Воспевая чешую

Ничего не осталось у них, кроме памяти — кроме, казалось бы, общего, но такого разного горя. Ничего, даже тела… Те, кто был рядом, рассказывают об этом так: лёд, что выглядел прочным, как панцирь, утреннезвёздный надёжный лёд — вдруг проломился, треснул, будто невидимый великан пробил кулаком дыру — и Сиггейр, как есть, ушёл в воду. Не спасли, не успели. Был — и пропал… Может, он выплывёт по весне, чем боги не шутят? Будет тогда его родичам что хоронить; ну а пока ему Хьял — могила. Прощай, Сиггейр Йорлейфссон, Сиггейр-скальд. Прощай, папа. Мэве отчаянно, до рези в глазах хочется верить: это неправда. Такая нелепая, глупая, совершенно не песенная смерть — совсем не в пору её блистательному отцу. Она понимает, что цепляется… не за соломинку даже — за зыбкий болотный дым; но день за днём продолжает надеяться: вот в дверь постучат — тем самым особенным стуком; откроют её, шагнут за порог — и в неожиданном, но долгожданном госте они с мамой узнают самого важного и нужного человека. Мэва надеется, но не позволяет дурманиться этой надеждой. Ей десять лет, она уже совсем взрослая... Папа всё ещё называет её своей маленькой репкой, но сам он — больше, чем целый мир, так что ему всё можно. Бывший дружинник Истлода-короля, он видел многое, и умеет — многое, и знает самые лучшие песни: о первых Соратниках, о войнах с даэдровыми детьми и демонами-камаль; о любви — тоже, хотя эти поёт для мамы, а Мэва слушает с ней заодно: о Морихаусе и Алессии, о Полидоре и Элоизе, о Ремане и Моргии... — У мамы нежное сердце, — любит напоминать папа, стоит им с Мэвой остаться наедине. — Она не привыкла к подобной жизни, не знает её от рождения. Будем её беречь, ладно, репка? Мэва не спорит: впитывает всё, что папа ей говорит, всё, чему учит… С ним вообще очень трудно спорить: у Сиггейра-скальда особая власть над словом, и этому он её учит тоже. Хулительных нидов Мэва пока не складывает — слишком мала, чтобы играть со змеиным ядом, — но знает язык поэзии, читает руны... а пока папы нет, присматривает за хозяйством — и мамой. Репка может и попотеть, репка — не солитьюдская роза... Мэве хочется верить, однако Рука дождя — хватает за горло и выжимает остатки надежды. Папа, чудесно спасшийся, не постучится в дверь, не войдёт и не утешит, не выведет маму из транса... Мэва остаётся одна — и бережёт как может. Кажется, это ей предстоит до самой смерти.