Брошь с аметистом

Глаза слипались. Дождь на улице лил стеной, шуршал по стёклам — единственный успокаивавший звук в звенящей тишине больницы. В полутёмном зале ожидания было холодно. Эмили давно замёрзла и только плотнее куталась в короткую шерстяную накидку, которую заботливо предложила одна из медсестёр. Граф ушёл два или три часа назад, она упросила дежурного разрешения остаться — на случай, если Алоиса всё же сюда доставят. Даже если нет и он уже дома, в конце концов здесь её точно найдут. Должны были найти. Две керосиновые лампы у стены напротив испускали маслянистый оранжевый свет. Когда кто-то проходил по коридору и заслонял собой сначала одну, потом вторую, на потолке играли причудливые тени, но Эмили на них не смотрела. Эмили хотела домой и то и дело поджимала ледяные пальцы ног. — Вы хотите сказать, миссис Тёрнер решила, будто её муж смотрит на вас? — Кажется, она сказала что-то в этом роде, пока мы стояли на улице. — Ваше платье успело сильно промокнуть, — заметил дворецкий. — Тогда пошёл дождь, — выпрямилась Эмили и смущённо коснулась шеи. На коже было что-то вроде сухой застывшей кашицы, и она вздрогнула, вспомнив Клода. — Вы позволите? Граф внимательно взглянул на неё. Эмили вначале не поняла, о чём он, и только потом протянула руку: на пальцах остались сероватые крошки. Он хмыкнул, будто подтвердилась какая-то его прежняя догадка. — Что это? — Оксид магния. Им пользуются фотографы, чтобы создать вспышку. Чрезвычайно горючее вещество, в чём, впрочем, вы и сами успели убедиться. Меж лопаток у Эмили похолодело. — Получается… — начала она. — Всё верно, если бы погода решила порадовать нас солнцем сегодня днём, боюсь, мы бы с вами не разговаривали. Эмили чихнула. Где-то в конце коридора хлопнула дверь. Он спрашивал о чём-то ещё, но Эмили знала, что не могла быть особо полезной. Она едва удержалась тогда от слов «Наверно, мой брат может рассказать вам больше», и всё же в последний момент вспомнила, что не обязана отчитываться перед незнакомцем, пусть даже и как-то связанным с полицией. Или он сказал это, только чтобы успокоить? Она не помнила, но раз комиссар его узнал, значит, хоть доля правды в его словах была. Поясница у Эмили ныла: стул был неудобный, с прямой жёсткой спинкой. Она тихо встала, взглянув на круглолицую медсестру, дремавшую за столом. Та не пошевелилась. За окном синела глубокая тёмная ночь, с блестящими лужами на земле, и Эмили опять подумала, сколько часов осталось до утра. Ещё вчера она заснула в своей кровати, и всё было обычно, даже слишком обычно. Как далеко был этот день! Она старательно пыталась не думать обо всём, что произошло, но мысли, как назло, возвращались, и в памяти снова всплывала ужасающая пустота за спиной и крепкая хватка рук. «Её нет, и больше не будет», — повторяла про себя Эмили, но тогда приходилось вспоминать и объявшее женщину пламя, и этот её душераздирающий визг. «Боже мой. Так ведь не бывает. Не бывает, чтобы люди просто так сгорали заживо». — Госпожа, — упал в тишину голос. Эмили замерла от неожиданности, и от камня её отличало только часто-часто бьющееся сердце. Она медленно повернулась. Клод ждал, равнодушный, как обычно, и его желтоватые глаза странно мерцали в темноте. «Так ведь не бывает», — подумалось ей снова, прежде чем она торопливо подошла, а когда снова подняла взгляд, глаза его уже погасли. Ей определённо нужно было поспать. — Мы идём домой? — наконец спросила она с облегчением, чувствуя, как теплеют руки. — Да, госпожа. Медсестра только сонно повернула голову на другую сторону, но не проснулась. Клод раскрыл на крыльце зонт и повёл Эмили к экипажу на углу; она снова промочила ноги, пока шла, но это было неважно; неважно, потому что теперь-то всё точно будет хорошо. Будет ведь? Она вспомнила внимательный взгляд того парня с повязкой и поймала себя на мысли, что больше никогда не увидит его снова. Ей не было до него дела, он был горд и даже заносчив, но… … через минуту экипаж тронулся, а Эмили уже крепко спала.

_______

Шаги. Тихие, почти шаркающие, где-то между сном с багровыми всполохами и реальностью. Эмили потянулась и тут же, зашипев, отдёрнула ногу: грелка в постели обожгла кожу. Теперь ясно, почему так жарко. Она с трудом разлепила глаза, ещё не совсем понимая, где находится, и прислушалась — опять шаги. Может, Ханна? Та ведь часто проветривала комнаты по утрам, но разве уже утро? Шторы были задёрнуты, а в комнате густела непроглядная мгла. Эмили отбросила толстое одеяло и тут же вздрогнула, то ли потому что ей вдруг стало холодно, то ли потому что показалось, будто… Нет, не показалось. Она застыла и во все глаза уставилась на дверь, уже раскрытую настежь: а точнее, на светлеющую в черноте коридора ночную сорочку. Прикусила губу от всплывшего в груди страха, когда с порога послышался тяжёлый рваный вдох. — …йди сюда, — наконец просипел знакомый голос. Она вскочила с кровати, прежде чем силуэт пошатнулся. Живой. Слава богу, живой. Её опять пробрало до мурашек только от одного воспоминания, как он побледнел тогда до смерти. Разве ему не нужно оставаться в постели? Алоис вцепился ей в плечо ледяной рукой так, что Эмили пришлось приложить все силы, чтобы удержаться на ногах. — Больно, — выдохнул он. — Знаю, — растерянно пробормотала Эмили, беря его осторожно за локоть. — Позвать кого-нибудь? Он только покачал головой, мол, не нужно, но, судя по его виду, было очень даже нужно. «Господи, только бы он не упал в обморок». — Подожди немного, — она облизала пересохшие губы, — я сейчас зажгу свечу. Тебе лучше прилечь. В комнате посветлело. Она помогла ему сесть на кровать, но лечь Алоис не захотел, только опустил голову так, что лица не было видно, а Эмили снова подумала, что ему, должно быть, ужасно больно. В груди почему-то щемило. Она тронула его за плечо. — Алоис, я всё же позову Клода. Пусть он сменит тебе повязку. — Нет! Я сказал, нет, — рвано произнёс тот, явно истратив последние силы на это, потому что дыхание его снова стало тяжёлым. — Я не могу просто так смотреть, как... — вырвалось у неё, и она уже пожалела, что начала. — Тебе же больно. Алоис опять покачал головой и, сжав зубы и держась за бок, опустился на подушки. Он был весь бледный, с мокрым блестящим на свету лбом, и кажется, ему стоило огромных усилий не застонать снова. Эмили встревоженно сглотнула и встала, убрала дрожащими руками прядь волос за ухо. Она сказала правду: смотреть на него в таком состоянии и бездействовать было… бездушно. Но что ей, чёрт возьми, делать! Он не хотел никого звать, а между тем только Клод и Ханна могли помочь — помочь по-настоящему. Зачем он сюда пришёл, если не за помощью? — Пить… пить хочу, — слабо прошептал он, так что Эмили даже засомневалась, на самом ли деле он это сказал. Она обернулась. Губы его были раскрыты, грудь вздымалась: медленно и осторожно, как будто даже дышать ему было трудно. Или на самом деле было? Ей вспомнилась багровая лужа крови на мостовой, и её снова передёрнуло. Она кинулась было к постели, когда вспомнила, чего он просил, и налила в стакан воды из высокого жестяного кувшина, расплескав несколько капель на пол. Алоис открыл глаза, собирался присесть, но только опять болезненно поморщился. — Оставь. Тебе нужно лежать. Эмили присела на самый край кровати и поднесла стакан к его губам, и только потом вспомнила, что так он может подавиться. Рука неуверенно потянулась к затылку. Шея у него тоже была вся влажная, и короткие волосы сзади прилипли к коже. Он выглядел таким… больным. — Да я в порядке, Эми, — глухо шептал Колин, когда она точно так же давала ему пить, только Колин весь горел тогда… в последние дни. — Тебе плохо, — уговаривала она его. — Уйди, тебя накажут. Ты можешь заразиться. Эмили помотала головой, отмахиваясь от воспоминаний. Сейчас перед ней был Алоис и в то же время не Алоис вовсе. Он совсем не походил на себя: с впалыми щеками и каким-то жалобным застывшим выражением на белом лице. Он сделал знак веками, что больше не хочет воды, и она аккуратно опустила его голову на подушку. Эмили всё ещё была уверена, что кому-то стоит осмотреть его рану, наложить новую повязку — сделать хоть что-то, чтобы он не лежал вот так. Она собралась с силами и тихо его позвала. — Я скажу Ханне, ладно? Алоис не ответил, хотя ещё точно не спал, и она приняла это за согласие, шагнула к зеркалу и дёрнула широкий шнурок за ним. Где-то в глубине коридора прозвенел колокольчик. — Она сейчас придёт, — попыталась улыбнуться Эмили, хотя знала, что он не смотрел на неё. Кого она пыталась успокоить: себя или его? Ханна пришла быстро, как будто совсем не спала, хоть и была в белой, до пят, рубашке и ночном чепчике, скрывающем длинные волосы. Эмили никогда не видела её не в форменном платье и только раскрыла глаза от удивления. — У него… — начала она сбивчиво. — Наверно, у него открылась рана, потому что ему больно. Теперь, когда Ханна заметила господина, пришёл её черёд удивляться, пусть и выражение её лица почти сразу же сменилось на встревоженное. Она торопливо подошла к постели, на которой лежал Алоис, по-прежнему не открывая глаз, и потрогала его лоб. — Если вы позволите, милорд. Он что-то смутно пробормотал и вытянул шею. Ханна стала расстёгивать ему пуговицы на воротнике; Эмили отвернулась. Если Ханна здесь, тогда он в надёжных руках, куда более надёжных, чем её собственные. Зачем тогда он пришёл сюда, если мог позвать хотя бы верного дворецкого? Свеча перед зеркалом горела ровно, и Эмили не сводила глаз с оранжевого огонька и ответа на свой вопрос так и не находила. — Мисс, мне нужно подогреть воду, чтобы промыть и обработать рану. Я сейчас же вернусь. — Это серьёзно? — обеспокоенно обернулась Эмили и краем глаза заметила, что Алоис теперь был раздет до пояса. Ханна слабо покачала головой. — Швы ослабли, и выступила кровь, но с господином всё будет в порядке. Она ушла и прикрыла за собой дверь, а Эмили нерешительно подошла к кровати. Алоис лежал неподвижно, с прилипшими ко лбу волосами. Она невольно, ощущая, как порозовели щёки, скользнула взглядом ниже, к тонким ключицам, слегка проступающим рёбрам. Под последним ребром справа шёл аккуратный белый шов с распустившимися краями; кровь оставила короткую запёкшуюся дорожку, но её было немного. — Что это с тобой? Эмили вздрогнула от неожиданности, но ничего не ответила и подошла ближе. — Ханна сейчас придёт, — повторила она, как совсем недавно. Алоис уже открыл глаза и внимательно смотрел на неё из-под полуопущенных ресниц. Теперь почему-то взгляд отвести не хотелось. Он не пугал как обычно, да и ей нечего было сейчас скрывать. Что он пытается высмотреть? Эмили и сама не опускала глаз: наверно, впервые так долго. Веки у него были влажные, и у неё почему-то снова появилось то странное чувство, как когда он только зашёл. Она не решалась назвать это жалостью. С чего бы? Ему больно, но он ведь будет в порядке, да и сколько раз больно было ей — из-за него? Дыхание перехватило. Эмили отвернулась: в душе поднимались злость и обида, но она будто чувствовала, что сейчас не время для них. «Если бы погода решила порадовать нас солнцем сегодня днём, боюсь, мы бы с вами не разговаривали», — так сказал тот человек. Если бы не дождь, она бы сама сгорела, как та женщина. По спине пробежались мурашки. — Почему ты не смотришь на меня? Если бы не дождь и… Эмили словно окатило ледяной водой. «Он держал меня именно поэтому. Он держал меня, чтобы этот дьявольский порошок не мог сжечь меня заживо». Ханна, вошедшая через несколько минут, обработала рану быстро и умело. Эмили не смотрела, и потому только удивилась, когда служанка в отражении зеркала поднялась с колен и предложила господину свою помощь, чтобы он мог вернуться к себе в спальню. — Нет, — упрямо покачал головой Алоис, которому, видимо, стало лучше, потому что голос его теперь звучал, как обычно. — Можешь идти, Ханна. Ханна кивнула, забрала небольшой ковш с уже остывшей водой и кое-какие баночки с мазями и, пожелав обоим доброй ночи, удалилась. Он собирался ночевать здесь? С ней? Эмили поняла это не сразу, но когда полностью осознала его решение, по спине пробежали мурашки. Это значит, им придётся делить одну кровать. — Иди сюда, — сказал он, и она никак не могла уловить, что это было: просьба или приказ. Насколько ей было жарко тогда, когда она только проснулась, настолько же её знобило сейчас. Она никак не могла сделать шаг от внезапной робости. Алоис смотрел в ожидании, как будто знал, что рано или поздно она придёт к нему, и хуже всего было то, что Эмили тоже это знала. Она вдруг захотела снова позвать Ханну под любым предлогом, вроде того, что ей захотелось молока или нужно заплести на ночь косу. Последнее было правдой: видно, после возвращения из больницы она слишком много ворочалась, лента осталась на подушках, и теперь волосы, совсем не убранные, свободно падали на плечи. Почему-то от одного этого она почувствовала себя обнажённой. — Я наверно… — начала она, совсем не зная, что ему скажет, но Алоис только повторил на удивление терпеливо: «Иди сюда». Эмили убрала волнистую прядь за ухо и попыталась сделать вид, что её совсем не волнует такая необычная просьба. Ему всегда взбредают в голову странные идеи, но эта была самой странной из всех. Она подошла к прикроватному столику, на котором всё ещё горела свеча, и нерешительно взяла подсвечник в руки. Огонёк на кончике фитиля затрепетал, тень скользнула по лицу Алоиса, который лежал в шаге от неё. Рано или поздно бы пришлось задуть её, пришлось бы лечь, не будет же она в самом деле стоять всю ночь, но Эмили медлила, сама не зная, почему так взволнована. Его ладонь слабо, почти невесомо коснулась ткани её сорочки чуть выше колена. Эмили не шевелилась. Все мысли куда-то улетучились. — Просто… просто ляг. Я хочу спать. Зачем он объяснялся? Или она и правда выглядела такой испуганной? Она погасила фитиль пальцами, чтобы хоть как-то прийти в чувство, на ощупь обошла кровать с другой стороны и забралась под одеяло. Простыни были тёплыми. Алоис лежал совсем рядом, и она слышала его успокоившееся, хотя и всё равно затруднённое, уставшее дыхание. Не помнила, в какой именно момент холодные пальцы убрали волосы с её шеи, вызвав целый сонм мурашек. Эмили молчала, только слушала своё быстро бьющееся, как у птички, сердце. Слишком редко его руки были нежными, чтобы она была сейчас спокойна, но на этот раз он действительно едва коснулся её. Не так, чтобы причинить боль. Не так, чтобы удержать. Уже засыпая, Эмили смутно подумала: «Если это сон… мне он даже нравится».