Люмин умеет бинтовать раны. Себе всегда выходит быстрее, ведь она чувствует, натянула ли сильно или слабо. С другими она всегда медлит — не перетянуть бы, не сделать бы больно. Ещё больнее, чем есть.
— Да ладно тебе, само заживёт, — Аякс пытается отдёрнуть руку, но пальцы Люмин лишь сильнее сжимают запястье, а другой рукой она начинает затягивать бинт.
— Если он ещё раз шевельнётся, можете его стукнуть, — спокойно говорит Люмин, обращаясь к Синь Янь и Паймон.
— Паймон может стукнуть его гитарой Синь Янь? — Паймон явно крайне преисполняется возложенной на неё миссией.
— Гитару жаль.
— А меня тебе не жаль? — Аякс пытается заглянуть Люмин в глаза тем самым жалобным взглядом, который их семья, судя по всему, отрабатывала поколениями, как секретное боевое искусство.
— Нет, — качает головой Люмин. — У тебя голова твёрдая, ничего ей не сделается. Ей камни можно крошить.
— Она выглядит так, будто действительно хочет это попробовать, — тихонько говорит Синь Янь на ухо Паймон.
— Паймон чувствует ауру смерти, — сдавленно пищит Паймон.
«А я-то как её чувствую», — читается в глазах у Аякса.
«Правильно чувствуешь», — думает Люмин.
Потому что сам виноват. Когда Люмин только узнала о том, что в Иназуме открылось неизвестное подземелье, полное монстров, она подумала: «О нет».
«О нет, Аякс будет там через три, две, одну…»
Возможно, как только дверь этого подземелья материализовалась, Аякс тут же материализовался рядом. Призвался как дух-шикигами. Даже если бы он был сейчас на другом конце мира — это вряд ли помешало бы ему. Нет ничего сильнее тяги Аякса к неприятностям. Они не могут существовать друг без друга. Если где-то случается что-то из ряда вон, стоит ждать, что рядом вот-вот мелькнёт его рыжая макушка.
Аякс сам по себе ходячая катастрофа. Двенадцатибалльный шторм по десятибалльной шкале. Спасайтесь все, кто может, нет, не ты, Люмин, тебе уже поздно.
Ей уже поздно, потому что она приняла это как факт. Как личную особенность. У неё и самой с неприятностями специфические отношения, так что…
Так что злится она не за это. А за то, что Аякс — идиот!
Люмин затягивает бинт на руке, закрывая длинную рану от запястья до локтя. Закрепляет край и завязывает ровный узел. Потом берёт в руки лицо Аякса.
— Ну прости меня, — глаза у него всё ещё жалобные, ему бы ещё лисьи ушки, чтобы он мог трогательно их опустить. Где-то у него в роду точно затесались кицунэ, потому что лисица-демон — вот он кто.
Люмин молча отворачивает его лицо в сторону, рассматривая порез на скуле.
— Она его не простит, — качает головой Синь Янь.
— Вообще без шансов, — соглашается Паймон.
«Что правда совсем?» — спрашивает обречённый взгляд Аякса.
«Ни малейшей надежды», — думает Люмин.
Потому что всё ещё сам виноват.
Вся эта история начинается неплохо. Вся эта история начинается с того, что Синь Янь спрашивает:
— Так вы знакомы?
Люмин стоит в подземелье, похожем на мрачный самурайский дворец, после всего, что случилось в резиденции сёгуна Райден, её дрожь берёт от таких мест. Напротив же стоит Аякс и улыбается. Аякса дрожь не берёт, Аякса вообще в этой жизни ничего не берёт, ни мечи, ни копья, ни огонь, ни молнии, его сама Бездна не взяла, подержала немного в себе и выбросила. Его, может, даже катана Райден не возьмёт, удар срикошетит, клинок сломается, Эи расстроится и запрётся в себе ещё на две сотни лет. Правда, Люмин надеется никогда это не проверять.
— Мы — да, — говорит Люмин.
Хочется прибавить: «К несчастью». Потому что быть знакомой с Аяксом — это к несчастью, это к беде, про это точно какая-то примета есть. От этого точно где-то в Снежной продают обереги.
— Он мой… — начинает Люмин и осекается.
Потому что Аякс её… кто? Они вроде как не слишком скрывают свои отношения, но и не афишируют. Люмин вроде как всё ещё не одобряет ни единого действия Фатуи, но это не мешает ей целовать Аякса при каждой встрече. Они вроде как идеологические враги, но союзники в каждой битве.
— Он мой… главный источник проблем, — вздыхает Люмин.
Аякс улыбается так радостно, будто ответа лучше и не ждал.
А потом они втроём с Паймон врут Синь Янь что-то про Мондштадт и гильдию искателей приключений. Что вот там вот они и познакомились. Что не через одну битву прошли. Синь Янь им вроде как даже верит. Или делает вид, что верит, потому что всё равно периодически продолжает поглядывать в их сторону с подозрением.
Может быть, дело в том, как привычно они спорят, выбирая, в какую сторону пойти:
— Налево.
— Значит, направо. Ты всегда выбираешь тот путь, который опаснее.
— Ну, Люмин, ну не будь скучной!
Или в том, что Аякс пару раз называет Люмин «родная», и это слово звучит слишком тепло, чтобы быть обычным небрежным обращением. Или в том, как она прислоняется спиной к его спине. Или в том, как Аякс привычно приобнимает её за плечи. Или в том, как их атаки дополняют друг друга, сливаясь в одну бесконечную серию.
Или дело в других взглядах, словах, жестах, которые они сами даже толком не замечают.
Но если Синь Янь что-то и подозревает, то о своих подозрениях молчит. И Люмин ей за это благодарна. Потому что она молчит о подозрениях даже тогда, когда они выходят из подземелья. Вчетвером — Люмин, Паймон, Синь Янь и Шики Тайсё. Отсутствие Аякса Люмин замечает почти мгновенно. «Почти», потому что на мгновение позже того, как она могла бы схватить его за руку и вытащить из подземелья вместе с собой.
А потом она бросается обратно в дверь. Чуть не расшибает себе нос, потому что до этого проницаемая энергия, податливая, как вода, становится вдруг твёрже гранита. Но Люмин не сдаётся. Люмин замахивается мечом. Потом ударяет воздушной волной. Земляные шипы врезаются в дверь и крошатся. Молнии срываются с пальцев, но лишь рикошетят, уносясь в небо.
Люмин смотрит на Шики Тайсё и лишь по тому, как замялся шикигами, понимает, что, наверно, выглядит пугающе.
— Так не получится, — говорит Шики Тайсё, и вид у него виноватый. — Нужно время, чтобы получилось снова открыть дверь. Сейчас подземелье перестраивается.
— Это опасно? — спрашивает Люмин, догадываясь об ответе.
— Весьма.
— Что ж, ясно, — Люмин одним резким движением вкладывает меч в ножны и разворачивается.
— Ваш друг он…
— Он сам решил остаться, я знаю, — говорит Люмин, голос её больше не звучит рассержено, не звучит расстроенно, он звучит как-то никак. Как одна монотонная нота, фоновый шум.
Аякс вроде как не нарушил обещания. Он нашёл себе способ ввязаться в стоящую битву, при этом не сея хаос по всей Иназуме. Он сильный боец и точно сможет позаботиться о себе. Но это не значит, что Люмин не будет волноваться о нём — «а что он там будет есть?», «а кто обработает ему раны?», «а вдруг он схватит какое-то ужасное проклятие?»
И это уж точно не значит, что Люмин не будет на него злиться. Даже после того, как они снова войдут в подземелье и найдут его там живого и даже почти здорового.
— С этим всё, — говорит Люмин после того, как не без удовольствия плеснула на рану Аякса едкой обеззараживающей жидкостью.
— Ты лучший на свете целитель, — Аякс радостно вскакивает и идёт следом за Люмин вглубь лабиринта комнат.
— Я всё ещё тебя игнорирую так же, как ты игнорируешь здравый смысл.
— А я всё ещё люблю тебя так, как ты любишь всем помогать.
Синь Янь и Паймон многозначительно переглядываются и удовлетворённо кивают друг другу. Один Шики Тайсё не понимает, что же происходит между этими людьми.
***
До первого входа в подземелье Люмин давно не сражалась с Аяксом бок о бок. Но она не забыла каково это, когда сила его стихии бушует вокруг тебя, как штормящее море, как горная река, как водопад. Синь Янь, видя это, сначала теряется. Тут как бы самой под удар не попасть, не захлебнуться в чужой силе.
Но Люмин привыкла, Люмин живёт с этим штормом. Люмин обнимает этот шторм по ночам. Люмин обрабатывает его раны. Люмин любит этот шторм, даже когда злится, даже когда понимает, что они не будут во всём всегда согласны друг с другом.
У Люмин между пальцев молнии. Электричество бежит по рукам колючее, искрящееся, почти живое. Разряды летят вперёд, нагоняя волну Аякса. Огромный кит отталкивается хвостом от низкого потолка и разбивается об пол, сияя разрядами молний и водными брызгами.
Залы пустеют за считаные минуты. Синь Янь и Шики Тайсё то ли в ужасе, то ли в восторге. Паймон лишь пожимает плечами, она к ним уже привыкла.
— Я только одного не понимаю, — говорит Синь Янь. Люмин потоком воздуха отбрасывает в её сторону гидро-мимика, и Синь Янь распыляет его в пар, — как ты с ними один справлялся? Это ж всё равно, что бить воду водой.
— У меня свои методы, — загадочно отвечает Аякс.
Знает Люмин его методы. Его методы называются «Форма духа» и электро стихия в Глазе порчи. Люмин этого не одобряет, особенно после того, как увидела действие Глаза порчи на обычных людей.
Аякс, конечно, необычный. Может, не человек даже. Стихийное бедствие. Демон-кицунэ. Люмин бы решила, что его и Глаз порчи не берёт, если бы не видела признаков усталости на его лице. Признаков слишком явной усталости на слишком любимом лице.
***
На самом деле, сражаться в лабиринте из бесконечных комнат, при этом ища воспоминания духа-шикигами, который даже не уверен до конца друг он вам или враг — далеко не самое странное, чем Люмин занималась в Иназуме. Так, на троечку из пяти.
А вот утешать шикигами, понявшего своё предназначение — это уже что-то новое. Когда Шики Тайсё вспоминает, что его основаная задача — управление тренировочной ареной, ставшей сейчас ненужной, он расстраивается. Люмин бы тоже расстроилась, ведь выходит всё как-то грустно и одиноко. Хотя она уже поняла — Иназума полна таких историй. О грусти, тоске и расставаниях. О тех, кто уже никогда не встретится снова, как Шики Тайсё и его создатель Харуноске. Как Нэко, которая преданно ждёт возвращения Хибики, покинувшей храм сотни лет назад. Как Ру и Громовая птица, вынужденные проживать один и тот же отрезок жизни раз за разом.
Каждая из этих историй будто оставляет на сердце Люмин тонкий, но болезненный надрез.
— Ты грустишь, — рука Аякса ложится Люмин на плечо.
Они прошли лабиринт насквозь и добрались до главного зала, в котором Харуноске простился с этим миром и со своим духом-шикигами. Раздвижные двери открывают узкую террасу, за ней — цветущие сакуры и туманные горы. Всё здесь прекрасно, но будто пропитано одиночеством.
— Я злюсь, — отвечает Люмин, но руку с плеча не скидывает, не отстраняется даже.
Синь Янь увлечённо рассказывает Шики Тайсё и Паймон что-то о рок-музыке, так что до Аякса и Люмин им дела нет.
— Ты не злишься на меня уже четыре зала, — уверенно заявляет Аякс, — а пару залов назад ты даже перестала делать вид, что злишься. Сейчас ты просто грустишь.
— Я думаю, — говорит Люмин.
Хочется добавить что-то едкое вроде: «Тебе не понять, ты-то так не умеешь». Но выходит совсем другое:
— Думаю о том, что ты сказал Шики Тайсё, о том, что ты тоже оружие, о том, что создан лишь для борьбы.
Рука Аякса обнимает Люмин за плечи, притягивает ближе. Отстраняться совсем не хочется, злость Люмин и правда потерялась где-то в лабиринте ещё четыре зала назад и теперь будет бродить там как неприкаянный дух и бросаться на всех рыжих.
— Я сказал так, потому что это правда, — голос Аякса мягкий, что идёт вразрез со словами. Его слова и сами разрез — новый шрам на сердце. Больно и жжётся, залить бы зельем, стянуть бинтами, закрыть, не думать, не говорить об этом, даже не молчать. Но Аякс говорит: — Чайльд Тарталья был рождён лишь для того, чтобы сражаться и становиться сильнее, он живёт, пока у него есть силы биться. В мирной жизни от него никакого толку, ведь он умеет лишь сеять хаос.
— Но ты ведь не только Чайльд Тарталья, — говорит Люмин.
— И это тоже правда.
Люмин наконец понимает его, понимает то, чего он не говорит, но хочет сказать. Он хочет сказать, что у всего есть две части. Что даже у самого остро отточенного лезвия есть гладкая сторона. Что, даже будучи Чайльдом Тартальей, он всё ещё остаётся Аяксом.
Аякс тоже носит внутри себя войну, как иные носят тоску по ушедшим, как сама Люмин носит память о пройденных мирах и надежду отыскать брата. Аякс — это стихийное бедствие, затопленные деревни, севшие на рифы корабли, ураганы, цунами. А ещё Аякс — это тот, кто засыпает, положив голову Люмин на колени, согревшись теплом камина. Тот, кто два часа ноет, как не хочет разбираться с бумажной работой, а потом делает всё за пятнадцать минут. Тот, кто несколько дней уговаривал Люмин примерить кимоно. Тот, кто сейчас легко целует её в плечо.
Его удары сносят толпы врагов с ног, но его поцелуи такие нежные, словно лишь ими он боится ранить. Аякс он всегда такой, созданный из противоречий, из двух своих сущностей. Он острый, как сталь, и мягкий, как шёлк. Он, куда бы ни шёл, словно несёт с собой смуту, но в душу Люмин приносит покой. Он — проблема. Люмин — магнит для проблем.
Наверно, глупо надеяться, что они смогут существовать друг без друга?
Люмин, обернувшись, заключает Аякса в объятья. Он тихо усмехается ей в волосы. Люмин знает, что Аякс — буря. Но сейчас в её руках эта буря тихая лёгкая, совсем как весенний бриз.
