пусть святые продолжат плакать.
остальным нужно просто бороться.
и детей, забивших собаку,
не жалея, топить в колодцах.
Положение Лис можно было описать многими словами, самое вежливое из которых – незавидное. После поимки прошла неделя; суд должен был состояться еще через семь дней. Военная Полиция с умиротворенным видом докладывала, что, вообще-то, у них и так есть всё, что нужно: свидетель, орудие преступления и сама виновная, пойманная на месте совершенного убийства над еще не успевшим остыть телом. Подозреваемая, однако, всё отрицала, из-за чего процесс всё затягивался и затягивался – взять да повесить её без проведения должного судебного заседания было возможно, но нажить себе врагов в лице всех разведчиков, что непременно бы затаили обиду, не хотелось никому. Свидания были отменены – это объяснялось опасениями полицейских насчет того побега Харрис, который, как им казалось, был бы просто невозможен без внешней помощи. Армин всеми правдами и неправдами пытался пробиться на встречу с ней, но каждый раз натыкался на стену из одной простой фразы – не положено. И по этой стене Арлерт ментально бессильно сползал на пол, ругая себя за невозможность не только поговорить с Лис сейчас, но и выполнить её поручение. На место преступления его так и не пустили, а что делать дальше, Армин не представлял. Он мог, конечно, прорваться туда с боем или по-тихому влезть ночью, но тогда это не имело бы смысла – любые находки сделались бы несущественными, легко объяснимыми чужим взломом. Блондин прохаживался по тренировочным брусьям, наклоняя корпус то в одну сторону, то в другую, и напряженно думал. Насколько он помнил, Лис схватили до того, как она успела выполнить задуманное – об обстоятельствах её поимки разведчик предпочитал не думать, ибо поведение капитана было недоступно для его понимания. Настроение упомянутого легко определялось по степени того, насколько жесткие и интенсивные тренировки проводились, и как сильно был заполнен график дежурств. Отныне разведчики мыли крышу еще чаще, чуть ли не каждый день, тихо негодуя на суровость Аккермана, и только его элитный отряд, стиснув зубы, молча тер до скрипа и блеска пыльную черепицу, не жалуясь и не сетуя, а лишь мрачно размышляя о дальнейшей судьбе их напарницы. Готовые выполнить любой приказ капитана, они всё ждали и ждали, но пока единственным их заданием было перемыть еще больше тарелок, начистить еще больше картошки и пробежать еще больше километров. Аккерману тоже требовалось время подумать. В отличие от своих подчиненных, у него не было вышестоящего лица, который мог бы отдать ему четко сформулированный приказ о том, что именно ему сейчас делать; нет, конечно, была Зое, но… Но она сама сейчас не особо понимала, как надо действовать, да и, что уж тут – их отношения со становления очкастой командующей не слишком изменились и так и остались скорее товарищескими, нежели сугубо солдатскими с соблюдением званий и иерархии. Поэтому Леви оставалось довольствоваться пусть хиленькой, но всё-таки надеждой на то, что Ханджи сможет на правах командующей что-то придумать и поведает об этом ему. А пока что… А пока что Аккерман загружал своих подчиненных по полной, не давая им времени на отдых и ненужные мысли, на те взгляды, что каждый из отряда непроизвольно кидал на него, взгляды просящие и вопрощающие: капитан, что делать? Что делать, брюнет и сам не знал. Разрываясь между тем, чтобы вытрясти и выбить из Гольштейна признание, тем самым вытащив Лис, и тем, чтобы махнуть на неё рукой, оставляя самостоятельно выкарабкиваться из сетей, что сама же и сплела, мужчина откладывал принятие решения как можно дальше, ожидая, пока ведущий дело девушки полицейский всё же соизволит раскрыть хоть какие-то имеющиеся у них детали. Пока что этого не происходило.
***
На взгляд разведчиков, дела у Лис шли дерьмово. Если бы они каким-то неведомым образом смогли заглянуть в то место, где она содержалась сейчас и понаблюдать за происходящим, понятие «дерьмово» обрело бы для них новые краски. Игры в честное расследование закончились быстро – как только стало понятно, что девушка не собирается сотрудничать (читать – давать признательные показания), да еще и после побега, разговор с ней был короткий. Лис же, очнувшись в тесной душной комнате после улицы, была, мягко говоря, неприятно удивлена, обнаружив себя на коленях, подвешенной за руки цепями, что были прикованы в свою очередь к стене. Липкая, грязная и холодная, она словно давила всеми камнями, из которых состояла, заставляя пытаться отстраниться от неё, не прикасаться, пусть даже это и приводило к неизбежной боли в давно затекших суставах. Руки, кровь из которых отлила много часов назад, онемели и лишь порой посылали сигналы множественными мелкими разрядами тока, и Лис готова была убить эту способность человеческих нервов прощупывать давно не движущиеся конечности. Поврежденная голень не забывала ныть, напоминая о себе и прося сделать хоть что-то, а не сидеть на ней. Девушка бы с удовольствием, но стоило ей кое-как вытянуть ногу вперед, как корпус тут же под воздействием гравитации проваливался вниз, теряя опору; цепи натягивались, руки растягивались – одним словом, разведчица была между Сциллой и Харибдой, постоянно выбирая, в чем же усилить боль: в ноге или в руках? Лис уже множество раз прокляла сама себя за излишнюю настороженность, которая и заставила её в тот чертов день посмотреть в окно. А еще – сердце, что взяло в управление руку, слишком резко дернувшую занавеску. И еще немного мозг, что не придумал ничего лучшего, чем впопыхах сигануть со второго этажа. Темнота давила. Мерцание факела, проникающее сквозь решетку и задевающее край глаз, скорее раздражало и нисколько не помогало – зрачки никак не могли настроиться на полную темноту и то сужались, то расширялись, пытаясь приспособиться. Воздух, густой, пропитанный едким запахом плесени, окружал разведчицу; она смутно догадывалась, что чуть-чуть повыше, хоть на несколько сантиметров – и он будет более свежим, менее удушающим, но на эти самые сантиметры ей было невозможно подняться. Лишь силы зря тратить. А силы было тратить нельзя – их и так почти не было. За прошедшую неделю из еды разведчица видела лишь крысу, забежавшую к ней на пару минут – и то, скорее слышала, чем видела. План полицейских был ясен: не дождавшись от неё признания в первый же день, они решили отправить девушку размышлять над своим поведением и перспективами в это убогое подобие камеры, находившееся явно под основным зданием тюрьмы. План был хорош: желудок уже давно по ощущениям практически прилип к позвоночнику, пересохшее горло каждую секунду молило о воде, а внутри постепенно нарастало чувство безысходности. Развлекая себя бесполезным занятием и облизывая потрескавшиеся губы, Лис напевала в голове старые мелодии, стараясь хоть чем-то занять мозг, и безуспешно отгоняла назойливые мысли о том, что делать дальше. В таком положении сделать ничего было нельзя, а размышлять о том, что так и не удалось – только зря себя нервировать. Поэтому девушка представляла себя где угодно, только не здесь, только не в этом вонючем помещении, потому что если задуматься, если хотя бы на секунду попытаться сконцентрироваться на реальности, то её тотчас же возьмет дрожь до трясучки от обилия вони, грязи и всего того, чего она так избегала последние годы. Думать о том, что ей пришлось справлять нужду в этой же камере, в какой-то дырке в полу, было невыносимо; хотя и не думать об этом было сложно, ибо запах всё равно настигал и резко бил по носу, заставляя дышать ртом и иссушать гортань еще сильнее. Но, по крайней мере, разведчице давали сделать это хотя бы не под себя. В те редкие минуты, когда Лис отходила в этот позорный угол, кровь не сразу, но всё же приливала к опустившимся рукам, и это приносило хоть какое-то облегчение, которое, правда, быстро пропадало, стоило надзирателям снова закрепить цепи на кистях. Звук тяжелых шагов заставил повернуть голову, прислушиваясь. Обычно тут была полная тишина, не считая тех редких случаев, когда ей давали попить воды; но до следующего раза было еще слишком рано, а может, и поздно – дезориентация во времени была еще одним «достоинством». Двое мужчин остановились возле камеры, отпирая массивный замок ключом, и принесенный ими факел заставил зажмуриться от яркого света. Не говоря ни слова, они направились прямо к ней; один грубо схватил своими массивными пальцами за подбородок, поворачивая лицо к ним и проверяя, в сознании ли заключенная, второй же принялся отстегивать девушку. Когда руки были свободны, Лис инстинктивно уперлась ладонями в пол, чтобы не упасть – но те сразу же подогнулись, и щека встретилась с холодным грязным камнем. Не теряя времени даром, её тут же подняли, развернули лицом к стене и завели руки за спину, фиксируя наручниками. Каждое движение руками, к которым снова прилила кровь, отдавалось болью, но это было второстепенно, ведь, судя по происходящему, этап с голодовкой и одиночеством был закончен, и начинался другой – и Лис надеялась, что по первому ей скучать не придется. Её, хромающую, провели по темным коридорам, буквально таща за собой и заставляя держать темп. Мужчины не сказали ни слова, и Харрис не была намерена первой начинать диалог, ведь передвигать ослабшим телом и разговаривать одновременно всё равно было бы достаточно проблематично, не считая того, что нужно было бы еще и включать мозг. Поднявшись по лестнице на этаж выше, они прошли еще какое-то количество поворотов; девушка постаралась посчитать их, запомнить, но как в тумане снова и снова возвращалась к главному заданию – не допустить позорного падения на пол. Аромат жареного мяса ударил в нос быстрее, чем открылась дверь. Рот моментально наполнился слюной, и тело отреагировало раньше, чем мозг – девушка резко вскинула голову, припечатывая взгляд к тарелке, наполненной горячей едой. Поджаристая корочка призывно блестела, а от самого мяса исходил пар, доказывающий, что блюдо было приготовлено совсем недавно. Зрение сузилось до радиуса этого явства; солдаты подвели её ближе и усадили за стол, оставляя между ней и едой каких полметра, и когда в мясо воткнулась вилка, нанизывая кусок и отправляя его куда-то вверх, Лис наконец подняла глаза, провожая еду до рта обедающего человека. На противоположном конце стола сидел Дирк Брандис, слегка прикрыв глаза, и активно работал челюстями. Девушка несколько истерично усмехнулась: конечно, это было ожидаемо. Спустя столько дней без еды, единственное, о чем она могла думать – это этот чертов кусок мяса, но Лис продолжала дышать ртом, стараясь хоть немного помешать аромату заполнить всё её существо, и концентрировалась на болевых ощущениях, отрезвляя себя. — Харрис, — спустя несколько минут произнес Брандис, когда половина еды уже покоилась в его желудке, — Как настроение? — Поражена вашим упорством, — прохрипела девушка, морщась от рези в пересохшем горле. — Взаимно, — Дирк протер салфеткой губы, отправляя ту в мусорку, и достал листок бумаги с ручкой, протягивая его девушке, — Ознакомься. Лис склонилась над столом, вглядываясь в буквы. «Учитывая обстоятельства убийства, искреннее раскаяние преступницы, полное признание своей вины и примерное поведение, а также прошлый опыт военной службы, я ходатайствую о смягчении наказания за совершенное убийство и замену повешения на пожизненное заключение». Губы дрогнули в полуулыбке. — Тяжело раскаиваться в том, чего не совершала. Мужчина раздраженно дернул щекой, вздыхая: — Мне кажется, ты не совсем понимаешь положение, в котором оказалась. — Вы всерьез полагаете, что весь этот цирк с голодовкой и едой прямо у меня под носом сработает? Лис хмыкнула, отворачиваясь от такой манящей тарелки и перенаправляя внимание на лицо Дирка, сглатывая скопившуюся слюну. — Ты голодна, верно? Можешь поесть, тут еще осталось. Девушка сжала челюсти, прикрывая глаза и чувствуя, как внутри в геометрической прогрессии растет раздражение. Желудок скрутило в спазме, организм требовал, чтобы в него положили кусок чего-нибудь питательного и как можно скорее, и плевать он хотел на всё, что происходит вокруг. Видя затянувшееся молчание Харрис и внутреннюю борьбу, Брандис откинулся на спинку стула, складывая руки на животе. — Я разъясню тебе ситуацию. На случай, если ты по какой-то причине надеешься, что связи в разведке помогут замять такое дело, как убийство военнослужащего. Тебя поймали на месте преступления с оружием в руках, это раз. Ты сбежала из тюрьмы, куда была помещена до выяснения обстоятельств, это два – как ты это сделала, кстати, мне тоже было бы интересно послушать. Из разведки тебя выперли задним числом: никому не охота возиться с подобным, поэтому даже статус военной, что давал тебе защиту и возможность содержаться не в общей камере, пропал, и лишь по доброте душевной я снова отделил тебя от остальных. Лис непроизвольно побелела. Могло ли это быть правдой?.. Аккерман ведь и сам говорил, что после всего случившегося остаться в Разведкорпусе будет проблематично. — Ну это, думаю, ты и сама поняла – всё же тебя поймал именно капитан Леви, за что ему огромное спасибо. Упоминание Аккермана ожидаемо резануло, закручивая волну из злости еще сильнее. Это из-за него она сейчас здесь. Из-за него её морят голодом все эти дни. Из-за него её руки болят так, что хочется впиться в них чем-нибудь острым, лишь бы заглушить эту тупую ноющую боль. Всё это из-за того, что он каким-то неведомым образом нашел её и решил вернуть в тюрьму. Из-за того, что не дал еще немного времени. И плевать на причины – он точно знал, что будет с ней по возвращении. То, как просто и легко Леви повелся на слова Гольштейна, что бы тот ни сказал, выводило из себя, заставляло растягивать губы в кривой, истеричной ухмылке, и Лис злилась, злилась, бесконечно злилась, даже не стараясь приглушить это чувство, и оно странным образом давало ей сил и энергии. — Что еще взять с сильнейшего война человечества, — съязвила девушка, сверкнув глазами. Дирк задумчиво кивнул, вглядываясь в Харрис. Неделя в подвале морально потрепала её меньше, чем он ожидал; но всё же сквозь эту показную браваду опытный следователь улавливал ядовитое отчаяние, что против воли хозяйки постепенно наполняло её всю. У них осталось совсем мало времени до суда, и разговорить эту девицу нужно было как можно скорее – Брандис и сам не понимал, чего она так уперлась? На фоне постоянных убийств и стресса у военных часто сносило крышу, поэтому такое глупое и безапелляционное отрицание своей вины утомляло. — И что вы предлагаете? — Твоё признание, — сузил глаза мужчина, переходя к сути вопроса, — Со своей стороны могу гарантировать, что содержание до суда будет выше всяких похвал. Я понимаю, вы, разведчики, проходите через слишком многое: такой мясорубки, как у вас, нет ни у кого. И в память о том, что ты долгое время верой и правдой служила на благо человечества, я сделаю всё, чтобы смягчить положенное наказание. Лис снова уставилась на тарелку с едой, покусывая щеки. Она думала, о чем-то напряженно размышляла, и Дирк понял – он смог продавить её. — Хорошо, — устало кивнула девушка, — Я сделаю это при одном условии. — Условии… — усмехнулся мужчина, поражаясь наглости Харрис, — И что же это за условие? Если ничего незаконного, то сделаю, что смогу. — Всё в рамках закона, — бесцветно проговорила Лис, наклоняя корпус к Брандису и заглядывая тому в глаза. — В таком случае, я внимательно слушаю. — Я сделаю так, как вы хотите – признаю свою вину, расскажу, как сбежала, на суде подтвержу любое слово полиции. Взамен вы должны сделать одну мелочь: найти ферму, что расположена между штабом Разведкорпуса и этим городом. Это будет легко, не ошибетесь – там разводят свиней. Найдите самую жирную, самую большую, подойдите к ней сзади, обхватите руками и, встав на колени, засуньте свою тупую башку прямо ей в задницу, — девушка безумно оскалилась, выдерживая паузу, — В этом случае я на суде даже спеть вам готова. Договорились? Когда ноздри Брандиса в гневе раздулись, Лис с довольным видом откинулась назад. Эта маленькая шалость явно дорого ей обойдется, но сдержаться девушка не смогла; кто-то должен был стать мишенью для всего того негодования, что клубилось внутри. Была б её воля и силы, выцарапала бы глаза каждому, кто подойдет – в идеале, Аккерману, но, за неимение оного, подойдет и следователь, что так упорно пытается добиться признания, вместо того, чтобы искать реального преступника. Дирк продолжал всматриваться в лицо Харрис, отрывисто кивая, а затем позвал солдат, что ждали у двери. — Хочешь по-плохому, значит. Уведите её. Мужчины грубо подняли Лис и толкнули в сторону выхода. От резкого передвижения в глазах потемнело, и девушку слегка качнуло влево, но пальцы солдата так крепко впивались в предплечье, что даже при всем желании она не смогла бы упасть. Поморщившись от такой явной боли, резанувшей и так ноющую руку, Харрис всё же выдавила ядовитую усмешку, гадая, что будет дальше. Пытки? Бить её вряд ли будут – суд, видимо, близко, раз Брандис решился предложить такую своеобразную сделку, а заплывшее лицо заключенной точно поставит под сомнение благородство военной полиции. Хотя в этом мире всё могло быть по-другому. Здесь всё это вполне может оказаться нормой, а презумпция невиновности – непонятными слова для здешнего правосудия. — И не давайте ей спать, — недовольно бросил Брандис, вздыхая, — Посмотрим, долго ли ты пробудешь такой упертой.***
— Меня напрягает то, что они отменили свидания, — грызя ногти, пробурчала Ханджи. Аккерман лишь цокнул, отводя взгляд. Ничего удивительного – наверняка пытаются пресечь любые контакты с внешним миром после того побега, за который полиции неплохо так влетело от вышестоящего руководства. В глубине души мужчина даже мрачно злорадствовал: всё же после своего попадания в их мир Эрвин обошелся с ней слишком мягко. По-хорошему, Лис сразу же должны были запереть где-то глубоко в подвале и держать там под наблюдением круглые сутки, не спуская глаз, а не давать ей почти полную свободу передвижений, оружие и лошадь в придачу. Вот теперь уж, хоть и с запозданием, но распробует, что это значит – не подчиняться военной иерархии. Однако вопрос, что теперь делать, продолжал назойливо висеть в воздухе. Они просто топтались на месте, слепо надеясь на то, что удастся что-либо решить на самом суде, когда все козыри полиции будут выложены на стол. — Не суетись, — Аккерман направился к выходу из комнаты, зовя Ханджи за собой, — Есть у меня одна идея. Зое вгляделась в его лицо, принявшее выражение мрачной решимости. Обычно такой вид у Леви не предвещал ничего хорошего, но сейчас командующая была рада, что хоть кто-то мог еще что-то придумать; сама же девушка, несмотря на свои полномочия и статус, ощущала себя практически беспомощной, и это давило. Изо дня в день она обдумывала, что можно было бы сделать, но кроме как еще более усиленных переговоров с Закклаем ничего на ум не приходило. Помимо всего происходящего, Ханджи умудрялась задумываться над состоянием капитана, который, казалось, был просто чертовски раздражен, но особых переживаний по поводу ситуации, в которой оказалась Лис, не выказывал, словно девушка была и в правду лишь нежданной странницей, однажды свалившейся им на головы. — И что ты предлагаешь? — Времени в обрез, — невозмутимо пожал плечами брюнет, ведя её в сторону подвала, — Раз по-хорошему не понимает, будем пытать, пока не признается. Зое тут же остановилась, хмурясь. — Леви… — Я знаю, что это сделал он, — отрезал Аккерман, даже не утруждая себя обернуться, — Поэтому давай пропустим часть, где ты взываешь к совести и говоришь о морали, и перейдем, наконец, к делу. Хотя, — капитан сделал длинную паузу, останавливаясь, — Командующая ты. Это касается разведки. Так что решать тебе. — Не говори так, будто это просто проблемы Разведкорпуса! — недолго думая, Зое пихнула Леви в плечо, поджимая губы, — Будто это… просто солдат, попавший в передрягу! Будто.. — Ханджи, — резко качнул головой он, останавливая, и выдавил сквозь сжатые зубы, — Будь она обычным солдатом, проблем было бы меньше.***
Лис буквально кинули на стул. Другой полицейский, суетясь, начал обвязывать крепко прижатые к деревянным ручкам запястья ремнями, фиксируя их так, что сдвинуть руку хотя бы на сантиметр было проблематично. Флегматично наблюдая за полицейскими, девушке удавалось контролировать нарастающие внутри тревожность и панику, не давая тем пробиться во вне; за это, правда, ей стоило благодарить не только себя, но и ослабленный после стольких дней организм, который просто отказывался выделять энергию для каких-либо действий. В таком состоянии она ничего не могла сделать – дай Харрис сейчас клинок, и она не сможет даже проворно освободиться, не говоря уже о драке с двумя крепкими вооруженными и готовыми к любым её выходкам солдатами. На этот раз они находились в другой камере; радовало в этом лишь то, что тут практически отсутствовала вонь, но взгляд Лис то и дело натыкался на мутные багровые разводы на полу, оставшиеся после прошлых посетителей данного помещения. Прокручивая в голове возможные сценарии – отрывание ногтей, множественные поверхностные порезы, отрубание пальцев, – разведчица мелко раскачивалась, стараясь найти в этом укачивании хоть какое-то успокоение. Ей бы знать, сколько времени надо продержаться; неизвестность давила и угнетала, рождая в груди замораживающее чувство безысходности. Мозг уже подкидывал идеи, стараясь договориться: давай признаемся, пусть думают, что победили, проживешь до суда хорошо, а на нем уже откажешься от показаний. Харрис отбрасывала эти мысли, но не слишком активно, оставляя их далеко за радиусом первостепенного, но всё еще на горизонте. Она не могла назвать себя стойкой; в жизни её никогда не пытали. Кратковременные периоды наказаний в Кинере к пыткам Лис не относила – всё же там важно было сохранить боеспособность воспитанников, а отсутствие пальцев и глаз в этом деле очень бы помешали, – поэтому всё ограничивалось пусть и болезненными, но относительно безвредными избиениями, запираниями в своеобразном карцере, ударами шокера, что дрессировали, будто собаку, что можно делать, а что нельзя. Одним словом, девушка не знала, каково это – когда человеку загоняют иголки под ногти. Не знала, но догадывалась – наверняка безумно больно. Вопрос антисанитарии волновал её не меньше, чем приближающаяся вероятность остаться без какой-то важной части тела; Харрис кусала изнанку щек, чтобы не задать вопрос: а как, собственно, вы обрабатываете свои пыточные инструменты? Когда все конечности были наконец плотно привязаны к тяжелому стулу, солдаты, выдохнув, отошли от неё. Один из них, шатен с приплюснутым лицом, ухмыльнулся, покачав головой: — Советую хорошо подумать над тем, что дальше говорить. Когда мы вернемся, ты всё равно рано или поздно во всем признаешься. Кинув на него злобный взгляд, Лис напряженно уставилась на дверь, но, вопреки ожиданиям, никто в неё не зашел; мужчины покинули комнату. Когда громкий металлический лязг наконец утих, разведчица медленно выпустила воздух из легких и хрустнула шеей. Кажется, ей нужно приготовиться.***
— И что будете делать? Пытать? — иронично уточнил Гольштейн, наблюдая за доставшим плоскогубцы Аккерманом. Тот лишь бросил хмурый взгляд и обратился к Ханджи: — Я сам тут справлюсь. Девушка сурово уставилась на Гая. Это был незаменимый кладезь информации, благодаря навыкам которого они уже смогли значительно продвинуться в создании нового оружия, но… Он был опасен. Ей абсолютно не нравился ни его снисходительный тон, ни скользкий взгляд, ни явное утаивание, и, благодаря упорным заверениям Лис о том, что ему ни в коем случае нельзя доверять, Зое не могла расслабиться ни на секунду. Она хотела вытащить эту странницу, что за несколько месяцев успела стать ей подругой; сама не заметила, как обычный исследовательский интерес к человеку из другого мира перерос во что-то большее – в теплое отношение, в привязанность. Но теперь Ханджи была не просто Ханджи, а Ханджи Зое – четырнадцатая командующая Разведкорпуса, и теперь ей стоило думать о слишком многих вещах. Ученая не могла слепо следовать лишь одной цели; она должна была учитывать множественные внешние факторы, налаживать отношения с другими подразделениями и не наживать врагом разведке в высших кругах. Девушке уже приходилось пытать людей. Во времена, когда Смита арестовали, а немногочисленные ряды разведки прятались в лесах, им с Моблитом, а, точнее, только Зое, пришлось прибегнуть к не самым элегантным методам сбора информации. Поэтому чего ожидать, Ханджи знала. И Леви был прав – это всё её вина, так лучше сейчас пристально следить за последствиями своих решений, чем позорно прятаться в кабинете, делая вид, что читает никому не нужный отчет. Коротышка между тем последнее время напрягал её не меньше всего происходящего вокруг. Ханджи не понимала, что с ним происходит; что такого случилось между ним и Лис, чтобы привести капитана в подобное расположение духа? Нет, конечно, он всегда был известен как человек достаточно хмурый, но это всё же было объяснимо, поверхностно, а сейчас же… Сейчас же Леви хмурым был внутри. Он словно пытался помочь Лис не по своей воле, вопреки себя же, и это чертовски напрягало и запутывало; была огромная разница между тем, как выглядел Аккерман в первый день после внезапной поимки и как он выглядел потом. Такая разительная перемена не укрылась от Зое, но, проведя столько лет практически плечом к плечу, она отлично знала – пытаться о чем-то расспросить капитана – верный способ заработать парочку нелицеприятных описаний себя же. В лучшем случае. — Как знаешь, — пожал плечами Леви, поняв, что Ханджи никуда не уйдет, и зашел к Гольштейну, закатывая рукава.***
Как известно, рыбы могут отлично дышать под водой. Подаренные природой жабры прекрасно справляются с фильтрацией поступающей в них воды, извлекая необходимый для жизни кислород. И, несмотря на то, что содержание этого полезного газа в воде не достигает и одной сотой процента, рыбам этого вполне хватает. К сожалению, такой эффективный инструмент, как жабры, абсолютно бесполезен на воздухе, поскольку для своего функционирования нуждается в постоянном «промывании». Ирония судьбы – извлекать малую долю кислорода из воды, но быть не в состоянии вздохнуть на суше, где его гораздо больше. Поэтому Лис не завидовала рыбам. Даже в том положении, в каком была сейчас. Волосы наконец потянуло вверх, и девушка с жадностью вдохнула, отплевываясь от воды, что, заполнив нос, жгла внутренности. Проморгавшись от пелены перед глазами, Харрис растянула губы в оскале, тихо посмеиваясь. Пытка водой, конечно же. Ей следовало ожидать, что калечить пусть и бывшую, но всё же разведчицу, никто не посмеет – на суде всё должно было выглядеть прилично. Впрочем, дышала она недолго – через несколько секунд голову снова грубо опустили вниз, погружая под воду. Нехватка кислорода изматывала, заставляла крутиться, стараться вырваться, но её держали слишком крепко, чтобы это было возможно. — Смотри, не убей её, — равнодушно бросил рыжий полицейский, — Проблем потом не оберемся. — Хочешь на моё место встать? — раздраженно парировал другой, удерживая Лис под водой, и после ленивого качания головой напарника, констатировал, — Я тоже так не думаю. Кровь Лис будто постепенно наполнялась ядом с каждой секундой, что она проводила в этом месте. Девушка точно знала: как только выберется отсюда, то расправится с каждым, кто посмел к ней прикоснуться. Заставит мучиться и молить о прощении, которого никогда не даст. Когда её вытащили на воздух снова, в камере стало на одного человека – человека ли? – больше: пришел Брандис. Смотря на неё внимательным взглядом, он наблюдал, как Харрис судорожно переводит дыхание, старается отстраниться от вцепившейся в её волосы руки и слегка дрожит. — Чистосердечное признание смягчает наказание, — серьезным тоном произнес Дирк. На это Лис лишь попыталась хмыкнуть, стараясь не замечать того унизительного положения, в котором находилась. — Похвально, что вы заботитесь о моем водном балансе, — кое-как выдавила из себя девушка. — Если ты еще можешь шутить – значит, мы что-то не то делаем. Хорос, — Брандис махнул полицейскому, и девушку снова захлестнула водная гладь. Больше всего Лис раздражало и убивало то, насколько она была близка к тому, чтобы закончить всё успешно. Ей удалось так многое – и вот, благодаря Леви, все усилия пошли прахом. Тот, на кого девушка делала самые большие ставки, стал именно тем, кто всё порушит.***
— Капитан. Аккерман недовольно-удивленно обернулся. В армейской жизни было много неписанных правил, одно из которых – не заходить в душевую в то время, когда её занимают твои командиры. О том, что брюнет в целом не ходил в общую душевую, Аккерман благоразумно забыл – не хотелось пачкать кровью собственный кабинет и ванну. Поэтому после проведенного с Гольштейном времени он тут же направился в ближайший душ, смывая последствия их милой беседы. И вот он, капитан разведки, капитан элитного отряда, правая рука командующей, стоит с голым задом посреди недавно пустующей душевой и смотрит на слегка дрожащего мальца с горящими от нетерпения глазами. — Арлерт, я не разделяю твоих увлечений, — после длительной паузы всё же бросил Леви, равнодушно отворачиваясь и надеясь, что прославленный ум его отряда всё же поймет намек и свалит. — Мне нужно с Вами поговорить. — Тц, что за день, — проворчал мужчина, выключая воду и обтираясь полотенцем, — Не припомню, чтобы объявлял, что моё новое рабочее место – душевая. Раздраженно завязав полотенце на бедрах, Аккерман было потянулся за одеждой – но тут же обнаружил, что на положенном месте её не было. — Армин, если ты собрался продать мою форму, то стоило красть её более незаметно. Разведчик густо покраснел, мотая головой. Ситуация начинала напрягать. — Это очень важно, капитан, выслушайте меня! Поражаясь наглости доселе не показывающего подобной черты характера парня, Леви сдержал первичный порыв обругать его на чем свет стоит и, качая головой, зашагал босыми ступнями по мокрому кафелю к двери. — И ты не нашел места лучше для разговора? Армин, у меня был крайне дерьмовый день, хотя нет, дни, и такие выкрутасы… — Это касается Лис! Остановившись в шаге от двери, за которой, ожидаемо, могла скрываться одежда, Аккерман замер. Конечно, кого бы еще это могло касаться? Кого бы, блять, еще они могли обсудить не в нормальном для этого месте, а в сраной душевой?! Не обращая внимания на дернувшегося было Арлерта, что еще раз воскликнул – капитан! – Леви быстро завершил начатое – открыл дверь и забрал аккуратно сложенную на подложенном полотенце форму. Критично осматривая её на предмет пыли и грязи, он вернулся к блондину, что уставился на одежду так, словно та была причиной всех его несчастий, не иначе. — Твое счастье, что додумался не просто выбросить её в коридор, — произнес мужчина, а затем стремительно помрачнел еще больше, — Говори. — Это.. — дрожащим голосом начал Армин, — Это правда, что Вы лично доставили её военной полиции? Леви сощурил глаза, осматривая разом потерявшего весь свой запал парня. Что за глупость – спрашивать такое? В памяти сразу всплыл и недавний выход разведчика из печально известного бара, рождая в голове догадки: неужели Лис успела выйти с ним на связь, пока скрывалась? — Ты ведь общался с ней? Арлерт тут же отрицательно замотал головой, не отводя глаз от прямого взгляда капитана. — Нет, я… Когда бы? — парень моргнул, шагая к Аккерману, — Прошу извинить меня за дерзость, но, капитан, я не понимаю – что с Лис будет дальше? Никто ничего не говорит, а мы проводим дни так, словно ничего не произошло! Если я чем-то могу помо… — Хочешь сказать, что весь тот цирк, что ты устроил, был для этих очевидных вопросов? Армин согласно промычал, потухшим взглядом уставившись на дверь. Леви цокнул, обдумывая ситуацию. Возможно, последние события потрепали его нервы сильнее, чем казалось, и теперь в каждом действии, даже идиотском и безобидном, ему видится рука Лис. В конце концов, разведчик и впрямь мог сделать это лишь для того, чтобы поговорить – учитывая, что сам капитан беседы о Харрис не жаловал и все эти дни избегал плотного взаимодействия с собственным отрядом. Они, конечно, не были в курсе её подноготной и наверняка были шокированы гораздо больше него; для них Лис была в разведке долгие годы, и обвинение в убийстве и дальнейшие её поиски неизбежно наталкивали их на воспоминания о подобном же положении Смита. — Она невиновна, — недовольно выдохнул Леви, взъерошивая мокрые волосы, — Но вытащить Харрис нужно по закону. Поэтому да – я поймал её и отдал военной полиции. Скептично покрутив форму и заметив на ней парочку капель крови, Аккерман всучил одежду всё так же застывшему парню. — Закинь в прачечную. А потом жду у себя в кабинете. Неверящим взглядом уставившись на вещи, блондин энергично кивнул, а потом с такой скоростью скрылся за дверью, что капитан всерьез обеспокоился за сохранность формы. Разгуливать до кабинета в таком виде не было ни малейшего желания, но сам виноват – стоило подумать о сменной одежде, прежде чем идти в душ, в надежде, что он смоет не только кровь, но и абсолютную бесполезность такого допроса. Гольштейн стоял на своем, твердя о непричастности, и даже пропажа нескольких ногтей не сдвинула его с этой позиции; мужчина лишь спрашивал, за что и почему капитан так суров к нему? Противно. Леви было противно. И хуже всего от того, что он знал – всего этого можно было бы избежать, если бы Лис не вела двойную игру. А теперь мужчина вынужден пытать недавнего заключенного, чтобы выбить признание и вытащить её из тюрьмы. Зудящее беспокойство, пробирающееся под кожу и не дававшее сидеть на месте, никуда не ушло после того, как он нашел беглянку; напротив, оно даже усилилось. Уж лучше бы она сидела под замком здесь. У них ведь есть парочку камер в подвале, почему бы не посадить Лис сюда до суда? Так она хотя бы будет в пределах видимости. Резким движением ладони протерев запотевшее от пара зеркало, Леви взглянул на своё отражение, вспоминая, как увидел её в первый раз. Озлобленная, грязная, уставшая – но раздражающе самодовольная. В начале девушка бесила его до трясучки рук, так, что приходилось крепко сжимать челюсти, чтобы лишний раз не вступать в диалог, так, что приходилось задерживать дыхание и ограничиваться недовольным взглядом, давя порывы снова заковать в наручники и запереть в подвале. Со временем эти порывы начали варьироваться от «убрать с глаз долой подальше» до «держать всегда при себе и следить». Леви тихо рычал в сторону Эрвина, оправданно находя его решение зачислить чужеземку в Разведкорпус глупым, импульсивным и крайне рискованным. Смит же снисходительно улыбался. Забавно, что впоследствии он уже не был так спокоен, и что уже в его голубых глазах появилось ничем не прикрытое подозрение. И вдруг в какой-то момент Леви стало любопытно. Любопытно, сможет ли он её прогнуть, любопытно, как долго она сможет притворяться, любопытно, как скоро решится нарушить установленные запреты. Любопытно, как ребенку, который тыкает палкой в животное, чтобы увидеть реакцию. Когда это простое любопытство переросло во что-то большее, Аккерман не знал. Он всегда наивно полагал, что легко сможет вернуться на исходную точку, как глупец, всё дальше и дальше заходящий в непроходимую лесную чащу. Но теперь было уже поздно обо всем этом думать.***
На время её оставили. Но в одиночестве не бросили – Брандис, как и обещал, не давал Лис спать, и периодически в камеру заходил полицейский, пробуждая её резкой тряской и светом. Спустя несколько раз Харрис наконец смогла сфокусироваться на нем, подмечая, что это был тот, что всё время терся около стены, наблюдая за её планомерным потоплением, и как бы девушке ни хотелось вылить на него всю скопившуюся злость, она увидела в нем не только рыжего парня с узкими зелеными глазами, но еще и возможность. — Как тебя зовут? — прошептала Лис, когда её в очередной раз выдернули из спасительной дремоты. Полицейский слегка дернулся, не ожидая прямого обращения, но ничего не ответил. Убедившись, что пленница в сознании, так же быстро покинул камеру, как и появился. Харрис хрустнула шеей, морщась от зудящей головной боли, набирающей обороты. Какой сейчас был день, сколько прошло времени с её поимки – она не знала. Знала лишь, что нужно продержаться до суда, а дальше уже будь что будет. Армин не знал весь её план, и в этом была проблема; оставалось лишь надеяться, что главную часть блондин с блеском провернет, хотя эта надежда казалась уже почти слепой и неоправданной. Вполне вероятно и то, что Арлерт не поверил её сумбурному рассказу и всё доложил Аккерману – это бы легко объяснило то, как мужчина смог найти разведчицу, еще и так быстро. Такая нелепость – скрываться на протяжении почти недели и буквально через несколько дней после встречи с Арлертом попасться. Это не могло быть совпадением. Или могло?