***
– Расскажи мне, – спокойно произнес, протягивая стаканчик кофе в сторону друга, где красовалось «бабник». – Твои шуточки, – оглядывая «презент» Сокджин поморщился. Ему шутить можно, а другим над ним – под запретом. – Что произошло? – Мин заинтересовано смотрел на врача, что поправлял свой съехавший бейдж. – Что-что, – глотнув напиток, тот добавил: – Пацан словил осложнение на анестезию – перегрелся, а этот стоит и хлопает глазами, как конь на новые ворота. Мы там час просто еблись, чтобы всё привести в норму. Было точь-в-точь как у меня тогда. Сейчас стабильный, хочу перевести к тебе. Ким закинул ногу на ногу, покачивая напиток в руках. – Стоило взять отпуск за свой счет и у вас такое происходит, – Мин нервно щелкал ручкой, выкидывая стакан в урну. – И как твой отпуск? Или это уже медовый месяц? – сальная улыбочка сопровождала каждое слово в сторону врача. Юнги стеснительно начал улыбаться, смеясь на самого себя. Почему он так реагирует? Словно от этой мысли стало приятно, и ты глупо улыбаешься. – Ан сказала, что вы как женатая пара, – допивая свой напиток, Ким звонко причмокнул. – Ну раз Ан сказала, – протяжно ответил Мин, акцентируя, как часто проскальзывает в их разговорах упоминания этой девушки. – Домашний уют, совместные покупки, фильмы смотрите. Такие комфортные, – продолжал брюнет, направляясь с другом к их общему пациенту. – Не говори, что это зависть, Джин. Законченный бабник влюбился? – с улыбкой и искренним удивлением он оглядел друга и понял, что прав. – Что серьезно? –Не неси чепухи! – тут же толкнул его в плечо, как дверь в палату интенсивной терапии открылась. Ребенок шел на поправку и совершенно не требовал почасового мониторинга, контроля анализов и сердечной деятельности. Мальчик удивленно смотрел на взрослых врачей. Они казались ему великанами, которые разговаривают непонятными терминами, вскидывая руками и перебирая непонятные бумажки. – Доктор Ким, я могу идти домой? – набравшись храбрости спросил пациент. – Нет, юнга. Ты еще должен полечиться в отделении доктора Юнги. Ты, как сильный мужчина, вытерпел операцию, немного перегрелся и мы тебя здесь подлатали. Осталось дело за малым, которым займется доктор Мин. Джин хорошо находил контакт с детьми и вообще с пациентами. Часто брал дежурства в детской реанимации, словно тот фатальный случай и напоминание о нем заставили его вспомнить о действительно важных для него вещах. Он делает это не для галочки, а для жизни. Человеческой жизни.***
– Итак, – откашливаясь в кулак, Джин продолжил: – сейчас вам предстоит увлекательное путешествие в мир постановки зондов. Перед ним стояли двое его ординаторов Джисон и Минхо, за спинами которых пыталась прятаться Ан, надеясь, что высоким анестезиологам это важнее и они сами важнее. Ее прибывание здесь лишь отсрочка, ссылка. – Надеюсь, вы понимаете, что надо делать всё аккуратно и с вазелином, – на последнем слове Ким сделал акцент. – Смазка – дело важное, – откашливаясь он двусмысленно обежал стоящих перед ним ординаторов. Джисон и Минхо, как и ожидалось, хихикнули. Парни. – Так как у нас есть гостья, – громко озвучил Джин, – предоставим ей шанс блеснуть. Как говорится, «дамы вперед», – в руках у него красовался знаменитый зонд Блэкмора. Отделение буквально по щелчку пальцев заполонили пациенты с кровотечением из варикозных вен пищевода. А эти сами пациенты имели «приятное» дополнение, а точнее букет. – Там гепатит С и В, – на ухо прошептал Насте Минхо, словно змея. – Класс, – тихо проговорила она, недовольно кривя лицо. Сокджин, как наставник, встал за ее спиной, тихо наблюдая и не говоря ни слова. – Мне, – девушка откашлялась. Безмолвное наблюдение Кима напрягало её больше всего, – необходимо вам поставить зонд, чтобы остановилось кровотечение. Вы согласны, мистер Ли? – она осмотрела табличку на кровати, где было написано имя пациента и диагноз. – Чего…да…как это… – он икнул. – Пихать будете это? – его речь была несвязанная. Складывалось ощущение, что мужчина до сих пор в алкогольном опьянении. Так и было. Запой с месяц. Сокджин внимательно смотрел за аккуратной девушкой в этой вакханальной части отделения с асоциальным пациентом. – Мне необходимо завести вам зонд, чтобы он прижался к стенке и как бы сдавил ваши вены, останавливая кровотечение, – поднимая перед ним и собой зонд, девушка начала объяснять механизм, изображая руками, как раздуваются баллоны этого зонда. – Это больно? – спросил пьяный пациент. – Это неприятно как минимум. Будет ощущение давления. Только не хватайте меня руками и дышите спокойно, – она тут же надела стерильные перчатки, смазывая наконечник зонда вазелином. Джин облокотился о подоконник, смотря как Настя орудует с алкашом. Поистине интересное зрелище. Он как будто любовался ей. Минхо насмешливо хмыкнул, прошептав Джисону: – Обматерит ее или же блеванет кровью на штаны? Тот в своей манере удивленно смотрел вперед, выбирая наиболее подходящий ответ. – Еще слово и ты пойдешь дежурить сегодня как санитарка, – Джин мягко нажал ему на плечо, прихватывая шею мертвой хваткой. Каждый шёпот, конечно, доносился до ушей Ан. Но ей это было неважно. Пациент, как и предполагалось, начал гавриться и метаться в кровати, как только девушка завела зонд в нос, пройдя до ротоглотки. – Спокойно лежи, – строгий голос Сокджина подействовал на мужчину внушающе, – тебе сказали дышать спокойно и не ерзать. Попытка вторая, третья и он выдергивает снова зонд, жмурясь и вопя. – Так, – девушка дернула рукой, – прекращай! Ставлю последний раз или пиши отказ от манипуляции. Хочешь умереть от кровотечения или уже дашь поставить мне зонд? Тишина озарилась в реанимационном зале. Новая попытка. Глубокий вдох пациента и зонд там, где надо. Поочередно девушка начала заполнять холодным физиологическим раствором баллоны, которые раздувались поочередно в желудке и пищеводе. – Не забудь подтянуть желудочный, – добавил Ким, стоя за спиной Насти. Голос был спокойным и обучающим? Она чувствовала, что сейчас с ней ее наставник. И это было приятно и комфортно. Еще одна манипуляция, не то, что освоена, но ознакомлена. Ан довольно вышла от пациента, встречаясь с тем, как парни пытаются проделать то же самое с другими пациентами. Всё же где-то она завидовала Джисону и Минхо, потому что Джин был одним из сильнейших наставников этой больницы.***
Как часто мы знаем, чего хотим? Наши желания всегда совпадают с нашими возможностями или же мы просто подгоняем желаемое под действительное? Алена очень любила пешие прогулки, чего нельзя было сказать о Юнги. Любила долгие разговоры и держаться за руки до рассвета на холме. Мин же просто быть рядом. Ему казалось, что с ней он становится другим, совершенно другим. – Думаю, это колесо недостаточно высокое, чтобы увидеть весь город, – она крепко сжимала его теплую руку, которая увесисто покрывала аккуратные бледные девичьи костяшки. – Могу купить вату, и мы проверим, что можно увидеть с самого пика, – ответил ей Юнги, смотря в одном векторе направления. Огни уже ночного города на этой яркой ярмарке заставляли сердце стрекотать внутри. Нервные колики хотели приключений на свою пятую точку. Знаменитая песня говорит, что наше сердце требует перемен. Перемен во времени, действии, месте, в нас. На вкус вата была воздушной. Такой же, как и ощущения этих двоих. Все сверкало и манило попробовать. Вид, который хочется запечатлеть навсегда: яркие маяки, горящие огни домов, в которых течет жизнь, огромный поток машин, превращающийся в длинную светящуюся ленту. Этот город никогда не спит и всегда удивляет. Ветер слегка пробирал до мурашек, развеивая волосы среди своих потоков. Мин лишь мог замереть и любоваться тем, как Кан любуется видом попеременно восхищаясь высоте. – Это самая высокая точка города, – говорил Мин, улыбаясь на ее детскую реакцию. Где-то вдали он указал на свой дом, главный крупнейший торговый центр, музей науки, национальную галерею. Брюнет был одной из тех звезд, что горели этой ночью. – Ты такой умный, – лишь ответила Алена, когда он в очередной раз указал на вздымающуюся гору напротив них с названием хребта, о котором она даже понятие не имела. Парень слегка засмущался, отрывая кусок сладкой ваты светлой пресветлой, дивясь сладости продукта. – Знаешь, что я хочу? – девушка сплела их руки вместе, на секунду задерживая взгляд на то, как они сочетаются. А они сочетались. Молча Мин спросил глазами: «Чего же?» – Воздушный шар, – радостно крикнула светловолосая девушка. – Как в Каппадокии. – Воздушный шар? – Юнги удивленно смотрел на предмет своего внимания. – Я хочу подняться так высоко и пролететь на нем, чтобы быть выше гор, почти под самыми облаками, – воодушевленно Алена смотрела на него, ожидая любой реакции, – с тобой. Юнги никогда не был азартным, экстремальным и двигателем вечеринок, но с ней ему хотелось быть таким. – Значит это будет, – слегка поднеся руку девушки к своим губам, он поцеловал ее так невесомо и нежно, что, клянусь, это было дороже многих слов, признаний и песен под окнами. Он всегда таким был. Если уходить во что-то, то в омут и безвозвратно.***
Машинное масло и бензин, кажется, окончательно стали парфюмом Пака. Маленькая крупица рассудка исчезала день за днем, погружая врача в самобичевание и непонятное пребывание в текстурах своей собственной жизни. Собственная жизнь никогда не казалась понятной для Чимина. Пелена туманных вопросов и необоснованных решений, ведущих к непонятным действиям. Безрассудство с толикой ясности в голове и потом снова мрак. Его лицо было покрыто тенью, легкие лучи фар освещали светлые глаза. Он не чувствовал боли душевной, но прекрасно чувствовал перелом в своей руке. Закрытый, внутрисуставной, не комбинированный перелом. В такие моменты рассудок находил телесное вместилище. В его голове звучали вопросы: «Почему ты не можешь отпустить, принять? Почему ты не живешь дальше? Ты все еще тот подросток, Чимин?». Он много раз видел, как в фильмах люди получают кайф от гонок, скорости, это казалось ему веселым. Незаконные гонки, деньги, которые он мог потратить на улучшение качества своей непрестижной жизни. Маленький город, который мог поглотить его целиком, не выплюнув ни единой косточки. Жить эту заурядную жизнь заправщиком на бензоколонке, продавцом в круглосуточном магазине, строителем без прав и гарантий, быть кем-то серым, кем-то не им. Люди рождаются с огромным потенциалом и запасом возможностей внутри, и только они решают пользоваться этим всем или же утопать в рутине. Наша голова, наше окружение, личность, которую закладывают в нас с детства, повторяя прописные истины. Он решил, что легкие деньги неплохо для подростка. Потом, когда-нибудь он накопит на то, что действительно важно. Станет тем, кто действительно важен. Станет собой. Гонки. Первые друзья. Первые настоящие вечеринки. Искренние чувства. Любовь… Когда-то в своих стремлениях стоит остановиться, притормозить, иначе это может сожрать тебя или же превратить в пепел. Последняя гонка для Чимина стала судьбоносной. В газетах напишут: «Девушка-байкер не справилась с управлением мотоцикла. Жаль юную двадцатилетнюю девушку. Скончалась на месте». Дорога дает свободу, но также приковывает к себе, что и случилось с первой любовью Пака. На его руках улетучилась любовь, приковывая к асфальту, закрывая сердце и принося самые глубокие раны. Он слышал что-то про сердечно-легочную реанимацию? Нет, конечно. Просто прижимал бездыханное окровавленное тело со слезами на глазах, умоляя взглянуть на него, ответить хоть что-то. Она молчала. Важный урок состоял в том, что всё может закончится в эту секунду. Ты здесь и сейчас, а завтра тебя нет. – Чувак! – уставившись на блондина, Джису кричал на него что есть мочи. – Ты в порядке? Паку не впервые вылетать с трассы, не впервые что-то ломать. Какое имеет значение тело, когда внутри уже нечему ломаться? – Руку сломал, – подавляя боль, что рвалась изнутри, он придерживал правую руку. Закоптелое и грязное лицо от грязи хорошо маскировало эмоции. Даже такие как боль от телесных ран. Чимин перестал обвинять Джису в случившимся спустя многие годы, и принял удар на себя. И теперь с каждым заездом старался все больше и больше втоптать себя в асфальт, чтобы однажды почувствовать её, снова быть единым целым. – Мы едем в твою больницу, – рывком он подхватил друга под талию, шикая на пререкания. Почему-то, но Чимин не сопротивлялся. Он хотел, чтобы его спасли. Он хотел, чтобы кто-то протянул ему руку, вытащив из этого дерьма. Его второй дом встретил их, как и прежде, в суматохе и с ворохом ожиданий. – Нам нужен этот ваш… – Джису был возбужден, отчего мысли его беспорядочно путались. – Травматолог, – добавил Пак, словно гость. – Да, зови здоровяка. Ты что слепая вообще? – глаза брюнета ползли наверх. – Это вообще-то ваш врач Пак Чимин, невролог, а ты заставляешь его сидеть в очереди? Неподдельное корейское возмущение и взмахи руками. В этом был весь Джису. Импульсивный, яростный и настоящий. Он все еще остался другом Пак Чимина. Даже после стольких лет молчания. – Это было необязательно, – тихо говорил Чимин. Его лицо было спокойным и умиротворенным. «Сейчас бы трамадола» – думал блондин. Боль была настоящей. «Я живу» – тут же пришло ощущение. Все еще может чувствовать и выходить из своих «погружных» состояний. Значит всё не так плохо. Чан удивленно смотрел на очередного пациента в ночи. – Ничего не хочешь сказать? – внимательно осматривая опухшую кисть, Крис пялился на грязного Чимина. Рваные штаны в грязи, ботинки, запачканные глиной, темные полосы копоти на лице. Он точно домовой. – Упал – последовал ответ. – Ммм, – протянул Чан, – ладно. Кристофер обладал отличительной чертой: он не выпытывал информацию, когда это от него не требовала ситуация. Здесь он тоже не стал спрашивать кто, как, зачем, причастна ли тут девушка, он лишь сделал выводы, что Пак Чимин очень темная лошадка. Перелом был на полшишечки, как говорят травматологи. Обойдется обездвиживанием, гипсом и обезболивающими. – По одной таблетке на ночь. Гипс не мочить. Можно купить ортез, – как грамотный врач Крис дал рекомендации и направление на ортез. –И еще, – серые глаза мелькнули среди прочего. – Что бы это ни было, тебе стоит завязать. Это не выход. Лучше не будет. Не так. Чимин промолчал, не высказав, что ему не требуется совет неумехи-твердолобого травматолога. Сам понимал, что однажды боль закончится. А закончится она с его последним вздохом. Но, к его сожалению, он очень хотел жить. И если боль – это то, что ему придется чувствовать каждую секунду, то пусть так оно и будет.***
Song/When You Fall In Love/Andrew Ripp
Хван по-особенному любила день вторника, вечер вторника и ночь вторника. Находясь в подвешенном состоянии, она часто смотрела на часы, словно считая, когда секундная стрелка приблизиться к двенадцати, а минутная укажет окончание рабочего дня. Её сердце начало содрогаться так же, как каждая работающая мышечная клетка в теле. Хотя сердце и есть мышца, тогда мы ничего не упускаем. С ним ей хотелось быть нюдовой в эти встречи и краткие прогулки. Она хотела быть естественной, лишь с добавлением капли румян для привычного цвета смущения. Но почему вторник? Почему именно этот день? Все просто. План. Лишь этот день был свободный от многочасовых аортокоронарных шунтирований, установки постоянных кардиостимуляторов, согласования медикаментозной кардиоверсии, пункции и дренирований перикарда и прочей кардиохирургической подоплеки. Сегодня вечером он мог быть просто Намджуном. А она всегда была просто Хван. Нет ничего приятнее, чем смотреть, как о стойку регистрации медперсонала облокачивается высокий, статный и серьезный мужчина. Он потирает глаза от усталости, снимая очки и держа их за дужку так легко, что они сейчас выпадут из рук. Аккуратные руки держат темный кожаный рюкзак, высокий ворот светло-бежевого свитера не вписывается в картину серьезного кардиохирурга, светилы этой больницы. Но еще больше не вписывается черная кепка, которую он наденет на улице, улыбаясь так, что его гребаные ямочки заставляют писать кипятком. Настоящий boyfriend-контент. Он не может быть таким настоящим. Даша набирает воздуха в грудь. Когда-нибудь она перестанет волноваться, как студентка перед госами, но это уже совсем другая история. – Прости за ожидание, – сходу начинает лепетать Хван. Ее волосы то отливают рыжеватым оттенком, словно клен в отсутствии летнего солнца и наступления первых холодов, то каштановым блеском с примесью шоколада. Было сложно точно сказать, что видел Ким. Что-то особенное однозначно. – Эти бумажки, галоперидол одному, консультация реаниматолога второму, переводы, – она тараторила очень быстро. – Сам знаешь, – выдохнула. Ким все это время улыбался, кивая снова и снова. – Я ничего не понял, – продолжал кивать, становясь еще ярче, чем до этого, – может пойдем? Она тут же кивнула в ответ. Ей было непривычно с ним, но это новое чувство стало усиливаться, когда Намджун взял девушку за руку. Для него это было чем-то простым, чем-то обычным, словно это то, что должно было сейчас произойти. Хван подавила внутреннего ребенка и тоже сделала вид, что всё так как должно быть. «Ничего особенного. Просто идем за руки» – даже в мыслях на последней фразе она улыбалась сама себе. – Как думаешь, – спросил Ким, выйдя на улицу и надевая черную кепку на голову, – серьезным людям могут нравиться маленькие вещи? Первая мысль в голове девушки: «Это я-то маленькая вещь? Я вещь? – тут же переведя взгляд на Кима она сразу ответила себе: Я согласна быть вещью для тебя» – двусмысленный смешок вылился из нее. – Думаю, нам нравится то, что нравится. Это лишь показывает какие мы, мы разные и нам нравятся разные вещи. Думаю, на серьезных людях это особенно отражается. Они привыкли все держать под контролем, в своей власти. Но эти вещи показывают какие они на самом деле, – ее взгляд изменился. Это был тот взгляд, той Хван, которая покоряет своим голосом, совей мыслью, своим умом. – Маленькие вещи – это не может быть плохо. Намджун молча смотрел на девушку, что не переставала его удивлять. Как только она закончила, начался дождь. Врач тут же открыл прозрачный зонт, который красовался у него в руке все это время. Она, озаренная тем, что не перестает видеть небо и то, как по прозрачной поверхности зонта спадают капли, улыбнулась. Эта была влюбленность. Она была как этот зонт, как этот дождь. Кристально прекрасной. – Мне нравятся разные вещи. Дождь, снег, теплый глинтвейн, – она приятно замычала, закрывая глаза. – И ты, – в этот момент, открывая свои глаза, Даша столкнулась со взглядом напротив. – Я что это вслух сказала? – ахнула тут же Хван. Зонт резко сузил ее пространство, из которого не выйти, ведь за его пределом бушевал ливень. Она снова удивила его. Но Ким не хотел отставать. По руке, что свободна от зонта, стекала вода от дождя, которой он легко ухватил девушку за талию. Между ними совсем не было промежутка, оставляя только ее глаза напротив, он ответил: – Ты не маленькая вещь, но ты тоже мне нравишься. Как только Хван моргнула, уже не было Джуна, были только его губы, которые приятно красовались на ее. Вовлекали в негу нежных ощущений. Там было тепло и жгуче одновременно. Приятное объятие мужских рук, она снова вспомнила как это, но по-другому. Он был совершенно другим, не резким, а любезным, не отрывистым, а протяжным. Он растягивал момент, проживая все его краски. Его тепло заставляло чувствовать то же самое. Намджун снова стал тем комфортом, той звездной ночью, когда хочется открыть все свои секреты и ни о чем не жалеть. Никогда.***
Могу я спросить вас, что такое забота? Что значит она для вас? Как сильно вы, я, кто-то другой в ней нуждается? Неимоверно. Её будни мешались с часами, часы с минутами, а те с днями, протекая, как одна секунда. Наблюдая за окном смену погоды и суток, она замечала смену в себе. Нет, Кан не сидела целыми сутками напролет в четырех стенах, хотя не исключено, что были такие дни, когда этого требовала голова. Потихоньку девушка реабилитировалась, училась ходить, жить, помнить и не вспоминать. В такие моменты, когда слишком тяжело делать вдох, очень необходимо, чтобы был тот, кто мог перенять эту функцию на себя. Кто сказал бы: «Один, два, три. Повторяй за мной». И она повторяла. – Могу я узнать, чем занималась моя подружка целый день? – знакомый голос напоминал ей те моменты, которые они пронесли через вереницу времени, отсеивая остальных и оставляя только их. – Катастрофически ничего и тебя с молоком и несквиком, – Кан не лукавила в своих изречениях. Её растрепанные волосы и домашняя мятая футболка Мина, говорила, что та здесь окончательно освоилась. Она стерла грань «гости-дом» и стала домом. – Я хочу знать все подпольные дела, что здесь происходят. Какой он? – брюнетка удобно уселась напротив, накинув себе на колени плед. Ан была мерзлячкой или стала таковой здесь. Алена смущалась каждый раз, когда Настя это говорила. Именно улыбка подруги и огонек в глазах заставлял чувствовать ту ребенком в детском саду. – Он…твой мистер Дарси, – Ан снова улыбнулась, отпивая черный теплый чай. Если подбирать различные ассоциации, то в голову приходило – теплый плед, чай и аттракционы. Такой была для нее Кан. В ней сочетались комфорт домашней атмосферы и безумство бешенных горок. – Просто Мин, – она задумалась, – знаешь, ну ты знаешь, – все слова исчезли, как будто все должны были знать. – Нет, не знаю, – рассмеялась та в ответ, ей хотелось больше. Больше побыть в этой влюбленной атмосфере, прочувствовать, порадоваться, окунуться с головой. – Он заботливый, приятный, и такой, знаешь, меланхоличный, что иногда мне кажется, что вот сейчас это не моё. Но потом эти взгляды и искры между нами, как в темноте без света и, я не знаю…Он какой-то особенный что ли. Я не хотела, это не было моей целью здесь, – девушка взмахнула рукой, раскидывая диапазон до огромных размеров. Ан её поняла. – Это интересно. Тогда я правда знаю, – ответила ей Настя. В этих посиделках на кухне без света имелся свой шарм, иногда приглушенный луч всё-таки пробивался к ним. Кан снова заваривала чай. Она делала это раз пять за вечер, если не меньше, и так до глубокой ночи. Если в ней были силы, то она была готова отдать их, получая взамен энергию от того, что кто-то рядом. Люди словно наша подзарядка – дают надежду, освещают путь и просто приводят в чувства. – Теперь расскажи, что там творится, в твоем заточении? – Алена откусила край печенюшки, что долгое время крутила в руках, словно тревожась о чем-то. Настя долго подбирала слова или же скрывала в своей голове какие-то воспоминания этих дней. – Реанимация интересная. Там так много всего. Я научилась ставить зонд Блэкмора. Но там море назначений, поэтому все равно постоянно лезу в шпаргалки, чтобы не лохануться. В очередной раз, – она сохраняла веселый настрой, смотря на внимательную Алёну. Среди всех ее друзей, именно у Кан всегда была полная стопроцентная вовлеченность во всю ее, во всю жизнь. – И как тебе работается, когда Ким начальник? Без всяких там заскоков? – поддерживая разговор, Кан ерзала на стуле. Настя что-то вспомнила и поморщилась: – Нет, там все хорошо. Немного некомфортно, потому что этот вайб его. Такой альфа-пикапер, – в голове пролетали фразы. – Предпочитаю что-то вроде принеси-подай-не мешай и чашку кофе после операции. Знаешь в этом есть что-то дружественное и уважительное, – размышляла девушка. – Ты хочешь кофе? – воскликнула Алёна, раздувая ноздри, от чего Ан тут же засмеялась. Экспрессия всегда была при ней. – Нет. Я хочу, чтобы там мне варили кофе и заботились. Неужели это невозможно? – размечтавшись Настя продолжала водить по кромке чашки. Её глаза загорались, когда она продолжала рассказывать о чем-то ее лично профессиональном, о успехах. И Кан радовалась за нее, замечая, как глаза подруги все равно что-то не договаривают. Та же в свою очередь показала то, что она сделала: – Картина по номерам это уже не модно, да? – Кан смотрела вперед на девушку, которую она изобразила с помощью кистей и масляных красок. В них было что-то особенно приятное, густая консистенция, размахивающаяся на холсте. Та была наполненной, насыщенной и безмерно яркой. В жизни, как и на холсте краски подчеркивали свою глубину, не только цвета, но и настроения. Тот самый красный мог быть ярким радостным, лучезарным, но в то же время темным и мрачным, окуная в палитру ярости и разочарования. Синий мог отражать глубину василькового поля на заре или же окунать в бездонный океан, переливаясь с белым и растворяясь в пучине волн. – Это красиво, – ответила Настя. Цветы были перемешаны, но бутон распустившегося пиона сочетал в себе и синий, голубой, черный, темно-красный и зачатки пепельно-розового цвета. В нем было все, как и в самой девушке. Эмоции накладывались одна на другую, словно краски друг на друга, образуя что-то поистине прекрасное. – Это похоже на позднюю осень, мне кажется, хотя сейчас совсем не сезон, – Алена провела пальцем по кромке картины. – Сезон дождей, всё так как должно быть, – Ан была восхищена тем, что вспомнила, как приятно выплескивать внутренние переживание не на людей, а на что-то осязаемое и как красиво это дает исцеление. Этот вечер по традиции долгих разговоров перешел в просмотр очередного фильма. Комментарии сыпались каждую секунду, но от этого не переставали быть уместными. Это было весело и по-настоящему. Алёна вздохнула с облегчением засыпая этой ночью. Всё так как должно быть.***
Люди часто поступают необдуманно. Думать – это вообще высокая степень проявления сознания. Порой смотря на людей, кажется, что оно вовсе отсутствует, это сознание. И что вообще такое сознание? Сознание, подсознание, осознанность, сознательность – единый корень для того, что нам неясно до конца. Очередной звонок в ординаторскую на стационарный телефон, издающий противный монотонный звук. – Может выкинуть его? – Чонгук потянулся на диване в ординаторской, листая очередную ненужную ему социальную сеть в телефоне. – И потом выкинут нас, – параллельно ответил Тэхен, слушая взволнованный голос молоденькой медсестры приемного отделения. Одним жестом темноволосый Ким показал, что им нужно выдвигаться в приемное отделение, куда поступила какая-то непонятная молоденькая девушка с не пойми чем. По пути Чонгук задавал множество вопросов Тэ: «А она молодая? Красивая? А с чем?» На все вопросы Тэхен отвечал кратко: «Я не знаю, Гук». Поход на встречу новым пациентам уже казался для него рутиной, но каждый, как один, освежали его пыл раз за разом. Есть похожие больные, но нет одинаковых. Все мы индивидуальны. – И что это за черт возьми? – тут же высказался Чонгук, поглядывая или даже оценивая восемнадцатилетнюю девчонку со стертой тушью, закрытыми глазами, укрытую непонятным ватным одеялом. – Девушка, девушка! Что случилось? Девушка! – Тэхен громко говорил с молоденькой пациенткой, которая была то ли в алкогольном опьянении, то ли спала, то ли прибывала в шоке. Рядом ее окружали такие же молодые спутники. Лет двадцати, не больше, парни и девушка. В их глазах читался страх. – Она не ответит. Она отрубилась, – спокойно говорил высокий кудрявый парень, сжимая телефон в своей руке. – Что произошло? – не поворачиваясь к нему, Чонгук скинул одело, под которым девушка лежала в нижнем белье темно-синего оттенка. Пульс прощупывался, дыхание было, увы только без сознания. На болевые раздражители не реагировала. – Мы выпивали на дне рождении, все было хорошо. Но потом ее накрыло. Она стала блевать, кричать, что ей плохо. Срывать одежду. Мы окатывали ее водой. Ей было очень жарко, – друг девушки держался достойно, речь его была грамотная. – Чего употребляли? Кололись? Что за наркота? – тут же спросил Чонгук, вновь посчитав пульс – 78 в минуту. Норма. Оскорблённая девушка, что держалась поодаль вступила: – Да вы что! Мы не употребляли ничего. Ей пить нельзя было. Она принимает какие-то таблетки, так что алкоголь запрещен. Мы отвернулись и тут раз – она выпила бокал вина. Думали, что ничего такого не будет, – голос той повышался, словно оправдывая юношескую глупость. – Я зову реаниматолога, – Тэхен вмешался, пока Чонгук вел беседу с подростками, хотя сам старше их всего на лет шесть. Всего ли? Не факт. Тэ измерил давление – 120/80. – Ничего не понимаю, – пробормотал себе под нос. Сокджин всегда появлялся как из неоткуда. Пересменка прошла всего пол часа назад, а уже везут очередное «тело». – Ну, молокососы, чего нашли? – похлопав Кима по плечу, Сокджин подошел ближе. Взгляд его изменился. Выслушав все по второму кругу, он провозгласил: – Антидепрессанты? Какие? От чего принимает? Чонгук неодобрительно мотал головой, словно не веря подросткам. Джин был с ним солидарен. – Мы не знаем. Правда не знаем…– повисла тишина, – там ее сестра. Мы позовем. Она в машине. Подойдя ближе к девушке Ким сделал что-то необычное для всех, кто за ним наблюдал. Надавливая на шиловидный отросток височной кости в проекции пересечения поперечного отростка шейного позвонка или по-простому у мочки уха с такой силой, что может только он, стоит отметить, что двусторонне, ничего не получает. – Симптом, как я его называю, американских мотоциклистов. Сильнейший болевой раздражитель. «Адская боль» по шкале наших пациентов. Делаем вывод, что это глубокая кома, – его голос был серьезным. – А теперь, милочка, рассказывай, что за дурь вы жрали, какие таблетки, что кололи. Потому что летальный исход для твоей сестрёнки близится в абсолют. Понимаешь, о чем я? – он мотал на «маленькую» девчонку головой, словно разговаривая с ребенком. – Да что вы такое говорите? – она кричала, захлебываясь в слезах. – Мы ничего такого…– крик был пронзительный. – Правда. Не может быть! Мы просто праздновали день рождение. Нет! – ее глаза были красными, а мимика выдавала ее насквозь – она не врет. – Анализы, Ким. И номера телефонов этой компашки, – щелкнув перед ними своими пальцами, врач ушел в отделение, готовясь к приему новой пациентки. Что не день, то крах, что не ночь, то взрыв.***
– Скажи мне, – Ким громко кричал из одного коридора в другой. – Ничего. Абсолютно ничего, – отвечала ему Ёнджи. Её миленькая маленькая форма светилась где-то вдали наперевес с рыжей косой. Лицо врача было задумчивым, будто его опять загнали в тупик. Мозг отказывался понимать почему молодая юная девчонка, которая только вчера радовалась жизни, лежит в отделении реанимации с сатурацией 98%, давлением 120/80, дыханием 16 в минуту, идеальным ЭКГ, кристально чистыми анализами, но в полнейшей бессознательности, в глубочайшей коме. – Может взять анализ на токсикологию? – подала идею Настя, которая тихонечко стояла за его спиной. – На что? – тут же ответил врач, потирая виски. – Чтобы брать, надо знать, что брать. Из звонка матери девочки, они узнали, что ничего сильнее валерьянки и настойки с пионом она не употребляет. Либо употребляет, но никому не говорит. Даже родным. – Что тогда? – спросила девушка, переминаясь с ноги на ногу. – Давай, – он резко встал, смотря на пустой коридор, – Тиамин по вене 6% ампулу, и… – задумался, – Налоксон 0,6 миллиграмма тоже по вене. Через три часа повторим анализы, ну и следим за дыханием, как что – сразу на трубу. Случай был непонятный, до конца они еще не разобрались. Но у пациента нет времени, чтобы ждать, когда найдутся ответы. Они либо есть сейчас, либо ты начинаешь терапию, и они появляются позже. Весь день Джин был, как на иголках, прокручивая вся от и до. Все возможные варианты и терялся в себе, знаниях, в коридорах. Он ходил из угла в угол, как загнанный дикий зверь. Открывал книги, справочники, потом снова закрывал. Винил себя, пациентку, медсестер, родителей, да всех. Настя наблюдала за ним, и в очередной заход на круг по ординаторской, все же высказала: – Ты должен успокоиться. – А тебе бы стоило соблюдать субординацию, доктор, – его грубая манера нашла выход. Девушка неожиданно для себя и его оскорбилась. Мимика на лице показала ее недовольство в поднятии бровей и непроизвольном повороте головы в сторону. – Что ты киваешь?! Я не прав? – повышая голос, Джин нашел «козла отпущения». Настя молчала, смотря на него в упор. Этот взгляд буквально кричал ему: «Остановись, глупец». Она не моргала и, кажется, не дышала. – Вам, – сделала паузу, – стоило бы самому почаще подавать пример в субординации, доктор. Иначе ординаторы становятся такими нахальными, пытаясь помочь своим никчемными советами, которые, Вам, как заведующему, нахрен не уперлись. Ваше хождение из угла в угол и крики ничего не дадут, доктор. Он обжегся и понял это где-то на середине речи Ан, которая заводилась не на шутку. Выходя из себя, Настя развернулась вон из отделения, понимая, что сейчас стала как раз тем несоблюдением субординации. Она частенько ее нарушала, но не специально. Из благих намерений, как ей казалось. Но только с ним. – Стой, – крикнул ей в спину. – Простите, но думаю я не имею права находится здесь. Пойду лучше прогуляюсь по вашему отделению. Сделаю что-то полезное, чем просто буду раздражать Вас своим несоблюдением субординации, – она уже не могла остановится. Он ее обидел. Но сама не могла ответить, чем именно и как. Было лишь досадное чувство где-то внутри. Ким резко подбежал к ней со словами: – Прости, прости, – он держал ее за плечи, опуская голову вниз, как провинившийся ребенок, – я не прав. Прости. – Нет, – ответила, убирая его руку, которая тут же оказывалась на ее плече, – ты прав. Я нарушаю субординацию с тобой. Только с тобой. Я говорю с тобой на «ты», – тут же поперхнулась, осознавая сколько раз сказала «с тобой». Замолчала. – Это не позволительно, – добавила брюнетка. Не перебивая ее, дождавшись окончания слов, Ким тут же ответил: – Нет. Не смей так говорить. Со мной ты на «ты». Я придурок. Я не хотел тебя обижать. Ты права. Я тебя не слушаю, но хочу. Давай сядем и подумаем вместе. На что ты бы взяла токсикологический анализ? – Ким был убедителен. И, кажется, она ему поверила. Посмотрев в глаза врачу, добавила: – Хорошо. Я видела кое-что интересное, когда читала твои книги как-то на дежурстве, – взгляд девушки был увлеченный. Джин же все равно чувствовал себя виноватым. Он уже не может с ней так говорить. Когда Ан обижается и расстраивается, ему становится слишком плохо, чтобы строить из себя крутого парня, которому плевать на чувства всех, кроме своих. Потому что ему уже давно не плевать. Не плевать на нее.***
Когда длительное время вы где-то отсутствуете и вновь возвращаетесь, что вы чувствуете? Чувствуете, что никогда здесь не находились. Не проходили через эти двери, не видели этих людей, не сидели на этом стуле за этим столом. Всё словно сначала, с нулевого километра, с чистого листа. Только этот лист сзади исчиркан карандашом, напоминая черновик, такой темный, что порой этот лист хочется выкинуть, чтобы никто не видел этого ужаса. Внутри переполняли эмоции. Много раз она представляла, как зайдет через эти двери, окунется в поток света большого холла, ощутит прилив сил, что всё снова на своих местах. Кто-то будет рад ее видеть, спросит как её дела и готова ли она к новому дню. Дверь открылась, и все заняты своими делами. Она словно невидимка. Удивительное дело, что жизнь никогда не останавливается, она не ждет, не надеется, она идёт. – Не думаю, что стоять по средине прохода это хорошая идея, – голос сзади вытащил Кан из собственных неоправдавшихся надежд. Повернувшись на источник звука, она встретилась глазами с Кристофером. Он всё так же приятно улыбался, приветствуя её. В ответ девушка протянула ему руку. Рукопожатие было сильным и легким одновременно. В этом действии она почувствовала безмолвную фразу: «с возвращением, добро пожаловать». – Здесь всё также, – ответила Алёна, убирая руку в карман, словно пряча, что-то важное. – Знаешь, – начал Крис, – я был на разных базах, часто менял работу из-за специфики военно-медицинского уклона, и заметил, что всё всегда постоянно в этих местах кроме людей. Чан был как никогда прав. Ему однозначно хотелось что-то добавить еще, но тут же послышался голос медсестры: – Вас все ждут, доктор Чан! Алёна лишь наблюдала, как развивался халат уходящего врача. Он был легкий и увесистый. Заставляя вспомнить все свои эмоции с этим местом, девушка приятно вздохнула. Домашние стены слишком сильно давили на нее, и в этом ограниченном пространстве, где она надеется, что будет нужна, ей захотелось вдохнуть полной грудью, словно до этого и не дышала вовсе. Ощущение радости возвращения быстро сменится хронической усталостью. Но нет ничего лучше, чем понимать, что это приятная усталость, которую ты готова испытывать день за днем, чтобы просто быть здесь, в этом потоке меняющихся людей и неменяющегося места. Вот знакомые Кан койки – смотровые отведенные педиатрам. Уже парочку экстренных вызовов на дом висят на табло. Возможно именно сейчас она снова задаст те самые вопросы: Что случилось? Какие жалобы? Была ли температура? А большие бусинки глаз будут замирать при виде белого халата. – Вы педиатр? – спросит голос позади неё. Алёна гордо ответит: – Да. На что в ответ врач скорой помощи заключит: – Тогда мы к вам.***
Как люди справляются со стрессом? По-разному. Кто-то предпочитает еду, кто-то алкоголь, кто-то наркотики, а кто-то спорт. Утренняя дорожка в нелюдном парке, заросшая ветвистыми деревьями, была заполнена на семьдесят процентов тенями и на тридцать процентов светом. Когда листья порой касались плеч, сбрасывая капли ночного дождя, Чон чувствовал, как холодок пробирается под кофту, пробегаясь по затылку. Прерывистое дыхание заставляло чувствовать обжигающее чувство в горле, словно его легкие поджигают керосином. – Еще пять километров, а ты уже хочешь сдаться, – слышится голос сбоку. Чонгук лишь молча кивает головой, переводя дыхание в очередной раз. Капли пота стекают со лба, падая на влажную землю. В своих попытках обогнать брата ему становится довольно тяжело. Детская, потом и подростковая и юношеская привычка – утренний забег по парку. Только он и хён. *FlashBack* – Травматологи при большом желании могут стать пластическими хирургами, но никак не наоборот, – спокойный голос в операционной говорил приятно и притягательно. – Тебе придется сделать выбор, – уже шёпотом. Операционная рана сверкала разрисованными линиями и контурами человеческого тела. Комбинированная операция на тему, если так можно сказать, абдоминопластики и имплантации. Причем доктор Ли использовал методику имплантации собственной жировой клетчаткой. Лучше приживление, минимальная реакция отторжения трансплантата. Многие были готовы убить, чтобы поучаствовать в эстетической операции, особенно такой интересной. Обычные блефаропластики и ринопластики начинали наскучивать ординатором. Но вот импланты из жира, что используются в эстетической хирургии груди – вне всяких похвал. Чонгук внимательно следил за аккуратными движениями хирурга. Тот работал, словно художник, рисуя скальпелем новую фигуру и формы пациентки. – Нам необходимо оставить основные питательные сосудистые пучки для передней брюшной стенки, иначе вся она будет наркотизирована, – добавил доктор Ли Тэмин, громче. – Так же мы используем доступ по естественной складке над лобком, используя в следующем ее как якорь, чтобы добиться большего косметического эффекта. Чонгук, будто не моргая, погрузился в работу. Вовремя осуществляя обзор раны от крови, подтягивая нити и следя за процессом выделения сосудистых пучков. – Важно не допустить отрыва и перетягивания пучков, – обратился Тэмин к ассистенту, – контролируй меня. Ассистент отвечал только по требованию. Выправка травматологии сказалась на нем как никогда. *End* Продолжая бег, Чон поравнялся с братом. – Хён, – сказал он остановившись. – Скажи мне, ты выбрал? – старший вытащил из уха единственный наушник с музыкой. Чон согнулся буквой Г, набирая воздух в легкие, тот невообразимо жег их. В какой-то момент он подумал о том, чтобы упасть на траву и больше никогда не вставать. – О чём ты, хён? – из спадающей челки показались темные карие глаза, смотревшие на атлетичного старшего брата с непониманием. – Ты будешь дальше бороться или сдашься маме и займешься делом семьи? – посмотрев на часы, Тэмин внимательно наблюдал за младшим братом. Чонгук молчал. – Мне больше нравилось, когда ты был где-то далеко от меня, – ответил спустя минуту Чон и выпрямился. Его лицо переменилось на задумчивое и озадаченное. Внутренний конфликт желания и обязанности тяготили его каждый прожитый миг, каждый вдох был сопряжен с выбором, долгом, ответственностью. Именно поэтому он всегда был таким безответственным. Тэмин протянул воду брату, внимательно наблюдая, как тот снова превратился в угрюмого подростка, не готового ни бороться, ни подчиняться. – Ты ни капли не изменился, – добавил он. – А ты полностью изменился, в тебе неизменно одно – ты до сих пор убегаешь от меня как только можно дальше. Так было всегда, – темноволосый воткнул оба наушника в уши и устремился дальше по маршруту своей тренировки. Желание общаться сразу же пропало. Себе под нос он пробубнил: – Лучше бы ты и дальше притворялся, что мы никто друг другу.***
Ты можешь целый день ходить и лечить ОРВИ, тонзиллит и пневмонию, которую «очень» экстренно привезли в приемное отделение, или же исключать кишечную инфекцию, после неудачно съеденного торта с окна совместно с хирургами. Но порой в больницу в приемное отделение звонят со словами: «Везем тяжелого пациента, встречайте». Для хирургов это: «Геморрагический шок, давление 50», для неврологов: «Уровень сознания: глубокое оглушение, возможно ЧМТ», для акушеров: «безводный период 12 часов, тазовое предлежание» и так далее. В начале своего врачебного пути это бабочки в животе. Волнение, радость и страх одновременно. Сможешь ли ты контролировать эту ситуацию, быстро ли среагируешь, сможешь ли выстоять? – Разве это к нам, может реаниматологи? – Алёна неуверенно смотрела на своего наставника. – Сначала смотришь ты, а только потом тяжелая артиллерия. Принцип общеврачебной направленности. Ты здесь одна за всех, – Мин слегка похлопал девушку по плечу, указывая на открывающуюся дверь лифта. Кажется, что ты всё забыла, что где лежит, куда идти и вообще мозг отключится и выкинется в мусорку. Но знаете, как на самом деле это работает? Глаза боятся, а руки делают. Именно так работает вся медицина. Сирены не стихали уже несколько минут. Предвкушать тот самый момент открывания дверей становилось просто невыносимо. Но, как и всегда, это произошло. Щелчок и они закатывают на кушетке ребенка, лет восьми, не больше. – Сатурация 80, давление 100 на 60, многократная рвота, менингеальные симптомы положительные, в машине поставили глюкозо-калиевую смесь и гелофузина, – громко и четко заключил мужчина. Слушая это, у тебя еще нет рутинного «да-да, ясно», тут скорее глаза бегают, сердце стучит, а ладони потеют. С первого взгляда о чем мы думаем? Менингит. Типичный ответ. Рвота – общемозговой симптом. Менингеальные симптомы – явное доказательство поражение оболочек мозга, паутинной оболочки скорее всего. Алёна аккуратно подходит к ребенку, что вцепился одной тонкой ручкой в каталку. Она осматривает его и замечает невообразимо бледный оттенок кожи. Возможно освещение здесь слегка яркое, что такое может и показаться. Но на фоне многократной рвоты, кто угодно станет не ярче больничной стены. Девушка сразу думает, что причина менингита всё же должна быть. Сам по себе он не появляется, как и любая болезнь. У всех недугов есть причины и пути реализации. – Доктор, – обращается к ней мать, – он начал сильно…это… – женщина затушевалась, – рвать начало его, много раз. А глаза, словно он меня не видит, не отвечает. – Было ли что-то специфическое в еде. Что-то не свежее возможно? – тут же спросила Кан. Мать тут же оскорбилась, обвиняя девушку в нетактичности, ведь та расспрашивает про какую-то еду, когда сын её чуть ли не на тот свет отправляется. – Прошу вас, успокойтесь. У меня есть медицинское образование и я спрашиваю не из праздного любопытства, – она пыталась быть вежливой, замечая, как мать, словно загнанное животное, ходит из стороны в сторону. – Нет, не ели, – ответила женщина. Пульс был четкий, но слегка ослабленный. Проверяя симптомы, девушка точно увидела все положительные менингеальные симптомы: при постукивании по скуловой кости мальчик тут же схватился за голову от боли, гримасничая, плюс невозможность привести голову к груди из-за повышенного тонуса разгибателей шеи, и, конечно же, «Брудзинский» – король менингитов – при попытке привести голову к груди ноги тут же согнулись в коленях. – Ваша тактика? – Мин спросил девушку, как только она отошла от пациента, сложив руки в карманы. – Пункция, анализ, в том числе на кровь, – взгляд был рассеянный, но она была права. Позже проведя эти манипуляции и получив светлую жидкость из спинномозгового канала мальчика, она не сможет вздохнуть с облегчением. В пунктате и крови будут обнаружены бластные клетки. А это значит, что перед ней очередной онкологический больной – лимфобластный нейролейкоз, да еще и с очаговыми поражениями центральной нервной системы, которые смогут рассмотреть только на компьютерной томографии. В отделении педиатрии намечаются новые бессонные ночи и длительные лучевые и химиотерапии. Море слез родителей и ребенка. Порой врачи ненавидят себя и это место за это. Искренне и сильно.***
Что позволяет нам чувствовать себя лучше? Как мы поощряем трудный или изрядно удачный день? Хван переминалась с ноги на ногу в погоне за чем-то невообразимо приятным и вкусным. Теплым и таящим во рту тестом, приготовленным с пылу и жару с нотками малинового или же абрикосового джема внутри. Человек получает большой выброс эндорфинов во время удовлетворения своих физиологических потребностей. Еда и ее поедание не зря является одним из грехов, и в то же время необходимым составляющим существования сложно слаженной конструкции под названием организм. Даша внимательно изучала стенд с имеющимися сладостями, приятными пышными пончиками с глазурью, ароматным кофе с корицей, в который можно добавить любой топпинг. – Всё такое вкусное, я не могу выбрать, – она с огорчением пробегалась по одним и тем же названиями, пытаясь понять, чем будет удивлять свои вкусовые рецепторы здесь и сейчас. Девушка поправляла волосы, каждый раз сбиваясь при прочтении стенда. – Думаю, стоит выбрать коксовый раф, совершенно точно, – подал голос мужчина сзади. Хван не сразу поняла, что это обращение было именно к ней. Она продолжала бегать глазами, пока очередь не дошла до неё. – Может… – девушка водила указательным пальцем по списку на стенде, презентуя красивое серебряное кольцо с совершенно гладким покрытием. – Да! Я возьму раф и булочку с брусничным джемом и пончик с глазурью, – последнее она добавила неуверенно. Развернувшись перед толпой со своей покупкой, Даша встретила приветливого Чана. – Отличный выбор, – его приятный голос был на тон ниже и с нотками успокаивающей песни или речи, которую ты слышишь однажды от близкого друга: – Мне то же самое, – добавил Крис. Девушка отошла в сторону и смотрела за движениями врача. Она ждала его. – Так тяжело начинать свой день без кружки кофе, как и заканчивать его без вкусностей с джемом, – начал Кристофер, спокойно говоря каждое слово. Сейчас он казался самым обычным человеком. – Угу, – отпивая раф, промычала Хван. Ей хотелось спрятаться, потому что она чувствовала себя максимально неловко с этим врачом. Но неловкость исходила от слишком доброжелательного и посредственного его отношения к ней. – Я люблю кофе с молоком, – зачем-то добавила она. Чан приятно улыбнулся. – Удачного дня, доктор, – поднимая стаканчик вверх, травматолог устремился в противоположную сторону. Он оставил за собой шлейф приятного столкновения и хорошего настроения. По фигуре врача никогда не скажешь, что он любитель пончиков. Но все мы любим что-то вредное, поощряя этот день со словами: «Сегодня я снова справился, и завтра будет еще лучше».***
Наш организм устроен так, что всё в нем предусмотрено для сохранения и защиты. Множество оболочек, «сумок», покрытий, жидкостей, капсул – всё это для нашей сохранности. Если вас спросят какой орган самый капризный, то вы должны непременно ответить – поджелудочная железа, даже не задумываясь. – Позволь я расскажу тебе историю, доктор Ким, – пожилой мужчина, никогда не смотрел в глаза ему на операции, фокусируя свой внимание только на ране, на процессе, но не на людях вокруг. – Одно твое неловкое движение, – продолжал профессор, – может стоить жизни человека. Например, неудачная канизация большого дуоденального сосочка двенадцатиперстной кишки с контрастом, и через три дня ты будешь хоронить человека в панкреатогенном шоке, или же излишнее обезболивание пациента сибазоном и промедолом, то через пару дней, пропустишь в критические сроки вялотекущий перитонит с перфорацией кишки, или же не примешь срыв ритма за вероятность перфорации желудка, а утром в черном мешке едет твоя ошибка в морг. Каждое его слово было выстрадано большим опытом, и Тэхен понял, что у этого человека есть чему поучится. Профессор занимался только плановыми операциями, но делал это великолепно. Его движения были выверены до миллиметра. Он использовал эндоскопические коагуляторы в открытых операциях, чтобы минимизировать соприкосновения с тканями, которые не должны быть повреждены. – Ты не должен спешить! – строго говорил мужчина в маске. – Спешка развалит всю твою работу, которую ты делаешь часами. Одно движение может перечеркнуть всё. Ким Тэхен остановился, набирая воздуха в грудь, замедлил движения, чтобы вогрузить нить в свои руки, не перекручивая равные концы. Сила, с которой он это делал, была умеренной для того, чтобы шов был состоятельным, но не излишним, чтобы в ткани прекратилось кровоснабжение. – Шей! – сказал профессор, наблюдая за тем, как тот принимает его инструменты. Тэхен опешил, но не растерялся. – Голову выше, – ударил его по рукам, громко проговорив фразу. Ким тут же выпрямился, словно его ударило током. – Не клюй носом в рану, либо подними стол, либо купи очки. Ошибка всех ординаторов – нагибаться к ране и постоянно стоять буквой Г над столом. Пока ты молод это не так сказывается, но позже спина спасибо тебе не скажет. Закончив операцию, профессор по своей традиции поблагодарил всю бригаду и на секунду задержал взгляд на Киме, позже молча уйдя.***
Твоя ночь холодная или же…? Или же она полна нового, старого, которое приобретает яркие краски в одиночестве созвездий? Какая твоя ночь и какой ты в ней? Что ты делаешь и как справляешься с мраком внутри себя? – Нет, – снова раздается настойчивый голосок Кима, – ты не можешь и от этого откреститься. Девушка усидчиво заполняла документацию, пытаясь концентрироваться на своих мыслях и буквах, выводя последние аккуратно и усердно. Но каждый звук его голоса заставлял теряться и отвлекаться. – Ты не можешь не любить котиков, они такие, – протягивая телефон перед ее лицом так, что обе руки оказываются над Ан с двух сторон, а сам же Сокджин сзади, как щит или стена. Последнее время близость этого персонажа в жизни девушки заставляет ежиться и отклоняться, избегая чего-то. – Правда смешной, – парень искренне смеялся, мотая свой смартфон на очередное видео, – смотри, – хватаясь одной рукой за живот, Джин наклонился ещё ниже, чтобы встретиться с поворотом головы девушки, которая всё-таки ответила легкой улыбкой на его действия со словами: – Все любят котиков, – голос был тихим, – наверное. Садясь на соседний стул, врач внимательно изучал то, что пишет ординатор: – Здесь внимательнее, не та дозировка, а тут пропустила букву. Она ловила каждое его замечание и пыталась быть внимательнее, когда постоянно концентрация рассеивалась из-за его вечных выпадов. – Эй! – послышался грубый мужской голос, который перебивался взволнованным дыханием. – Где моя жена? Незнакомый мужчина стоял в самом конце коридора, на входе в отделение. Джин безмолвно поднялся с тяжелой мимикой на лице. – Ким! – девушка еле коснулась его запястья, словно прося быть не таким резким. Проводя его взглядом, Ан начала снова возвращаться в свои мысли. – Что тебе нужно, мужик? – спросил Сокджин, подходя ближе к незнакомцу. – Выйди и не заходи сюда, здесь отделение детской реанимации.Song/ Royalty/Neoni
С пару минут врача не было. Настя ничего не слышала или воспользовалась своей особенной способностью максимально абстрагироваться от речи вокруг. Полный шум часто для неё мог превратиться в полную тишину. Много слов становятся огромным комом ничего. Про себя она размышляла о том, как быстротечно время, о том, как изменилась она, ее осознание, привычки и мысли. Шаркающие шаги заставили переключиться. – Кажется, – голос Джина был другим, внутри девушки что-то треснуло, словно осколок стекла, – мне нужна помощь. Лучше бы она не поднимала глаз и не чувствовала то, что чувствует сейчас. Страх. Его светло-синяя форма в области левой боковой области живота начала окрашиваться кровью, руки зажимали то самое место, куда пришелся удар. Достаточно накопившись в руках, кровь начала капать громкими каплями на кафель. Он стал бледным. – Нет, нет, нет, – она начала вторить, глаза были словно два огромных удивленных шара. – Что случилось? Джин! Как так? У него был нож? В больнице! – через секунду девушка оказалась, рядом, как только брюнет плюхнулся на каталку, прижимаясь спиной к стене, откатываясь от последней в следующий же момент. Его руки стали ватными, а сознание словно менялась, приближаясь к спутанности. Но так не бывает. Так быстро не бывает. Она пыталась дать себе время и ему время, зная, что люди не могут…за такое короткое время. У нее точно есть время. У него есть время. – Нет, нет! Не отпускай! – она тут же подхватила его руки, накрывая своими. Тут же кровь начала проступать, словно давления было недостаточно. В голове девушка начала прокручивать варианты событий. «Мышцы. Наверно ранение, не проникающее». – Он был большой? Длинный? – спрашивал его, давя сильнее. Заметно, Ким побледнел и стал медленнее моргать. – Кухонный, – его хриплый голос еле пробивал оглушающий пульс в ушах девушки, – мне не больно. Крупные руки накрыли девичьи, пытаясь ее успокоить. Сокджин переставал четко соображать. «Нет. Это может быть селезенка или печень, а если это сосуд? Он не мог проникнуть забрюшинно и добраться до участка аорты, иначе бы он уже. Все. Нет» – мысли сбивали с толку. Руки начали трястись. – Ты не закроешь глаза! – нервно повышала тон, замечая, как врач все медленнее стал моргать, дыхание прерывистое. – Открой глаза и смотри на меня! – Только на тебя всегда и смотрю, – Джин был тихим, кинжальная боль пронизывала его по полной. Единственное, что он мог отличать – это страх в глазах напротив, который смотрели на него иначе. Девушка прижимала свои руки, но со всех сторон текла кровь, пробиваясь через ее тонкие пальцы. – Сейчас! Я позову на помощь. Только не отключайся! Слышишь меня? Я тебе запрещаю! – бешеное сердце рвалось в груди Ан. – Вот так, – она переместила руку Кима на рану, давя своей так сильно как могла. Трясущаяся свободная рука искала в халате телефон, тот в ту же секунду окрасился кровью. Убирая волосы с лица, она поймала на себе дрожь, которая превращалась в панический приступ. Лицо, руки, халат, штаны – всё в его крови. – Я прошу тебя, – девушка скулила в телефон, слыша гудки. Сокджин закатывал глаза. Сила уходила из рук, ног, тела. Становилось холодно и хотелось спать. – Алло, да! – прокричала в телефон Настя. – Чан, быстрее, срочно! – зажмурившись она пыталась взять себя в руки. – Детская реанимация…– глубокий вдох, – Джина ранили, ножевое ранение, – снова глубокий вдох, – в левое подреберье на границе с боковой областью, ножом. Ему нужно в операционную, ему плохо. Здесь никого. Приходи, прошу тебя! Ан поверхностно дышала, швырнув телефон в сторону. – Он сейчас придет и всё будет хорошо, всё будет хорошо – снова водрузила свои руки на рану врача. Тот мягко на нее посмотрел. – Мне холодно, – говорил тихо Джин, – и я очень хочу спать, – длинные ресницы Кима медленно соприкасались с нижними веками. Только сейчас Настя поняла, как обширен страх, слезы проступили в ее глазах, но не выкатывались. – Открой глаза, Джин! – она кричала ему в лицо, сильнее давя на кровоточащую рану. Но он этого уже не слышал.