий хирург пытался привести его в чувства. – У тебя потом могут быть проблемы. Он всего лишь мальчишка зеленый, научится. – Когда ребенок умрет, проблемы будут у нас всех. Я тебе гарантирую, – набирая 90 миллиграмм амиодарона, врач ввел его по вене ребенку. Сердце не сразу, но перестало трепетать. – Мальчишка, как ты говоришь, сейчас может убить ребенка на столе. Нужен холодный физ-раствор, и продолжайте его обкладывать льдом! Дантролен 90 в подогретой воде для инъекций! Шевелитесь! Давайте! Глюкоза 40% с инсулином! Работаем! – вены на лбу вздымались. Сам он, медсестра и Ан, усердно метались по операционной, наблюдая, как маленький ребенок пытается бороться с самым грозным осложнением для анестезиолога – злокачественной гипертермией. – Давай, давай, – приговаривал Ким, снова измеряя температуру пациенту. Виднелось 37,5. Сердце – нормосистолия, давление нормализовалось. Этот час казался адом на Земле. Вылетая в отделение из лифта, Ким прижался спиной к холодному металлическому покрытию кабины. Сотни мыслей метались в его голове. – Снова, снова, – он проговаривал себе под нос, никого не замечая вокруг. Настя смотрела, как тот находился в каком-то невообразимом бреду. – Ты в порядке? – спросила она издалека, не решаясь подойти ближе. Вопрос был глупым, но это всё, что она могла. – В порядке ли я? Ты думаешь я в порядке? Нет, – он резко поднял свои глаза на нее. Ей стало страшно. – Я не в порядке и никогда не буду, – врач подошел ближе. Глаза искрили безумием. – Знаешь, что там было? – вскинув рукой, показывая направление, где они только что были. Настя молчала. – Точно так же, все как во сне, – голос был металлическим и безнадежным, Ким закрыл глаза, даже зажмурил, пропадая в самой глубине самого себя. – Мой первый ребенок в этой больнице, первый наркоз на первой же смене после устройства на работу, первая смерть, прямо на столе. Там же, так же, – кричал ей в лицо, словно девушка виновата в его бедах. Руки были напряжены, вены на лбу проступали через липкий пот. Стресс. – Но он жив, сейчас жив. Ты справился, ты смог, – схватив его за лицо своими аккуратными руками, девушка обратила его взгляд на себя. – Ты не виноват. Мы не можем изменить прошлое, но можем повлиять на будущее. Мягкое касание женских рук и нужные слова как будто вернули его в реальность. Ей было страшно. То, что он испытал слишком много для одного человека, даже очень сильного. Тот же молчал. Тишина. Кромешная. – Прошу, не бросай меня. Не бросай меня снова. В этот раз я не вывезу, – охватив и ее руки, Ким говорил искренне. Их лица были в жалком миллиметре друг от друга. Лоб ко лбу, дыхание к дыханию, можно было слышать пульс друг друга. Тут девушку переклинило, словно что-то в этой фразе откликнулось в ней самой. Она чувствовала, что он искренен. Всю ночь врачи сидели в палате маленького пациента, молча смотря то на показатели аппаратов, то друг на друга, ища ответы во мраке, не задавая вслух ни одного вопроса. Тысячи слов летали в голове, но как только хотелось их озвучить, тут же голос пропадал, исчезал, голосовые связки бастовали, и происходил тотальный парез гортани. Долгое время в темноте и в своих раздумьях, врач обратил свой взор на девушку, что только прикрыла глаза, и сказал: – Я люблю тебя, – на фоне вздымающийся аппарат искусственного дыхания как будто хотел его прервать, но всё было прекрасно слышно. Его темные глаза будто светились в темноте, он вовсе не шевелился. – Конечно же ты не слышишь, ты уже спишь, – добавил вслед. Сердце девушки билось сильнее. Это был не сон. Его же мышечный орган для перекачки крови, кажется, давно был сломан. Но именно сегодня он снова начал собираться, когда в руки его взяли нежные женские пальцы небезразличной брюнетки.***
Song/ Skinny Love/ Birdy
После приятно проведенного вечера или ночи всегда на следующий день тебя сопровождают воспоминания, отрывки фраз, действий и чувств. Ты хочешь запомнить это, прожить снова, снова и еще раз и еще. – Что может означать эта улыбка, как вы думаете? – Пак Чимин смехотворно кривит свое лицо, толкая в плечо Джуна. – Может сегодня редкая пересадка редкого сердца редкому пациенту? – перебирая папки с историями и витальными листами, Джин тут же откликнулся. – Или же просто хороший день, – вступился Чан, смотря на, и правда, слишком лучезарного Ким Намджуна. Что с ним? – Как говорил один телевизионный герой: «Сегодня отличный день, чтобы спасти жизнь», – Намджун таинственно сверкнул ямочкой на щеке. – Надеюсь, ты не влюбился, – заключил Чимин. – Это глупо, бессмысленно, и никому не нужно. – После такого ты должен рассказать драму жизни, но, к сожалению, вот уже пришел главный врач, – Джин потер руку и застегнул верхнюю пуговицу на халате, словно пытаясь себя придушить. Лучше уж это, чем рассказывать на все обозрение про очередной случай злокачественной гипертермии. Лишняя полемика и парочка нервных клеток врача. Даша оглядывала пустую для нее аудиторию без своих подруг. Алена была на реабилитации, Настя неизвестно где, явно не в конференц-зале. Внутри девушки плясали чертики или бабочки, или сердце ликовало. Неподдельное хорошее настроение, такое же, как и у вышеупомянутой личности. – Раз, два, три, – напугал голос сзади. Потрепанный Степа внимательно смотрел на рыжеволосую девушку. – Что это значит? – топчась на месте, чтобы выйти из душного зала, она смотрела на него с интересом. – Целых три, – тонкие пальцы сверкнули перед её глазами, – шизофреника в отделении. Свежее мясо, – глаза неподдельно горели. – Не может быть, – Хван ахнула и засияла пуще прежнего. Этот день однозначно создан, чтобы спасти пару жизней. Вслед её проводил взгляд заинтересованного хирурга, которого оторвал от предмета интереса знакомый голос: – Могу я спросить тебя, друг? – откашлялся Джин, прерывая задумчивость Намджуна. – Конечно можешь. Есть какой-то сложный пациент или кого-то уже можно перевести в отделение после замены клапана? – Ким тут же достал свой блокнот с учетом движения по отделению пациентов. Он всегда был собран и готов к работе. – Как оно? – глаза брюнета явно сверкали подозрительным блеском. – Оно? – переспросил непонимающий Джун, потирая запястья в напряжении. – Рыжая и ты. Есть? – шёпот донесся до ушей Кима. – Ничего такого. Просто прогулка, – тот поправил галстук на своей шее, словно ловя последние капли воздуха. Друг приятно улыбнулся, почувствовав с какой серьёзностью он это говорит. Его намерения были понятны. Ким Намджун всегда был джентльменом, сколько он его помнит. – Ты же знаешь, что она не безгрешна, и есть еще кто-то на горизонте. Кто-то… – Я не слепой, – ответил Намджун тут же. – Мне не важно. Она хороший человек, – тут же осек любые слухи Джун. – Я просто хочу уберечь тебя от ненужных страданий, друг, – Джин похлопал по плечу шатена и тут же откашлялся. – Девушки, такие…знаешь. Ему хотелось бы, чтобы кто-то сказал ему почти год назад: «Не заговаривай с ней. Не комментируй. Не смотри!» Тогда всё однозначно было бы легче. Жаль глазам невозможно запретить смотреть, сердцу стучать, крови течь, а голове постоянно воспроизводить болезненные моменты. Жизнь была бы проще.***
Твоя самая сильная сторона – это терпение. Умение терпеть и ждать дает силы на будущее, большее, то, чего ты достоин на самом деле. – Как оно, ТэТэ? – девушка похлопала по спине парня, который пришел на перевязку хирургических пациентов. – Оно…– начал кудрявый молодой человек, – знаешь, оно идет своим чередом, – тут же выдохнул. Это было правдой. События проносятся в нашей жизни мимолетно и быстро, но переживаем мы их в своей голове не так искрометно. – Как тебе абдоминопластика с доктором Ли Тэмином? Он шикарный? – девушка продолжала спрашивать его, чтобы разговорить неконтактного, с недавних пор, парня. Но Ким сдерживался из последних сил, чтобы не показать свое нежелание к диалогу. – Да, он такой. Очень талантливый и рукастый, – последнее слово казалось выскользнуло совсем неуместно для характеристики их учителя. – А ты? Как твои дела? Ему правда было интересно? Да. Никто не спрашивал, как дела у нее самой. Никто, с самого начала возвращения в клинику. Для Ан это было чем-то особенным и повседневным одновременно. – Оно идет своим чередом, знаешь, – девушка улыбнулась, как почувствовала, что Ким Тэхен расслабился. Его плечи перестали нависать над ним самим, голова не была такой тяжелой, а взгляд стал мягче. Каждый за этот короткий период наработал свою собственную маленькую жизнь, которая саднила своими воспоминаниями и переживаниями. Наверно это и означало жить, а не существовать. Проходясь по владениям реанимационного блока, девушка наблюдала разные картины. Дети, окутанные трубками без самостоятельного дыхания, ослабленные «бабушки» исполосанные острыми скальпелями под грудой пластырей и бинтов, молодые мужчины с бледно-белым цветом кожи на волоске от рецидива кровотечения, крохи в «инкубаторе» соломенно-желтого цвета. – Как много здесь всего, – тихо сказала сама себе Ан. – Да вроде как обычно, – тут же прошептала ей Енджи. Рыжеволосая малышка заплетала свои длинные волосы в длинную косу, привыкшая к такому потоку разнообразия. – Так делаем вид, что что-то делаем, – выпучила глаза на Ан медсестра. – Прямо по курсу грозный заведующий ака твой начальник. Брюнетка тут же скрылась в ближайшей палате. Видеться с ним сейчас слишком для нее. Она к этому не готова. Однозначно не готова. Но прятаться вечно у нее не получится, это было очевидно.***
Song/ Never Let Me Go/ Florence And The Machine
Её волосы, казалось, всегда идеально лежат. Ресницы всегда идеально накрашены, возвышаясь куда-то в небо, заставляя взор раскрываться, придавая удивлению особый шарм. – Не думаю, что они скажут тебе спасибо за это, – легкий смешок Хван в белоснежном халате раздавался по всему телу. – Кто? – удивленно спросил Ким, поправляя очки на переносице. – Цветы, – совершенно очевидно ответила Даша. – Хотя быть приобретенными тобой точно лучше, чем пылиться в холодном зале цветочного магазина. – Думаю, им приятно касаться девичьей щеки, – мимолетная пауза. – Твоей щеки, – протягивая полюбившиеся пионы, Намджун улыбнулся. До сих пор ей было неловко. Тусклый свет лампы в коридоре кардиоотделения придавал их встречам особой романтики. Сам Намджун был синонимом слова «романтика». Тактичный, добрый, заботливый и мягкий? Да, в её голове он был мягким, но не как человек, а как само состояние души и комфорта. Она почти забыла думать о Пак Чимине. *Flash Back* – Пойдем со мной, – проходящий мимо Чимин рвано бросил фразу в сторону Даши, которая поправляла длинные рыжие волосы, укладывая локоны в своей самой выгодной позиции. Она любила красоту, особенно красоту в себе. Это то, в чем ей хотелось быть правой, потому что в людских душах и проблемах она еще не так преуспела. – Куда? – оглядываясь по сторонам, девушка спросила в своей приятной детской удивленной манере, меняя мимику. Она не умела скрывать эмоции и чувства, хотя думала, что все держит под контролем. Контроль – лишь иллюзия спокойствия и равновесия в жизни, которая часто рушится, как только что-то идет не по нашему плану. – Relax, – его голос пробирал до самых кончиков пальцев, звеня как наваждение чистой воды. Двусмысленность фразы пронзила Хван, она чувствовала подтекст. – Нет, – ответила ровно. «Я не могу поступить так с ним. И я не могу так поступать с собой. Что тогда останется от меня? Сплошная фальшь. Красивая фальшивка» – её мысли сразу обратились к другому человеку. – Хван говорит «нет», – злобно оскалился Пак. – Это что-то новенькое. Это было жестоко и больно. Девушка была ранена в самое сердце. Слезы сами наворачивались на глаза. Но она сдерживала их, контролировала. – Твое время как приличной девочки – всего лишь иллюзия, – он ткнул в нее пальцем прямо в то место, которое нещадно разбивалось в эту секунду. – Ты не достойна его, ты достойна только…– крутил в голове едкие фразы. – Заткнись! – девушка не выдержала и закричала, смахивая слезу с щеки, оттолкнув противную руку врача. – Ты – чудовище. В тебе нет ни капли любви. – Любовь? – он смеялся ей в лицо. – О какой любви ты говоришь? Я никогда, – говорил медленно и четко, – не полюблю, – с каждым словом, буквой, можно было бы, наверняка, услышать, как пульс увеличивался на пять ударов, а сердце сжималось от боли в груди девушки, – тебя. Даша смотрела в его пустые глаза и понимала, что это правда. Ей было безмерно больно, нет ни одной градации, знакомой человеку, чтобы оценить, как отвратительно и погано она себя сейчас чувствовала. Только сейчас осознала, как сильно была использована, и что сама допустила такое отношение к себе. Сама позволяла втаптывать себя в грязь, призрачно надеясь, что станет той единственной, ради которой он станет другим, настоящим, тем Чимином, который заперт под грудой цинизма, холода и злобы на этот мир, но, в первую очередь, на себя. *End* В этом же месте она все еще чувствовала, как саднит душевная рана, но рядом был тот, кто всеми силами пытался залатать её. – Твое присутствие, – Даше было неловко произносить это, – в моей жизни делает ее лучше, – она тут же покраснела так же, как и сам врач. Закрывая красные щеки в пионах, Хван слилась с ними. – Большего мне и не нужно, – ответил Ким. Он врал. Ему нужно, чтобы ей было не просто лучше, она должна быть счастлива. И Джун готов на всё ради этого. Теперь он точно это понимал.