Зверёк

Однажды Тсуна, как всегда, сидит за огромным письменным столом, доставшимся в наследство от кого-то из предков, и готовится слушать как обычно скучный доклад новенькой из CEDEF. Но вместо вечно испуганной девушки в очках в комнате появляется необыкновенно хмурый и тихий Гокудера и Реборн с надвинутыми на глаза полами шляпы. И Тсуна понимает — сейчас ему скажут нечто крайне удивительное и наверняка страшное. И хвалёная вонгольская интуиция его не подводит — Гокудера произносит: — Мне нужно рассказать вам об одной болезни, Джудайме. Тсуна уже хочет отмахнуться — сказать: «Не хочу знать ни о какой болезни, хи-и-и!», но взгляд Реборна его, конечно же, останавливает. И он понимает, почему тот здесь — остановить в случае чего. Так что вздыхает — еле слышно, но для слуха Пламенных, естественно, доступно — и просит, готовясь слушать неприятные вещи: — Рассказывай, Гокудера-кун. Откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза — ночью снова не мог спать по неизвестной ему самому причине. Однако сонливость как рукой снимает — когда Гокудера начинает: — В общем, Пламенные начали есть людей. В этом и состоит суть болезни. Вот так вот просто и обыденно говорит. А Тсуна не осознаёт, что случилось и как можно с ней — этой болезнью — бороться. Как наверняка и остальные. Вот и решает пока — узнать главные подробности. И спрашивает: — Когда это всё началось? Ловит на себе внимательный и — неужели? — ободряющий чей-то взгляд. И понимает, что выбрал правильный путь. Так что быстренько собирается с духом и ищет, какие бы ещё вопросы задать. А Гокудера пока отвечает: — Примерно месяц назад — в Америке. После эта болезнь распространилась по всему миру. Тсуна еле сдерживает желание уточнить — а Гокудера или Реборн пробовали человеческое мясо? И какое оно на вкус? Но вместо этого интересуется: — Кто из Пламенных может заболеть? Гокудера пару секунд не отвечает — собирается с мыслями, кажется Тсуне. И всё-таки даёт ответ — и грусть в голосе очень слышна: — Никто не застрахован. Тсуне по-настоящему становится страшно. Он как-то не хочет пробовать что-то человеческое. Но раз и он в группе риска… Он углубляется в печальные мысли, пока вдруг не ощущает — надо всё-таки выныривать, надо что-то делать. И голосом, наверняка со стороны кажущимся не похожим на его обычный, задаёт очередной вопрос: — Кто-то из наших знакомых заболел? И готовится услышать ужасное. Что Нана уже, весело напевая, разделывает Хану. А Ламбо всё ждёт, пока обед будет готов… Хотя вспоминает, что Гокудера вроде бы говорил только о Пламенных. И тот, конечно же, рассказывает об обладающих Пламенем: Самых близких им — Тсуне страшно слышать эти имена, точнее, прозвища: — Голова-газон и бейсбольный придурок. — И добавляет нечто, от чего Тсуне сразу становится на порядок легче: — И бейсбольному придурку хватило остатка мозгов на то, чтобы признаться. Тсуна понимает — что выглядит неприлично счастливым для таких новостей. Из-за того, что хотя бы Ямамото что-то смог. Признаться самому себе — и другим — в таких вещах. А ещё до него доходит, что он слишком долго сидит тихо. Вот он и откашливается и интересуется: — А есть какие-то способы определить больного? — Дополняет сам себя испуганно: — Пока не стало слишком поздно… Реборн пожимает плечами. И Тсуне становится ещё и тошно — и хочется проверить самого себя на эту болезнь. Вдруг он уже болен — и не знает? И вот скоро сожрёт какую-то симпатичную девушку… Ему кажется, что больных больше всего тянет к юным девушкам. Вроде как их мясо самое вкусное. Но почему ему так мерещится — он понятия не имеет. Но его вытаскивает из размышлений голос Гокудеры, который невольно становится для него голосом надежды: — Верде говорил, что, вполне возможно, можно будет проверить, как наличие остальных болезней, на наличие антител. Тсуна облегчённо вздыхает. Реборн же недоверчиво хмыкает — и Тсуна мимовольно вспоминает о «любви» бывших Аркобалено друг к другу. И Тсуна решает не продолжать эту тему с антителами — а задать вопрос, заинтересовавший его: — А кто им больше по вкусу? — Подозревает, что вот сейчас Реборн назовёт его непонятливым, так что быстренько добавляет, пока тот этого не сделал: — Хи-и-и… Я понимаю, что они едят людей. Но кто им больше нравится — девушки, дети, мужчины?.. Готовится, что пока ему никто из этих двоих не ответит. Вдруг ещё не доследили этот феномен — каннибальства — до конца? Но Гокудера вдруг всё-таки произносит: — Молодые девушки. И Тсуне невольно приходит в голову, что это вполне понятно. Что-то ему подсказывает, что у них мясо нежнее, сочнее и вообще вкуснее, чем... Но он сразу же выгоняет эту мысль из мозга. Нет! Он не собирается пробовать человечину. А пока пойдёт вечером на ужин к Хибари. Тот такой сильный, вряд ли его смогли заразить. И выглядит Тсуна в таких раздумьях наверняка жалко. Хотя ему не привыкать. Как и Гокудере с Реборном, которые выходят из его кабинета, и кто-то из них закрывает дверь. *** Тсуна всё ещё надеется, что эта странная эпидемия никак не коснулась Хибари. Но когда он стоит у того на крыльце, то ему всё-таки страшно. Может, не увидеть мёртвую — забитую тонфа до смерти, услужливо подсказывает подсознание — девушку. А, наверное, аура Хибари, пропитавшая здесь всё, на него так действует. Но всё-таки, несмотря на крики ужаса собственного подсознания, стучит в дверь. Открывает кто-то из подручных Хибари — Тсуна почти их не различает из-за одинаковых причёсок. И приглашает в дом. Тсуна входит и послушно следует за проводником. Попутно изучая дом, в котором оказался впервые. Неожиданно светлый, просторный. И с чередующимися комнатами в восточном и европейском стиле. Задумывается — а в какой из них они сейчас будут ужинать. Японской или итальянской. И почему-то ему шепчет интуиция, что европейской. И не ошибается. Когда Тсуна уже устаёт от бесконечной вереницы комнат — подозревая, что в некоторых из них побывал дважды, а то и трижды — перед ним открывается последняя дверь. Именно дверь, что подтверждает его предчувствия о европейской комнате. Он входит. Дверь почти беззвучно — Пламя всё-таки даёт ему возможность услышать тихие звуки — закрывается за ним. И Тсуна делает первый робкий шаг в освещённую свечами комнату. Странно так — зачем именно свечи? Будто не существует электрического света. Решает подумать об этом позже. И здоровается. И мысль, возникшая в его голове, заставляет его выпалить своё обычное: «Хи-и-и...». И испуганно — а то уже совсем расслабился, видимо, его мозг или тело собирается его вытащить из этого состояния, контролируя даже тон — произносит: — У нас что, свидание? И готовится уже объяснять. Вдруг до Хибари не сразу дойдёт, что он имел в виду. Но Хибари — раздражённо, как кажется Тсуне, как всегда — включает верхний свет и приглашает есть. И Тсуна слушается. И остаётся восхищённым кулинарными способностями или Хибари, или его повара. Настолько, что съедает порции обоих блюд. Как голодный зверь. И хвалит еду вполне искренне. Но вскоре вспоминает, зачем пришёл. И ему становится слишком страшно. Как и во время того разговора с Гокудерой и Реборном. Вот и просит у Хибари разрешения рассказать. И рассказывает. Готовится к какой-то реакции. Но Хибари выглядит непривычно задумчивым, тихим, не кричит: «Камикорос!» И Тсуне становится ещё страшнее. Вдруг тот уже строит планы по уничтожению всех больных? Чтобы зараза не распространялась? А ещё Тсуне странно — как это, всезнающий Хибари — и не знает? Не похоже на него. Или проверяет? Тсуна цепляется за эту мысль — его проверяют, узнают, что он знает. Он просто не может допустить мысли, что Хибари чего-то, происходящего во вверенном ему городе, может не знать. И обещает помочь. Тсуна знает — он точно сделает это. Хибари не может не выполнить обещания. Так что Тсуна прощается. И понимает — ему таки нужно узнать побольше об этой эпидемии. Добирается домой. Размышляет, зачем же столько сожрал. И вдруг до него доходит. Интуиция всё-таки просыпается. И Тсуна задумывается, почему же эта вредная особа столько молчала. Она ведь могла… да, могла сразу сказать. И не сказала. Что Тсуну только что кормили человеческим мясом. «Неплохим, кстати, и хорошо приготовленным», — шепчет какая-то часть сознания Тсуны, пока он бежит в туалет — прощаться с только что съеденным.