И нет ни печали, ни зла

— Давай определимся сразу: Люмин — моя девушка, — говорит Аякс чётко и грозно. — Я её в конце концов первый нашёл. Раньше надо было. Теперь даже не смей тянуть к ней свои грязные лапы, понял меня? В ответ ничего, кроме недовольного молчания. — Я не слышу ответа, — Аякс скрещивает руки на груди. — Знаешь, — тянет Паймон, зависая над его плечом, — Паймон думает, что он не умеет говорить. — Или просто игнорирует меня. А игнорировать меня весьма опасно. — Ой как-то он весь напрягся, — Паймон на всякий случай залетает Аяксу за плечо, — лучше не зли его. — Пусть он лучше меня не злит. В этом доме слишком мало места для нас двоих. Атмосфера в комнате начинает накаляться, и не очень понятно, до чего всё это могло бы дойти, если бы не Люмин. Если бы не Люмин, которая входит в комнату с горой гирлянд в руках. — Вы тут делаете… что? — удивлённо спрашивает она. — Они общаются, — тут же отвечает Паймон, отлетая от Аякса подальше. Они — это, собственно, Аякс и его новая проблема. Его новый конкурент на место в сердце Люмин. Кагэромару. С этим псом-ниндзя у Аякса не заладилось как-то сразу. Ещё с момента «ого, какой забавный и шляпа смешная, совсем как у Скарамуччи». За попытку потрогать смешную шляпу Аякс чуть не расплатился пальцами. Хорошо, что реакция быстрая. Быстрая реакция ещё подсказала достать клинки и встать в атакующую стойку. Но Люмин сказала «нет». То есть Люмин сказала: «Не обижай Кагэромару!» Хотя Аяксу, вообще-то, казалось, что обижают тут его. Оказалось, что у Кагэромару, который выглядел как плюшевая игрушка, не только шляпа как у Скарамуччи, но и характер. Возможно, шляпа и характер были как-то связаны. Возможно, в Иназуме такая традиция — если ты злобный, носить такую шляпу. Аякс бы сказал «если ты мелкий и злобный», но он видел здоровенных кайраги в таких же шляпах. В общем, да. Шляпы и характер всё же были связаны. — Вы снова ссоритесь? — спрашивает Люмин. Кагэромару демонстративно отворачивается, будто и знать не знал никакого Аякса. Отрицает его существование в своём собачьем мире. Сам Аякс просто молча берёт из рук Люмин весь ворох бумажных гирлянд. На самом деле глупо было ревновать к собаке. Ревность для Аякса чувство не то чтобы совсем новое, но хорошо забытое. Он привык делить любовь своих родителей между собой и младшими. Девушек, которые ему нравились, привык легко отпускать, когда они сталкивались с его тёмной стороной и пугались. Возможно, всё потому, что Люмин первая, кто не. А может быть, всё дело в том, что, как только у Люмин освобождаются руки, она бежит тискать Кагэромару за «пушистые щёчки». Любому другому за подобное обращение Кагэромару отгрыз бы руки по шею. А перед Люмин он ложится на спину, подставляя пушистый живот. Радостно бьёт хвостом по полу на каждое её «кто тут хороший мальчик? Кагэромару хороший мальчик!» «Хорошему мальчику» вообще многое позволяется. Например, носить оружие в доме. Аяксу тоже раньше было можно. До инцидента с катаной. Он на пробу решил помахать иназумским мечом, который Люмин кто-то подарил. Но Аякс не рассчитал длину меча, в итоге случайно разбил две вазы и прорезал обивку дивана. За это был изгнан с позором и на две недели лишён пропуска в чайник безмятежности. За те две недели, которые Кагэромару прожил в чайнике безмятежности Люмин, он вёл себя как идеальный питомец и не учинил ни единого разрушения. Так что Аякс буквально ждёт, когда же Кагэромару облажается. Но это мелочи. Немного мстительные, немного по-детски глупые. Если отбросить их, то окажется, что в появлении Кагэромару есть свои плюсы. Потому что когда Люмин чешет Кагэромару животик, она переходит в свой секретный режим абсолютного умиления. Этот режим активируется лишь в присутствии милых животных. Аякс не считает Кагэромару милым животным, но. Но пока Люмин умиляется с Кагэромару, Аякс может умиляться с неё.

***

— Ты точно сама? — вопрос Аякса звучит неуверенно. Он звучит почти как предложение помощи. Почти как: «Может быть, всё-таки я?» — Да я уже почти, — заверяет Люмин и встаёт на носочки. То есть сначала она, конечно, приносит стул, берёт гирлянду, встаёт на стул, тянется, чтобы привесить гирлянду под самый потолок, и уже в самом конце встаёт на носочки. И всё равно не дотягивается. Катастрофически не дотягивается, но очень-очень верит в себя. Ей могла бы помочь и Паймон, но они с Кагэромару устроились подремать на диване у камина. Украсить дом в чайнике к Новому году — полностью идея Люмин. Она говорит, что не помнит, когда в последний раз занималась подобным, так что хочет «освежить навык». Для Аякса подобное — ежегодная, но всё равно любимая рутина. Доставать игрушки со шкафов, потом протирать с этих же шкафов пыль, развешивать гирлянды — всё это его обязанности, как самого высокого человека в семье. Остальные его обязанности от роста уже не зависят, поэтому их в разы больше. Как старший ребёнок в большой и изначально небогатой семье, Аякс умеет делать по дому всё и ещё чуть-чуть на всякий случай вдруг пригодится. Кроме банального принести воды, нарубить дров, Аякс умеет готовить, шить, стирать, мыть, гладить, чистить, придумывать игры для мелких, но самое важное и необходимое в Новый год — мастерить украшения буквально из всего. Бумага, дерево, ткань, сосновые шишки, сушёные цветы и фрукты. Однажды он наделал снежинок из старых белых валенок. Мелкие были в восторге. Всё это осталось там — в прошлой небогатой жизни, в которой семья с трудом могла прокормить себя. Должно, наверно, вспоминаться с грустью. Но от каждого такого новогоднего воспоминания веет теплом и уютом. Каждое такое воспоминание — словно сон, который ты видишь, засыпая под треск огня, пригревшись у печки. У Люмин всё иначе. Каждый её Новый год — новые места, новые люди, сменяющийся калейдоскоп красок. Может быть, сейчас, украшая свой дом к празднику, Люмин хочет так зафиксировать себя здесь. В этом мире. В этом моменте. В моменте, когда она тянется к потолку, а стул предательски отъезжает назад. Аякс едва успевает подхватить Люмин до того, как она ударится об пол. — Ладно, — соглашается Люмин, — помоги мне. Наверно, она ожидает, что Аякс сейчас заберёт у неё гирлянду и отстранит Люмин от процесса украшения дома. Но вместо этого Аякс сажает Люмин себе на плечи. Так что ей даже тянуться не надо, можно просто спокойно крепить цепочку разноцветных бумажных снежинок на нужный уровень. — Так удобнее, чем на стуле, — соглашается Люмин. — Я вообще по всем параметрам лучше, чем стул. Люмин смеётся. Аякс думает о том, как же сильно он любит её смех. Несколько минут проходят в молчании и неспешном продвижении вдоль стены, а потом Люмин спрашивает: — Сильно жалеешь, что не сможешь встретить Новый год с семьёй? — и в словах сквозит и грусть, и вина. Будто только из-за одной лишь Люмин Аякс не может сейчас быть в Снежной. — Я встречал с семьёй почти каждый Новый год в своей жизни. Это всего второй, который я праздную без них, но да, я скучаю, — ему самому удивительно, какой скребущей болью отдаётся это простое признание. Прошлый Новый год Аякс встречал в гордом одиночестве. То есть он вообще его не встречал. После закрытия всех дел, которые нужно успеть до, он позорно отрубился на сутки. Уснул в старом году, проснулся в новом. А жизнь почему-то никак не изменилась. За окном было небо чужой страны. Они с Люмин всё ещё были друг другу врагами. Так уж вышло, что новогодние праздники прошлого года совпали с самой тяжёлой фазой их непростых в целом отношений. В этом плане — да и во всех остальных — этот Новый год значительно лучше. — А ты? Скучаешь по брату? Люмин замирает. И Аякс думает, что, наверно, не стоило спрашивать. Но она говорит: — Да. Раньше мы всегда были вместе. Не только в праздник. Просто всегда. А теперь я будто не видела его больше года. На самом деле видела, но… будто бы не его. Какого-то совсем другого Итэра. Так хочется, чтобы всё просто было по-старому. И в словах её тоска. Болезненная, глубокая. Её тоска — озеро, покрытое тонким льдом. Один неверный шаг — провалишься в чёрную ледяную воду. — Если он стал другим, это ещё не значит, что он стал хуже, — Аякс не то чтобы очень силён в подобных разговорах и в понимании человеческих душ, но вот про события, которые необратимо меняют, он кое-что знает. — Может, вы оба сейчас не понимаете чего-то важного друг о друге. Может, вы оба изменились. Может, это не так уж плохо. По-старому никогда не бывает, Люмин. Прошлое уходит. Но грядущее не всегда так ужасно. Просто дай ему шанс, ладно? Так же как дала шанс мне. После падения в Бездну что-то в душе Аякса изменилось. Холодное, острое, оно застряло в сердце, пустило там корни и разрослось. При семье приходилось притворяться прежним собой, но выходило криво, неестественно. Родители быстро раскрыли его. Но не разозлились, не прогнали. Они приняли своего сына таким, каким он стал. И странный холодный осколок в груди уменьшился. Не сразу, со временем. Однажды Аякс понял, что перед семьёй ему больше не нужно притворяться прежним. Он снова преобразился, стал ещё одной версией себя, не такой мягкой, как до бездны, но и не такой острой, как сразу после неё. Люмин тоже что-то изменила в нём. Сделала льдинку в сердце ещё глаже, ещё теплее. И Аякс был не против. Его элементом не зря был гидро. Водная стихия изменчива, и Аяксу тоже нравилось меняться. Пробовать разные вариации себя. И Люмин менялась. Открывала в себе новые таланты. Узнавала этот мир всё больше. Впускала новых людей в своё сердце. Переживала всё больше печальных и счастливых историй. Аяксу было интересно знать, какой Люмин станет через год. Неизменным останется лишь одно — он будет её любить. С каждым днём всё сильнее и сильнее. Люмин закрепляет последнюю часть гирлянды на стене. А потом ловко спрыгивает с плеч Аякса, но не отстраняется, остаётся стоять, обхватив его руками и прижавшись к спине. — Спасибо, что ты сейчас со мной, — тихо говорит она. — Спасибо, что дала мне ещё один шанс. Я рад быть с тобой. Жаль, что я не могу отпраздновать со всей своей семьёй, но ты тоже часть моей семьи. — А ты моей. — О и Паймон! — раздаётся сонный, но громкий возглас со стороны дивана. — И Паймон тоже! — И Паймон тоже, — улыбается Люмин, оборачиваясь к ней. Кагэромару гавкает, высовывая голову из-за спинки дивана. — И Кагэромару, — кивает Люмин. — Ладно, и он тоже, — с неохотой соглашается Аякс. Ответное гавканье Кагэромару выходит примерно в таком же тоне. — А ещё я думаю, что твой новогодний подарок готов, — улыбается Люмин, быстро посмотрев на часы. От былой грусти на её лице не остаётся и следа, и уже этого Аяксу бы хватило в качестве подарка. Но Люмин что-то очень долго готовила. Что-то «я не знаю, получится ли», «не знаю, как в итоге выйдет», «может, я не успею». Столько робкой и милой неуверенности от Люмин Аякс никогда не видел, так что заранее ожидает от новогоднего подарка всего. Прямо совсем всего и сразу. Это интригует и пугает примерно в равной степени. Он сам просто подарил Люмин новый меч. Потому что её старый, пережив битвы с несколькими монстрами и сёгуном Райден, под конец года всё же дал трещину. Люмин подарок оценила по достоинству. А вот иназумские кайраги — нет. Хотя даже они явно были вынуждены признать, что меч подобран под стать мастерству мечницы. — Твой подарок, он на улице, — говорит Люмин, подталкивая Аякса к двери, — и закрой глаза. Хотя это, наверно, бесполезно. Но всё равно закрой. — Там такое, там такое, — голос Паймон звучит то с одной стороны, то с другой. Она окончательно проснулась и снуёт туда-сюда от нетерпения. Стук когтей Кагэромару по полу отдаётся где-то сзади, и больше всего Аякс боится налететь на кого-то из них. Так что лучше бы Люмин всё же разрешила ему не закрывать глаза. Тем более в этом и правда не было никакого смысла. Как только открылась дверь, на Аякса пахнуло зимним холодом. Самым настоящим. Таким, который пробирает тебя до костей, щиплет кожу. Но воздух от него свежий-свежий, чистый, будто хрустальный. И каждый вдох, как глоток родниковой воды. Снег тоже оказывается настоящим. Серебристым в свете огромной ослепительно яркой луны. Он падает пушистыми хлопьями и блестит красивее любых иназумских фейерверков. А вокруг так тихо, что можно расслышать, как снежинки медленно скользят по воздуху, опускаясь на ровное-ровное белое поле. — Ты… как? Несколько часов назад тут трава была, — вместе со словами изо рта вырываются клубы пара. — Мы с Пухляшом очень долго копили крио-энергию, — отвечает Люмин. — Очень-очень долго, — подтверждает довольный дух чайника, сидящий на заснеженном крыльце. — А потом бах! И я всю её выпустил. — Тебе нравится? — спрашивает Люмин. И в голосе всё ещё едва заметная неуверенность. У Люмин не дрожат руки, когда она идёт в атаку на древних чудовищ, но немного дрожит голос, когда она боится не угадать с подарком. Ещё один пункт в список малоизвестных фактов о Люмин, который Аякс ведёт в своей голове. — Нравится? Шутишь? Я просто в восторге! Аякс подхватывает Люмин и кружит, пока она радостно и облегчённо смеётся. Аякс думает, что она волшебница. Прямо как в сказках, которые мама в детстве читала ему перед сном. Ведь Люмин просто взяла и принесла кусочек его дома в качестве подарка. — Паймон очень рада за вас, но оденьтесь нормально, простудитесь же! Да, надо одеться нормально. А потом снова выйти, ведь со всем этим снегом можно лепить снеговиков, можно играть в снежки. Можно устать и замёрзнуть, чтобы потом забежать в дом, забраться под плед у камина и тихо заснуть рядом друг с другом. И не так важно, что прошлое не вернётся. Что они сами уже не будут такими, как раньше. Грядущее наступает, и они вместе дадут ему шанс.