Song/ A Drop in the ocean/ Ron Pope
Кто подставляет тебя больше всего? Только глядя в зеркало на самого себя, ты можешь ответить: «Я. Во всем виноват только я». Шаги. Такие быстрые и шумные, чтобы поспевать за несущейся каталкой в знакомом направлении. Стук сердца становится сильнее, а мысли путанее, чем в самый напряженный момент на самом важном экзамене твоей жизни. – Покинь операционную, – голос Кристофера звучал четко и непреклонно. Его обеспокоенный взгляд пробегается по виду девушки. – Нет. Ты не можешь идти без меня, – Ан смахивала спадающую прядь волос окровавленной рукой, снова пачкая лицо в этой субстанции. – Я тебе позвонила, я его довезла, я это сделала, – на глазах вырисовывалась обида и горечь. – Это была я. И ты хочешь идти в операционную с кем-то… – она сделала глубокий вдох и перевела дух. – Именно поэтому я прошу тебя покинуть операционную. Это слишком личное, ты возбуждена, – Чан придерживал девушку за плечо, чувствуя, как она напряжена и враждебно настроена. Самое сложное в такие моменты смотреть в глаза отчаянию. – Личное? Здесь нет ничего личного. Я просто хочу быть там с тобой, – Ан почти кричала, изворачиваясь от дружеской заботы врача. – Я смогу помочь, – эта фраза звучала, как мольба от неё. Кристофер понимал её мысли и намерения и все же сказал то, что сказал. В самой грубой и повелительной форме: – Ты нарушаешь субординацию Ан. Покинь операционную, – взгляд был холодным и жестким. – Сейчас же выйди и не появляйся здесь! – у него не дрогнул ни один мускул. Он осознавал, что так будет правильно для него, для нее и для пациента. Настя отшатнулась от его голоса, словно порезалась самой тонкой и невесомой нитью. Ни слова не сказав, развернулась с застывшими бусинами слез на глазах, закрыв за собой дверь операционной. – Так будет правильно, – говорит он вслух в пустоту. В первую очередь самому себе. Его карие глаза помрачнели, но ажиотаж медперсонала быстро вернул к сути происходящего. Ким все еще нуждался в его умелых руках. Девушка, словно оглушенная шла по коридору больницы. Где-то там был сумасшедший или пьяный мужик с ножом, она с кровавыми пятнами последствий его действий и тот, кто пострадал от неосторожных слов и действий на том самом операционном столе. «Но почему же мне так плохо?» – спрашивала она себя, вышагивая медленными шагами траекторию в направлении неизвестности. В темноте Ан плюхнулась на кровать. Вокруг было целое никого. Комната отдыха пустовала, на ее благо. Она однозначно прибывала где-то между шоком и отрицанием, пока еще гнев ее не накрыл. Или же все стадии перемешались, оставляя одну большую дыру, под названием принятие. Резко распахнувшаяся дверь пробивала лучи от коридорных ран в комнату. В проеме стоял высокий силуэт, на который она даже не хотела смотреть. – Пак козлина, – знакомый голос пробился сквозь омут пустоты девушки, но она не реагировала, – наставил мне дежурств на скорой. Капли дождя спадали с его волос, а руки покрылись мурашками. Под жилетом специализированной формы всё та же темно-синяя рубашка прилипала к торсу, обрамляя каждую черту тела. Его руки были напряжены от вечных поднятий и катаний каталки в эту ночь по необъятным просторам района обслуживания скорой медицинской помощи. Чонгук плюхнулся на край кровати, на которой лежала девушка. Недолго оглядев ту, сказал: – У тебя лицо в крови, – его карие глаза смотрели на нее с беспокойством, чувствуя по пустому взгляду, что здесь что-то не так. Он тут же забыл про усталость и чувство голода. – Да, – отвечала та, смотря в потолок. Запекшаяся кровь обрамляла кромку лица, волосы смешались с темно-красными оттенками, также прилипая к бледной коже. Пальцы были согнуты, словно веточки березы в раннее утреннее время, колыхающиеся на ветру. – И руки тоже. Кровь уже запеклась, – Чонгук дотронулся до кромки кожи по ходу запястья девушки.– Иди умойся. Она все так же не смотрела ему в глаза. – Не хочу, – здесь малейшая, но эмоция проскользнула на ее лице. Она вспомнила и почувствовала, как волна эмоций накинулась на нее, разъедая до костей. Много образов всплывало перед глазами, но самой большой был страх. Слезы снова застыли в её глазах. – Тогда я сам оболью тебя водой и перекисью, – Чон говорил громко, проминая под собой яму на кровати. Он ёрзал, боясь её сильнее, чем обычно. Пусть кричит, обзывает, одаривает презрением, но не молчит. Для него это было хуже всего. В какой-то краткий миг Ан посмотрела ему в глаза, и слезы потекли сами собой. Чонгук должен был радоваться. Тот Чонгук, что презирал её и ненавидел. Наконец-то Чон застал ее в сложный момент, он должен злорадствовать и ликовать. Но он был расстроен. Даже не так. Он был зол.***
Как долго длятся экстренные операции? «Что такое экстренная, срочная и плановая операция?» – спросят вас в первый ваш день, когда очередной «учитель» захочет показать недостаток твоей книжной осведомленности. Кто-то начнет говорит про сроки операции – 2 часа, 48 часов или же месяца. Но пациентам мы говорим такую фразу: «Если не сделать сейчас, то завтра вы уже можете умереть». Порой нетактично, жестко, но это чистая правда. Кристофер был облачен во все белое. Ему достали чистейший не одноразовый белый халат, который плотно прилегал к его телу. Сам врач предпочитал марлевые маски. Дань прошлому или же привычка. Врач начинал с низов, перекидываясь на горячие точки, был вне городских угодий и вообще оперировал в землянках. В фильмах нам показывают огромную оснащенную больницу, с идеальными голубыми кафельными стенами, открывающимися дверями по датчику движения и свету, что включается по щелчку руки или удару в ладони. Но реальность немного отличается. Это обычные двери, которые надо толкать. Это матерчатые халаты, которые стирают день изо дня с надписью «ТрОП» – травматологическая операционная. Это порой вылетающие кусачки Люэра, которые ты сам заново собираешь, это пила Джигли вместо автоматической электрической пилы, это ты и твои руки со скальпелем наперевес. В простой действительности мы представляем травматологов в те моменты, когда вылетают кости, и костная пыль так сильно заполняет легкие, что ты не можешь дышать. Сейчас же травматолог будет оперировать травму живота, с чем может справиться любой общий хирург. Потому что травматологи — это оторванные ноги и руки на очередной праздник жизни, а живот — это сугубо интимное дело общих хирургов. Но не сегодня. – Начинаем? – его внимательный взгляд смотрит на анестезиолога, что незамедлительно дает одобрение и кивает. – Фентанил на разрез, – добавляет доктор Чен. Чен был мужчиной средних лет, который давно перешел в реаниматологи, но никогда не забывал, что такое интубация и этапы наркоза от и до. Старая школа. «Почему Фентанил?» – спросите вы. И любой анестезиолог ответит: «Потому что вы делаете ему больно». И он будет прав.Операционная рана, как и любая другая, сопряжена с болью. Чонгук отчаянно вызвался помочь в этой операции. Во-первых, он никогда не бывал на абдоминальных травмах и, во-вторых, только так парень мог унять ноющее чувство в груди и получить успокоение, что сделал всё и не стоял в стороне. – Я в брюшной полости, – громко чеканит Чан. – Отсос, – и характерный звук сопровождает его слова. В этот же момент по силиконовой трубке отсоса, что соединяется с последним за головой пациента, течет насыщенная кровь, периодами сгустки застревают в ней и звук тут же пропадает.***
Она обеспокоенно стукала длинными коготками по металлическое двери лифта. Её дыхание вырывалось наружу, напоминая одышку у пациента с хронической сердечной недостаточностью при подъеме на третий этаж дома. Нога также стучала в такт. – Почему так долго? – нервно добавила девушка. Рядом стоящий парень молчал, словно оглушенный чем-то. Звук приехавшего лифта разбудил обоих ото сна. Тишина резала слух, но при этом была необходима как воздух. Они долго гуляли по парку, разговаривая обо всём и ни о чем, глаза при этом наполнялись невыносимой радостью. Но почему невыносимой? Да потому что оба считали, что ничем её не заслужили. И, как это бывает, счастье длилось недолго. Звонок. Известие и разбитое сердце. Они вызвали такси и как могли мчались в то самое место, из которого каждый день сбегают на встречу друг другу и новому, что может появиться, как капель по утру и так же быстро исчезнут при появлении лишних звуков и людей. Кажется, что всё самое плохое уже случилось. Но как сильно будет смеяться судьба, если ты попытаешься сказать это вслух? Слишком много для одних и тех же людей? Но она скажет, что это только начало. – Я надеюсь, она в порядке, – единственное, что сказала Хван выходя из такси, смотря на огромный белоснежный фасад больницы. Её сердце сжималось, словно здесь была сосредоточена вся боль мира, которая того и гляди вырвется наружу, напоминая ящик Пандоры. Так много людей каждый день и каждый час плачут в этих стенах, кого-то теряя, но и кого-то приобретая. Но сейчас не второй случай. Что она думает? И как всё это вспоминает? Веселый смех от очередной улыбки Намджуна прерывается звонком во время их прогулки, когда сообщают, что в больнице ранен их коллега. Хван не нужно и трех минут понять, что ранены оба. Если кто-то холодным орудием, то другой невообразимым эмоциональным потрясением. – Я никогда не смогу перенести это, – возвращаясь в реальность, девушка отмирает, но всё еще боится сделать шаг вперед. Она внимательно смотрит на своего спутника, в очках которого проблескивает яркий свет от светофора. – Если бы кто-то… – её голос резала подкатывающая паника, – на моих руках…и кровь…я не… – она выдохнула, закрыв плотно глаза. – Я не смогу. Я не такая сильная. Вся эта хирургия, море крови и они постоянно…– она осеклась. Джун внимательно смотрел, как девушка погружается в настоящий панический приступ: – Он не умрет, – добавляет строго, но при этом нежно берет её за руку. – Она просто ему не позволит, – улыбка трогает губы Намджуна, и Даша это замечает. Ей становится легче, потому что будь это легенда, то Орфей спустится за своей Эвридикой, и наоборот, Эвридика вытащит Орфея даже из реки забвения. Откуда угодно, но вытащит. Переступать порог тяжело, но Хван это делает, опускаясь в суматоху больничной жизни. На какой-то момент ей становится легче. Это безумие дает ощущение нахождения на своем месте. «Я должна быть здесь» – говорит она сама себе. Намджун уже через пару минут накидывает одноразовый халат и направляется в место Х. Даша не решается туда идти, лишь глазами ищет, где может найти свою подругу. Она не знает, что сказать и как вести себя, уже в голове прокручивает неловкие свои движения рядом с ней. Находя Настю, замечает, что Алёна в полнейшей тишине держит её за руку, когда та смотрит в пол. Даша опускается на корточки, чтобы встретить этот взгляд. Там нет слез, там нет ничего, чистое стекло. Ей становится страшно, потому что раньше она только слышала про отчаяние, но теперь столкнулась с ним лицом к лицу. – Думаю, сидеть здесь в темноте плохое решение, – вдруг выдает русоволосая Хван. Волосы быстро выцветают у девушки. То она рыжик, то шатенка, так теперь близится к темнейшей пшенице, что колосится по утру, когда солнце говорит об окончании летней поры. Видимо это было вовремя как никогда, потому что Насте надоело жалеть себя, но она еще не готова была встретиться с жалостью при взгляде на себя от остальных. Именно тогда она разжала руки друзей и покинула больницу. На улице шел весенний дождь, приятно смывавший больничный смрад. Она глубоко вдохнула и почувствовала, как капли движутся по коже, стекая вниз на асфальт, разбиваясь вдребезги. Кан и Хван стоял поодаль, просто следили за ней, как за ребенком. А она просто молча наслаждалась дождем.***
Song/ Stephanie Schneiderman - Dirty And Clean
– Тебе нужна помощь? – слышится голос Намджуна, что стоит в дверях операционной. Его руки напряженно впиваются в дверной проем, ожидая ответа. Несколько секунд тишина и ответ: – Мойся. Что оказалось причиной? Вообще для обывателя кажется, что ножевое ранение – это смерть. Но хирурги знают, что это не так. И что даже тот, кто вспорет себе шею от уха до уха, может выжить. Всё зависит от глубины давления, анатомической зоны и сосудов в ней. Всё сводится к этим гребанным артериям и венам, которые вводят нас в геморрагический шок, что сводится в поддержании ударов в этом гребаном сердце и импульсах в этом чёртовом мозге. Всё сводится к ним. – Нашел источник? – Намджун надевает перчатки и внимательно осматривает операционное поле. – Селезенка и ворота, – отвечает Крис, не могу подобраться, так глубоко. Он такой худой, но всё равно глубокий как колодец. Ассистент в лице Чонгука продолжал очищать операционной поле от крови, которое моментально заливало. Нож прошелся по касательной через селезёночную артерию в паренхиму селезенки. А этот орган так капризен, что сразу начинает плакать кровавыми слезами. Даже при операциях на других органах брюшной полости, если задеть селезенку, то есть вариант, что может начаться массивное кровотечение. В узких кругах это называют «нежные руки хирурга». Осмотрев территорию анестезиологической бригады, замечаем, что переливают второй пакет крови и первый пакет плазмы. Дела идут очень серьезные. – Вижу источник, – громко, почти крича говорит Крис. Намджун в ту же минуту более активно отводит через марлю кишки, подходя под разорванный сосуд изогнутым зажимом. Кристофер делает то же самое. Командная работа замирает на моменте пережатия сосуда. Кажется, что даже дыхание замирает у всех троих в этот момент. Отсос с характерным звуком и вот тот момент, которого они ждали. Гемостаз случился. Герметично. Осталось только крепко накрепко перевязать источник и подобраться к вене точно также. На маленькую долю секунду Чан выдыхает и капли пота проступают на его лбу. Все знают, что работа хирурга — это не просто, но работа экстренного хирурга – колоссальный труд. – Боремся с гемостазом, – заключает Намджун, разжимая сосудистый зажим после перевязки селезёночной артерии. Легкая улыбка, что прослеживается на лице, дает облегчение бригаде. Дальше все будет спокойнее. Трудности от этого не отменятся, но, по крайней мере, нет эффекта дуршлага, когда ты вливаешь кровь в человека, а она выливаются через ту дырку, что не видно. Какие этапы имеются в спленэктомии или по-простому удалении селезенки? Доступ, мобилизация селезенки и пересечение с перевязкой селезеночных сосудов, которые находятся в её воротах, и непосредственно удаление. Основная проблема, кажется, такой лёгкой операции, это глубина нахождения органа и массивное кровотечение при малейшей ошибке при обработке сосудов, а так это очень легко. Когда орган остается в руках оперирующего хирурга, они какое-то время смотрят на своего друга, словно сквозь ширму, за которой находится голова Сокджина. – Джин, мы удалили тебе селезенку, – весело говорит Ким и где-то внутри сидит приятное чувство, что всё, что они делают не зря. – Теперь он считается неполноценным? – смеясь, добавляет Кристофер. Они слегка посмеиваются, откашливаясь и продолжая проводить ревизию брюшной полости. Всё должно быть чисто, сухо и с идеальным гемостазом. В какой-то момент в голове Чана всплывают слова одного из его учителей: «В самые трудные моменты в операционной, когда начнется сильное кровотечение, никто тебе не поможет кроме твоего ассистента и тебя самого». Осматривая Намджуна и видя, как он легко держится в операционной, он благодарен судьбе, что именно его она и послала спросить не нужна ли ему помощь. – Спасибо всем, – добавил Джун после последнего стежка. Все ответили тем же и это было искренне, не формальность, потому что только что они спасли жизнь. Это однозначно был отличный день, чтобы спасти жизнь и, возможно, не одну…***
– Операция закончилась, я вышел, – Юнги произнес это, как только входная дверь за ним закрылась. Рядом с входом имелись небольшие лавки под навесом больницы и ларек с кофе и вкусняшками, – чтобы сказать вам…– продолжил обращаться к Кан и Хван, но поймал минутное молчание, наблюдая за третьим человеком. Настя стояла с закрытыми глазами, пока еще капли дождя колотили ее по плечам. С одной стороны, порыв ливня был такой сильный, что пробивал руки и ощущалась небольшая боль, а с другой массировал уставшую спину и плечи. Она прислушивалась к звукам проезжающих машин и оглушающему треску воды. Только так не слышно было голоса собственного волнения и переживания. – Она что всё время там стояла? – снова спрашивает брюнет и тут же получает кивки с тяжелыми вздохами. – Сказала, что не хочет говорить, – тут же ответила Даша. – И просит тишину, – дополнила Алёна, – и мы её дали, карауля, как видишь. Молодой врач подошёл ближе к светловолосой девушке, протягивая свою ладонь к её: – Совсем холодная, – его взгляд стал тяжелее. Кан лишь сжала его руку в ответ. Юнги задержался на минуту и отправился к Насте, раскрывая черный зонт на трости. – Ан, – громко говорил Юнги, пытаясь привлечь её внимание, перекрикивая дождь. – Ан! Парень махал руками, но она его как будто не видела. Тогда брюнет потряс её свободной рукой за правое плечо. – Операция закончилась. Его переводят в палату реанимации. Всё хорошо, – только после этих слов, Мин поймал её вопросительный взгляд. – Всё хорошо? – скорее всего это был вопрос, но возможно она утверждала это для себя. – Всё хорошо, – снова проговорил Юнги, крепко держа её за плечо, нависая с зонтом. Пару раз девушка моргнула, смотря в его темные глаза, пытаясь увидеть жалость, сожаление или досаду. Но её там не было. Ан стало легче. Возможно с ним она сможет говорить, но не сейчас. Девушка приняла зонт и посмотрела на подруг, которые смирно втянулись, готовые встретить её. – Они еще долго будут меня жалеть, – тихо прошептала Настя. – Главное – не жалей себя, – также шёпотом ответил ей Мин. Он знал, о чем говорит и только поэтому брюнетка искренне чувствовала правду в его речи. Хван и Кан тихо следовали за девушкой, пока та не закрыла зонт и на зашла в холл, направляясь к раздевалке. Настя резко развернулась на них со словами: – Ничего не говорите, ничего не спрашивайте. Я пока не могу рассказать ничего. Со мной всё хорошо. А то, если вы спросите, то я расплачусь, ¬¬– последовала короткая пауза, и вы это знаете, – с этими словами она протянула зонт Алёне. Девушки кивнули в такт. – Тогда ты должна знать, что я прибежала сюда со своего свидания и не уйду пока ты не будешь, как минимум сухая, – Даша не знала правильные ли эти слова и уместно ли это. Но она решила послушать подругу и не утешать её. Дотронувшись до сырых волос, поймала грустный взгляд Насти. Она была если не сломлена, то надломана. – Он ушел туда? – спросила Ан, подозревая в кавалерах Намджуна. Даша тихо кивнула. Это тоже казалось чем-то запрещённым, словно кто-то умер в эту ночь. Но единственное, что умерло, так это спокойствие в сердце Ан. И она совершенно не знала, как ей жить дальше.***
Боль. Это самое распространенное слово, чувство, эмоция. Боль — это защитный механизм организма, сигнализирующий о поломке или же о том, что ты живой. Твое сердце бьется, клетки пытаются обновляться, а мышцы работают от переизбытка кровоснабжения и накопления молочной кислоты. – А, – шиканье раздается в палате интенсивной терапии где-то с первыми трелями птиц. Противные стены, гул монитора и подключичный катетер мешается где-то там, ниже шеи. И вот ты на месте своих пациентов, пробуждаешься от наркозного сна. – Адски больно, – шипит Ким, – распахивая одеяло, на нем красуется огромная наклейка над операционной раной и небольшой трубчатый дренаж, хотя нет, трубка достаточно толстая. По ней в перчатку стекает жидкость с примесью крови. На медицинском языке это называется пассивный дренаж. Как по часам, хотя так и есть, к нему заходит знакомая ранее всем медсестра Ёнджи, рыжая коса убрана под шапку, а в руках красуется шприц с промедолом. – Вот и ты стал наркоманом, достопочтенный заведующий, – даже сейчас она подшучивает над ним. – Рыжая бестия, – тихо, полушепотом отвечает Джин, расплываясь в улыбке и откидывает приподнятую голову на подушку. Ему сейчас тяжело даже долго удерживать голову, потому что моментально натягиваются прямые мышцы живота, вызывая режущую боль в ране. После промедола становится легче буквально через десять или пятнадцать минут. Он тихо выдыхает. Когда к нему заходят один за другим врачи, то он уже подумывает, что неизлечимо болен. – Неужели я умру? – спрашивает, шутя он, когда в палате уже больше четырех человек, и последним заходит Чимин. – Ты болен на всю голову, это я тебе как невролог говорю, – смеясь он стукает того по плечу, но совсем легонечко. Джин растягивает улыбку, откашливаясь и морщась одновременно от боли. – Мне больно от всего. Хоть дышать не больно, – его снисходительная речь радует друзей, что делятся своим хорошим настроением с другом. – После ножевого это в норме вещей, – Намджун смотрит на монитор. Ему хоть в космос, давление отличное, пульс в норме, сатурация как у спортсмена. – Ты, видимо, плохо учился, раз не знаешь о болевом синдроме после операции, – Чимин поддевает Сокджина, присаживаясь на край кровати. Джин не перестает разглядывать их и осознавать, как приятно, что всё-таки то бессознательное прошло и он снова рядом с близкими людьми и, что несмотря на его характер, у него есть эти близкие люди. После ухода посетителей проходит час, два, полдня. Врач утомительно смотрит в потолок и потом на дверь. Каждый раз дергается от того, что Ёнджи тихо прокрадывается для постановки той или иной инъекции. – Она не приходила, – тихо отвечает на безмолвный вопрос. Ким закрывает глаза, надеясь провалиться в такой сон, что откроет глаза уже здоровым, без швов и болезненных воспоминаний. Но, к сожалению, это случится еще не скоро. Когда его глаза разомкнутся на его кровати вновь буду посетители. И заботливая Хван спросит о его самочувствии. Он уже будет присаживаться в кровати, подключичный катетер будет снят, но промедол еще будет поступать в организм. Девушка предложит ему прогуляться по коридору, как только он станет чувствовать себя лучше. Ким непременно согласится и спросит: – Как там моя темноволосая? Этим вопросом обезоружит Хван, но та всё же ответит: – Нормально, – и на этом всё. Чувство вины не будет покидать его, а послевкусие после посещения Хван, останется до глубокой ночи, что перерастет в день и снова до утра. Он будет гадать почему так странно себя чувствует, так и не найдя ответа, оставшись один на один со своими демонами. Вновь.***
Вам знакомо это чувство? Чувство наступившей весны, когда весь воздух пропитан приятным ощущением тепла, новых ощущений, солнечного света и надежды. Тебе всё легче просыпаться с лучами солнца, ты возвращаешься не затемно, а можешь проводить ярило, увидев самый красивый в жизни закат. И так каждый день. Утром ты пробуждаешься не с чувством повторения по кругу. Ты открываешь глаза и хочешь прожить этот день словно и не было этой вечной зимы и наступила долгожданная весна. Бесконечная весна в твоем сердце. Её смех заставлял пробегаться маленьким искоркам по телу, заряжая каждую клетку на новый круг работы. Словно импульсы заводились не мозгом, используя нейронные связи, а именно её смехом. Это так глупо. Если бы весна была человеком, то она точно была в лице Хван. Девушка имела ярко оранжевый макияж, но он не вызывал отвращение и сумбурность своими красками, скорее дополнял слегка прорисовывающиеся веснушки на её щеках. Складывалось ощущение, что их можно потрогать, дотронувшись до последних кромкой подушечек пальцев, и они начали бы плясать под ними. – Они правда настоящие? – спрашивает Намджун, дотронувшись до ярких точек на коже девушки, покосив глаза. Сейчас в очках он похож на тех милых любознательных котов, что первый раз увидели рыбку за стеклом и непременно хотят её заполучить. – Конечно, – она неловко заправляет волосы за ухо, откусывая кусок побольше от мороженного и в ту же секунду ощущает отморожение мозга. Но никак нельзя подавать виду, ведь здесь мужчина мечты. Перед мужчиной мечты не хочется быть глупой и неуклюжей. Хочется… Она не знала, чего ей хочется. Может просто замереть в этом моменте и запечатлеть его навсегда. Ким тихо посмеялся над спутницей, ловя каждую эмоцию на её лице. – Как ты относишься к походам? – спрашивает он неожиданно, поправляя очки на переносице. Его аккуратные и тонкие пальцы слегка покраснели от холода мороженого. Весна была теплой, но иногда порывы холодного ветра пробирались за ворот пальто. – Кемпинг — это чудесно! – громко вскрикнула Даша. – Я расскажу тебе историю, – она посмеялась про себя, вспомнив забавный момент своей биографии видимо. Тут же девушка поведала чудесную историю о традиции, как она со своей подругой отправляется при любом удобном случае без палаток, но «на кемпинг» и обязательно с мангалом и сосисками, в угодья, которые можно назвать лесопарковой зоной. Девушки и огонь это звучит очень интригующе. Намджун внимательно слушал спутницу и смеялся, когда та показывала забавные видео с их посиделок. – О, вот тут Настя подольет розжига и чуть не спалит наш плед, – на видео заискрились огоньки, когда один из них отлетел в сторону вещей. Выглядело немножечко опасно и множечко смешно. Приятная улыбка тронула губы Джуна. Это напомнило ему его студенческие годы с походами и такими же примерно историями. – Это женщина опасна, – добавил он, хихикая. Далее Хван продолжила повествование о утерянном кольце в снегах на очередном кемпинге на стыке сезонов и чудесном появлении его же в том же месте по весне. – Это как круговорот природы, воды стекают, образуются породы, а мое кольцо все у того же пня ждет свою непутевую хозяйку, – ей было несказанно легко делиться с парнем своими чувствами и воспоминаниями, словно он уже был в них и обязательно разделит её чувство на двоих. Джун продолжал смеяться, не в силах противостоять харизме девушки. – Это однозначно сильно, – добавил парень, мягко беря девушку за руку. Это было настолько приятно и обычно, что Даша перестала смущаться, но всё же легкий румянец еще пробегал по щекам. – Очень, – она смотрела ему в глаза с такой теплотой и уютом, словно нашла ответы на незавершённые вопросы. И сказанное явно относилось не к реплике Намджуна, а к чему-то совсем иному.***
Как быстротечна река под названием жизнь. Порой совершенные и принятые нами решения остаются где-то далеко, отдаваясь эхом в нашем разуме на задворках сознания. – Ты помнишь нашего первого пациента? – спросил Юнги, отходя от автомата с кофе. Он выбрал американо. Сегодня ему хотелось горечи. Чимин долгое время тыкал на кнопки, ломая аппарат, но сегодня был настроен на стандартное капучино. Обычный выбор среднестатистического покупателя у той машины. – Того мальчишку? – отпивая, пробубнил в стаканчик блондин. Когда-то давно, когда память стирает воспоминания и оставляет лишь яркие моменты, ты вспомнишь своего первого пациента. Своего настоящего первого пациента. Ни того сварливого деда с деменцией наперевес, не того малыша с типичной коликой. Юные Пак и Мин тогда только приступили к своей роли врачей-дежурантов. Все мы с чего-то начинаем. Как же складывается карьерная лестница у врачей? Низшее звено – врач-дежурант, чуть выше ступень – лечащий врач в отделении, наивысшая ступень для практикующего хирурга – заведующий отделением. Каждый выбирает оставаться на своей ступени или же продвигаться вверх. Тогда только новоиспеченные дежуранты, зеленые врачи, молодые и готовые бежать на все сломя голову, приняли своего первого совместного пациента. – Это третий вызов, – с расстройством заключил врач скорой помощи. Предчувствуя скорую расплату от врачей-дежурантов за не обоснованный вызов и доставку в стационар. – Что такое? – спросил Юнги. Он, как и тогда, был темноволосым, бледным и внимательным. Парень не позволял себе грубости и вообще не производил впечатления грозного врача. Он вообще не производил впечатления врача. – Вы врач? – неуверенно произнес врач скорой помощи. Молодой доктор не подал виду, но это его задело. Не в первый раз, но задело. – А мы по-твоему в дурке, раз нацепили тут халаты и водим тебя за нос? – ответил разъяренный голос Чимина. Он и тогда был язвительным, хамоватым и дерзким. Холодный взгляд отдавал сталью и пробивал насквозь. Глядя на него, можно было сказать: пощады не жди. Ребенок с высоченной температурой. Чем выше градус, тем опаснее для них. Не всем известно, но у детей в ранние годы немного другая терморегуляция, чем у взрослых. Лицо было красное, словно бабочка присела на его большие щеки. Сколько ему было? Где-то пять. – Температурит. Думаем, просто простудное заболевание. Давали жаропонижающие, но они снова вызывают и вызывают, как неугомонные, – ни разу доктор скорой не оглянулся на ребенка, словно отмахиваясь от назойливой мухи. – Очень медицинский термин «простудное заболевание». Может «болезнь всего ребенка» еще лучше бы подошла? – несмотря на молодой возраст Чимин не стеснялся в выражениях. Юнги же в это время осматривал ребенка. Тот тяжело дышал, втягивая ноздрями большое количество воздуха. Грудная клетка так сильно вздымалась, что того и гляди «разойдется по швам». Опуская майку пациента и внимательно вглядываясь, он отметил маленькие еле заметные красные точки. Хотел проверит себя и взял жгут, наложив тот в области предплечья. – Петехиальная сыпь, – заключил Юнги, не замечая никого вокруг. – Посмотри, Чимин, – чуть громче, возбужденный от происходящего брюнет резко повернулся и ненароком ударил локтем по голове друга. – Похоже это не простое простудное заболевание всего ребенка, – заключил Чимин, – он в сопоре. Удивленные глаза Мина смотрели на коллегу. Тот был абсолютно уверен. Сознание ребенка нарушено, на вопросы не отвечает, часто моргает, реагирует только на болевые раздражители маханием рук и криком. – Ты думаешь это тяжелое течение гриппа с нейротоксикозом? – слегка поправил очки на переносице Юнги. Его удивленные глаза выражали восторг и страх одновременно. Что думает начинающий врач, столкнувшись с таким лицом к лицу. Он думает: «Надеюсь, я справлюсь с этим». – Мы тогда всю ночь не спали, подбирал дозировки. Тогда я впервые рассчитывал инфузионную терапию, – со смехом добавил Юнги. В лице Пака читалась легкость от воспоминаний и желание все отдать, чтобы снова оказаться тем Паком, грубившим скорой и спасающим маленьких деток со своим другом, только что окончившими университет. – Хорошо, что Сокджин сразу же исправил наше лечение, иначе бы нас было не спасти, – он слегка поперхнулся, смеясь в ответ. Быть начинающим врачом очень сложно, особенно, когда не на кого опереться.Song/Bastille – Oblivion
Вы наверняка знаете это выражение: «Закрой глаза, и это исчезнет». Избегание проблемы не решает эту проблему. Но Ан хотелось думать строго наоборот, строго как строчкой выше. Так же однозначно легче. Иначе принятие действительности может содрать вместе со старей кожей всё ту же саднящую плоть. – Как день? – Алёна протянула ей стакан с кофе, откуда приятным ароматом тянулся кокос и корица. – Темновато, мрачновато, в час-пик – горы трупов как всегда, – Настя выдавила из себя мрачный смешок, цитирую любимого антигероя античности, воплотившегося в мультипликации Диснея. Кан поощрила её колкость и отпила зеленый чай из своего стаканчика, тут же чувствуя прилив силы, или ей так хотелось. – Может поговорим? – Кан была настойчива, но не напориста. Эта грань почти невидима, и кто-то скажет, что её нет. Но именно она знала где она. И сейчас находилась в ней. Настя закатила глаза, словно открещиваясь от назойливой мухи. – Поговорим? – лучшая защита – это отрицание? Видимо для брюнетки это так. Алёна неодобрительно посмотрела на неё. – Ты больше не ведешь палату ножевых? – она давила и знала, что если придется, то отдерет от неё саднящую плоть. Ан молчала, переваривая всё раз за разом. Стоит отметить, что в хирургии волей случая, как и в других специальностях, в палате оказываются пациенты с одной и той же патологией без запланированного умысла. И так волей рока, в палате, что вела Настя, оказалось три человека с ножевыми ранениями. Веселый праздник перерос в поножовщину. Классика. Порой перед ней всплывали образы собственных рук, когда только она приоткрывала дверь и видела трубки из живота, раны от лапаротомии и корчащихся от боли молодых парней. Это всё словно переносило её на неделю назад. – Что ты хочешь услышать? – отвечает брюнетка. Кан решила для себя, что не отступит: – Да хоть что-то. С того момента ты не сказала ни слова, ничего. Ни разу не сходила к нему. Тебе же не все равно, я знаю. Так зачем ты делаешь вид и постоянно молчишь? – она расходилось, словно это касалось её самой. И возможно, так и было. Она чувствовала себя Джином, когда день за днем ждала Мина, а тот стоял вдали и молчал. И Настя молчала. Ей было горько и больно. Глядя на свои руки, она видела его кровь. – Тебе придется выйти, тебе придется посмотреть ему в глаза, – проглотив ком ярости, Алёна добавила: – и себе тоже. Только было Ан хотела ответить, как наткнулась на удаляющуюся спину подруги. Она это заслужила, однозначно. Проблемы, о которых молчат, потом сжирают нас изнутри и не остаётся ничего.***
Есть ли что-то вечное в этом мире? Есть. Человеческая глупость и болезни. Тот, кто никогда не останется без работы – это врач. А в особенности, врач-травматолог. Люди на спор засовывают лампочки в рот, виснут на двух пальцах с балконов, исполняют сальто без страховки, играют в футбол и просто живут. В «любимое» приемное отделение поступает самообращение. Чонгук неспешно зевает, смотря на высокого парня, что заходит с двумя друзьями-амбалами, которые попеременно прикладывают лед к плечу товарища. – Перелом? – тихо спрашивает Хёджин. – Надеюсь, – тихо отвечает ей и осматривает парня. На вид не больше двадцати лет. Колени стерты, на нем спортивная форма. Широкие шорты. Похож на баскетболиста. Со лба скапают капли пота, а руки слегка трясутся от боли и ломоты. – Док, помоги, – кричит один из друзей, оглядывая вокруг медсестер и врачей. – Что произошло? – окликает их Чонгук, разворачиваясь на крутящемся стуле. Те, завидев цель, бегут к нему разваливающейся колонной из побитых спортсменов. – Он упал на игре, мы столкнулись, – отвечает другой. – Рука распухла и адски болит, – рыжеволосый парень, убирает растекшийся лед от плеча. Последнее непривычно отёкшее и увеличенное. Как только Чон дотрагивается до плеча, тот шикает, сжимая челюсть. Естественно ни поднять, ни опустить руку он не может, не то что повернуть внутрь и наружу, это вообще фантастика. В голове темноволосого врача проносится то, что функции нарушены, была травма и выраженной отек. Скорее всего вывих, но он все еще надеется на внутрисуставной перелом, чтобы занять своё время в операционной. Только это и интересовало Чона последнее время. – Как ты падал? – спросил Чонгук, но парни тут же растерялись. – Рука была согнута в локте? – показав на себе, Чон продемонстрировал бицепсы и трицепсы. Те нервно закивали головой: – Точно так, – ответил рыжеволосый. Диагностика в травматологии всегда включает в себя рентгенограмму в двух проекциях пораженной части. Но если подозреваешь перелом, то обязательно захватываешь две области с двумя суставами. Золотое правило для начинающего травматолога. Попивая чай и флиртуя с медсестрой, Чонгук улыбался, думая о том, что сейчас появится работа для его рук. Ничто так не приносило ему удовольствия и эмоциональной разгрузки, как травматология. Внутри он бы пищал как девочка, как только читал на экране: перелом шейки бедра, а если бы там было бы ДТП с переломом таза, то даже страшно представить. – Снимки готовы, – медсестра выдернула врача из своих мыслей. – Типичный передний вывих плеча, – осмотрев внимательно на тени сустава и суставных поверхностей заключил брюнет. Его улыбка вырвалась наружу, и он показательно потер руки. Потирая подбородок, ординатор выбирал способ вправления вывиха. Их было большое множество. Но всё же он выбор способ по Моту, прибегая к помощи ассистента. Так как поблизости была только Хёджин, то у него не было выбора. Чон искренне считал, что травматология только для парней. Но, как говорится, бери, что дают. – Тебе необходимо встать за него и пеленкой тянуть лопатку на себя, поняла? – проинструктировала девушку Чонгук. Естественно обезболив пациента перед процедурой, даже решился на наркотический анальгетик, потому что кости это всегда больно. Парень сидел спиной к смотрящим, если так можно выразится. По обе стороны от него находились врачи. Хёджин обхватил сустав пеленкой и спереди от лопатки, тянула ту на себя. С другой стороны, Чон обхватил плечо и предплечье пациента. – Согни в локте руку, – скомандовал Чонгук пациенту. Сильно схватив руку тот добавил: – На счет три тянешь, – его глаза были сосредоточены и ярки. – Раз, два… На счет три оба потянули в свои стороны, со своей стороны Чон отклонял руку по горизонтали, как бы нащупывая поверхность сустава, производя вытяжение до характерно щелчка. После вправления Хёджин отпустила свою сторону и побежала за фиксирующей лангетой. Контрольный снимок. Покой конечности месяц и физиопроцедуры. Чонугук подписал последнее назначение и попрощался с пациентом. Очередная человеческая неуклюжесть, глупость или просто случай закончился благоприятно. Повседневность, о которой никогда нельзя забывать.***
Порой ты забываешь, что твоя профессия и твоя жизнь постоянно готовят тебе сюрпризы. Твое утреннее хорошее настроение может омрачить проезжающий автомобиль, окатив тебя грязной водой из лужи, проезжающий автобус может уехать на две минуты раньше, а следующий задержаться на тридцать минут. Но ты все равно пытаешься сохранить самообладание. Но как долго ты сможешь его сохранять? Кан давно не чувствовала себя неуместно, неуютно и некомфортно. Именно от этого она ощущала приближающуюся угрозу. Угроза, которая повисла над ней как грозовое облако. Как быстро приходит осознание, что ты там, где и должен находится или ты вовсе сбился с пути? Некоторые забирали документы из ординатуры спустя три дня, а кто-то держался все шесть лет обучения и уходил в танцы. Но сегодня девушка непременно знала, что она там, где должна быть, с теми, с кем она должна быть. Одного скромного взгляда на Юнги ей хватало, чтобы понять, что он излечит все её незатянувшиеся раны. А вы верите, что есть люди, предназначенные друг для друга, и что судьба обязательно найдет вас? Но как можно сказать, что судьба благосклонна, справедлива, если сейчас Кан встретится с вопиющей несправедливостью жизни? Прямо сейчас. Её прекрасное утро начиналось, как и всегда. Шкаф в раздевалке, повседневная дымчато-синяя униформа ординатора, расческа, резинка, строгий хвост, халат, маска, ручка и блокнот. Она готова к этому дню, вчера обновила знания по лечению менингококковой инфекции, а также пробежалась глазами по дифтерии. Приходясь глазами на сестринском посту по температурному листу, её периферия замечает движение. Новые пациенты. А точнее новый пациент. Алена открывает первую страницу. Там красуется диагноз направившего учреждения: «Неуточненный рак печени». Здесь и начинается спад настроения, и та лужа уже не кажется такой грязной и автобус не таким бесящим. К сожалению, ни одна специальность не застрахована от встречи с неизбежным, чем-то неизученным и неизлечимым. Каждый второй врач скажет, что он никогда не онколог и, уж тем более, никогда не детский онколог. В ее голове крутится: «Хоть бы не первичный рак печени, и уж точно не гепатоцеллюлярная карцинома или холангиокарционома». Девушка не понимала почему не в хирургию, даже если случай запущенный, почему она? Но Кан забыла про химиотерапию, которой занимается как раз крыло педиатрии. Отдельный сектор с онкобольными, который для нее был под запретом, как метка Дэйви Джонса, сущее проклятье. Осматривая юного пациента, девушка для себя отметила: «Очень большой живот». Парнишке было 10 лет, печень уже должна прийти в норму, но, к сожалению, болезнь не щадит никого. Родители задают много вопросов. Пациент совсем необследованный, а значит все еще впереди: КТ, МРТ, холангиография, рентгенография легких и возможно биопсия печени, длительная химия и операция. А что потом? Какая выживаемость с таким заболеванием Кан не знала. Единственное, что она ощущала на сто процентов – все это не приспустить через себя она не сможет. – Увеличенная печень, плюс семь сантиметров, – заключила девушка. – Вы делали снимки? Мать замешкалась, но все же ответила: – Сказали надо делать с контрастом возможно что-то, – она умолкла. Взрослым все стало предельно ясно. Мальчик же лишь смирно лежал, не подозревая, что его ждет, и лишь спросил: – А что такое рак? На лице женщины проступила слеза. Отец тут же подхватил ее, шепча на ухо: – Ты не должна, не при нем, не здесь. Алена склонилась, нарушая тишину, говоря шепотом, будто тайну: – Это нехорошее заболевание, мы проверим тебя всего, чтобы убедиться правда это или нет. Если ты будешь послушным, то я покажу тебе больницу и много крутых докторов. Они такие крутые, ты же видел по телевизору? – она улыбнулась через боль и подмигнула мальчугану. Внутри нее все сжималось, потому что умом она понимала – это рак. Он хлопал глазами и спросил: – Они такие же как вы? – парень был восхищен большой и красивой тетей в белоснежном халате с красивыми зелеными глазами. – Лучше, – возвращаясь на свой уровень роста, ответила Кан. В сердце она повторила: «Намного лучше, чем я». Этот пациент дастся ей тяжело, очень тяжело. Она понимала этого слишком хорошо.***
Твое настроение, от чего оно зависит? От того с какой ноги ты встал, как рано лучи солнца упали на твое лицо, от очередного кошмара в сновидениях или тяжелых дум перед сном и надеждах, которые ты сам и разрушаешь. Студентам и ординатором приходилось частенько убирать свое «настроение» куда подальше. Ершистость никому не нравилась. В какие-то моменты Ким Тэхен думал, что жизнь прекрасна, как и все мы. Что этот новый день влечет прекрасное, неизведанное, и он готов обнять мир своими руками с широкими плечами. Но порой, он смотрел на полку, где красовался набор «антиретровирусной терапии». Ким специально оставил их на видном месте, чтобы напомнить себе, как легко можно перечеркнуть всё, к чему он шел всю свою сознательную жизнь. А какие поступки еще могут перечеркнуть твою жизнь? Кудрявоволосому парню сегодня не везло. Работы в этот день было немного. Слегка за пять часов вечера. Многие уже разошлись, но Ким вверил свои руки и голову очередному дежурству. Но как все мы знаем, что самая тихая ночь перед грозой, а самая тёмная перед рассветом. – Да, – отвечает ординатор, на звонок в ординаторской, надеясь, что это не очередной родственник, который решил поинтересоваться состоянием близкого только тогда, когда последний лечащий врач закрыл за собой дверь. По ту сторону он слышит: – Острый живот. Молодой доктор никогда не понимал, когда и кто придумал эту формулировку, которую все клиницисты и профессора разносили в пух и прах. Периодически в бригадах скорой помощи были фельдшера и водители, без врачей, но и врач, не может, имея только руки и голову, точно поставить хирургическую патологию. У них лишь набор симптомов и предположения. – Острый живот значит, – продублировал Тэхен, когда трубка была опущена, а мышцы на ногах разгоняли молочную кислоту, чтобы встать. Ким не любил лифты и предпочитал бегать по лестницам. Порой винтовые уклоны создавали эффект головокружения, а сбитое дыхание добавляло азарта, когда тот перебирал ногами. Смотрел вниз, считая ступеньки. Последняя. Ровная поверхность. Парень за все время уже успел выучить лица бригад и даже узнавать в них каго-то знакомого. Преследовало ощущение, что он на своём месте, и что это место может стать его вторым домом. – Слушаю, – проговаривает Тэхен, машинально надевая перчатки и натягивая маску на нос. – Вы хирург? – спрашивает сотрудник скорой помощи. – Я – хирург, – кажется, впервые ему дается это тяжело. Никогда раньше вслух он этого не произносил. «Я – ординатор» – может быть. «Я – помощник вашего лечащего врача» – чаще, но «Я – хирург» – это было редко. Непривычное тепло накрыло его, но тут же вырвало, когда ему доложили о пациентке восьмидесяти восьми лет, с выраженным болевым синдромом в нижних отделах живота в течение суток. С ней был сын. Порой такие пациенты или не говорят, или за них говорят их родственники, не давая вставить ни слова. – Расскажите, что случилось? Что вас беспокоит? – обратился Тэ к женщине на лежачей каталке. Оттенок кожи был бледным, сама же она была натянута как папирусная бумага, эластичность тканей снижена, так же, как и влажность. Та безвольно смотрела то на потолок, то на сына. – Болит живот, – больше показывала руками, хватаясь за низ живота ближе к костям таза. – Мы вчера ходили на колоноскопию, – отвечал взрослый мужчина, имеющий неподдельное сходство с женщиной, что безвольно лежала на каталке. – Когда начались боли? – Тэхен задал вопрос и начал осматривать живот. Парень нахмурился, столкнувшись с мышечным напряжением на всём протяжении своего исследования. Провести глубокую пальпацию не представлялось возможным, потому что женщина тут же хватала его за руки и громко стонала от боли. В его голове зрела мысль: «Живот плохой». – Через пару часов от исследования, – ответил сын больной, – мы пили обезболивающие, но ей становилось хуже. Все исследования при помощи определенных инструментов влекут риск осложнений. Ким уже знал ответ на вопрос, что же именно с этой пациенткой. Но по алгоритму действий он назначил обзорную рентгенографию брюшной полости и УЗИ. Хотя ответ лежал на поверхности. Ятрогения. В истории болезни будет звучат диагноз так: Перфорация полого органа? Перитонит. Следующей строкой будет идти показания к экстренной операции.***
Когда тяжелый день подходит к концу, ты уже медленнее смотришь на часы. Твои глаза устали открываться и закрываться, периодически ты трешь их, чтобы прийти в себя и единственное, что крутится в голове, это: «Сейчас я приду домой и лягу спать в свою теплую кроватку». Настя устало дописывает назначения в истории болезни. Антибиотикотерапия. Время сменить внутримышечные антибиотики на внутривенные. У пациента инфильтрат брюшной полости. Стандарт лечения. В приемном отделении удивительно тихо, словно кто-то завалил все двери и сломал все машины скорой помощи. Всё же некоторые звуки прокрадываются: разговоры санитарок, что решили помыть пол, пересменка медсестер на посту и лифтеры, снующие из угла в угол в поисках сигаретки на пару минут. Джин спускался с небольшим рюкзаком. Кажется, прошло десять дней с его операции. Швы сняты через один. Дренажи удалены. Он хорошо и быстро восстанавливается. Больничный ему дали еще на 10 дней вперед с обязательным контролем у хирурга. Но делать он этого, конечно же, не собирается. Поваляется пару дней дома и закроет его, чтобы снова зайти в эти невыносимые белые стены. За всё это время Ан ни разу к нему не пришла. Прибывая на посту реанимации, безмолвно заполняла дневники и лишь краткий доклад Ёнджи, который та не просила, информировал её о состоянии пациентов, а точнее конкретного человека. – Сегодня он уже ходил. Отделяемого по дренажам почти нет, – проговаривала через день медсестра. Настя молчала и сухо отвечала: – Прекрасно. Как только выходила, то сразу же грусть накатывала на неё волной, но это было сильнее. Сейчас, стоя у стойки регистрации сотрудников, он же пост охраны, девушка устало смотрела на часы, наскрёбывая последний клинический диагноз на титульнике очередной истории. – Отлично выглядишь, – мужской голос побеспокоил её мысли, эхом раздаваясь в голове. Она не хотела встречаться глазами. Но выхода нет. Повернувшись к собеседнику, Ан осмотрела его за одну секунду. Он был всё такой же, высокий, в черной футболке, поверх которой была кофта на молнии, обычные черные джинсы и такой же черный рюкзак, а в руках красовалась кепка. Так и не скажешь, что у этого человека есть огромный шрам и нет селезенки. – Ты тоже, – ответила девушка. На большее она была не способна. – Не спросишь, как мои дела? – продолжил Ким. Его взор обводил каждую черту девушки. Интонация была наполнена спокойствием без капли агрессии, он всё принимал и понимал. – Как твои дела? – словно марионетка говорила то, что от неё хотят услышать. Или ей так казалось. Джин облокотился на стойку регистрации, переминаясь на левую ногу и добавил: – Без тебя невыносимо. Было бы лучше, если бы ты заглянула хоть раз. Он говорил размеренно, продолжая смотреть на нее или же радовался, что может смотреть на неё. – Джин, я… – она не смогла закончить сразу, потому что слова испарились из головы и была кромешная пустота. – Я знаю, – ответил на то, что так и не вылилось. – Я чуть не умер у тебя на руках, а ты так сильно плакала, что я не мог спать ночами. Точнее я знал и осознавал. Чонгук, – его речь была непоследовательной и в ответ девушка лишь хмурилась, пытаясь уловить нить и временной промежуток событий, – рассказал мне, – резко замолчал. Воспоминания вернули её в темную комнату с запекшейся кровью на руках и лице. – Ты не говоришь об этом, – добавил Ким, – я понимаю. Я тоже, но я с тобой. Это наше, – он нервно сглотнул слюну, словно ком мешал ему сказать что-то или сделать следующий вздох, – это между нами. Она не понимала, моргая все больше на него и лишь спросила: – Что ты хочешь от меня? Я не понимаю. Ким придвинулся ближе и взял девушку за руку. Этот взгляд уходил так далеко и глубоко, что мурашки пробежались до самого сердца. Оно бешено начало биться. – Не закрывайся от меня, я прошу, – его голос отдавал бархатом, что ноги подкашивались. – Джин, – брюнетка только это могла выдавить из себя. – Я люблю тебя, разве ты не видишь. Почему ты не даешь мне шанс любить тебя? – он выпалил всё, не отнимая руки и взгляда и не разрешил ей это сделать. Ан молчала. Дыхание совсем сперло. Она выдернула руку со словами: – Ты умер. Сокджин был удивлен таким ответом. Его сердце билось сильнее, чем обычно. Ладони начали потеть, а в голове раздался звон. – Я жив, – Джин был не уверен, может это всего лишь сон, и он правда мертв. – Ты умер у меня на руках, – четко сказала Настя и даже ни один мускул не дрогнул на её лице. Как будто пыталась убедить не только себя в этом, но и парня. – Нет, – резко выпалил парень, опустив рюкзак на землю, взял другой рукой Ан за локоть. – Ты спасла меня. Я живой. Я здесь. Как же тяжело и невыносимо жить в таком мире, где некуда спрятаться от действительности. В мире, где твои чувства всегда подвержены опасности и в любой момент можешь сломаться словно кукла. Она стала чаще дышать, вырывая руку из хватки парня. – Уходи, – резко сказала девушка, – я не могу. Нехотя, он послушал брюнетку. Слишком мало времени, чтобы рана затянулась. Такие раны не проходят. Не так.