Академия Надежды

Звучавшая в тишине музыкальной комнаты песня объединила девушек впервые за долгое время. Глубокая мелодия баса, отчётливые удары барабанов — ритм партия во всей её красе. Они никогда не были главными героями, ни на сцене, ни в жизни, но вместе составляли неразлучный дуэт. Их трудно представить друг без друга, как и их инструменты. В тот день, раскрывая свои души через мелодию, Мио и Ритцу подвели черту всем своим злоключениям в Академии Надежды. Они ещё не могли знать, что для каждого ученика этот момент во времени станет решающим событием, поворотной точкой в дальнейшей истории. И тогда, с утренним объявлением Монокумы, каждый из них стоял на распутье, выбирая сторону того или иного друга. Часом ранее Мио поднималась по лестнице на четвёртый этаж. Двенадцатью часами ранее закончился Суд над Комаэдой. Монокуме пришлось насильно выгнать их из зала Суда: обсуждения и не думали прекращаться. Мио не принимала в них участия, ведь она не считала крики Хорокеу и молчание Нанами полноценным разговором. Ей нужно было побыть одной, привести свои мысли в порядок и смыть с себя этот взгляд Ритцу. Она чувствовала его спиной, даже находясь вдали от прочих одноклассников. Тогда их класс разделился на две части: одни хотели ответов, другие пока не могли их дать. Когда директор положил конец этому словесному противостоянию, каждый пошёл своей дорогой. Мио эта дорога привела к её комнате. Она закрыла дверь, зная, что в скором времени явится посетитель, а то и не один. Она положила на прикроватную тумбочку вещь, которую ей оставил Комаэда. Она проследовала в душ, снимая пиджак, белую рубашку и прочие элементы одежды. Мио всегда нравилось нежиться под струями горячей воды, но в тот момент её тело и так источало жар, поэтому басистка повернула кран и оказалась под водопадом прохлады. Она выдохнула с облегчением, игнорируя звонок в дверь. Она прижалась лбом к холодному кафелю, закрывая глаза и давая себе остыть. Мыслями ей хотелось вернуться назад, проиграть в голове каждую фразу, вспомнить яркие моменты из прошлого и сопоставить всё это, придя к какому-то выводу. Но она не могла, ей просто необходим был хоть какой-то отдых. Тогда она думала о том, как знобит тело после холодного душа. Ей снился прошедший Суд, очередной звонок в дверь и её неровное сердцебиение. Ей снились слёзы и непонимание самой себя. Ей снилось, как она одевается и подходит к двери, чтобы в последний момент одёрнуть руку и вернуться в тёплую кровать. И это было ложью. В Академии Мио ещё ни разу не снились сны. Она не была уверена, что спала в ту ночь, но часть усталости отступила, и за это Мио была благодарна. Утреннего объявления всё ещё не было — до него оставалось чуть больше часа. Этот момент девушка посчитала удачным для похода в столовую. Ей не хотелось пропускать утренний сбор, но она знала, что его пропустит. Общение с Комаэдой сделало басистку чуть более эгоистичной, и она готова была простить себе нежелание видеть всех остальных. Почему-то «все» стало синонимом имени Ритцу. На её счастье, она была единственной, кто решил позавтракать в столь ранний час. Завтрак Мио для себя определила, как дозу эспрессо из кофемашины. Пока кофе приводил басистку в чувство, и она начинала чувствовать желание подкрепиться чем-то более существенным, с кухни донеслись тихие голоса. Мио не сразу узнала в них Хоро-Хоро и Касуми. Дверь была прикрыта, и те двое, кажется, не слышали звуков заваривающегося напитка. Спешно опустошая утреннюю дозу кофеина, Акияма всё больше краснела, в конце-концов оставив чашку прямо на столе. Ей не хотелось им мешать. В Академии было не так много мест, чтобы прогуляться с утра, и Мио на автомате направилась к лестнице. Она поднялась на второй этаж, где было тихо, и ничего не напоминало о развернувшейся там не так давно драме. Она поднялась на третий этаж, вслушиваясь в споривших о чём-то Люси и Шикамару. Они были в игровой комнате, и Мио поняла, что пока не слишком желает встречи. Она поднялась на четвёртый этаж, по ходу своего путешествия понимая, что сейчас окажется там впервые. Монокума не изменял своей традиции дарить им всё новые удобства после каждого убийства. Удобно это было, конечно, только ему, ведь там их каждый раз поджидали всё новые мотивы. Акияма без особого интереса бросила взгляд на табличку над дверью, и вдруг интерес вспыхнул внутри неё, как сигарета в луже бензина. Она даже моргнула, чтобы убедиться, что её не подводят глаза. Тело сработало быстрее, чем мозг, и вот уже басистка открывает дверь в музыкальную комнату. Она запоздало поняла, что ещё снаружи слышала рваный ритм барабанов. Неясно, кто из них был удивлён больше, но совершенно точно, что радости на лице Мио было куда меньше. Этот факт быстро стал очевидным для её подруги, и та погрустнела на глазах. Так они и стояли несколько секунд, одним своим видом опуская настроение друг друга ниже зафиксированного исторического минимума. Она прервала немую сцену первой, развернувшись и сжав в ладони дверную ручку. Всегда можно зайти в другой раз… — …Мио. Голос остановил её в полушаге от коридора. Девушка невольно выдохнула: всех её душевных сил не хватит, чтобы теперь просто так уйти. Она чувствовала себя львом, который по доброй воле вошёл в клетку. Забавно, но если обратиться к астрологии, из них двоих львом была Ритцу. — Что? Ей пришлось постараться, чтобы тон её голоса сместился к нейтральной отметке. Не сказать, чтобы Акияма злилась на лучшую подругу, но слишком хорошо знала, что не стоит давать той делать выводы на основе своего поведения. Было бы проще, будь у басистки глаза на спине, но она и без них слишком хорошо знала, как будет смотреть на неё Ритцу. Даже застыв в своём развороте, даже находясь в доброй паре метров от барабанной установки, Мио чувствовала дыхание Тайнаки. Она ещё не знала, хорошо это или плохо. — Сыграешь со мной? Мио отпустила ручку. В последнее время каждый из них играл в одиночестве собственной комнаты, и предложение объединить усилия было слишком заманчивым. Если Ритцу думала, что басистка избегает её общества, потому что ненавидит ту за признание и за чувства, это было не так. Она избегала вовсе не Ритцу, а разговоров с ней. Разговоров о том, что происходит между ними, происходило и будет происходить. Она обнаружила себя на тонком льду, который опасалась трогать. Ответ станет ясен уже очень скоро, так она чувствовала, и если бы не вероятность, что он окажется положительным, Мио давно бы извинилась перед своим самым близким человеком. Если же трогать этот лёд сейчас, он расколется, проложив трещину между ними. Если Ритцу будет давить, она никогда не получит того, что хочет. Она не получит этого, если сама не поймёт, что стоит проявить понимание. К счастью, в их музыке не было выяснения отношений. — Мне нужно сходить за своим… басом… Развернувшись к подруге, Акияма с удивлением обнаружила, что во всём большом зале было лишь два инструмента. В левой части сцены стояла барабанная установка, точная копия той, что есть в комнате у Ритцу. В правой части сцены на изящной подставке она увидела точную копию своего баса. Благодарить ли Монокуму за внимание к деталям? Об этом она подумает позже. И как и у любого музыканта, в её кармане всегда был медиатор, хотя с её стилем игры он чаще ждал своего часа, чем активно использовался. На сцене Мио держала между собой и Ритцу небольшую дистанцию. Та, если и заметила это, не подала виду. Акияма сжимала в левой руке гриф инструмента, поправляла волосы, попавшие под ремень. В это время Тайнака опустошила бутылку воды. Судя по каплям пота на висках и прилипшей ко лбу чёлке, барабанщица сидела за установкой не первый час. Мозоли на её руках множились с каждым днём, и Мио часто удивлялась этому усердию: до Академии её подруга никогда не занималась так часто. Ритцу вкладывала всю свою энергию и эмоции в барабаны, и после вчерашнего Мио начинала понимать причину её пробудившегося рвения. — Джем? Или что-то конкретное? — поинтересовалась Мио. Ритцу неопределённо повела плечами, дав подруге повод впервые за долгое время одарить её скептическим взглядом. Это было какой-то сценой из прошлого. Тайнака часто говорила или делала глупости, только чтобы Акияма была голосом разума. Бывало и наоборот. Неудивительно, что их немногочисленные знакомые вне школы часто шутили, что они отличная пара. И почему она снова об этом думала? Ритцу что-то пробормотала, и Мио, в силу своей задумчивости, её не расслышала. После двух или трёх просьб повторить, Тайнака выпалила: — Я написала песню! Если бы не ремень, басистка точно выронила бы свой инструмент. — Ты… что? Серьёзно?! — Мио была так удивлена, что тотчас забыла обо всех их распрях. Ритцу вечно подшучивала над её лирикой, но отвергала любые предложения написать что-то самой. Басистке было крайне любопытно, что же могло заставить её подругу написать целую песню… пока она не ответила на свой вопрос. Взволнованная улыбка Акиямы поблекла, и Ритцу отвернулась, делая вид, что рассматривает драпированный занавес. Мио покраснела. Она так привыкла, что чувства подруги приносят лишь боль и сомнения. Творчество — это нечто совершенно иное. Ей нужно было услышать эту песню. — Там очень глупые слова, правда, — подхватила её невысказанную мысль Тайнака, — но я могу напеть. Без тебя мне не сыграть, — барабанщица с выражением подняла в воздух палочки, повернув голову в сторону подруги. Басистка улыбнулась. Как бы ни была сильна Ритцу, что бы она ни делала, без баса её музыка была лишь ритмичным треком. Это не делало их инструменты зависимыми друг от друга; они прекрасно могут существовать по отдельности. Но лишь вместе, в унисоне рождается по-настоящему красивая мелодия. — Только вместе… Мио поспешно зажала рукой рот, но Ритцу была слишком погружена в свои собственные мысли, чтобы её услышать. Барабанщица закрыла глаза, напевая себе под нос мелодию, всё громче и громче, ярче и ярче. Пальцы Мио коснулись струн. Может, музыкальное мастерство двух девушек и было далеко от идеала, но они — друзья детства. Лучшие подруги. И Акияма мгновенно поняла, что именно та хочет сыграть. Бас не может передать всю суть мелодии, то, за что её обычно любят слушатели. Он лишь поддерживает все прочие инструменты, оставаясь в тени. При этом без баса мелодия потеряет свою основу, её инструмент закладывает фундамент для всех остальных. Барабаны объединяют музыкантов, а барабанщик будто несёт факел, освещающий всем остальным путь. Без них даже самые умелые исполнители звучали бы разрозненно, потеряв ритм. Мио играет тихо и немного неуверенно. Ритцу слишком спешит. Так было всегда. Акияма должна была смириться с её нетерпением. Она улыбнулась себе под нос: так ли важно дать имя своим чувствам? Даже если считать их дружбу чем-то большим, это не сделает её лучше или хуже. Они действительно всегда были парой. Не в романтическом смысле, а дополняя друг друга, существуя, как единое целое. Если это считается любовью, Мио готова была признать, что любит свою подругу. Она прекратила играть, и Ритцу вслед за ней. Тайнака в недоумении посмотрела на басистку, и вина в этом взгляде ощущалась почти физически. Акияма снова улыбнулась краем губ, успокаивая её: они ещё не закончили. Она осторожно сняла бас и поставила его на подставку. Лишь оказавшись на сцене Мио поняла, что на самом деле в этой комнате было не два инструмента — просто остальные прячутся за занавесом, скрытые от посторонних глаз. Проходя за сцену и беря в руки электрогитару, басистка слышала, как широко открывается рот Ритцу. — Ты же… — пролепетала Тайнака, и Мио начинала привыкать видеть её такой смущённой. — Тебе не нравится гитара, она слишком шумная и выделяется! Акияма кивнула, а затем покачала головой: — Здесь только ты и я, мне некого стесняться. И пока Ритцу таращилась на неё в изумлении и — кажется? — в восхищении, басистка начала играть. В этом месте больше подошли бы клавишные, но за неимением лучшего она складывала отдельные ноты в мелодию так красиво, как только могла. Тонкие струны, короткий гриф, постоянная необходимость в медиаторе — всё это было чужим и непривычным, но оттого и более захватывающим. Комаэда научил её, что стоит иногда выходить из зоны своего комфорта. Когда закончилась спокойная мелодия и Мио взяла пауэр-аккорд, вступила спохватившаяся Ритцу. Гитара не медлит с тем, чтобы сразу выразить все эмоции. Она берёт инициативу в свои руки, ведёт всех остальных за собой, даже если и нуждается в поддержке барабанов. Мио уже не та маленькая и испуганная девочка, она изменилась. И она всё ещё нуждается в Ритцу. Не для того, чтобы положиться на барабанщицу во всём, но чтобы не звучать в одиночестве, не сбиваться с ритма жизни. Любовь ли это? Она начала петь, вновь задавая себе этот вопрос.

Собравшись вместе у доски, мы маркером Рисуем свободные свои мечты. К несчастью, тот звонок, что слышим вечером, Не лишит способности нас видеть сны.

С каждым словом девушка подходила всё ближе. И будто опасаясь помешать ей, Ритцу била по барабанам всё слабее. Обычно её игра была ураганом, сметающим всё на своём пути. Она была нетерпеливой и очень громкой, но сейчас её ритм замедлился, стал ровным и спокойным. Басистка, нет… гитаристка встала возле своей подруги, прямо за её спиной, и теперь уже Тайнака вынуждена была угадывать взгляд Мио.

Пой же, выше, выше, выше ноты ты бери. На губах желание своё ты задержи. Обратится в свет оно, лишь стоит высказать, Ведь в нём скрывается душа.

Она не ожидала, что Тайнака начнёт петь. Эти слова продолжали начатое Мио, и в них звучала не та мольба, с которой барабанщица взывала к ней вчера. Ритцу словно протягивала ей руку, предлагая идти с ней дальше, несмотря на всё произошедшее. Она так боялась быть отвергнутой, что сама отвергала всё, что связывало их. И сейчас она готова была ждать — так говорила её песня. И Мио поняла, что она чувствует. Ритцу сидела к ней лицом, отбивая ритм вслепую, одной рукой. Ритм сейчас был совсем не важен. Их песня дошла до кульминационного момента. Тайнака улыбалась — по-своему, как раньше, и даже не зная ответа своей подруги, она снова излучала тепло. Мио очень не хватало этого тепла.

Воспоминания нам вовсе не нужны, Ведь мы сильны, дружны, друг в друга влюблены…

Ритцу смотрела на неё взглядом, в котором читались все оттенки удивления. Она забыла про свой ритм. Мио продолжала, пока её подруга поднималась на ноги. Тайнака была немного ниже, и Акияма наклонилась чтобы быть с ней на одном уровне. Её голос перешёл в шёпот. Ритцу была всё ближе. Мио знала, что она может прекратить петь в любой момент. Она не прекращала.

В сладкое прошлое, как взрослая, я вскоре окунусь… А пока что я… …

***

Близилось утреннее объявление Монокумы. Шикамару и Люси толпились возле аркадного автомата в игровой комнате, затаив дыхание и наблюдая за разворачивающейся на экране сценой. Восьмибитная музыка затихала, сменяясь голосом девушки, рассказывающей свою историю. Накануне вечером, опустошённая после Суда Хартфилия извинилась перед своим другом. Она знала, что в последний их разговор была слишком резкой, и Шикамару не виноват в том, как закончился путь Натцу. Если кто и был виноват, то все они, как единое целое, но мало было смысла в подобном самобичевании. Уход Нагито, как и предрекал сам счастливчик, дал ей надежду. Пусть это чувство и было рождено из новых смертей, сделанного уже не вернуть. Йо, Зоро, Натцу — все они хотели бы, чтобы оставшиеся в живых не сдавались. Они просто не имели на это права. Все принесённые жертвы должны были привести хоть к чему-то. Это было странно для неё самой, но после Суда Хартфилия преисполнилась новых сил и решила взять расследование в свои руки. Может, убийство и было позади, но школа всё ещё содержала немало тайн, завесу которых Люси считала своим долгом хотя бы приоткрыть. У неё в голове была одна зацепка, которая стоила подробного рассмотрения. После ужина она обратилась к Шикамару с предложением поработать над этой тайной вместе. Люси ожидала, что стратег будет осведомлён куда больше неё, но как оказалось, больше всего времени парень проводил в библиотеке. Вопреки здравому смыслу, полезной информации там было слишком мало. Обычные книги, пусть и интересные, они не приближали их ни на йоту к поиску выхода или тому, кто стоит за устройством Академии. И хотя по логичному замечанию Шикамару, вся информация в это место поступает напрямую от Монокумы и его соратников, это лучше, чем ничего. Кажется, директору нравилось давать им небольшие подсказки, и Люси была уверена, что они нашли далеко не все из них. Она рассказала Шикамару о журнале, который нашла несколько дней назад, ещё до лекции Монокумы. Нара согласился, что эта девушка, Эношима Джунко, должна стать одним из ключей к пониманию происходящего. И хотя проще всего было бы расспросить Нанами, закрытая в её комнату дверь заставила ребят поменять планы. — Насколько тщательно ты обследовала игровую комнату? — Спросил стратег, пока они поднимались по лестнице. Со всеми разговорами и хождениям по коридорам было уже за полночь. У Люси сна не было ни в одном глазу, как и у её одноклассника, который шёл чуть ли не впереди неё. — Я не была там с тех пор и не читала ничего, кроме этого журнала. Наверняка мы найдём что-то ещё. Шикамару кивнул. Люси могла предположить, что бездумный поступок счастливчика оставил отпечаток и на нём. До этого парень выглядел даже не столько ленивым, сколько уставшим. Он нёс на себе слишком много забот, пытаясь тщательно расследовать каждое из убийств. Теперь, когда впереди замаячило долгожданное освобождение, пусть и в ненадёжном лице Комаэды, Шикамару был готов действовать. Журнал с интервью лежал на том же месте, и в нём всё так же было преступно мало информации. Ни Люси, ни Шикамару никогда не слышали об этой девушке, хотя она и должна была быть популярной. Так же, как все эти журналы каждый из них видел впервые, хотя пресса в их мирах не была чем-то новым. Прежде, чем Хартфилия успела ознакомиться с оставшимися статьями, Шикамару указал на большой механизм в углу комнаты. — Не уверен, что это, но выглядит чем-то важным, — подметил стратег, оглядывая устройство со всех сторон. Для Люси оно больше походило на массивную коробку, ростом с неё саму, и для неё оставалось загадкой, что Шикамару нашёл в этом предмете интерьера. — С чего ты взял? — Удивилась девушка, присоединяясь к осмотру. Тайное стало явным, едва она зашла с левого бока, на котором красовалось стилизованное изображение девушки. Той самой Эношимы Джунко, не узнать которую с её экстравагантной внешностью было трудно. Никаких иных опознавательных знаков волшебница не видела, хотя спереди у этой коробки было несколько кнопок и рычаг, из чего она заключила, что перед ней какая-то техника. — Если я правильно помню рассказы Нанами, из которых мало что понял, то это — игровой автомат, — предположил Шикамару. Люси пожала плечами: у них в гильдии был музыкальный автомат и выглядел он похоже, поэтому она не стала спорить. — Если так, то мы можем сыграть. — Интересно, видела ли это сама Нанами? Шикамару покосился на неё, и Хартфилия узнала, что стратегу тоже знаком сарказм. — А ты как думаешь? Она начала вести себя странно после открытия третьего этажа, они с Комаэдой перешёптываются по поводу этой Джунко, а тут ещё вещь, подходящая её таланту. — И правда, — быстро согласилась Люси, чтобы не тратить время на очевидные вещи. Может, Нара и не замечал этого, но она не была совсем уж глупой. В их гильдии так и вовсе Люси считалась одной из самых умных волшебниц. Если мозги и должны были ей когда-то пригодиться, то сейчас было самое время. И в подтверждение своих мыслей она, опередив одноклассника, щёлкнула по клавише «старт». Экран загорелся почти мгновенно, явив ребятам большую надпись — «Ultimate Backstory (told in a lame way)». Экран сообщал, что в формате визуальной новеллы (Люси не знала, что это) расскажет о прошлом некого человека. — Интересно. Мы можем понять кое-что, даже не начав игру, — пробормотал Шикамару. — Например… — Этот автомат здесь не просто так. Наверняка Монокума или кто-то из его союзников хочет рассказать нам об этой девушке. Но это странно. Если правда, что Нанами предатель, а Джунко явно связана с ней и Комаэдой, то дополнительная информация поможет нам однозначно убедиться, на чьей же стороне Нанами. Как им может быть это выгодно? Она выпалила всё это на одном дыхании, надеясь хоть немного впечатлить стратега, но тот и ухом не повёл, спокойно подключившись к диалогу. — Не думаю, что всё будет так просто. Едва ли нам раскроют все карты, скорее попытаются запутать ещё больше. Тем более, — он кивнул на экран, и Люси увидела, что надпись сменилась новой.

«Часть вторая».

***

Этот огромный розовый особняк — обиталище моей матушки. Мы с Муку-тян провели здесь немало времени. Рядом есть пляж, что удобно, и вся земля в округе принадлежит нашей семье. Можешь войти, кстати. Это официальное приглашение. Стены внутри тоже розовые, с них буквально соскальзывает взгляд — настолько они яркие. Повсюду портреты незнакомых тебе людей, цветы в горшках; воздух спёртый, а под ногами скрипят половицы. У нас не было дворецкого, вместо него трудились служанки. Жаль, я даже не помню их имён. Вы входите в обеденный зал. Уютный на вид, в центре, разумеется, огромный длинный стол и небольшая ваза с фруктами. Вы садитесь в широкие комфортабельные стулья, и Джунко вздыхает. Здесь одиноко и просторно, но для нашей семьи это идеальное место. Отец был ну очень серьёзным человеком. Как я помню, он занимал важную позицию в компании, производящей нефтеперерабатывающее оборудование. Его вечно не было дома — дела и всё такое — но он не был плохим человеком… ну… остальное можешь додумать. Пока стандартная история, верно? Прошу меня простить, если этот рассказ получится несвязным или я начну говорить загадками. Не так-то легко вспоминать обо всём этом! Трудное детство и так далее, но ты же понимаешь, у любого злодея есть набор скелетов тараканов в шкафу головы. Джунко берёт яблоко из вазы, вертит его в руках и пафосно надкусывает, точно герой одного популярного произведения. На чём я остановилась? Ах, да! В общем, моя семья — это Муку-тян, мама и папа. Отец занимался бизнесом, а мать нянчила нас дома. Она была славной женщиной! Искренне заботилась о нас и делала всё, чтобы жизнь казалась слаще. Ничего не могу сказать плохого, хотя она и была скучным персонажем. Отцу нравились такие: глуповатая, но добрая и даже красивая. Не лучшая жена в долгосрочной перспективе, но откуда мне знать? Она расправляется с яблоком и бросает огрызок на стол. Помнится, отец не раз говорил о своём тяжёлом детстве; из этих историй можно составить рассказ похлеще моего. Он был из бедной семьи и очень много работал, а ещё вроде участвовал в какой-то локальной войне. >Экран покрывается рябью и мигает. В следующую секунду Джунко стоит у задней двери зала. Кажется, будто здесь пропущена сцена. Давай посмотрим, что тут снаружи. Джунко открывает дверь, и в комнату врывается лёгкий морской ветерок. На пляже зарождается утро; солнце окрашивает воду в разные оттенки красного и оранжевого, а ветер всё усиливается, проникая прямо под кожу. Ты чувствуешь сильный запах соли и йода, пока девушка ведёт тебя к побережью по каменной тропинке. Спустя какое-то время вы останавливаетесь на самой кромке песка, омываемого волнами. Ребёнком я любила бывать на пляже, мы с Мукуро провели тут многие часы. Тогда друзей у меня почти не было. Можно сказать, Мукуро была единственной живой душой рядом, день за днём. Мама хотела оставить нас на домашнем обучении, но отец настоял, что девушки должны научиться вести себя в обществе и социализироваться. Они сошлись на том, что мы пойдём в совершенно обычную школу. Разумеется, обучали там дерьмово, поэтому пришлось навёрстывать частными уроками с репетиторами. Я ненавидела школу! Это было так скучно, меня так раздражали одноклассники. Мне удалось с ними подружиться, пусть это и была видимость дружбы. Едва ли мы общались так хорошо, как от нас того ждали. Да и потом, я была норовистой и злобной мелкой сучкой. Я думала, ты скажешь «что значит была?». Джунко поворачивается направо и указывает на участок песка. Вон там играли мы с Мукуро. Чаще всего соревновались в том, кто построит лучший песчаный замок. Мы никогда не могли нормально определить победителя, в итоге замки редко доживали до утра. Джунко ведёт тебя дальше вдоль сверкающей под лучами солнца воды. Однажды нам было по шесть лет, и мы строили один большой замок вместе. Он вышел просто потрясающим: высокий, с красивыми башенками и стенами. Настоящий шедевр. Затем мы нашли его разрушенным. Когда пришла Мукуро, я стояла на пляже возле руин нашего творения и рыдала. Она пыталась успокоить меня и пообещала, что найдёт виновника, а мы построим новый замок, ещё лучше прежнего. Следующие три дня Мукуро искала мудака, который сломал его. Нужно ли говорить, что это была я. Почему? Не знаю. Может, это была очередная ребячья истерика. Шестилетке не понять философию отчаяния. В любом случае, я сделала это, а она пыталась защитить меня, хотя опасность исходила от меня самой. В этом смысле ничего не изменилось и по сей день! Спустя ещё минуту ходьбы вы натыкаетесь на тот самый замок, выросший из песка словно по волшебству. Джунко подходит ближе, вглядываясь в него с нотками ностальгии в глазах. Когда нам было двенадцать, мы перешли в другую школу, и почему-то новая оказалась ещё хуже. Мне было скучно, я срывалась по любому поводу, постоянно задирала одну тупую девочку, которая меня бесила. Как-то раз я назвала её жирным выродком шлюхи, и она убежала в слезах. На следующий день мне сказали, что она пыталась убить себя ножом для масла. Тупая мразь! Любой знает, что спрыгнуть куда эффективнее. Джунко в задумчивости смотрит на песчаный замок. Я написала ей пару ласковых в интернете, но она так и не ответила. А на следующий день огромный перекачанный верзила подошёл ко мне за обедом и сказал, либо я прекращаю свои выходки, либо у меня будут проблемы. Он напоминал гориллу, такой же страшный. Я поржала. Позже вечером я нашла адрес той девки и отправила открытку с наилучшими пожеланиями: спросила, какое животное выебало её мамашу, чтобы уродился её старший братец. Потом этот парень бегал за мной с бешеными глазами, загнал в какой-то переулок. Не знаю, что у него было на уме, но он так ничего и не сделал. Ни тогда, ни когда-либо потом. Мукуро размозжила ему голову бейсбольной битой. Было довольно страшно, да. Чувак был мертвее мёртвых. Я понятия не имела, что делать, и мы просто сбежали. Как оказалось, он реально умер. Его семья наняла адвоката, благо улик нашлось предостаточно. Отец потянул за свои ниточки, но даже это не помогло избежать судебных тяжб. Решение он, конечно, нашёл. Однажды ночью Мукуро покинула страну, и даже я не знала, куда её отправили. Папа сказал, что к каким-то родственникам за границей. Раньше я изо всех сил завидовала Мукуро. Странные были времена. Она была проворной, смекалистой, гибкой, и просто находясь рядом ты чувствовал себя… особенным. Будто она заряжала тебя своей энергией. Она была физически развитой от природы и умела радоваться самым простым вещам. А ещё она так сильно заботилась обо мне. Я была полной её противоположностью — угрюмой и капризной, ещё тогда. У меня ничего не получалось, и я злилась по пустякам. Более того, я не понимала, как устроены люди. Все их поступки были такими… нелогичными. Я терялась среди этого, а Мукуро ориентировалась без труда. Со временем это изменилось. Не сразу, постепенно, я пришла к определённому пониманию. Просто так получилось. Я была совсем одна и у меня было, о чём подумать. Не было больше никаких школ, только репетиторы. Отец был мной недоволен. Я спорила с ним, наши отношения продолжали портиться. В итоге разговаривала я в основном с книгами, читала всё, что было у нас дома. В результате, опробовала немало хобби. Помню, как-то отец показал нашу библиотеку и сказал, что в детстве любил читать книги по истории, потому что ему казалось, что всё великое уже произошло. Чем больше я читала, тем больше открывала определённые закономерности в поведении людей. Я поняла, что человеческая психика следует чётко прописанной логике. Большой и запутанной логике, но она вполне поддавалась анализу. Я стала просить отца, чтобы он снова отправил меня в школу, и однажды он согласился. Конечно, училась я в другом месте и даже в другом городе. Тогда всё изменилось. У меня получалось держать ситуацию под контролем и звучать убедительно для окружающих. Все меня любили. Конечно, простые обыватели мне быстро наскучили, и тогда-то я повстречала Мацуду. Ты его помнишь, это мой друг, Абсолютный Невролог. Нет, это не была очередная романтическая линия, не для меня уж точно. Думаю, он считал иначе. Мы познакомились на уроках естествознания. Тогда я выглядела, как типичная тупая блондинка, только начинала увлекаться модой, так что можешь себе представить. Он был гением в области биологии, мы вместе резали лягушек, прямо как в американских фильмах. Сначала я подстраивалась под его ожидания, но это быстро наскучило, и начала проглядывать моя настоящая личность. Нужно ли подробно описывать его влюблённость? Я находила это забавным. Просто посмотри на него, он и сейчас злой и нелюдимый, как все эти тысячи фейковых аккаунтов в интернете. И он краснел, будто школьница на первом свидании. Было даже мило. Мне нравилось уделять ему внимание, которое он неправильно расценил, как взаимную любовь. Что касается исходящей от меня любви, то я искренне любила свою домашнюю черепашку! До того неудачного случая с автомобилем. >Сцена вновь обрывается посреди разговора. На экране появляется комната типичной девочки-подростка: неубранная, с кучей розовых плакатов и горой плюшевых игрушек в углу. На кровати лежит блондинка с двумя большими хвостиками. Она разговаривает по телефону. — Да. Пожалуйста. Приходи, я плохо себя чувствую. Очень плохо, — вяло говорит она. Спустя пару минут кто-то стучит в дверь. Девушка вскакивает с кровати, впуская внутрь парня в мятой пижаме. — Я волновался, Джунко. Ты в порядке? — Нет. Боюсь, нет, — девушка вновь садится на кровать, подтянув ноги к груди. — Если честно, я уже не знаю, что делать. Правильно ли мы поступаем? — Это ведь была твоя идея, нет? — Вздыхает парень в пижаме. — Почему теперь идёшь на попятную? — Я не знаю, — она вскидывает руку. — Может, осознание навалилось. Парень в пижаме — теперь понятно, что это Мацуда — подходит ближе с распростёртыми руками. Эношима медлит, неуверенно принимая его объятия. Они прижимаются друг к другу в полной тишине. Затем она снова подаёт голос: — Они сказали, что заморозят проект, чтобы расследовать письма с угрозами. Может, нам не стоит продолжать? Мацуда прижимает её к себе ещё крепче. — Это и не обязательно. Если проект отменят, всё хорошо. — М-м. Точно. Ты прав. Она выскальзывает из его рук и отстранённо подходит к окну. Небо безоблачное, в ночной темноте не видно ни звёзд, ни луны. — Да. Остаётся только ждать. Мацуда проходит на середину комнаты, не зная, что ему делать. Позже он подходит к ней и тоже смотрит в окно. Тишина становится неловкой. — Быть хорошей сложнее, чем я думала. Я не этого ожидала, — делится девушка. — У тебя хорошо получается. Ну, как бы, по-своему? Он больше не пытается её обнять. Мацуда неуверенно садится на кровать, а Джунко молчит, погружённая в свои мысли. >Сцена меняется. На этот раз Люси и Шикамару видят Эношиму Джунко собственной персоной. Итак, я томилась в этой грёбаной частной школе, когда поблизости развернулась стройка, против которой выступили местные «зелёные». Однажды во время прогулки с Мацудой к нам подошла девочка в тупом костюме панды и попросила помочь. Чего бы и нет — решила я. Мацуда постоянно заливал, что нужно делать добрые дела, вот я и согласилась. Как оказалось, эта девочка была среди группы людей, пытающихся защитить местный зоопарк и живущую в нём панду. Из-за стройки лавочку собирались прикрыть, животные были под угрозой, все дела. К счастью, я пришла им на помощь с моими великолепными дизайнерскими навыками! Придумала на основе этой панды милейшего маскота, наполовину чёрного, наполовину белого. Мы клепали их сотнями и продавали по всему городу. Что-то вроде «купите это дерьмо, помогите спасти парк!». >На экране появляется изображение Монокумы, с тем лишь отличием, что оба его глаза обычные, маленькие и чёрные. Выяснилось, что за строительством стояла какая-то очень крутая организация. Они подмяли под себя всех, кого можно. И вряд ли было хорошей идеей пытаться шантажировать их, забрасывать письмами и сообщениями с вырезанными из газет буквами. Но чего не сделаешь ради добра! Таки да, мы с Мацудой вступили в ряды защитников природы. Не помню, как называлась их группа, что-то связанное с кроликами и радугой. Через неделю должна была состояться большая встреча корпорации с инвесторами, так что мы решили организовать акцию протеста. Нужно было принести плакаты, плюшевых панд и прочую херню. Всё это запланировали проводить в местном отеле, «Райские гущи». Как ты можешь догадаться, в администрации у меня нашёлся поклонник. С его поддержкой я и решила: чем протестовать снаружи, одарю-ка я их своим присутствием лично. В общем, я потратила немало времени, набивая пространство над потолком плюшевыми пандами. А ещё у меня было что-то вроде детонатора. Жмёшь кнопку — и все эти игрушки обрушиваются вниз, что поможет привлечь внимание прессы к нашей экологической проблеме. Ну, я так думала. Реальность оказалась прозаичнее. Оказывается, они смогли отследить наши письма. Я предполагала такое развитие событий, но какое удовольствие в жизни без щепотки риска? Я ожидала, что за нами придут военные или какая-нибудь антитеррористическая организация, но… эти ребята были не из полиции. У корпорации хватило денег, чтобы создать свой специальный отряд. Позднее я выяснила, что эта стройка вообще была причиной раздора между двумя крупными организациями, так что мы оказались между молотом и наковальней. Я была с Мацудой, когда нас накрыли — пришлось тихо-мирно сдаться. Нас привезли в какой-то бункер, и там были эти страшные мужики, которые играют с тобой в злого и очень злого полицейского. Нас даже собирались пытать! Ну, побили знатно, это уж точно. Можешь не верить, но я реально перепугалась! А ещё это было так интересно! Хотя Мацуда отрубился спустя минуту, когда полез в драку, пытаясь защитить меня. Лол. Они разбили что-то об его голову. Пришлось потом лечить сотрясение, начались проблемы с мозгом. Наверняка ему понравилось во всех этих госпиталях. Короче. Я хорошенько поработала языком, чтобы выбраться оттуда. Нет, не в этом смысле. Мне удалось подобрать нужные слова, в итоге меня развязали. И да, это было трудно. Труднее, чем я ожидала. Потом дело дошло до очередной драки, и я вообще не знала, что делать. Ну, я стреляла, бегала туда-сюда. Бр-р-р. Если тебе интересно, Мукуро в это время была где-то в восточных странах, заканчивала отбывать своё наказание. Я как раз хотела довести до конца этот проект с зоопарком, чтобы показать, насколько я лучше, самостоятельнее, и что она мне совсем не нужна. Для меня это было супер важно. Пока сестрёнка была в отъезде, мы писали друг другу письма. Ну, как мы… Ровно раз в месяц от неё приходила весточка, где она описывала свои будни и какую-то армейскую лабуду. Я читала всё это, но ни разу не ответила. Даже так. Я ни разу не ответила письменно. Ещё до её отъезда Мукуро коллекционировала какие-то фигурки из стекла. Вроде это были собаки? Или волки? Ей они всегда нравились. Наверное, и её характеру это тоже подходит, она ведь преданная, как собачка. Так вот, незадолго до случая в школе я уронила всю её коллекцию, все эти фигурки разбились на множество мелких осколков. Это была случайность, клянусь. И потом, когда Мукуро уехала, я присылала ей фотографии разбитого стекла из её коллекции. И ничего больше. Ну, типа, я всё ещё злилась на неё, но реально скучала. И по сей день я думаю, что немалая часть моей личности была сформирована под её постоянным влиянием. Я завидовала ей. Я завидовала тому, кем она является от природы; вечно улыбчивая, энергичная, целеустремлённая. Я ненавидела, как же, чёрт возьми, тяжело найти причину её ненавидеть. Мне так этого хотелось. Я хотела добиться всего, чего не смогла она, обойти её в чём-то. Я была умная, красивая, модная. И та ещё сука. Но этого никогда не хватало. Я хотела получить всё, ВСЁ, блять! Но едва я чего-то добивалась, это уже не приносило никакого удовольствия. Я ненавидела столько людей, ты и представить себе не можешь. Ненавидела! Я хотела, чтобы они страдали, чтобы поняли, насколько я лучше них. Но-о-о. В какой-то момент до меня дошло, что ненависть — это глупо и только подтверждает мою ущербность. А я ведь великолепна. В общем, я забила. Более того, я ещё больше поняла, как устроены люди. Однажды я так чётко увидела, как они все зависят от фиксированного числа факторов: окружения, воспитания, генетики и так далее. Все изменения и реакции строго детерминированы. Даже если кто-то талантлив, виной тому внешние факторы, удачные обстоятельства. Так зачем его ненавидеть, какая разница? Разумеется, обо мне можно сказать то же самое. Даже понятие логики сконструировано человеческим мозгом. Снаружи этой ментальной оболочки нет никакой логики. Но знаешь, как и все наши ментальные установки логика существует не просто так. Логика. Правосудие. Добро и зло. Надежда и отчаяние. Все они субъективны, на них и завязано наше сознание. Без них мы просто не можем существовать. Нам нужно чувствовать собственную важность, оправдывать все наши решения и действия. И в какой-то момент я избавилась от этих установок. А может, у меня их изначально не было. Сначала моё сознание зависело от других людей. Потом нет. Потом я не знала, от чего оно вообще зависит. Мне казалось, что я постоянно лгу — себе, окружающим, хотя это было не так. Лгать — значит говорить то, во что ты не веришь, но я и так ни во что не верила. Как же я тогда пришла именно к отчаянию, а не к надежде? Хм. Это был не совсем мой выбор. В общем, я вся такая побитая бежала по этому бункеру. Со сломанной ногой удирала от плохих ребят, и всё, что у меня было — ржавая труба в руках. Не помню, как я в итоге выбралась, но одному из них точно проломила череп. Странно, но я почувствовала удовлетворение и подумала: так вот, почему Мукуро делает это. Кровь кипит и рвётся через кожу, руки трясутся, в ушах шумит. Разумеется, у меня был с собой детонатор. Разумеется, я сразу направилась в отель. Разумеется, плюшевые игрушки были с сюрпризом. В каждом из них я спрятала миниатюрное взрывное устройство. Когда я добралась до отеля, в запасе оставалось четыре часа. Я приняла душ, поразмыслила обо всём. Спросила себя, почему я это делаю? Это ведь глупо и бесполезно? Да, ещё как глупо. Именно потому я этим и занялась. Не было никакого смысла, нечего было анализировать, я просто получала… удовлетворение. До я этого я тонула в собственных мыслях, постоянных выводах, чрезмерном анализе всего мира. Я слишком сильно пыталась быть кем-то. Тогда было по-другому. Талант аналитика позволяет тебе разобраться в чём угодно, построить с нуля любую концепцию, чтобы каждая деталь была на своём месте. Он поглощает тебя и становится тобой. Обычные люди этого не понимают, они верят в убедительные вещи. Для меня не осталось ничего убедительного. Я растеряла всю эмпатию, весь смысл. Все ценности, приоритеты, цели. Ничего не было чётким или убедительным, моему сознанию было всё равно. Для меня эти вещи стали неким строительным материалом, абсолютно нейтральным, и я не знала, что из него построить. Люди живут со всем этим, поэтому моя жизнь стала неполноценной в бесплодных попытках найти хоть что-то неправильное. Что-то, против чего восстанет моя душа. Я совершала абсолютно разные поступки и наблюдала, изменится ли хоть что-нибудь. Но ничего не менялось. Это меня просто ЖУТКО бесило. И тогда я вышла ко всем этим олигархам в своём фиолетовом платье и короне. Кажется, там даже был мой отец. И тогда я нажала Большую Кнопку. И с потолка упали бомбы. И тогда, знаешь. Я НАДЕЯЛАСЬ на лучшее. Люди живут с мыслью, что всё когда-нибудь наладится, даже если это не так и лучше не становится. Люди верят, что добро всегда победит. Спустя пару минут после бомбёжки я обнаружила одного выжившего. Он был вооружён и очень зол. Мне было всё равно. Вперёд. Делай своё дело. Разрушенный зал, только я и он. И он подходил всё ближе. Что-то кричал. Мне было всё равно. Я ждала выстрела, но его всё не было. Хех. Ты ведь знаешь, что я никогда не получаю по заслугам? Всё это благодаря одному человеку. Тогда ситуация повторилась вновь. Она вернулась. Я ей всё рассказала. Она вновь была со мной, такая заботливая, любящая, понимающая. Я сказала ей, что не знаю, что делать. Она сказала, что это нормально. Она сказала, что я её младшая сестрёнка, её Джунко, что всё остальное не имеет значения. Она сказала, что будет со мной, и что поделится своим собственным смыслом. Я показала ей плоды своего труда, чтобы доказать собственную независимость. Сказала, что внутри меня есть странное чувство. После всего сказанного и сделанного, после всего произошедшего, после очередной перестройки моего сознания. Внутри меня было странное, но столь приятное чувство свободы. И она сказала: Может, это отчаяние? Кажется, всё в моей жизни теперь связано с отчаянием из-за Мукуро. Но ведь это просто слова, рождённые нашими ментальными оболочками. И я цепляюсь за них, чтобы не потонуть. Если что-то может дать мне твёрдую почву под ногами, пусть так. Пусть это будет отчаяние. Если так я смогу обрести себя, пусть это будет отчаяние. Но я это я. Мне не подходит что-то кроме величия и великолепия. Поэтому я буду Величайшим Отчаянием.

***

Хорокеу, что для него было не в новинку, знатно охрип после Суда. Пока Монокума занимался транспортировкой Комаэды — за пределы Академии, как хотелось верить — у него было добрых полчаса, чтобы наконец-то выжать из Нанами хоть какое-то объяснение. И у него ничего не вышло. Геймер отвечала односложно, да так, что даже к словам прицепиться не выходило. Это вывело сноубордиста из себя, хотя нервы после Суда и так были ни к чёрту. Только висевшая на руке Касуми смогла остановить его от физического вмешательства. Максимум, чего добился парень своими криками — обещание девушки рассказать всё, но позже. Правда, ему казалось, что это самое «позже» уже давно должно было настать. И не это ли говорила Нанами, когда они обвинили её в предательстве? Ещё больше настораживало, что ей действительно было, что рассказать. Хорокеу сомневался, поступает ли он правильно, отпуская вероятную предательницу с миром. Кто знает, что можно натворить за ночь? Нет, он знал. Очередное убийство. Вот только парню осточертело подтирать сопли за всеми своими одноклассниками. Если у них не хватает мозгов ходить парами, носить что-то для самообороны или вообще сидеть по своим комнатам, то что он может сделать? Йо пытался помочь всем, но не помог никому. Разве что ублюдку Комаэде, чтобы тот воплотил в жизнь свои фантазии о надежде и прочей фигне. Потеря близкого друга не пошатнула Хорокеу, и он смутно понимал, почему. Во-первых, Йо не был слабаком. Шаман сознательно пошёл на сделку с Комаэдой, взвесив все риски, и это было его решение, которое, несмотря на все обстоятельства, стоило уважать. Так или иначе, Асакура своего добился: один из них отправился на свободу, если Монокума сдержал своё обещание. Если нет, то какие вообще у них были шансы? Теперь оставалось только ждать, и этого Хорокеу терпеть не мог, но другого выхода он просто не видел. А во-вторых… во время перепалки с Нанами, Касуми сдерживала его не только физически. Сам факт того, что их общение выходит куда-то за пределы простой дружбы, стал понятен уже давно. Ещё после того разговора в бассейне Юсуй понял, что в Касуми было нечто особенное, помимо очевидного сходства с его сестрой. Он всё никак не мог понять, что именно, да и времени предаваться этим мыслям не было. Но после Суда, пусть он и с трудом признался себе в этом, все те глупости, что творили его одноклассники, начали пробираться под кожу. Напряжение между Мио и Ритцу, тот несвязный бред Комаэды — для него это стало зеркалом, в котором Хорокеу увидел себя и Касуми. Вот только между ними не было никакого напряжения, и в этом смысле им, наверное, повезло. Он не был идиотом — уже не был — чтобы думать, что всё это чепуха и пройдёт, как простуда. Жизнь в условиях Академии научила Хорокеу ценить то, что он имеет, ведь в любой момент он может этого лишиться. Жизнь отняла у него сестру, пусть и не буквально: они не виделись уже бог знает сколько времени. Комаэда отнял у него лучшего друга. Они с Йо не всегда находили общий язык, но «лучший» друг не значит «во всём на тебя похожий». И теперь он точно знал, что в этих стенах не осталось никого близкого, только Касуми. Юсуй понимал, что сделает всё, чтобы защитить хотя бы её, но видел, как это не удаётся остальным. Друзья умирают, близкие люди умирают. Если побыть на секундочку реалистом, то один из них может не дожить до завтрашнего дня. В таком случае, лучше уйти без сожалений. Не факт, что Касуми чувствует себя так же, но если он что-то и понял за недолгое время их общения, так это то, что все его мысли не будут отвергнуты. Хорокеу немного беспокоил Ред, о котором девушка не раз вспоминала. Сноубордист подозревал, что между ними явно что-то было, но Ред мёртв, и цепляться за прошлое глупо, как он познал на своей шкуре. После ужина, когда их немногочисленный класс разошёлся по своим делам, Хорокеу позвал подругу на кухню. Касуми ответила, что уже не голодна, но она достаточно хорошо различала интонации в его взгляде, чтобы иной раз не спорить. Он это ценил. Как ценил и те моменты, когда она действительно с ним спорила. Люди, неспособные за себя постоять, раздражали его. Касуми сумела преодолеть… нет, даже принять смерть близких людей, и это её не сломило, чем Хорокеу в тайне восхищался. Он сам пока не мог похвастаться подобным достижением. Они стояли на кухне в тишине. Взгляд обоих остановился на стойке с ножами; Хорокеу поморщился, Касуми поёжилась. Пропавший нож вернулся на законное место, и оставалось надеяться, что Монокума нашёл новый, а не очистил от крови оружие, участвовавшее в убийстве Реда. — Знаешь, первое время я часто приходила сюда, — призналась Касуми почти шёпотом. — Я смотрела, представляла. Глупо это или нет — не знаю, но мне это помогло. Человек привыкает к чему угодно со временем, главное дать этому закрепиться в твоей жизни. Я дала себе привыкнуть к этим образам, и теперь они уже не вызывают того страха. — Хорокеу внимательно слушал её. Они редко говорили о первом убийстве, хотя бы потому, что сноубордист не хотел снова травмировать пловчиху. — Я хочу сказать. Если тебе трудно смириться со смертью твоей подруги, возможно, тебе нужно посетить те места. Горы, ты говорил? Не подумай, что я настаиваю. Просто не хочу, чтобы ты и дальше корил себя за то, в чём на самом деле не виноват. Хорокеу повернулся к ней, склонив голову в удивлении. Его прошлое они тоже не обсуждали с тех самых пор, как он о нём рассказал. Если подумать, Касуми наверняка хотела что-то добавить, но у них просто не было времени. Может, стоило выбрать более подходящий момент, а не пару минут накануне Суда. — Почему это я не виноват? — поразился Юсуй. Помимо тяжести в груди, физически ощущавшейся от тех воспоминаний, ему самому та история казалось логичной. В смысле, если бы не его глупое поведение, ничего бы не произошло, и она была бы жива. Касуми ответила ему долгим взглядом, будто подбирала нужные слова. — Помнишь, как сегодня ты говорил, что Йо принял свою смерть осознанно? — Хорокеу кивнул. — То же самое можно сказать и о той девочке. Никто не заставлял её идти за тобой, она сделала это по своей воле, потому что хотела быть рядом, — Касуми тепло улыбнулась, и это смягчило то, о чём она говорила. — Ты не можешь винить себя за это. Если думать обо всех вещах, которые произошли из-за нас косвенно, то в произошедших убийствах виноваты родители наших одноклассников, все их предки, погода на улице в момент их рождения. Понимаешь? И он действительно понимал. Странно, как восприятие иногда искажается, когда дело касается твоих собственных действий. Касуми слишком хорошо знала его. Она смогла убедить Хорокеу с помощью его собственной логики, и это было просто потрясающе. Настолько, что парень рассмеялся в голос, запрокинув голову, и сделал это искренне, с чувством нахлынувшего счастья. С души упал не то что камень, а самый настоящий ледник. — Ты идиот? — улыбнулась Касуми, заражаясь его смехом. Несколько секунд они просто хохотали вместе, как умалишённые. Затем Хорокеу перевёл дыхание, утвердительно кивнув: — Да, мне это часто говорят. Касуми попыталась напомнить, что не имела в виду его интеллект, но парень прервал её, заверив, что и так это понял. Это было удобно в их общении: часто слова были лишними. Те вещи, которые иным людям приходилось объяснять, усваивались на лету. Наконец, пловчиха ещё раз посмотрела по сторонам, точно выискивая что-то. — Так зачем мы здесь? — Я хотел поговорить. Наступила продолжительная пауза, пока Касуми смотрела на него. Хорокеу не чувствовал, что его торопят, но даже это не помогало прийти к нужным словам. Быть храбрым в бою куда легче, чем в повседневной жизни. Сноубордист выдохнул, по привычке надвинув повязку на лоб, и Касуми удивлённо вскинула брови. Наверное, в этот момент он выглядел немного угрожающим, так что Юсуй попытался расслабить мышцы лица. Судя по едва сдерживающей смех подруге, результат был интересным. — Если вдруг такое произойдёт, — медленно начал парень, делая ударение на каждое слово и подчёркивая гипотетичность ситуации, — что с кем-то из нас случится нечто плохое, — Касуми напряглась, — я бы не хотел ни о чём жалеть. — Девушка серьёзно кивнула, подтвердив его слова. — Поэтому мне стоит сказать, что у меня на уме, пока есть такая возможность. Стоит отдать должное Касуми: она и это поняла куда быстрее, чем должна была. Наверное, вспомнила свою собственную шутку после сегодняшнего Суда. Кто из них мог знать, что всё действительно закончится признанием? Хорокеу всегда казалось это глупым, но лучше уж выставить себя дураком, чем умереть, не оставив за собой ничего. — Хорокеу?.. — Она подошла ближе, для него даже слишком близко, положив руку на плечо друга. Сноубордист посмотрел на её пальцы, и Касуми слегка покраснела. Сам он ещё сдерживал смущение, но не без труда. — Что я хочу сказать, — продолжил Юсуй после пары томительных мгновений, — ты мне нравишься, Касуми, и я даже благодарен этой чёртовой школе, что встретил тебя. Ты просто удивительная, не как остальные девушки, — добавил он, посмотрев куда-то вбок, потому что вслух это звучало ещё хуже, чем в его голове. Нет, он и правда чувствовал себя очень глупо. Почему все эти вещи нельзя совершать без слов? Как оказалось, когда Касуми притянула его к себе за ворот кофты и поцеловала — можно. Они потеряли счёт времени, с головой окунувшись в разговоры, признания и всё сопутствующее. К тому моменту, когда оба одноклассника выдохлись, было уже утро. Близилось время завтрака и утреннего объявления, поэтому Хорокеу вынужден был прервать сам себя. — Есть ещё одна вещь, которую я должен сделать. И без того красная от смущения Касуми приобрела оттенок кепки своего давно почившего друга. — К-как ещё одну?! Хорокеу и сам смутился, поэтому тотчас замотал головой, оправдываясь: — Нет, я про другое. Я должен найти Нанами и узнать у неё хоть что-то. Иначе я просто не смогу спать! Пловчиха потянулась, разминая руки, и широко зевнула. — А вот я бы от этого не отказалась, — протянула она, но тут же стала серьёзной. — Может, дашь ей время? Вряд ли за ночь что-то изменилось. Хорокеу покачал головой, грустно улыбаясь. Что-то внутри него подсказывало: либо их разговор состоится сейчас, либо никогда. И «никогда» уже не было в его планах. — В этой школе вечно что-то происходит ночью, — он выразительно посмотрел на Касуми, и та фыркнула. — Не волнуйся, я ничего ей не сделаю. Может, напугаю, чтобы она раскололась, но не более того. Обещаю, — Юсуй выразительно поднял обе руки. Касуми выглядела слишком уставшей, чтобы спорить, но недостаточно, чтобы оставить его одного. Хорокеу был только рад: несмотря на своё обещание, он был довольно вспыльчив, так что присутствие подруги помогало держать себя под контролем. К удивлению обоих, комната Чиаки была открыта. Сноубордист бесцеремонно влетел внутрь под ярые протесты Касуми, но, к счастью, Нанами просто сидела на своей кровати, пустым взглядом сверля стену. Она даже не посмотрела на вошедших. — Нанами, — он попытался привлечь внимание геймера, и та всё же повернула голову в его сторону. Обменявшись взглядами, все трое поняли, что никто из них в эту ночь не спал. Спустя ещё секунду Чиаки поднялась на ноги и подошла к шаману. Она так и не сказала ни слова, так что парень продолжил: — Я отсюда не уйду, пока ты не расскажешь нам, что происходит. В этой школе, с тобой, о какой девушке вы с Комаэдой шептались, что всё это вообще значит?! Если ты не предатель, то объясни это нам, чёрт побери! Он выпалил всё это, не повышая голоса, просто давая волю накопившемуся раздражению. Глаза Нанами неожиданно прояснились, она нахмурилась и взглянула прямо на сноубордиста. Тот попятился: он видел Чиаки такой, когда та разговаривала с Монокумой на Суде. Этот холодный взгляд был слишком хорошо знаком Хорокеу, не раз видевшему его в зеркале. Что бы ни утаивала Нанами, это было нечто серьёзное. — Вы так хотите знать? — Спросила она. Голос геймера оставался спокойным, но в нём звучали нотки тревоги и… угрозы? Но даже это не могло остановить уставшего от секретов шамана. — Да, хотим, — за двоих подтвердил Юсуй, подходя ближе и вглядываясь в глаза Нанами. Она думает, будто вся такая особенная с каким-то мрачным прошлым? Да у каждого из них было по сто скелетов в шкафу! Если её тайны имеют отношение к происходящему, то после стольких жертв скрывать их было преступлением. Парень схватил её за грудки и подтащил к себе, процедив сквозь зубы: — Ты сама помогала нам расследовать убийства, так помоги и сейчас, если ты действительно на нашей стороне! Он ожидал, что девушка попытается разорвать хватку, но Чиаки не двигалась, спокойно выдержав его взгляд. На мгновение на её лице промелькнула грусть, а затем губы геймера дрогнули, и она обречённо улыбнулась. В этот момент ожило радио, и начал говорить Монокума. — Я совершила убийство.