***
Уже прошло время ужина, на который Асакура решил не ходить. Есть ему не хотелось, да и с детских лет и суровых дедовских тренировок шаман понял, что на пустой желудок подчас куда лучше думается. Поэтому, дождавшись, пока остальные разбредутся по своим комнатам, Йо направился к человеку, с которым надеялся на откровенный разговор. Шикамару не выглядел удивлённым. Зная аналитические способности стратега, Асакура был почти уверен, что тот ожидал вечернего гостя. Помедлив секунду, Нара кивком пригласил парня к себе в комнату, на что Йо отрицательно покачал головой. — Лучше пойдём в другое место. Стратег зевнул, прикрыв рот рукой. Ему явно лень было покидать свои покои, но он не жаловался. Закрыв дверь на ключ, Шикамару выдохнул: — Ну, веди. Идти им пришлось недалеко. Буквально за следующим поворотом, напротив столовой, были сауна и бассейн с горячей водой. Это немного странное место для бесед, но его кое-что отличало от других помещений Академии. Ведь там не было камер. Это не укрылось от внимательного взгляда стратега, и он довольно хмыкнул. — А я и не знал. Удобное место для совещаний. Йо улыбнулся: с Шикамару он чувствовал себя легко и свободно, будто они были старыми друзьями. — Ага. Так что и искупаемся заодно. Спустя пять минут оба наследника великих кланов с блаженной улыбкой лежали в воде; их лёгкие наполнял горячий пар, поднимавшийся от воды и оседающий мелкими каплями на лице. — Неплохо, почти горячие источники, — расслабленно заметил Йо. — Напоминает мне о доме. Я как раз живу в местечке под названием Фунбари Онсен. Шикамару крайне лениво приоткрыл один глаз. — Источники Фунбари? Неплохо устроился. Я тоже любил вот так расслабиться в деревне. Правда, там хватало идиотов, которые начинали устраивать драки прямо в воде. И что им не сидится, — проворчал Нара. — Угу, все эти битвы, ответственность, наследие… как бы хотелось отдохнуть от этого, — поддержал его Йо. — И не говори. Какое-то время они наслаждались тишиной и спокойствием. Каждый думал о своём. Йо был рад найти подобного собеседника: такого, что понимает тебя без слов. Он всегда чувствовал, что у них с Шикамару много общего, но это как-то не бросалось в глаза. Ленивый стратег, несмотря на всё его миролюбие, нелегко шёл на контакт. Сам же Асакура долгое время уделял внимание в основном собственным мыслям. Но внутренне он всегда был искренне благодарен человеку, который помогал им прийти к истине среди ловушек Монокумы и отчаянных действий решившихся на убийство ребят. — Меня немного удивило, что ты тоже разбираешься в этом, — Асакура начал издалека, недвусмысленно намекая на то, что они обсуждали сегодня. — Тебя тоже родители заставляли сидеть над скучными учебниками? Шикамару что-то неопределённо промычал — это было похоже на согласие. — Никогда не понимал, зачем это нужно, но выбора не было. Ладно отец, но если мать разозлится, что я не занимаюсь, вот это уже страшно. А зачем ты вообще остальным рассказал? Йо посмотрел на своё отражение в воде. Ответ, в общем-то, лежал на поверхности. — Я не хочу ничего скрывать. Мне хотелось надеяться, что они поймут, что это не вызовет очередных вспышек недоверия. Наверное, я ошибся. Шикамару приоткрыл глаза и внимательно посмотрел на шамана. — Ты поступил, как считал правильным. Я не могу тебя осуждать. Но теперь мы должны решить, что делать с этим. И я говорю не о некой комнате, в которой якобы находится выход — голову даю на отсечение, что это не так. Мне бы не хотелось, чтобы Нанами становилась для всех изгоем. — Парень на секунду задумался. Судя по направлению взгляда — вспомнил что-то из прошлого. — Ни к чему хорошему это не приводит. — Я тоже считаю, что это ловушка. Но почему именно она? Зачем Монокуме объявлять Нанами предателем? Нара повернул голову в сторону, чуть нахмурившись. — Он хочет запутать и разобщить нас. Если допустить, что снова произойдёт убийство — а судя по его лекциям, он будет этого всячески добиваться — то Нанами одна из немногих, кто поможет нам всё это распутать. — Я не дам этому произойти снова, — с твёрдой уверенностью ответил Йо. Шикамару молчал, и по нему трудно было сказать, верил ли он этим словам. — Надо поговорить с ними завтра утром. И объяснить, что у настоящего выхода из Академии не будет светящейся таблички с указателем. Кстати… — стратег бросил на него ещё один внимательный взгляд. — Ты же разбираешься во всей этой технике? Йо кивнул, не понимая, к чему он клонит. — Как ты думаешь, почему здесь нет камер? — Может, ему не хочется смотреть, как мы моемся, — рассмеялся Асакура, хотя и знал, что это вряд ли бы остановило Монокуму. — Здесь влажно. Это плохо влияет на электронику, к тому же, стёкла камер регулярно запотевали бы. И, думаю, от высокой температуры они просто перегрелись бы. Шикамару кивнул, удовлетворённый ответом. — Я подумал, что если та дверь закрыта электронным механизмом, мы могли бы его сломать. С помощью воды, например, чтобы никому не пришло в голову ей воспользоваться. Хотя и в этом я не уверен, ведь Монокума с лёгкостью починил ноутбук, когда ему захотелось. Но стоит попробовать. Тем более, правилами запрещено уничтожать лишь камеры. Йо не ответил. Он не был уверен, что избегать опасности таким образом было правильным решением. С другой стороны, если бы никто из них не притронулся к ноутбуку, Натцу и Саске были бы живы. Если эта ситуация вновь повторится… возможно, Шикамару прав, пытаясь не дать остальным возможность шагнуть в расставленные Монокумой сети. Но разве они не могут просто довериться друг другу? — Я верю, что Нанами не врёт нам. Но я хорошо чувствую других людей. Она что-то скрывает, — с сожалением произнёс он. Йо боялся этих слов, он боялся давать ещё один повод для сомнения, особенно теперь. Но почему-то был уверен, что Шикамару поймёт его правильно. И он понял. — Да, я знаю. Но это не сговор с Монокумой. Думаю, это что-то, чего мы пока не можем или не готовы понять. Я не чувствую исходящей от неё опасности, — уверенно ответил стратег. — За кем надо присматривать, так это за Ритцу. С ней явно что-то происходит в последнее время. Как и со всеми нами, конечно, но я подозреваю, что её волнения более серьёзны. Более опасны. Йо не мог знать наверняка, какие мысли преследуют барабанщицу, но ясно было одно: каждый из них страдал в этих стенах. «Больше никто из моих друзей не умрёт. Обещаю тебе». Всё чаще и чаще Асакура возвращался в памяти к тому разговору с Монокумой. Он не был уверен в своей догадке, но был готов пойти на всё, чтобы предотвратить ещё одну смерть. — Если мы ничего не сделаем, то Монокума проведёт тест, о котором он столько говорил, — заметил Йо. — И тогда… Шикамару внимательно посмотрел на него. — Он всегда хотел, чтобы мы сами убивали друг друга, и я думаю, что это лишь угроза, чтобы спровоцировать кого-нибудь. Не делай ничего безрассудного, Йо. Шаман лишь слабо улыбнулся своему другу: — Не волнуйся, я ничего не сделаю. Но мы обязательно что-нибудь придумаем. И как же он мечтал, чтобы эти слова оказались правдой.***
Мне хотелось забыться в своей комнате и плакать от бессилия. Наверное, каждый в своей жизни рано или поздно сталкивается с тяжёлой ситуацией, которая до основания расшатывает нервы и выпивает все силы. Когда хочется сдаться и отступить, ведь ты сделал всё, что мог. Но каким-то чудом удаётся находить всё новые и новые резервы внутри себя — люди бывают столь удивительны. И вот ты идёшь дальше, точно спортсмен, открывший второе дыхание. Понимая, что должен был замертво свалиться уже давно — идёшь, назло себе и всему миру. И я жила эти недели с ощущением того, что все мои резервы давно подошли к концу. С ощущением усталости и ирреальности происходящего. Как компьютерная игра, которую уже слишком поздно бросать, ведь ты зашёл так далеко. И дело не в том, что игра сложная, но ты чувствуешь себя мерзко и отвратительно, путаясь в происходящем, ведь её создатель не позаботился о комфорте игрока. В Академии, с её развлекательными комнатами и безграничным запасом продуктов, создавалась лишь видимость комфорта. И в тот день я поняла, что не могу продолжать. Всему есть предел. Дело было не только в напряжении от постоянных убийств, стрессе и страхе от того, что даже твои самые преданные друзья могут по тем или иным причинам перешагнуть грань вашей дружбы. Меня днём и ночью преследовали кошмары, слуховые и визуальные галлюцинации. Я не могла вспомнить часть вещей из своего прошлого и, напротив, знала о том, чего никак не могла знать. Деперсонализация. Я мало понимала в человеческой психологии — ровно столько, чтобы ориентироваться в определённого рода играх. Но знала, что иногда сознание может восприниматься как нечто чуждое, будто ты игрок, наблюдающий за своей жизнью со стороны. Мне, как геймеру, было очень странно ощущать это в реальности. Но глядя на окружающий мир, смотрясь в зеркало, заставляя себя хоть немного поесть — я не могла отделаться от мысли, что всё это было не по-настоящему. Это происходит не со мной. Я лишь сижу в кинотеатре, наблюдая за жизнью какой-то другой Нанами. Мои руки — это не мои руки. Они двигаются без моего вмешательства. Моё сознание не принадлежит мне. В нём будто кто-то наследил. Вандал, изрисовавший стены. И это видео стало последней каплей. Пусть я и защищала себя, но даже собственные слова о том, что я не предатель, это какая-то ошибка — всё это казалось мне ложью. Точнее, я не могла быть уверена, где кончается правда. Сплю ли я по ночам? Что означают все эти кошмары? Я могла быть в сговоре с Монокумой, даже не зная этого. Пусть всё это и звучит глупо, но доверяя своим одноклассникам, я полностью перестала доверять себе. По ночам я закрывала дверь на ключ, прячась не от окружающих. Я оберегала их от самой себя. Не знаю, как это могло бы помочь, но этот ритуал немного успокаивал. И оставалось радоваться звуконепроницаемым стенам, что скрывали мои крики в страшных снах. И тогда, лёжа в своей кровати после ужина, на который у меня не было сил ходить, я поняла, что хочу поговорить с кем-то. Не только для того, чтобы облегчить душу — мне хотелось убедиться в собственной сознательности. И вспоминая виноватый взгляд Шикамару, я знала, что не взвалю ещё большую ответственность на его плечи. Мало кто из моих одноклассников понимал, как тяжело на самом деле ему приходится. За его ленью можно было не заметить, что каждую смерть он воспринимает как нечто очень личное. Будто лидер команды, он был виновен в смерти каждого человека, которого не уберёг. Пусть он и не показывал слёз, пусть не кричал и не устраивал истерик, он переживал, возможно, глубже, чем любой из нас. Нет, я не могла тревожить Шикамару. И вспоминая поставивший под сомнения все мои ощущения разговор, я поняла, что одного человека не было в комнате звукозаписи. Становилось страшно, насколько я погрузилась в себя и свои заботы, что не смогла сразу заметить этого. Даже моя деперсонализация могла быть менее разрушительным для души оружием, чем иные проблемы одноклассников. Мне хотелось помочь им, всем и каждому. Но есть одно очень простое правило: если хочешь кому-то помочь, для начала помоги себе. Поэтому, вечером того дня, я позвонила в дверь комнаты Ритцу. В тот момент я не знала, чем обернётся этот разговор, и полагалась лишь на свои ощущения. Я хотела помочь, наверное, нам обеим. Поделиться друг с другом тем, что скрывается от остальных. Найти доверие не только к окружающим, но и к собственным личностям. Ритцу, как и я, перестала быть похожа на саму себя. Из жизнерадостной и неунывающей девушки она превратилась в замкнутую, и даже если остальные этого не видели, я не могла стоять в стороне. Она появилась — как и подобает музыканту — держа в руках барабанные палочки. — Нанами? — на лице девушки читалось удивление, но в нём не было неприязни или недоверия. Хотя глядя на неё, я поняла, что не одна переживаю бессонные ночи. Неаккуратно налепленный пластырь с трудом скрывал кровавые мозоли на пальцах, волосы были растрёпаны. — Что-то случилось? — Можно войти? Тайнака помедлила с ответом. Я тут же напряглась. Всё же, в общении с людьми я всегда испытывала некоторые трудности, а уж подгадать момент для серьёзного разговора не могла и подавно. Наверное, в наших слепленных в единый серый комок жизнях, уже не могло быть ни одного правильного момента. — Да, конечно, — такая яркая и такая неискренняя улыбка. Было страшно смотреть на человека, наполнявшего мир радостью, для которого приветливость стала лишь вежливой маской. Я закрыла за собой дверь и осмотрелась. Всегда было интересно проникнуть в уголок внутреннего мира человека. Монокуме не откажешь в изобретательности: если комната Шикамару оказалась наполнена тактическими играми, книгами и гобеленами, то Ритцу посчастливилось заполучить ударную установку, метроном и другие вещи, незнакомые мне, но наверняка важные для профессионального музыканта. — Извини, тут немного не прибрано, — виновато сообщила она, собирая разбросанные по полу листки с нотами. Я пожалела о своей внимательности, случайно зацепив взглядом тот, на которым ярким фиолетовым маркером были написаны какие-то слова. Ритцу скомкала его и выбросила в урну. — Что это? — пусть я и знала, что лезу не в своё дело, трудно было отделаться от ощущения, что там было записано нечто важное. Тайнака помолчала несколько секунд, грустно рассматривая содержимое мусорной корзины. Затем она внимательно посмотрела на меня, словно оценивая. — Слова песни. Знаешь, обычно тексты пишет Мио, но… — девушка смутилась, словно сочинение песен было чем-то зазорным. — Да глупость какая-то получилась. — Можно, я послушаю? Кажется, этот вопрос поставил её в тупик. — В смысле? Ты что, хочешь, чтобы я это спела? — запинаясь воскликнула барабанщица, краснея всё больше с каждой секундой. — Да что ты, куда мне до Мио с её «нежной шариковой ручкой любви», — Тайнака искренне рассмеялась, и я улыбнулась ей. Это прозвучало так приторно сладко, и я не могла не представить, как милая и кроткая Мио сочиняет подобные тексты. Наверное, если бы я написала песню, там было бы слишком много игрового сленга. — Думаю, у тебя получился отличный текст, — заверила её я, улыбаясь. — Ты уверена, что не хочешь показать? Ритцу села на кровати, глядя себе под ноги. Она не решалась, и мне трудно было понять, виной тому стеснительность в подобных вещах или что-то другое. Я не пыталась её торопить. Прошло какое-то время, прежде чем девушка стала напевать:Пой же, выше, выше, выше ноты ты бери. На губах желание своё ты задержи. Обратится в свет оно, лишь стоит высказать, Ведь в нём скрывается душа. Воспоминания нам вовсе не нужны, Ведь мы сильны, дружны, друг в друга влюблены. В сладкое прошлое, как взрослая, я вскоре окунусь, А пока что я… скажу спасибо, но нет.
Даже сторонний человек признал бы в ней музыканта: так точно и складно лились ноты. Неуверенный поначалу голос к последним строчкам стал громче и ярче. Я улыбалась, чувствуя внутри себя первые за долгое время яркие лучи радости. — Как-то так… — смущённо добавила она. — Но я никак не могу подобрать подходящую мелодию. Всё же, у Мио это лучше получается. И тогда, на волне этого тепла и понимания, я запела сама. У меня не получалось так хорошо попадать в ноты, но я знала, каким-то внутренним чувством, как эти слова должны лечь на музыку. Ритцу смотрела на меня широко раскрытыми глазами, обомлев от удивления. — Точно. Это оно! — тихо воскликнула она, позволив мне закончить. — Это идеальная мелодия! Мне лишь оставалось улыбнуться ей: — Я бы хотела услышать, как вы её играете. Ритцу улыбнулась — с искренней грустью. И я поняла, что не могу молчать. — Тебя что-то беспокоит? — пусть я и спрашивала, но ответ знала наверняка. И если бы она не хотела об этом говорить, я бы не стала вмешиваться. Но Ритцу, пусть и помедлив, не стала спорить. — А тебя нет? Мы заперты в школе, где нас заставляют убивать друг друга, — фыркнула барабанщица, на что я покачала головой: — Не это. Может, я плохо разбираюсь в музыке, но мне кажется, песнями люди часто пытаются выразить то, что у них происходит внутри. И в твоих строчках говорилось о другом, — осторожно заметила я. Ритцу подняла на меня глаза; в её взгляде читалась какая-то обречённость. — О чём же в них говорилось? — почти что с вызовом спросила она. Меня немного испугала её реакция, но это лишь подтвердило мои подозрения о том, что ей нужно выговориться. — О том, что ты скучаешь о вещах из своего прошлого, которых здесь нет. И ты не можешь постоянно думать об этом, потому что должна быть сильной, — возможно, я всего-лишь фантазировала. Возможно, я ошибалась. Но именно это приходило на ум, когда я слышала, что и, главное, как пела Ритцу. — О своей любви. Девушка вздрогнула, как будто её ударили. Может, она пожалела о том, что показала мне свои сочинения. Я не знала и не могла знать. — Ты права, наверное. Я никогда не думала о том, что вложила в эту песню. Она как-то сама появилась, — Тайнака горько усмехнулась. — Но всё это в прошлом. Если я не выберусь отсюда, то так и не получу возможность признаться. Ещё мгновение назад мы обсуждали песню, и вот — вновь все мои мысли были о том, как много потерял каждый из нас в этой Академии. Путаясь в собственных страхах и кошмарах, я часто теряла связь с действительностью, забывала, как сильно мои одноклассники хотят вернуться к обычной жизни — ничуть не меньше меня. — Я бы всё отдала, чтобы мы отсюда выбрались. Или хотя бы Мио, — убито закончила барабанщица. И эти слова меня тоже напугали. — Ритцу, ты же не… — Я не могу убить другого человека, — она рассмеялась, так странно и холодно, как будто могла жалеть об этом. — Если бы только мы нашли выход… Но выход был, и я о нём знала. Что бы это ни было — ловушка или настоящая дверь, запечатанная моим именем — это была единственная нить, ведущая к свободе. Я не могла рисковать жизнями всех остальных. Я не могла больше смотреть, как они страдают. Если за этой дверью будет выход, я приведу помощь. Если ловушка — я не боюсь встретить свою смерть, чтобы предотвратить большие жертвы. Это то, что должна была сделать именно я. — Прости, я всё о себе да о себе. О чём ты хотела поговорить? — Ритцу вернулась к своему обычному состоянию; исчезли угрюмость и обречённость. Но я уже видела достаточно. — Просто решила тебя проведать, — ответила я. — Мне надо идти. Хочу выспаться, завтра будет долгий день. Ритцу кивнула и улыбнулась — на этот раз искренне, без тени сомнения. — Спасибо, что поговорила со мной. Я кивнула ей, поворачиваясь к двери, и добавила: — Ты всегда можешь ко мне обратиться. — Как и ты ко мне. Оказавшись в коридоре, я направилась не в свою комнату. Ноги вели меня сами — вверх по ступенькам, на третий этаж, поворот за поворотом — к комнате физики, к неприметной двери в дальней её части. А там, за картонными коробками — ещё одна дверь, с кодовым замком. Пароль? Chiaki. ... ... …и дверь была открыта.***
Вчерашний ужин так и не дал им ответов на самый главный вопрос — стоит ли последовать указаниям, данным в видео. Хотя бы потому, что мало кто пришёл вечером в столовую. Мио видела, как Ритцу молча берёт еду в свою комнату; басистка чувствовала внутреннюю обиду на свою подругу, которая всё больше стала отмалчиваться, как будто и не было между ними никогда дружбы и доверия. Но Комаэда справедливо заметил, что ей, вероятно, просто нужно побыть одной. Нанами тоже не было. Как и Люси, которая сказала, что плохо себя чувствует. Таким неполным составом они и пытались что-то решить — иносказательно, не называя предмета обсуждения, ведь Монокума до сих пор не подал виду, знает ли он об их авантюре. Мио, Касуми и Комаэда хотели проверить, что скрывается за дверью. Зоро, Шикамару, Хоро и Йо — были против. Мио решила, что ей важнее разобраться, что происходит с подругой — свой голос она уже отдала, а остальное они должны решать большинством. И для начала нужно — очевидно — чтобы их стало больше. Не говоря уже о том, что Акияма, пусть она и нашла поддержку в лице Комаэды, скучала по глупым шуткам Ритцу и её заразительному оптимизму. Поэтому тем утром, собираясь на завтрак, басистка стояла перед её комнатой. Ритцу долго не открывала, и из-за звуконепроницаемых дверей трудно было понять, спит она или, например, одевается. Когда щёлкнул замок, Акияма с облегчением вздохнула, но ненадолго. — О, Мио, — Ритцу выглядела удивлённой и даже немного встревоженной; она не открывала дверь полностью, будто пыталась что-то скрыть. Но внимательная Мио увидела за спиной подруги разбросанные по всей комнате листы бумаги, скомканные и перечёркнутые ручкой. — Идёшь есть, балда? — вздохнула Акияма, глядя на неё с усталой улыбкой. Ритцу, не раздумывая, помотала головой: — Я не голодна. И вообще, мне нужно прибраться. Зайди через полчаса, лады? С этими словами, не дав Мио даже отреагировать, она захлопнула дверь и щёлкнула затвором замка. Девушка так и осталась стоять с открытым ртом, не зная, как себя чувствовать. Удивляться? Злиться? Тревожиться за неё? Ритцу никогда себя так не вела до этого, и басистка не могла вообразить себе ни единой причины, по которой её поведение могло так резко измениться. Кроме одной — но за эту мысль Мио разозлилась лишь на себя. Она вздохнула: может, Комаэда был прав. Может, ей стоит дать Ритцу немного личного пространства. Они с ранних лет были вместе, и это скорее барабанщица приставала к ней, лезла всюду, не считаясь с её мнением. Возможно, стоило дать ей пример и побыть хоть немного взрослой. Поэтому Мио пошла к другому человеку. К тому, кто в последнее время был более расположен к её компании. Нагито открыл почти сразу. В ноздри Мио тут же ударил едкий запах, и она вопросительно посмотрела на счастливчика. — Доброе утро. Я вчера был в комнате искусств на третьем этаже, вот, решил приобщиться — и он показал на огромное полотно, на котором была изображена незнакомая девушка с длинными светлыми волосами. Глядя на лицо Мио, парень поспешно добавил: — Извини, этот отбеливатель ужасно пахнет. Видишь ли, я ужасно неаккуратен и постоянно пачкаюсь. К счастью, вместе с красками я нашёл отличное вещество, которое помогает их выводить, — счастливо улыбался Комаэда, будто открыл подарки на Рождество. Акияма кивнула, поражённая: она и не подозревала, что Нагито умеет рисовать. — Красивый коврик, — вежливо заметила она, рассматривая расшитую узорами ткань. В каждой комнате Академии пол был устлан ковром в синюю клетку, поэтому для басистки оставалось загадкой, зачем Комаэде ещё один — в центре комнаты. Но, стоило сказать, смотрелся он неплохо. — Благодарю. Тоже из комнаты искусств — я решил, что он у меня приживётся, — отвечал Комаэда, убирая кисточки, которые до этого момента держал в руках. — Ты хочешь пойти вместе на завтрак? — с загадочной улыбкой спросил он, закрывая за собой дверь комнаты. — Да, — кивнула Мио, улыбаясь в ответ. — Ритцу снова голодает, — пожаловалась она, пока они шли в сторону столовой. — Дай ей время. А время всё шло. И к тому моменту, когда все собравшиеся — Комаэда с Мио, Хоро с Касуми, Люси с Шикамару — поели, остальные так и не появились. И если с Ритцу всё было понятно, как и с Нанами, то отсутствие Зоро и Йо было странным. Они, пусть и любили опаздывать, никогда не упускали возможности подкрепиться, особенно прожорливый мечник. — Пойдём, разбудим этих сонь, — вздохнула Касуми, глядя на Хоро. Сытый и мирный, точно довольный кот, сноубордист не стал противиться, и в столовой стало ещё на два человека меньше. — Боже, как можно так опаздывать, — проворчала Мио, глядя на пустые тарелки друзей. — Не представляю, как… Она так и не успела закончить свою мысль. Она вообще не успела понять, что произошло. Помнила лишь побледневшие в одну секунду лица Люси и Шикамару. А затем, медленно, будто с какой-то задержкой, услышала громогласное объявление. Этот текст они знали уже наизусть. И каждый раз он пробирал до мурашек. И тем более мерзким казался радостный, тонкий голос их директора.«Внимание, было обнаружено тело! В скором времени состоится Школьный Суд».