Человек самовлюбленный —
это нечто среднее между
глупцом и нахалом:
в нем есть кое-что и от того
и от другого.
— Жан де Лабрюйер
Она Слышащая. Ее зовут Трина. Имя «Трина» досталось ей от случайной встречи. Никакого криминала, которого ранее не видел Скайрим: однажды, под покровом ночи, одинокая воровка решила напасть на маленький лагерь. Путешественница казалась форменной дурочкой: никакой брони, одета в рванье, но в штанах были карманы. Легкая жертва с испуганным взглядом, которая скорее всего не смогла бы дать отпор. Но встрепанная и лопочущая какие-то глупости клушка все же начала сопротивляться и когда воровка набросилась на голодранку, показывая на деле итог долгих лет тренировок, вдруг произошло что-то странное. Волна горячего воздуха отбросила лидирующую в драке женщину в сторону, она даже не успела понять что произошло. Просто в какой-то момент с хрустом ее тело упало еа землю, а глаза уставились в небо. В них мелькали черные пятна. Оборванка склонилась сверху, воровка была уверенна, что это для того, чтобы добить незадачливого разбойника. «Нет уж! Я первая проломлю тебе голову!» — хотела крикнуть воровка, но из горла раздался только свист, горло пробило болью, во рту ощутился знакомый вкус крови. — Я… — она хотела бы продолжить: «убью тебя, скормлю по кусочкам собакам, колдунья! Стоит только мне встать», но вместо этого лишь сдавленно хлюпнула брызнувшей изо рта кровью. Последним делом она ощупала ветку, торчащую прямо из гортани, и, сложив картинку воедино, умерла с восклицанием на лице. Воровка не знала, что ее так огорошат Криком. А теперь никогда и не узнает, что же это такое. Путешественница стояла, с ужасом рассматривая свежий труп, пробитый обрубленным кустарником в плече, ноге и шее. Смотреть на такое в игре не приходилось, но здесь труп казался таким реальным, что создавалось впечатление, что такое она бы не смогла придумать даже во сне. Но было ли это на деле сном? Она не знала наверняка. Ее воспоминания прерываются на том моменте, когда они с другом отправились на какую-то байкерскую тусовку. В том мире ее звали Ида, она не была углубленным последователем рокерской или байкерской культуры, но ее друг Миша очень им завидовал. На деле, байкеры — это полная противоположность того, кем он являлся в реальной жизни. Невысокий парень, округлившийся в боках и плечах, но неравномерно. Если атлет напоминал своей формой лопатку домохозяйки — широкие плечи, узкая талия, идеальный треугольник, стоящий на одном углу, то Миша скорее напоминал маленькую, насупившуюся клизму. Такую каплю на коротких ногах, с «широким задом, которым можно кого-нибудь грохнуть, если нечаянно резко развернуться» — так говорил школьный физрук. Не лучший облик для покорения всех вокруг. Но и у такого человека могут быть свои страсти: у Миши это были компьютеры, мотоциклы и субкультуры. Приглашение от друга по переписке было для Миши подарком судьбы. Крутые парни, громкая музыка — настоящая тусовка молодëжи, которой стоило бы позавидовать. Ида же была единственным человеком, которому можно было предложить пойти вместе. Только она бы не посмеялась и не оскорбила смехом подобное предложение. Они не были парой, даже не были особо близки, каждый жил в своем мирке. И все же они пошли вместе. Михаил был уверен в том, что присутствие подружки сделает его в глазах участников не таким ущербным, каким он себя чувствовал ежедневно. Для Иды это был интересный опыт, не более. Все выглядело круто, что еще можно сказать? Она не ощущала явного стеснения от незнакомой татуированной тусовки с элементами из черной кожи. Ее даже не пугали рослые бородатые мужики, которые выглядели как столпотворение злых лесорубов из какого-то немыслимого шипастого мира, где все носят цепи и пьют пиво. Миша же был в большем восторге, но по началу он то и делал, что цеплялся за девушку, словно собираясь в случае атаки использовать ее как живой щит. Однако, людям не было дело до испуганных детей, они смотрели откуда-то сверху отеческим, снисходительным взглядом, словно сразу же раскусив их маскировку и увидев нечто ранее сокрытое. Волнующуюся сущность, наполненную страхом перед крутыми и большими людьми. На фоне играло что-то тяжелое и лязгающее по нервам, от чего иногда закладывало уши, но страшно уже не было. Кто-то предлагал шантрапе покататься. Это были милые в душе люди. Они не смеялись над глупостями детей. Скорее всего, большая часть этих взрослых прекрасно понимала какого это: выделяться среди других. Те, кто уже отходил от понятия «молодëжь», сами были не от мира сего всë то время, что себя помнили. Все мы бываем одиноки, но это не повод бросать попытки найти среду, в которой тебе будет более комфортно. Так можно сказать о многом, но люди всë же день ото дня равняют под эти слова совершенно неподходящие ситуации и чувства. Твой комфорт не выражает радость окружающих, он лишь говорит о том, что чувствуешь ты. Для многих на этом понимание и ограничивается. Но нельзя создать для себя идеальный мирок, прессуя случайных людей, которые попались под руки. Вы не отвечаете за чужие эмоции, жизни и желания. И никогда не знаете, что же хочет кто-то другой. Порой, человек с трудом может найти даже самого себя. Миша был ассом в разных играх, а Ида была его компанией. Потому что это единственная компания, на которую можно посмотреть в реальной жизни. Все эти голоса геймеров в дискорде и онлайн подключениях — они словно были похожи на большую галлюцинацию, отзвук чего-то материального. Но, глядя на живого человека, пусть он и не был мастером игр, становилось легче: толстяк облегченно выдыхал. «Ты не псих, — говорил он себе, — с тобой все еще разговаривают люди. Вот она, совсем близко, пытается убежать от Вунтурута и кричит на монитор». Геймеры с той стороны экрана не знают его, они не видели его вживую, не пожимали руку. Однажды Михаил хотел пообщаться с каким-то парнем — тот даже говорил как разрабатывал свою собственную игру. От чего-то сомнения отошли прочь. Мише стало очевидно, что его собеседник — такой же сумасшедший фанат, сидящий в растянутой футболке с жирным пятном, которое приобретает форму рыбки на округлом животе. Михаил не успел показать лицо, как удивленно застыл, сканируя видеосигнал с экрана. Его друг ждал, когда включится камера товарища. Ждал, пока его внимательно рассматривали: широкие плечи, зачес с обесцвечиванием и паршивая, какая-то хипстерская бородка. Это — он?! Тот самый дотер? Да когда он спать успевает? Или он гоняет катку, пока качает пресс, а не отходя от кассы второй рукой работает гантелей? Едва подобное чудо показалось у него перед глазами, Миша понял — разговора не будет. И связи не будет. Всё, пусть все считают, что ему обрубили интернет. Толстяк забился в угол. Он не мог поджать колени к лицу — просто упал на бок и заплакал. Слезы на его лице казались далекими путешественниками, которые всеми силами старались перейти возвышающийся холм щеки, а с возвышенности скатывались не просто как с покатой поверхности, а как с отвесной скалы. Почему этот мир так жесток? Почему все вокруг пытаются показать, насколько они лучше него?***
Почему же он здесь? Это место, воздух, сами руки… Плоские чужие руки, такие странные после тех ладоней, что раньше были у него. Никакой паники, никаких сожалений о прошлом. Любитель отсылок, игр и сериалов… Он сразу понял, что к чему, хоть еще долгое время с трудом верил в это. Первое, что воскликнул Миша, когда очнулся в неизвестном лесу, одетый в рванье, было: «Да!!!» Да, детка, теперь никакого живота, щек, никакой женоподобной груди и тяжести в ногах. Теперь он красив. Миша трогал свои руки, плечи, щупал незнакомые, упругие мышцы и плакал. На этот раз от счастья. И слезы лились из глаз по впалым щекам. Он был легким, быстрым, еще и прыгал так высоко, будто ослабло ранее знакомое притяжение земли. Плевать, что произошло. Теперь все будет иначе. Теперь он будет совсем другим.***
Их везли в одной повозке. По началу, все в самом деле казалось прологом в игре. «Вот они удивятся, когда увидят дракона» — возглашал Михаил, смотря на то, как крутят у виска его попутчики. Совсем бредит парень, говорит про живых драконов. Ну да, ну да, вы же еще не знаете! Вот только не было дракона. По крайней мере торопиться было явно не в его планах. Михаил в обличии норда только и повторял, что «сейчас-сейчас», глядя в небо и ожидая перепончатых крыльев. Они с Идой были последними в очереди на казнь. «Возможно, дракон появится только если главного героя положат на плаху», — наконец, задумчиво выдал он. «Ну-ка! Резче!» — легионер схватил Михаила за локоть, но тот тут же уперся: «Н-нет! давайте сначала ее! — он нервно улыбнулся и подмигнул, заговорческим тоном подбадривая подругу-пленницу. — Не переживай. Мы же оба главные герои. Ничего же не случится, вне зависимости от того, кто затриггерит катсцену!» Ида плохо понимала, о чем он говорит, но главную мысль все же удалось отчистить от слоя сленговых словечек. Если верить тому, что получилось — как только ее захотят казнить, то дракон все же объявится. Ну, убежать не получится — лежащему поодаль трупу с колчаном стрел, всаженных в спину пестрым ежиком, это никто так красноречиво не продемонстрировал. А Ида, рассматривая подобного неестественного дикобраза, понимала, что другого пути нет. Ну, что же, в любом случае — славно они пожили в этом мире меча и магии. Правда не долго. Раздался рык и земля содрогнулась. «Ха! Я говорил, говорил! А мне не верили!» — Миша исполнял свой победный танец, звеня кандалами во все стороны. Он был самым радостным в начавшейся неразберихе. «Дракон! Очуметь только! — все спрятались, Ида уволокла друга в укрытие зашкирку как раз в тот момент, когда зверь пахнул огнем в их сторону. — Какая графика! Реалистично. Все совсем как в реальности. Вот бы подойти еще ближе…» «Тебе что, совсем невдомёк, что теперь ты внутри экрана, а не по ту сторону от него?» — разозленно кинула Ида, одаривая друга затрещиной. Раньше она так не делала, но раньше он и не творил настолько открыто раздражающие вещи. «Ай, ты стала злой, — тоном обиженного мальчишки прогудел норд, — не попадание в образ. Если это галлюцинации, то мой мозг тебя неправильно воспроизвел!» «Меньше слов — больше дела», — отчеканила нордка с голосом Иды. Ей в спину пропищали согласие и уже в следующую секунду напарник пересекал двор, направляясь в сторону какой-то башни. Девушка хотела броситься следом, но чья-то крепкая рука схватила ее за плечо — и крайне вовремя — дракон разделил друзей пламенем. Пришлось бежать с имперцем. А Миша убежал с нордом. Разные пути для таких разных героев. В следующий раз они встретятся в Вайтране. Миша выберет себе новое имя — Азатот Всевидящий (или просто Азя, как стала его звать девушка). А все видит он, поскольку предсказал появление первого дракона, что спалил город, в котором их собирались казнить. А Ида повстречала воровку. В закромах у той оказалось одеяние мага, несколько украшений и письмо, подписанное Триной. Посчитав, что местное имя не привлечет слишком много внимания, самоназванная Трина отправилась дальше по своей дороге приключений. Приходилось много бегать, чтобы не прострелили колено. «Только подумай: мы выбрали разный путь! Ты будешь магом и вором, а я Довакином и Соратником с мечом! Я бы, конечно, и из лука пострелял, но этому в нынешних обстоятельствах дольше учиться, так что выбрать тут пока не получится». Они попрощались. С тех пор дела Азатота пошли в гору, Трина же опустилась ниже травы, став тенью для ночного города. Она — ассасин братства и их Слышащая, и никто не знает, что она водит дружбу с главным героем в городе. Они оба могут использовать Крик, но драконорожденным называют только Всевидящего. Так прошло уже больше года. Больше года — подумать только! Уже год, как они не знают что здесь делают, уже год, как все это началось. А Трина не могла найти в своей памяти самое последнее воспоминание, которое пролило бы свет на царящую вокруг вакханалию. Может, Ази прав — они всего-то спят, а время в реальности тогда может течь гораздо быстрее. Может, они решили покататься на байке и разбились, а все вокруг — их предсмертная иллюзия. Или же это какая-то супер-реалистичная игра, подключенная к сознанию. Но вот что-то девушка не припоминала в своем мире подобных технологий. «Все очень просто. Мы спим, а ты мне снишься», — говорил друг. Стоило бы отметить, что это неприятно — когда кто-то считает тебя своим сном. Вот только она была готова поспорить, что не спала. И тем более, что она кому-то снится. Если объяснять все сном, то как они вдвоем могли попасть сюда? Сон — дело личное. И, если бывший геймер верил в то, что все окружающие его люди — марионетки, то Трина точно понимала, что они здесь как минимум вдвоем. Это Драконорожденный верил в то, что за пределами его видимости мир распадается на атомы, уходит в небытие, превращаясь в стаи единиц и нулей. Трина же больше верила всему, что видит вокруг себя. Она еще не разобралась, что же это за место, но оно определенно не было полной копией старой компьютерной игры: много ранее неизвестных персонажей, неозвученных диалогов, да и картинка перед глазами была более реалистичной. Реальной. Холодная трава, скрипучие деревья, голодные волки, полуразложившиеся в своих гробах драугры — все это пахло, кололо, кусалось и кричало как нечто живое. Возможно, даже слишком живое.***
Трина решила, что опоздание на один день — не такое великое преступление. Предстояло разобраться с рутиной Братства прежде, чем уходить на неизвестный срок. Назиру были выданы списки договоров на убийство — когда Слышащей не было долгое время заказы ассасинам выдавал именно он. Матерь Ночи временами «маринует» заказчиков в собственной агонии. Страдающий человек больше платит. Если же человек переставал молиться Матери, то его просьбы не стоили усилий Братства. По крайней мере, такова была философия этой мумии. Поэтому контракты могли быть озвучены Матерью Ночи Слышащей заранее, однако посылать кого-то следовало через несколько дней, а временами и недель. Да, кто-то молил Матерь месяцами, а кому-то улыбалась удача впечатлить неспокойный дух и отмщение приходило гораздо раньше. Трина не знала каким образом идет этот отбор, чем молящие отличались друг от друга, но у невесты Ситиса были свои причуды. С другой стороны, неудивительно — проваляться столько лет в виде иссохшего трупа в серебряном гробу, и вот уже весь мир превращается в песочницу по твоему желанию. Как еще мертвым развлекаться? Верно. Они смеются над живыми. Трина собиралась отправиться в сторону Вайтрана ночью. Как раз тогда, когда Цицерон будет спать, или же с бессонницей разговаривать с телом Матери. Была за ним подобная особенность — если Цицерону становилось плохо, то он уходил в подземку, которая своим холодом заменяла Братству морг. В целом, всë их убежище было под землей, но одна комната была еще ниже — температура в ней опускалась настолько, что стены покрывались инеем, а порой и гладкой коркой льда. Гроб Матери находился именно там. Еще одно расхождение с тем, что видела Трина в своем мире через экран монитора. Как будто кто-то знал как правильно, но решил переместить все во имя удобства. Как будто эту реальность уже видел кто-то и местами некорректно воспроизвел. Ускользнуть в темноте в обход Цицерона — скорее, необходимость, ежели желание. Шут был слишком зависим от Слышащей. Каждый раз он либо пытался увязаться вместе с ней, либо же со слезливыми глазами побитой собаки провожал Голос Матери к выходу. Его можно было понять: периодичность ритуалов над телом Матери Ночи заставляла его не уходить далеко от убежища. Если же он знал, что надолго пропадет из виду, то мог по нескольку часов проводить в холоде возле старой мумии в молитвах к Ситису. Заново он читал наизусть древние талмуды, сложив руки в просящем жесте и опустив голову. Тогда Цицерон становился спокойным и уже не напоминал сумасшедшего, который может в веселом смерче перерезать несколько бандитов. Шут так же извинялся перед гробом с телом, приносил подарки и подолгу говорил в самой холодной комнате убежища, пока не уходил с практически окоченевшими руками. Трина восторгалась с какой ответственностью подходил к своей работе тот, кого все называли психом. Казалось, что у него в убежище не было иных друзей кроме Матери и Слышащей, хоть шут и не ссорился с остальными членами Братства. Они просто не были в приоритете в его голове. Даже в этой буйной головушке была какая-то своя система представлений о мире. Шутки Цицерона были безобидны, по крайней мере в своем большинстве. Свою деятельность он начинал лишь тогда, когда скучал, в первую очередь, сам. Что касается последнего: Слышащая выиграла свою броню обратно в карты. Шут еще не норовился выигрывать, однако он всеми силами старался вникнуть в новое увлечение. Карты в неком более привычном для нее виде Трина нашла в Вайтране, именно в этом городе обжился Драконорожденный. Скорее всего, он приложил руку к их созданию. Неизвестно, во что играли местные до этого, но спрашивать об этом Цицерона было бесполезным занятием, ведь Шут знал о жизни простых смертных чуть ли не меньше, чем сама Слышащая, прибывшая из другого мира. День обещал быть долгим, однако, вот неожиданность — случайный сон избавил Трину от необходимости дожидаться темноты. В убежище было тихо. Собравшись и бесшумно прокравшись к выходу, Слышащая вышла к холоду улицы. Ночь была доброй, ясной и нежной. Неземной пояс из цветастых звëзд освещал путь случайным путешественникам. Слегка привыкнув к такому освещению, можно было перемещаться гораздо лучше, чем в темноте собственной квартиры. — Бежишь? Трина развернулась и испуганно выдохнула: в темноте, поодаль от двери, скрывался Цицерон. От чего-то девушка считала, что, миновав порог, она избежала чести встретиться с Хранителем, однако тот поджидал ее, сидя на холодных камнях. — Я мышь. Я крадусь, — только и смогла сказать Слышащая, широко улыбнувшись. Цицерон подавленно ухмыльнулся, на его лице едва заметными штрихами очерчивалась горечь. Он по-волчьи блеснул на Трину черными глазами. — Я не хотела вызывать вопросов или переполоха. Хочу быть как все. Тихо уйти, тихо вернуться. Без фанфар и провожаний, как в лучших традициях последних двух раз. — Слышащая уже не как все. Она Слышащая, — в его руках блеснуло небольшое холодное оружие, похожее по форме на какой-то клинок. — Не страшно? — Кого мне бояться? Тебя? — она не смеялась, но в голосе не было серьезности. Цицерон кивнул в сторону. — Дороги. Но Слышащая бесстрашна. Так же как слаба и глупа. — Обидно. Шут убрал оружие и встал, он медленно направился к девушке и его походка казалась в полумраке ночи по-зловещему звериной. Когда же он приподнял голову и луна осветила бледную кожу его лица, Слышащая увидела искреннюю и слегка придурковатую улыбку. Имперец прогнулся в спине, словно заискивающая собака, готовая выпрашивать кусок мяса на задних лапах. — Ах, Цицерон напугал тебя? Прости! Молю, Цицерон просит прощения! — внезапно он снова перестал казаться таким серьезным, как минуту назад. Его взгляд помолодел до детского, в нем отражалась святая непосредственность и преданность. Слышащая не нашлась, что ответить. Она даже не знала что нужно от нее Хранителю. Из-за чего тот вообще ее караулил? Все же, создавалось ощущение, что он ждал именно Трину. — Но почему же такой побег средь ночи? Если Слышащая страдает — Цицерон готов слушать! — Ты много болтаешь. Захотелось одиночества. Побыть наедине со своими мыслями, — она вздохнула и от чего-то закрылась от Цицерона, скрестив руки на груди. — Это опасно, — тут же ответил Шут, он смотрел вниз и где-то в земле видел очертания чего-то пугающего. Трина не хотела бы знать, что за мысли могли напугать сумасшедшего Хранителя. Его душу уже давно не ворошили ни драугры, ни огромные летающие твари, поэтому выражение лица, подобное тому, что заметила девушка было скорее пугающим от того, что она видела. — Да, знаю, ты будешь говорить, что дорога полна опасностей. — Нет. Мысли. Цицерон знает, какого это — оставаться наедине со своими мыслями. С тех пор Цицерон, — шут раскрыл пятерню, приложил к виску большой палец и с замершей улыбчиво-пугающей гримасой покрутил у виска, — такой! Шут редко признавал свое безумство. Он вообще был не постоянен в признании каких-то абстрактных вещей. Цицерон мог в одном разговоре ставить на смех факт своего сумасшествия, а затем напоминать о нем, точно так же как и юлить в предоставлении какой-либо информации. Он постоянно как будто не был уверен как ему относиться́ к окружающему миру. Хранитель даже не мог определиться как ему относиться к себе, ведь он мог говорить как от первого лица, называя себя «Я», так и от третьего, будто Цицерон — это какой-то незнакомец. Это становилось логичным, если признавать идею, что в его теле сокрылось сразу две души: ассасина и шута. Но было ли это правдой? Неужели Мать Ночи способна сотворить нечто подобное? Были ли подобные случаи прежде? Удивительно, что Трина не спросила Ее об этом раньше. В голове Слышащей всегда отказывалась умирать мысль, что природа двойственности Цицерона заключается не в двух душах, а в резких перепадах настроения. Это человек, который на длительное время был обречен общаться с трупом… Что-то ей подсказывало, что люди после такого начинали творить вещи и по-хуже безобидного маскарада с оттенком легкой шизы. Танцы под луной и стихи садиста — меньшее, что могло вылезти в такой ситуации. — …Слышащая против? Трина вздрогнула. Цицерон мало сказал, но начало предложения ей все же удалось потерять в памяти. Хотя, суть сказанного она уже знала: Шут хотел пойти вместе с ней. — Мы же только вернулись с задания. Ты же… А как же забота о Матери Ночи? — кажется, Слышащая вновь дотронулась до болезненной темы. Цицерон умел хорошо драться, он должен занимать бесспорное место в Братстве в качестве ассасина. Но что же он делает в итоге? Ухаживает за трупом и не имеет право брать контракты. Его душу тяготило долгое нахождение в убежище, но идти куда-либо еще он тоже не мог. Ему было просто некуда. В итоге все, что Цицерон делал — это ухаживал за Матерью и тренировался. Причем тренировки у него были изнуряющими, и они проходили часами. Зачем Шуту такая форма, если он не имеет возможности ее использовать в своем деле — одному Ситису известно. Или Матери Ночи. Или любому другому, кому этот шустрый прихвостень Тьмы раскрывает свои тайны. Слышащая была единственным членом Братства, что может приказывать Хранителю, следовательно, его побег из убежища — необходимость, а не изъявление доброй воли. Тогда ответственность за его отсутствие на Слышащем. Трина особо не нуждалась в его компании, но Цицерон нуждался в выходе в свет. Он был убийцей в душе, но не мог работать, был неспокойным, но не мог уйти с одного места. Он был тигром, запертым в клетке, что ходил по кругу. — Может, стоит сложить свои полномочия? — предложила вдруг Слышащая и на лице Цицерона отразился ужас. — Перестать быть Хранителем?! — он практически взвизгнул, как будто Трина его жестоко оскорбила. Его глаза забегали и в оттенении ночного освещения это выглядело действительно безумно. — Цицерон плох? Он не заслуживает расположения Матушки? — Шут подался вперед, он потянулся руками к девушке как кошка, которая ждет поглаживаний по спине. — Он не заслуживает добра Слышащего? За что? — Я говорю лишь о том, что, став ассасином, ты сможешь брать заказы Братства… — Никогда! Трина осеклась, Цицерон был угрожающе близко. Он держал руки Слышащей в своих и прижимал к себе, словно хотел через биение сердца показать всë, что творилось у него в душе. Возможно, оно действительно гулко билось за слоем теплой одежды, без которой имперец невероятно мерз на просторах Скайрима. Девушке вдруг стало неловко. Все же Цицерон временами перебарщивал, нарушая чужое личное пространство и порой практически соприкасаясь с лицом собеседника. Он приближался настолько близко, что уже тяжело было рассмотреть черты его глуповатой физиономии и руки сами выпрямлялись, чтобы отодвинуть Шута от себя. Но Трина не могла этого сделать, ее ладони были крепко прижаты к чужой грудной клетке. — Слышащая гневится на Цицерона? — спросил он жалостливо, будто готовясь получить крепкую оплеуху. — Ладно, — сдавленно ответила Трина, отодвигая мужчину. Они были примерно одного роста, временами создавалось ощущение, что Цицерон даже слегка ниже ее, однако Шут казался таким тяжелым, что оттащить его с места становилось проблемой. Особенно, если тот решит упираться в ответ. — Закончим тогда на том, что мало кто другой будет так держаться за это место, — она улыбнулась, хотя от чего-то хотелось морщить нос. Скорее всего, из-за мыслей о том странном запахе, что сопровождал гроб Матери Ночи все время. Может, так пахли какие-то мази и благовония для сохранности мумии, но теперь они четко ассоциировались у Слышащей с образом мертвой и пожелтевшей от времени женщины с перекошенной челюстью. — Не справедливо, — пискнул Цицерон. — Слышащий важнее, почему же ему можно брать контракты и выходить по ночам в темный и опасный лес? Если умрет Хранитель, то Братство выберет нового, но если умрет Слышащий… Он остановился, мгновение спустя Трина поняла, что заканчивать предложение Шут не будет. — Тогда буду осторожней. И ты береги себя, Цуцик. Пока. Прощания с ним всегда выходили такими неловкими. Будто ты закрываешь дверь перед носом собаки после того, как та услышала слово «гулять». Цицерон не отвечал, он, опустив голову, смотрел за удаляющейся фигурой. Шут стоял ровно, точно солдат, которого оставили на посту. Вряд ли он ждал, что Слышащая вдруг резко остановится и решит взять его с собой. Скорее всего, размышлял, прокручивая в мыслях все, что ранее услышал в свой адрес. Неужели испугается и больше не будет проситься на выход? Или же обдумает идею передачи поста Хранителя кому-то другому? Никто не смог бы ответить точно. Трина не хотела строить пустые теории. Скоро она вернется и все будет как раньше. Цицерон наверняка не принял что-либо из сказанного настолько близко к сердцу, как это казалось. Он любил гипертрофировать свои переживания, откровенно привирая с их искренностью.