Первая эпоха. Так они и жили...

С самого утра зарядил такой холодный, противный проливной дождь, что на улицу носа не высунешь. Нет, было бы настоящее дело, так дождь – не помеха. Но, работы-то настоящей, хорошей, увлекательной, или необходимой на данный момент не было. А просто так соваться под ледяные струи – дураков нет. Поэтому утром Курьо, не стал подскакивать, а лежа в кровати, взял книгу, прочел пару страниц и... проснулся, от неприятного сосущего чувства под ложечкой. Искусник вспомнил свои сны, в которых громоздились холмы горячей каши с маслом, по рекам кисло-сладкой подливы плавали стаи жареных уточек, а в небесах к висящему над облаками караваю тянулись вереницы соленых гусей, жирных, розовых. Молодой эльф понял, что элементарно проголодался. Курьо глянул на клепсидру. Вторая половина дня. Выходит, он благополучно проспал и завтрак и обед! Понятно, отчего так хочется есть. К тому же при холоде и сырости тело нуждается в большом количестве энергии. Атаринкэ подумал, что подобные рассуждения весьма смахивают на оправдания близнецов, стянувших банку варенья. Но есть хотелось все сильнее, и Курьо отправился на кухню. Там, на столе, прикрытый кисеей от мух и пыли, дожидался вечерней трапезы грандиозный сырник. Голодный эльф оттяпал приличный ломоть. Греть квенилас было лень, а сидеть в одиночестве грустно и непривычно. Поэтому Курьо прихватил кусок пирога и отправился бродить по дому в поисках собеседника. По такой погоде почти все кемарили. Почему-то в столовой вместо кабинета сидел, обложившись книгами и рукописями, Феанаро. Быстро писал на листке, придерживая левой рукой свиток весьма старинного вида. Кругом на столе и на полу теснились исписанные листки. Сбоку громоздилась аккуратная стопка чистых. Атаринкэ неслышно открыл дверь, просунул голову. Отец, не оборачиваясь, сказал: «Привет, сын, не мешай, я занят». Курьо попятился назад. Занятому отцу мешать не стоит. Себе дороже. Поищем другого собеседника. «И передай, пожалуйста, Кано, что бегая под ливнем без плаща, он непременно потеряет голос». – добавил Феанаро, так же не поднимая головы от стола и не отрывая кисточки от бумаги. Искусник закрыл двери, успев уловить краем уха «а если в инфинитиве эта гласная...» Все ясно, отец занят лингвистикой. Курьо глянул в окно коридора, удивляясь, с чего это отец помянул Кано. И точно! Певец летом летел через залитый дождем двор. Прижимал к себе сверток из плаща. Искусник ухмыльнулся, представив себе, как Кано мокнет сам, но кутает драгоценную лютню. И зачем Певца понесло наружу в такую орочью погоду? Вдохновения искать? Странные люди, эти менестрели... Курьо решил заглянуть в библиотеку. Там обычно в такой дождливый день кто-нибудь, да обитал. Писал свои заметки по философии Майтимо, упивались приключениями древних близнецы, да просто дрых засоня Турко, уронив на пол какую-нибудь "умную" книгу, примостившись в широком уютном кресле и закутавшись чуть ли не до ушей в уютный плед. Так и есть. В библиотеке сосредоточенно глядел на дождь за окном и привычно угощался кисточкой для письма Нельо. Вокруг Рыжего, словно бастионы, возвышались стопки фолиантов. - Привет! – сказал Курьо, устраиваясь в кресле напротив. - Вкусно? Может меду, или сахарку добавить? - Скорее горчицы с перцем. Намазать хорошенько, чтоб в рот не тянул разную гадость! – Нельо отложил кисточку, вытер платком губы, оглядел себя. – Не обляпался хоть, и то слава валар. Вот ведь орочья привычка! А ты чего фланируешь? - Меня отец из столовой прогнал. Он ужасно занят. С языком экспериментирует. Ты тоже выставишь? - Нет, мое вдохновение упорхнуло еще до твоего прихода. Так что сиди. - А ты что ваяешь? – Курьо подобрался поближе. - Записываю кое-какие мысли, пришедшие в голову. Что еще делать? - Интересные мысли? – Курьо облокотился на стол, держа кусок сырника подальше от братних лап. На всякий случай. - Да так. Размышляю. О двойственности мира и нашем в нем месте. - Интересно – интересно, – Курьо изловчился, выхватил тетрадь и шагнул назад. – Вот сейчас и поглядим, какие мысли посещают нашего Старшего. Искусник сделал еще один шаг назад и торжественно принялся декламировать вслух, дирижируя сырником. - В нашем мире все проходит и все неизменно. Неизменное проходит, и проходящее неизменно. Ибо на смену ушедшему приходит то, что было. Как река остается той же самой, хотя вода в ней течет новая постоянно. И новый лист во всем подобен опавшему. – Тут Курьо оторвался от чтения и ехидно ухмыльнулся. – А вот тут, братишка, заврался ты немножко. Вдруг листик червяк прогрызет, гусеница-листожорка? Вот тебе и другой лист. И все твое творение насмарку. - В серьезных философских трудах нет места пошлым листожоркам, – огрызнулся Майтимо. – Отдавай немедленно, балабон! Нельо бросился к брату. Тот отвел подальше руку с тетрадью. Но Рыжий внезапно изменил направление движения, выхватил пирог и вернулся на место. - Ммм, какая прелесть! Спасибо, Искусник за угощение. Я как раз проголодался! - Чудовище! – возопил бедный Курьо, воздевая к небесам руки с тетрадью. – О валар! Узрите, как преступный старший брат обездолил голодного младшего, отняв у страдальца последний кус! - Валар тебя не слышат, – равнодушно ответствовал Нельо, хладнокровно поедая сырник. – А, если бы и услышали, то лишь одобрили бы мой поступок. Ибо сие действо было заслуженной карою легкомысленному брату моему. И остережением против преступных деяний оного. - Хорошо остережение! – пожаловался Курьо, потирая живот. – Я сегодня с утра голодный. - Кстати. – Нельо перестал жевать, посерьезнел. – Я хотел узнать, почему ты не вышел ни к завтраку, ни к обеду? С тобой все в порядке? - Я не тоскую и не страдаю, если ты хочешь это знать. – Смущенно признался Атаринкэ. – Проспал просто. - Серьезно? – Майтимо улыбнулся. – Ну, Искусник, и здоров ты спать! Даже Турко переплюнул. - А почему меня не разбудили? – возмутился Атаринкэ. – Наплевать вам всем на брата, да? - Мелкие тебя по три раза звать бегали и на завтрак, и на обед. Сколько же можно? В конце концов, ты уже вполне взрослый эльда. Даже сын есть. Где он, кстати? - Дрыхнет у себя, – Курьо ласково улыбнулся. – Большой совсем стал, самостоятельный. Вчера меня за палец укусил, когда я полез ему помогать пирамидку строить. Сам все сделать норовит. Видимо, мастер будет, навроде отца. - Хорошо бы, – Майтимо вздохнул и улыбнулся. – Кстати, ты еще не передумал пошарить в продуктовых шкафах? Я мог бы составить тебе компанию – что-то от твоего сырника у меня аппетит разыгрался. - Да пошли! – с энтузиазмом согласился Курьо. – Квениласику горячего попьем, согреемся, пожуем чего-нибудь. Глядишь, время-то до ужина и скоротаем. - Мудрые мысли приятно слушать, – одобрил Нельо. Голодные братья дошли до кухни, но сразу открывать двери не стали. По кухне кто-то шарился в неурочное время. Открывал шкафы, задевал посуду, ругательно шипел. - Да куда же оно запропастилось! – хрипло ворчал налетчик на кухню. – Все есть, а его нету. Не могло же оно вот так сразу взять и закончиться? И выпить его не могли. Братья же не пьют его, разве что мелкие. Да и те без охоты. А! Вот оно! Нашел! Звякнул фарфор. Что-то полилось. Заинтересованные Майтимо и Атаринкэ ввалились на кухню, желая увидеть загадочный предмет поисков. На кухне Канафинвэ наливал в блюдечко молоко. Увидал братьев, почему-то покраснел, застеснялся, попытался прикрыть собой и кувшин и блюдце. Курьо и Нельо переглянулись. Дружно сделали вид, что ничего не заметили. Курьо пошел раздувать в печурке угли, чтобы подогреть квенилас. Нельо принялся резать изрядно раскромсанный сырник. Как видно, к пирогу приложились многие братья. На ужин вряд ли что-то останется. Но, не беда. В кладовке стоит пирог с грибами, а на леднике – остатки мясной запеканки. Можно было, конечно, спокойно съесть сырник и попить квениласу как эльфы. Но очень уж любопытно, что Кано тащил в плаще, подставляя собственные бока дождю, и зачем Певец уволок в свою комнату блюдечко молока. Поэтому сгорающие от любопытства братцы наскоро закинули в себя по куску пирога, залили горячим квениласом и отправились раскрывать тайны Певца. Промокший плащ Макалаурэ висел на оконной задвижке. Сам Кано стоял у стола спиной к вошедшим и уговаривал кого-то попить немножко, объясняя, какое вкусное молочко.Рыжий и Искусник подошли поближе. - Кано! – позвал Майтимо. – Кто там у тебя прячется? - Никто-никто! – быстро отвечал Макалаурэ хриплым шепотом, повернувшись к эльфам и пытаясь загородить от любопытных глаз стол. – Там абсолютно никого нет. - А для кого же ты нес молоко? – удивился Курьо. - Для себя, – так же быстро зашептал Кано. – Я спускался к водопаду и сорвал голос. Хотел напиться молока, чтобы полечить горло. - Из блюдечка... – согласился Атаринкэ. – Новый способ лечить сорванное горло: лакать молоко, подобно киске. Все-таки, кого ты у себя прячешь? - Я же вам сказал: ничего интересного у меня нет. Вы же квенилас грели. Он остыть может, идите пейте, пока горячий. Опровергая слова Певца, на столе гневно фыркнули и зашипели. Нельо на правах старшего отодвинул рукой брата и прошел к столу. Посреди столешницы рядом с блюдечком молока сидел и ужасно злился на весь свет крохотный, едва открывший глазки полосатый котенок с кисточками на ушах. Котенок бил довольно коротким хвостиком, выпускал коготки, крутил головкой. С усов его срывались белые молочные капли. - Это и есть твой Никто? – спокойно осведомился Руссандол. – Где ты взял этого малыша? И почему пытался его скрывать? - Ты с ума сошел, Певец! – возмутился Атаринкэ. – Зачем нам кошка? Нечего ей делать в Форменосе. Отец не согласится ее взять. И Хуан сразу съест, как увидит! - Именно потому, что не хотел подобных разговоров, я и пытался скрыть бедняжку. А нашел... – Макалаурэ закашлялся. Махнул рукой. Взял с полки табличку со стилом, принялся писать. Братья, столпившись за спиной Кано читали быстрые строки. «Я выудил горемыку из озерца рядом с большим водопадом». - Как, - удивился и рассердился Нельо. – Тебя в такую орочью погоду понесло вниз к большому водопаду? Какого балрога тебе там понадобилось? «Я пел», - просто отвечал Певец. - Кому пел? Рыбам? – влез Атаринкэ. – Им понравилось? «У меня слишком тихий голос», - написал Кано. Братья переглянулись и захохотали. Кано попытался вырвать табличку, чтобы написать что-то еще, но Старший не дал. И смеяться перестал, нахмурился. - Так, - мрачно сказал Нельо, кладя табличку на стол. – Мне надоели прелести эпистолярного жанра. Сначала мы будем лечить тебя, Кано, а потом все остальное. Певец пытался протестовать, что-то шипел в унисон с котенком, царапал стилом. Но Атаринкэ не обращал на безголосого певца ни малейшего внимания, демонстративно наблюдая за животным. А Майтимо вернулся на кухню. Поставил на огонь котелок с молоком, капнул туда мирувора, кинул кусочек масла и зашуршал сухими травами, вынимая сборы из аптечного ящика. Сыпанул несколько щепотей из разных мешочков, размешал длинным сухим стеблем, дал постоять немножко и процедил содержимое котелка в небольшую чашу. Чашу эту Руссандол принес в комнату брата, поставил перед Певцом и встал рядом с видом палача, исполняющего тяжелую, грязную, но необходимую работу. Кано понюхал варево, сморщился, отвернул нос. Майтимо грозно засопел и погрозил ослушнику пальцем. Макалаурэ скорчил жалобную мордочку, став удивительно похожим на близнецов Амбаруссар, развел руками и, нарочито, давясь, принялся пить горячую смесь по глоточку. Суровый старший брат стоял над душой и внимательно следил, чтобы в чаше не осталось ни капельки. Когда «экзекуция» была закончена и какое-то подобие голоса к Кано вернулось, разговор продолжился. - Я хотел научиться петь громче, – продолжил рассказ Кано уже словами, – да, не смейтесь. Для менестреля мой голос слишком тих. Я встал еще до смешения света и пошел к водопаду отрабатывать громкость. Шум водопада очень хорошо помогает. - Ты водопад что ли переорать пытался, умница? – Атаринкэ хотел быть серьезным, как братья, но его лицо расплывалось в непрошеной улыбке. – Ну, силен, бродяга! Я тобой горжусь. - Как мы видим, теперь ты поешь намного громче! – сделал вывод Старший. – Налицо польза от упражнений в проливной дождь у водопада. Тебе не было жалко лютню? - Я лютню дома оставил. И дождь тогда еще не пошел. Думал, потренируюсь немножко и назад. А тут ливануло, и котенок в воду свалился. Вот я и задержался. Что же мне надо было оставлять зверька на произвол судьбы?! Котенок между тем полз на подгибающихся ножках, поводил усами и жалобно пофыркивал. Нельо окунул в молоко палец и уронил белую каплю на нос крохотному существу. Малыш облизнулся и мяукнул, выпрашивая еще. Майтимо жадничать не стал. Снова окунул палец в молоко и дал полосатику подхватить падающую каплю. Вскоре кошачий ребенок лопал молоко с пальца и фыркал уже от удовольствия. Внезапно открылась дверь. В комнату вошел совсем даже и не заспанный а очень веселый Турко. Поприветствовал присутствующих и обратился к менестрелю. - Кано, мне Майтимо осанвэ послал. Вроде бы ты в лесу подобрал какую-то тварь, и не знаешь, что это такое. Если хочешь, я гляну. - Какая тварь? Обыкновенный котенок, – неохотно отвечал Певец. – Впрочем, если интересно, гляди. Я ни от кого не скрываю свою находку. Макалаурэ повернулся, взял котенка в руки и передал брату. Охотник удивленно покачал головой. - Это не домашний котенок, а детеныш болотной рыси. Где ты его взял? - Он свалился в водоем у нижнего водопада и начал тонуть, – объяснил Кано, поглаживая животинку. – Не мог же я оставить малыша утопать. Котенок жмурился, терся головкой о руку менестреля и, кажется, был вполне доволен жизнью. - Вообще-то болотные рыси, в отличие от других кошек, неплохо плавают, – ответил Туркафинве. – Но этот еще слишком мал. Странно. В это время рысята должны быть уже довольно большими. Видимо, поздний помет. - И что теперь я должен делать с этим рысенком? - требовательно спросил Кано, прижимая к себе засыпающего малыша. Тот немножко покрутился в ладонях эльфа, потом свернулся полосатым клубочком, сунул нос под лапку и затих. Привычный к обилию зверья Турко не впечатлился милой картиной, только пожал плечами. - Откуда мне знать? Хочешь – верни в лес. Хочешь – оставь себе. Эти кошки неплохо приручаются. У Оромэ наряду с собаками парочка таких красавцев имеется. - Значит, Хуан ее не съест? – обрадовался Кано. Турко обиделся. - За кого ты принимаешь моего пса? За орка?! - Но меня Атаринкэ предупреждал, что Хуан может сожрать малыша. - А я тебя предупреждаю, что если будешь повторять за паршивцем Курьо разные глупости, то я сам тебя сожру, только пуговки выплюну! – рявкнул разобиженный за своего пса Турко, повернулся и гордым шагом удалился. - Чудеса! Наговаривал на Хуана Атаринкэ, а обиделся Охотник на меня. Чудеса! Кано развел руками. Котенок проснулся, едва не упал, обхватил указательный палец на правой руке крохотными лапками, напружинился и недовольно зашипел. Все засмеялись бойцовскому духу малявки. - А ты поподробнее Турко передавай наши разговоры! – ухмыльнулся Курьо. – Он тебе за своего Хуана голову оторвет и в печку бросит. - Я ничего не имею против Хуана! – возмутился Макалакуэ. - Хуан – прекрасный пес. И я очень рад, что одна причина, по которой я не могу оставить себе котенка, уничтожена. - Самая незначительная причина, – заметил Нельо. – Осталось получить дозволение отца. А уж он-то недолюбливает кошек за своеволие и привычку разгуливать где попало. - Точно. Если твой воспитанник забредет в отцовскую мастерскую, бедняге не поздоровится, – согласился Курьо с Руссандолом. - Ты кого имеешь в виду? – ехидно сощурился Кано. - О! – буркнул Атаринкэ. – К нашему менестрелю голос окончательно вернулся. – Как же хорошо было, когда он только писать мог, как же тихо...