Первая эпоха. Так они и жили...

Я сейчас не передавала шепелявость Тьелпэ, потому что серьезный момент и это не играет роли для повествования. А слегка рваным ритмом я пыталась передать напряжение. Феанаро с бешеным лицом осадил коня у выломанных ворот Форменоса. Спрыгнул, побежал внутрь. Когда сыновья догнали отца у входа в сокровищницу, Феанаро стоял на коленях с закрытыми глазами, прижимая к себе тело Финвэ. Заслышав шаги, не обернулся. Лишь глухим, невыразительным голосом промолвил: «Идите. Все идите. Готовьте все к погребению. Оставьте меня с отцом». Сыновья молча удалились, потупив головы. В саду, под старой грушей, где любил отдыхать Финвэ, читая старые стихи, проглядывая письма, или просто наблюдая за птицами, Туркафинвэ и Куруфинвэ-младший принялись копать могилу. Братья молча работали заступами. Изредка перекидывались отрывистыми словечками сугубо по делу. Иногда дружно останавливались, переглядывались, опускали головы и снова начинали копать. С сухими глазами, жесткими складками возле губ, стиснув черенки лопат так, что белели пальцы. Морифинвэ сколачивал простой дубовый гроб. Низко склонившись, привычно прикусив черную косу, чтоб нечаянно не попала меж досок, Темный стругал тяжелым рубанком. Отпиливал лишнее. Вгонял гвозди в темную плотную древесину с таким ожесточением, будто дрался со страшным врагом. Амбаруссар плели погребальные венки, хлюпали носами, но держались. Рядом крутился Тьелпэ. Малыш не понимал, но чувствовал, что случилось очень страшное. Потому не прыгал, не смеялся. Тихонько подносил братьям по их просьбе ветки плюща и остролиста, бегал в сад, рвал зимние розы и не плакал, случайно наколовшись на шип. Откуда у братьев взялись все эти знания и умения, только Эру ведает. Майтимо в гардеробной перетряхивал одежду деда, подбирая погребальный наряд. К нему подошел Макалаурэ с флагом Феанаро в руках. - Нельо, я думаю, это тоже должно пригодиться... - А! Что? Конечно... – Нельяфинвэ увидал флаг, взял, разгладил. Вгляделся в серебряную звезду. – Не знаю, наверное, должно пригодиться. Я никогда еще никого не хоронил. - Мы все никогда никого не хоронили, – эхом отозвался Кано. – Надо бы знамя короля Финвэ найти, да я не знаю где искать... У деда в покоях должно быть...- негромко отозвался старший. – А это оставь, им тоже гроб прикроем... Убитого короля уложили в парадной зале. В ногах положили щит, справа - искореженный меч. Тот самый, с которым Финвэ встретил Моринготто, которым сражался в последнем бою. Короля одели в праздничные одежды, гроб до половины закрыли флагом с гербом Финвэ. Феанаро зажег в изголовье три свечи, сел справа от отца и погрузился в молчание. Сыновья не мешали отцовской скорби. Все семеро встали в почетном карауле на выходе из залы. Никто не произносил ни слова. Кругом разливалась невероятная тишина. Ни ветерка, ни дуновения… Даже груша за окном не скрипнет… Лишь потрескивают, дымя, погребальные свечи… Малыш Тьелпэ, худенький, сероглазый, не по годам серьезный, сначала тоже стоял рядом с отцом у входа в завешенную черным крепом залу. Потом устал. Вышел в коридор, аккуратно, без стука закрыв за собой двери. Время шло. Звезды разгорались. Феаноринги стояли молча, отдавая последнюю честь своему королю и любимому деду. Сам Феанаро сидел в изголовье гроба, закрыв лицо рукой. Пальцы Мастера чуть подрагивали. В этом траурном бдении времени прошло довольно много. Атаринкэ, будучи не только сыном и внуком, но и отцом маленького ребенка, внезапно спохватился, что малыш совсем ничего не ел. Прошептал Майтимо, что скоро придет, вышел к сыну. Тьелпэ сидел на лестнице. Обхватил голову ручонками и о чем-то серьезно думал. Взрослый тихонько присел рядом. Позвал. - Тьелпэ, ты голодный? - Нет, папа, - тихонько отозвался мальчик. – Ты иди туда, к остальным. Мне надо подумать. - О чем, маленький? – ласково спросил отец. Курьо был рад, что среди всеобщего безумия и скорби с ним остался его малыш, сынишка. Маленький, теплый и серьезный эльф. - О смерти, - мрачно отвечал Тьелпэ. Атаринкэ отрицательно покачал головой. - Малыш, о смерти подумать очень важно, но ты – живой ребенок. А живые дети должны есть, если они хотят оставаться живыми, вырасти и стать большими. Так что пошли на кухню. Хоть молока попьешь. Тьелпэ поднялся с тяжким вздохом, словно крохотный старичок. Опустив голову, побрел на кухню. Отец шел следом. На кухне Атаринкэ открыл продуктовый шкаф, достал кувшин с молоком, налил в большую кружку. - Так, милый. Лепешки зачерствели. Что там у нас еще есть? – Атаринкэ достал блюдо с печевом. За обычными повседневными хлопотами горе как-то не то чтобы отодвинулось, а потеряло свои краски. – Сливовый пирог остался. Будешь сливовый пирог? - Давай пирог, - согласился мальчик. – Пап, а ты со мной посидишь, пока я ем? - Конечно, посижу, - не стал спорить отец. – Ешь скорее. Тьелпэ стал обедать, привычно откусывая большущие куски от любимого пирога и запивая их молоком. Отец столь же привычно сделал замечание. - Жуй, как следует. Подавишься. Неожиданно раздался стук копыт, негромкие голоса. Атаринкэ подошел к окну. Глянул. На дворе спешивались остальные сыновья и внуки короля Финвэ. У парадного входа их встречал спокойный, как обычно, Нельяфинвэ. Легко обнимался с каждым, перекидывался парой слов, кивал на вход. Тут из глубины кухни послышалось громкое сопение. Куруфинвэ-младший обернулся. Его сын, положив растрепанную голову на лапки, тихо спал. Рядом лежал недоеденный пирог, и стояло недопитое молоко. Искусник подумал с жалостью и острой, как боль, любовью, что сынишка умаялся за этот долгий и трудный день. Осторожно взял малыша на руки. Растрепанные волосы ребенка пахли молоком и карамелькой. Тьелпэ приоткрыл затуманенные сном глазки. - Пап… ты что? Я не сплю… Устал просто… - Тсс, тихо. Ты, малыш, должен отдохнуть. Я тебя тут же, на диванчике положу, рядышком с нами. Плохое время сейчас, нельзя тебе одному оставаться. - Спасибо, пап. – Тьелпэ обнял отца, потерся носиком о плечо, уронил тяжелую голову и щекотно засопел в шею. Из последних сил, меж сном и явью пробормотал. - Ты у меня самый лучший… папа… Я тоже тебя никогда-никогда не брошу… В самое плохое время рядом буду… (Потом, через расстояния и годы, Келебримбор услышит от чужих эльфов о смерти отца, вспомнит эту сцену и помертвеет... Но это будет потом… Пока же малыш Тьелпэ сладко спит на небольшом диванчике, а отец его, целый и невредимый, несет стражу у гроба своего деда.) Феанаро услышал шаги, поднял глаза. В дверях залы стояли сыновья и внуки Индис. Где-то за широкими спинами мужчин светились золотом ваниарские косы самой вдовы. В лице старшего финвиона что-то дрогнуло. Он медленно, с усилием поднялся с табурета. Сделал три шага навстречу приехавшим. К первому сыну Финвэ шагнули младшие сыновья. Феанаро медленно, потерянно проговорил сухим голосом: «Поглядим на отца в последний раз». Братья крепко обнялись и склонились головами, замерев над гробом своего родителя. Единственный раз в жизни все три брата были едины. Спустя короткое время, братья разомкнули руки. Феанаро услышал короткий всхлип, обернулся. На пороге, прижав руки к груди, стояла вторая жена Финвэ в белом траурном платье. Губы эльфийки кривились, волосы были растрепаны, платье в полнейшем беспорядке. Внезапно Индис прижала к губам платок, который до того мяла в руках, явно боясь даже громко плакать во владениях злобного пасынка. Феанаро горько усмехнулся. Подошел к ненавидимой прежде мачехе: «Индис... Чего уж там... Иди, простись с мужем...» Махнул рукой и выбежал в сад, где все было приготовлено к погребению. Похороны короля получились простыми и незамысловатыми. Трое сыновей и старший внук донесли домовину до разверстой могилы. Опустили. При полном молчании закидали землей. Индис едва слышно всхлипывала, да Феанаро громко шипел сквозь зубы, словно от невыносимой боли. Кто-то что-то говорил. Кто-то чего-то обещал. Кто-то в чем-то клялся. Индис стояла, замерев, с иссиня бледным неподвижным лицом и пустыми, словно синие камешки, глазами. Она даже не плакала. Только, когда на могилу водрузили венки, упала, обхватив холмик тонкими руками. Оторвать от земли эльфийку оказалось почти невозможно. Вдова словно слилась с могилой мужа. Младшие сыновья безуспешно пытались поднять закаменевшую мать. Лишь когда Феанаро наклонился над мачехой, погладил эльфийку по плечу и тихо проговорил: «Индис, его там уже нет. Он у Намо», - Индис поднялась. Повернулась, уткнулась лицом в плечо пасынка. Старший сын Финвэ неловко обнял мачеху первый и единственный раз в жизни. Какое-то время они стояли так. Потом Индис отстранилась, молча повернулась и пошла к выходу из сада, где эльфы оставили коней. Сыновья медленно потянулись за матерью. Феанаро нагнулся, поправил венки, сдвинутые упавшей наземь вдовой, задумался… Нельо не ощущал себя никак. Странно спокойно, как бы отстраненно он глядел на это действо со стороны что ли? Словно на движущиеся картинки в волшебной книжке. Похороны. Потом какой-то странный провал в памяти. Ничего, будто стерто и смыто. Дальше начинает себя помнить Нельяфинвэ уже потом, когда все кончилось. Яркие звезды, белесая трава. Он с братьями находится в дальней беседке. Морьо сидит на припорошенной инеем траве, чуть в стороне ото всех, и повторяет. - Вы только меня не трогайте, пожалуйста, не трогайте. Турко задает незначительный вопрос. Морьо вскакивает с каким-то трубным, оленьим ревом. Начинает молотить кулаками по стене беседки, ломая тонкие перегородки, и кричать. - Я же просил меня не трогать! Разве так сложно было меня не трогать! Неужели нельзя было оставить меня в покое?! Майтимо особенно отчетливо видел, как Курьо безуспешно пытался увести Турко. Турко все время повторяет. - Чего он так орет? Ну, чего он так орет? Кто-нибудь может мне сказать, почему он так орет? Атаринкэ держит Тьелкормо за руку и безнадежно уговаривает брата. - Разве ты не видишь? Он не в себе, пошли отсюда. И вновь все повторяется, словно в дурном сне. Спина Морьо вздрагивает двойным судорожным движением. Кулаки молотят по разлетающимся рейкам так, что гулкий звон разносится по двору. У обоих братьев, Куруфинвэ и Туркафинвэ, по лицу катятся слезы, но ни тот, ни другой этого не замечает. Близнецы тесно обнялись, уткнулись друг в друга и тихо всхлипывают. Они больше не могут плакать: охрипли и слезы кончились. Вот мелкие одновременно отстраняются друг от друга, достают промокшие платки и начинают вытирать друг другу мордочки, не переставая всхлипывать. Это выглядит трогательно и как-то очень по-братски. Нельо даже пытается улыбнуться. Но ничего не получается, потому что свело губы. Тут подходит Макалаурэ. Лицо у Кано пепельно-серое, но глаза сухие. Певец садится рядом, какое-то время смотрит в пространство. Затем поворачивается к Старшему. - Нельо. Дед умер,– на последних звуках голос Кано изменяет, так что получается тоненький щенячий взвизг. Нельо кивает головой. - Я знаю, Кано,– неловко пытается утешить брата. – Он скоро вернется. Не будет же дед сидеть в Мандосе до Дагор Дагорат. - Я знаю, - отвечает Кано словами Старшего. – Только вот ведь какое дело. Из Мандоса-то вернется не дед, а его точная копия. - Как это копия? – спрашивает Нельо. Одновременно что-то внутри старшего феаноринга удивляется этому странному, почти неуместному разговору над свежей могилой. Но разговор идет, словно против воли эльфов. - Ну, все повторится. Я знаю, - Кано трясет головой, точно ему в ухо попала вода. – И все же это будет немножко не то. Понимаешь, это будет уже другой эльф. Ведь меня же этот голос «р» говорить учил… И ты в детстве сидел на этих коленках. Ну, тех, которые мы только что схоронили… Голос вновь изменяет Певцу, и братья какое-то время сидят молча. Потом Макалаурэ пытается продолжать свои объяснения. - Ну, как сломали дом. Потом на его месте построили новый. И пытаться убедить себя, что это один и тот же дом… Нельо хочет сказать Певцу, что дом – не эльф. Но почему-то вместо этого поднимает руку и мягко кладет на губы Кано, запечатывая рот. - Вот вы где! – гремит над головами братьев великолепный, многообещающий голос отца. Феанаро совершенно спокоен. Только бледен немного. Да губы чуть подергиваются. Но этого не заметно, если не присматриваться. И руки чуть сильнее обычного сжаты. Майтимо поднимается. Слезы отступают куда-то вглубь. Некогда предаваться печали. Они нужны отцу. Рядом встает задумчивый Кано. Остальные братья потихоньку подтягиваются. Даже всхлипывающие близнецы. Феанаро обводит глазами сыновей. - Здесь, все семеро. Это хорошо, - лицо Мастера спокойно, почти благодушно, но голос подрагивает от сдержанного напряжения. Майтимо на миг задается вопросом: чего стоит отцу это ледяное спокойствие. И во что выльется его скорбь. - Мы здесь, отец, - отвечает Нельо, стараясь говорить так же спокойно, как и Феанаро. - Мы здесь, - эхом повторяет кто-то из братьев. Мы здесь... Слышится еще несколько раз. Отец незнакомым жестом встряхивает головой, будто сбрасывает паутину с лица. - Я отправляюсь в Тирион, - баритон Феанаро рокочет и кажется ниже самого глубокого баса. – Кто хочет, пускай отправляется со мной.