The red thread II

1160 год. В темноте леса под далеким светом ярких звезд и новой луны раздавался стук копыт и всхрапывание лошадей, тянувших за собой крытую повозку. Из нее доносились голоса, еле слышимые в ночных шорохах: грубый мужской и взволнованный женский. - Он нам не нужен. Слишком слаб. Родишь другого. - Но я не могу! Не могу так! Так нельзя! - Пусть звери сожрут его. - Нет! Из кузова вылетела корзина, и в тот же миг понукаемые возницей лошади прибавили хода, скрываясь в лесной чаще. Из густой ночной тени деревьев за повозкой следили четверо человек в бело-серых одеждах с капюшонами, трое из которых пустились за ней вдогонку. Последний же задержался, услышав еле различимый младенческий всхлип из кустов неподалеку. Проводив взглядом своих братьев, человек нерешительно последовал за ними, но через несколько шагов развернулся и поспешил найти ребенка в зарослях. Рядом с ними валялась плетеная корзина, на дне которой, сбившись, лежала подушка. Младенец был с головы до пят туго завернут в плотную ткань и заплаканными ярко голубыми глазами глядел на звездное небо сквозь листву ветвей низкорослого кустарника. Его плач, и без того едва слышимый, постепенно затихал, и человек, склонившийся над ним, подумал, что душа младенца отлетает ввысь. Но успокоившийся ребенок продолжал глядеть в ночное небо, и его губы тронула улыбка. Человек поднял голову вверх, высматривая, что же развеселило его, и, не найдя взглядом ничего, кроме мерцания звезд, вздохнул, поднимая теплый сверток с земли. - Сегодня поистине чудная ночь, да? - вглядываясь в светлое лицо ребенка, проговорил мужчина, убирая с его головы налипшую траву и землю. - Тебе невероятно повезло. Ребенок безынтересно посмотрел на лицо человека под капюшоном и вернул свое внимание небу, издав неразборчивый тихий лепет. - Я назову тебя Эльазар (1). Никто, кроме Бога, не мог сохранить тебя в этот час. Вдали раздались победоносные птичьи вскрики, которыми его братья огласили успех своей миссии. Неудачливые детоубийцы с алыми крестами на своих одеждах не смогли избежать своей участи и стали жертвой скрытых клинков. 1166 год. По сухому пыльному двору бегал светловолосый, как озаренные солнцем облака, мальчишка, пытаясь поймать курицу. Мальчик был бос, а из одежды на нем были только штаны, подпоясанные веревкой. - Перышко! Только одно перышко! - кричал он, и курица еще быстрее бежала от него прочь. - Эльазар! Оставь в покое птицу! - раздался густой и требовательный голос с порога небольшого дома. - У нас сейчас тренировка, а ты опять занят невесть чем! - Перышко! - остановившись, мальчик указал пальцем на сбежавшую в курятник птицу. Его лицо выражало растерянность от постигшей его неудачи. - Поторопись вернуться на площадку, - мужчина указал рукой на вбитые в землю разной высоты бревна. - Отрабатывай прыжки, пока я говорю с Абдулой. - Но, папа! - Не перечь. Я наблюдаю за тобой из окна. Понурившись, мальчишка вернулся к столбикам и влез на самый низкий из них, который был высотой ему по пояс. Примерившись, он перепрыгнул на следующий, повыше, а с него, пропустив несколько бревен, — на самый высокий, зацепившись за вершину руками, и, упираясь ногами, попытался влезть наверх, но не смог и свалился на землю, больно ударившись локтем. - Ничего, - отряхнув руку и поднявшись, успокоил себя Эльазар. - Росток не сразу становится цветком. Его надо много поливать. Вздохнув, он снова приступил к тренировкам под палящим солнцем. 1168 год. Эльазар подглядывал через занавеску, как в комнате, сидя за столом в скудном освещении свечного огарка, его отец разговаривал со своим другом. - Нет, Абдула. Он не станет одним из нас, - покачал головой отец. - Уже восемь лет я забочусь о нем, и ни разу он не проявил желания или способности к безоговорочной необходимой жестокости. Я научил его держать нож, меч и саблю, но… Он их разглядывает, как картину, и совсем не хочет отрабатывать удары! - И что же, Рахмат, ты не можешь заставить его? - Абдула усмехнулся, надевая белый остроносый капюшон. - Ты поди его поймай, чтобы заставить, - отмахнулся отец. - Мой возраст и былые раны тревожат меня. Я не поспеваю за ним с той легкостью, к которой привык. Становлюсь слишком старым, видимо… Рахмат был сед. Его смуглое лицо было покрыто морщинами, но под густыми бровями все еще горели жизнью черные глаза. Абдула был немного моложе, но время так же коснулось и его лица, черных волос, оставив ничем не стираемые следы. - И я беспокоюсь за Эльазара. Что будет с ним, когда меня не станет? В Братстве для него нет места. Он слишком добр и мечтателен. Я надеюсь, что со возрастом это пройдет, но… Сомневаюсь! Он отрицает любую жестокость, даже когда его сверстники закидывают камнями! Знаешь, что он мне сказал, когда я прогнал их? «Как земле не больно, когда на нее падают камни, так и мне не больно от их камней. Они просто играют!» Я прибил бы каждого, а он… И откуда в нем это? Абдула покачал головой, задумавшись, и после непродолжительного молчания сказал: - Если с тобой что-то случится, я попрошу Мириам присмотреть за ним. Она воспитала своих детей и теперь, оставшись без мужа, не знает, чем заняться. Но лучше бы ей и Эльазару познакомиться пораньше. В конце концов, она тебе и по хозяйству сможет помочь. - С хозяйством я и сам управляюсь. А мальчишке и вправду женская ласка будет нелишней. И, может, она сможет его чему-нибудь своему научить? Врачевание — наука более подходящая для него. 1177 год. - Эти травы нужно рассортировать. Справишься без меня? Я пока схожу на рынок, - немолодая женщина смотрела на высокого юношу, удерживавшего охапку собранных трав. - Конечно, Мириам. Я все помню, - лучезарно улыбаясь, Эльазар разложил травы на столе и принялся рсобирать их в пучки по видам. - Тебе купить что-нибудь? - Сладостей! - с радостью отозвался юноша, взглянув на женщину. - Ну конечно, - она возвела очи к потолку. - Вырос, да не совсем. Все как мальцу, сласти подавай. Ладно. Вернусь к вечеру. Не забудь про скотину. И воды натаскай из колодца. День только начинался. Выполняя поручения Мириам, Эльазар, с двумя полными ведрами воды, остановился у дороги, по которой медленно шли люди. Он с любопытством рассматривал их, и чем дольше смотрел, тем больше они ему нравились. Все они были с клюками, одеты кто во что, и на каждом из них лежал слой дорожной пыли. - Кто это? - указывая на них, спросил он у женщины, остановившейся рядом. - Да кто ж разберет, - пожала та плечами. - Калики перехожие, небось в святую землю путь держат. Не мешай, - она обошла его и поспешила по своим делам. - Калики? - Эльазар попробовал слово на вкус, провожая взглядом удаляющихся людей. - Калик? Калик, - слово пришлось ему по душе, и всю дорогу до дома он произносил его вслух на разные лады. К вечеру, когда небо почернело и проглянули звезды, вернулась Мириам, застав Эльазара на пороге дома, который ножом правил длинную палку, почти в свой рост, желая придать ей нужную форму. - Эльазар, чем ты занимаешься? - спросила она, присаживаясь рядом с ним и опуская тряпичную сумку с покупками у своих ног. - Я буду каликом. В землю святую пойду. - Да? И когда ты это надумал? - Сегодня. Увидел их. Такие яркие! Все разные! Ходят, земли смотрят! - с воодушевлением отозвался юноша. - Глупости какие. Бездельники да и только. - Не правда, - он сник, но от своей идеи не отказался и продолжил ровнять древко. - Завтра за ними пойду. Мириам, а где та святая земля? - Эти люди в Иерусалим ходят. Эльазар, они не смотрят земли, как ты думаешь. У них своих домов нет и полей, на которых работать нужно. Вот и ходят из города в город, сказки всякие да небылицы рассказывают, тем и на хлеб себе зарабатывают. Не дело тебе за ними увиваться. Останешься здесь, как Рахмат, отец твой, и завещал. Кто же за полем смотреть будет? А за скотиной? Невесту тебе я попозже найду. Семью большую создашь, тем и счастлив будешь. Эльазар загрустил, откладывая нож в сторону и осматривая оструганную клюку. Результат ему понравился, но тяжестью на сердце оседали слова женщины. - Нет, милая Мириам. Счастье птицы — не в заключении, пусть и роскошна клетка. Птице лететь надо, небеса рассекать, ветром наслаждаться. - И какая же из тебя птица, Эльазар? - усмехнувшись его словам, женщина поднялась и ушла в дом, оставив юношу одного под светом явившейся полной луны. Он осмотрел свои руки и устремил взгляд вдаль, и печаль отражалась в его взоре. - Бескрылая. 1180 год. В свете заходящего солнца на порог родного дома вступил изношенными сандалиями крепкий молодой человек в пыльном плаще. -Мириам, я вернулся! - отставив к стене старый высокий посох, на который он не раз опирался при ходьбе и вешал дорожную сумку, он прошел внутрь прохладной комнаты. - Мириам? Женщина лежала в постели. Силы покидали ее, но она смогла с улыбкой встретить вернувшегося. - Эльазар? Слава Богу, - она протянула к нему слабую руку, и он поспешил оказаться рядом с ней. - Я рада, что мы смогли увидеться до того, как я покину этот мир. Ты окончил свое путешествие? - Да, Мириам. Калик вернулся домой. Мне столько хочется поведать тебе! О людях и новых землях!.. Я многому научился за это время. И стал гораздо лучше лечить людей! Я вылечу и тебя, только скажи, что тебя терзает? Эльазар гладил женщину по руке и пытался отыскать ответ на пожилом лице. - Мой мальчик, от старости еще никого не излечивали, - женщина сжала его пальцы. - Но мне радостно от того, что ты как прежде восторженно глядишь в будущее. Расскажи мне, где ты был и что видел. Возможно, твое повествование дарует мне спокойный сон. Я уже чувствую, как тревоги оставляют меня. Говори же. Не будем тратить время. И он начал сказ о своем пути: как пришел в Иерусалим, как встречался с добрыми людьми, убегал от разбойников, ночевал под звездным небом, учился врачеванию и занимался с чужими детьми, зарабатывая себе на хлеб. - Но я нигде не нашел покоя, Мириам, - с мягкой улыбкой говорил Эльазар. - Я искал чего-то, но так и не понял, что меня зовет. И я устал от этого, потому вернулся в отчий дом. Еще я встречал нескольких людей в одеяниях с символом, как у отца. И благодаря его имени, я встретился с Абдулой. Он стал совсем стар и ворчлив, но позволил мне прожить несколько недель в его доме, обучиться паре трюков, которым я потом научу других детей. Абдула хотел, чтобы я отправился в Масиаф к Наставнику их Братства и просил бы принять меня. Но я отказался делать это без твоего благословения, - Эльазар взглянул на благостное лицо женщины. Ее глаза были закрыты, и губы замерли в легкой улыбке. - Мириам? - он сжал в ладонях безжизненную руку, понимая, что душа той, кто заменил ему мать, воспарила к небесам. 1192 год. - Калик! Калик! - детские крики заставили его выбежать на улицу. Его настоящее имя уже давно никто не произносил, и он привык отзываться на новое. К порогу, огибая дом, подбегали трое чернявых босоногих мальчишек. - Там бой! - Был! - Ассассин против крестоносцев! Остановившись перед ним, мальчишки переводили дух и указывали пальцами за поле, откуда они прибежали. Переборов растерянность и сомнения, Калик все-таки поспешил на место сражения. Его дом был крайним в городе, и за небольшим полем с зелеными взошедшими ростками, начинался кустистый перелесок, через который проходила узкая дорога. Три лошади, лишенные своих всадников, разбрелись в стороны и объедали зелень кустов. На пыльной дороге лежали трупы рыцарей в военном облачении, и поодаль — человек в белом капюшоне. Отползая, он пытался подняться, оставляя за собой бурые кровавые следы. Калик догнал его, когда ассассин в очередной раз лег грудью на землю. - Я помогу, - предупредил он, подхватывая раненого под руку и поднимая. Тот путь, что он быстро преодолел в одиночку, вдвоем они шли значительно дольше. Ассассин терял сознание и совсем обмяк в руках Калика уже на пороге его дома. Он бережно уложил его на свою постель и торопливо обнажил раны. Они не были столь серьезны, и Калик непонимающе рассматривал тренированное тело убийцы с несколько мгновений, силясь понять, почему ассассин уснул глубоким сном. Но он был жив, и потому Калик поспешил обработать его ранения. Он готовил снадобья и поил ими бессознательного гостя, менял повязки и следил за тем, как медленно стягиваются края ран. На исходе второго дня он собрал все вещи незнакомца, чтобы постирать и просушить их. Сумки с оружием и боеприпасами он отложил на стол и совершенно случайно из одной из них выкатился металлический шар с желобками. Прежде, чем он скатился бы с деревянной столешницы, Калик подхватил его и, как только пальцы его коснулись гладкой холодной поверхности, желобки на ней засветились ярким голубым светом. Испугавшись, Калик отбросил его на сумки, и свечение погасло. Любопытство заставило его отложить ворох одежды на стул и вновь коснуться шара. Когда он несмело взял его в руку. всю комнату озарило золотое свечение. Чувство, что он испытал, было страшным и странным, будто он владел всем миром, и мир поклонялся ему. Испугавшись еще больше, Калик поспешно спрятал шар в сумку, из которой он выпал, и зарекся когда-либо вновь трогать его. Странный предмет принадлежал спящему, и Калик лишь головой покачал, представляя, как справлялся с подобной мощью человек, о котором он сейчас заботился. Прошло три долгих дня и три темные ночи, прежде чем раненый гость нашел в себе силы проснуться. Он обвел тяжелым взглядом комнату, не узнавая ее, и приподнялся, оглядывая себя. На нем не было ничего, кроме чистых бинтов, и, заглянув под тонкое покрывало, он убедился, что никакой одежды на нем не осталось. - Рассвет наступил не только в небесах, да? - раздался приятный его уху голос. Сбоку от него, на полу между постелью и столом, сидел хозяин дома. Его заспанное лицо своей светлой улыбчивостью насторожило ассассина, и он не справился со своим недовольным видом. - Как долго я спал? - хмуро поинтересовался он. - Так долго, что опасения за твое здравие тронули мой дух. - Я имел в виду, сколько дней прошло? - ассассин ощупал свои раны, которые под повязками отдавались неприятной тягой, но боли он не испытал. - Ночь трижды сменила день, и солнце трижды поднималось над горизонтом. Незнакомец внимательно посмотрел на Калика тяжелым взглядом. Его манера речи резала слух: он не привык к неторопливым, размеренным и витиеватым словам сказителя, и сейчас, пока он не в полной мере понимал, что происходит, это его раздражало. - Это ты помог мне? - выдержав паузу, спросил он. - Стоит поблагодарить детей. Если бы они не стали свидетелями твоей битвы, то я не успел бы прийти на помощь. - Понятно. Где мои вещи? - ассассин спустил ноги с постели, касаясь ступнями холодного пола. - На столе. Одежда, должно быть, высохла, - поднявшись, Калик выставил ладони вперед, не решаясь тронуть гостя. Улыбка сошла с его губ, но осталась во всем его облике и тоне, которым он обращался к ассассину. - Ты сердит, но я — не враг. Позволь мне осмотреть тебя, прежде чем ты отправишься в путь. - Так ты лекарь? - ассассин разглядывал его, упираясь ладонями в накрытые покрывалом бедра. - Я — Калик. Иногда приходится и врачеванием заниматься, - пожав плечами, Калик отряхнул свои одежды и взъерошил короткие светлые волосы. - Многое случалось и многое еще случится. Ни один навык не должен оставаться не отточенным или забытым, ты так не думаешь? Незнакомец промолчал и отклонил голову, позволяя ему разматывать повязки. - Как мне обращаться к тебе? - когда всего тела ассассина коснулась утренняя прохлада, спросил хозяин дома и, присев перед ним, провел пальцами по рубцам так легко, будто перьями. - Альтаир, - со вздохом отозвался ассассин, ожидавший более неприятных ощущений от осмотра. - Приляг. Пока вставать рано. Я обработаю твои раны и приготовлю завтрак. - Я тороплюсь. Мне нужно в Масиаф, - отстранив его, Альтаир поднялся и, подойдя к столу, проверил свои сумки. - Ты ничего не брал? - Мне без надобности, - Калик не повернулся к нему, смущаясь чужой наготы и желая подобрать верные слова, которые убедят Альтаира остаться в постели. - Принеси мне одежду, и я уйду. Возможно, позже я найду способ отблагодарить тебя за помощь. Ассассин был удовлетворен тем, что Яблоко Эдема и деньги оказались на месте, что было для него показателем порядочности хозяина дома. Он взглянул через плечо на него, и увидел, как, тряхнув светлой головой, Калик вышел из комнаты. Его не было слишком долго, и в душе Альтаира заворочалось беспокойство. Обернув себя покрывалом, ассассин с осторожностью вышел из комнаты, оказавшись в тесной прихожей, из которой одна закрытая дверь вела на крыльцо, вторая, едва приоткрытая, - в маленькую темную комнату, напомнившую Альтаиру кладовую с рядами полок на стенах, заставленными склянками и горшками, пучками сушеных трав и цветов, а в центре ее стоял маленький стол с разнообразными ступами; третья, настежь распахнутая дверь, открывала вид на залитый солнцем задний двор, где, приложив руку козырьком ко лбу, Калик неотрывно смотрел ввысь, не скрывая радостной улыбки. - Эй, - остановившись в дверном проеме, Альтаир окликнул его и прислонился плечом к косяку. - Мне бы одеться. Калик нехотя оторвался от того, за чем наблюдал, и, приблизившись к порогу, протянул ему ворох одежды, вернув взгляд небесам. - Что там? - полюбопытствовал ассассин, поднимая взгляд. Он увидел, как под солнечными лучами в безоблачном бледно-голубом небе парил орел. - Свобода греет свои крылья в жаре золотых небесных нитей, - негромко отозвался Калик. - Добрый знак. - Это просто птица, - закатив глаза, Альтаир оставил его и вернулся в комнату, где поспешил одеться. Он чувствовал себя неплохо, но, если бы не торопился вернуться в крепость, то позволил бы себе полениться и остаться под присмотром лекаря еще хотя бы на пару дней. Его заинтересовал Калик: он не был внешне похож на местных жителей, больше — на чужеземца, но изъяснялся на понятном наречии, да и жил здесь, по всей видимости, давно. Как только оделся, Альтаир по привычке тщательно осмотрел комнату, в которой был, и нашел в шкафу аккуратно сложенное одеяние ассассина, несколько мечей, саблю, метательные ножи и старый бурдюк. - Калик? - позвал он, выходя из комнаты с длиннополой курткой в руках. Лекаря он нашел входившим в дом со двора.- Это твое? Тот качнул головой, бережно забирая одежду и складывая ее. - Это принадлежало Рахмату ибн Хасану, моему отцу, когда жизнь наполняла его тело. - Так твой отец — ассассин? Тогда и ты — ассассин по праву рождения. Почему я не видел тебя в крепости? Калик улыбнулся, возвращая одежду на место в шкафу. - Слишком много вопросов для того, кто торопится. Ответ на каждый требует времени, которого у тебя нет. Он говорил так спокойно и доброжелательно, что Альтаир подумал, будто Калик издевается, и испытал раздраженное желание встряхнуть его, чтобы тот стал хоть немного серьезнее. - Ты скрываешься? - Я стою перед тобой, - Калик развел руки в стороны и посмотрел в темные и строгие глаза Альтаира. - Разве древо, одиноко растущее в пустыне, скрывается от других дерев? Ассассин выдержал лучистый веселый взгляд, сложив руки на груди. - Терпеть не могу, когда отвечают вопросом на вопрос, - проворчал он. - Если не хочешь говорить, я сам все узнаю. И тогда вернусь. Калик мягко посмеялся, раскрытой ладонью коснувшись плеча ассассина. - Ты можешь вернуться, когда у тебя будет на это время. Тогда и поговорим. Иди, до Масиафа путь неблизкий. Неподалеку от рынка Бет-Арбела (2) есть конюшня, где за небольшую плату ты можешь взять себе помощника. - Мне стоит для этого что-нибудь сказать конюху? - Нет. Цена для всех одинакова. Альтаир взял все свои вещи и покинул дом лекаря, молчаливо обернувшись, когда уходил по пыльной дороге. Калик провожал его взглядом, стоя на пороге дома, и ассассин видел его лучезарную улыбку. Ему казалось, что само солнце отражается от этого человека, и это его невероятно раздражало. Три недели спустя. Калик закончил строительство тренировочной площадки, которая была еще со времени его детства. Теперь она стала больше и заняла почти все пространство перед домом: столбы разной высоты, между самыми высокими — в два человеческих роста — натянуты толстые веревки, по одним из которых нужно пробираться на руках, по другим — ногами, и вели эти веревки к вышке с двумя, расположенными друг над другом, площадками. С верхней он обучал их Прыжку Веры, который так любил делать сам. Помимо этого Калик даже соорудил небольшую беседку с лесенкой, где дети могли бы прятаться от палящего солнца или дождя и играть. Он раздумывал, стоит ли обучать детей владению оружием, и не сразу заметил, что пятеро хитрецов уже подкрадываются к нему. - Попался! Он позволил маленьким ручонкам обхватить его, и согнулся, когда особо проворный мальчуган прыгнул ему на спину, ухватив за шею. Ему нравились эти дети, которые каждое утро прибегали к нему. Каждый из них был беден, и только в его доме они могли получить еду и заботу, которой были лишены. - Поймали, молодцы, - смеялся он, спуская мальчишку на землю. Калик давал им простые задания на своем поле и учил, что еду необходимо зарабатывать. А после легкого завтрака гонял их по тренировочной площадке, учил делать кукол из соломы и вырезать по дереву. - Абуль-Фарах! (3) — окликнули его, когда дети умчались на поле. На дороге стоял мужчина в старых, но опрятных одеждах. - Есть ли у тебя минутка? - Конечно, Хабиби, - кивнул Калик, приглашая подойти поближе. - Что случилось? - Моя жена снова приболела. Не мог бы помочь? Правда у нас совсем нет денег, - смущенно проговорил Хабиби, глядя себе под ноги. - Не печалься, друг мой. Забота о страждущих не терпит отлагательств по такому несущественному поводу. Я не голоден и не испытываю ни в чем нужды. Пойдем, я осмотрю ее. Хабиби жил неподалеку, и от дома Калика до его было десять минут неспешной ходьбы. Калик нередко навещал его: у Хабиби было много детей и красавица жена, здоровье которой было весьма слабым. По возвращении Калик увидел, что на площадке около его дома дети окружили ассассина, скрывавшего свое лицо белым капюшоном. Он что-то говорил им, и они засыпали его вопросами. Ассасссин повернул к нему голову, когда он приблизился, и Калик узнал в нем Альтаира. - Ты вернулся? - спросил Калик, когда отправил детей тренироваться. Альтаир ответил с заминкой. Он хотел сказать, что шел мимо и решил ненадолго заглянуть, но ему казалось, что лгать этому лучезарному человеку бессмысленно, потому что он видит его насквозь. - Да. Тренируешь молодых ассассинов? - кивнув на трех мальчишек и двух девчонок, с удовольствием и ловкостью взбиравшихся по столбам, спросил ассассин. - Детей. Кем они станут, мне неизвестно, и только время расставит все по местам. Ты, должно быть, устал с дороги. Пройдем в дом? В комнатах царила прохлада. Калик подал ассассину чай и присел за стол напротив него. Все это время Альтаир наблюдал за ним, пытаясь перебороть несвойственную ему неловкость, которая с каждой минутой все больше раздражала. Образ лекаря не покидал его все то время, что он был в крепости: ассассин думал о нем во сне и наяву, и подобная тяга к человеку, которого он видел весьма непродолжительное время, бесила наставника Братства и отвлекала от насущных дел. Даже изучение Яблока или мысли о Марии Торпе не занимали его настолько, насколько это удалось иорданцу с лицом европейца. - Я разузнал о тебе, - заговорил он, взглянув на глиняную чашку в руках. - Твой отец действительно был одним из нас. Он был достойным воином. Но он не смог заставить тебя принять наше Кредо. Почему? - Путь ассассина требует исполнения повелений без раздумий. Я же не могу позволить себе действовать так. Убивать кого-либо в угоду чужим амбициям и страстям низко. - Ассассины не только убивают. К тому же, раз ты лекарь, ты мог бы помочь братству своим умением. - Разве солнце светит лишь избранным? И дождь, поливая иссохшую землю, делает исключения, обходя поля неугодных? Мои навыки полезны всем, и мне нет нужды использовать их только для ассассинов или только для землепашцев или торговцев. - Я понял тебя, - кивнул ассассин, отпивая терпкий напиток. - Есть ли еще что-нибудь, что ты хотел бы узнать? Калик подпер голову обеими ладонями, рассматривая хмурого в своей серьезности мужчину. Ему нравилось знакомиться с новыми людьми, узнавать их и их истории. И этот ассассин, по воле судьбы оказавшийся в его доме, заинтересовал его. И больше, чем узнать его историю, Калику хотелось стереть строгую задумчивость с молодого лица и увидеть радостный блеск в черных глазах взамен обычного недоверия. - Местные зовут тебя Абуль-Фарах. Мне любопытно, почему? Что у тебя есть такого? - ассассин допускал мысль, что лекарь может обладать неким артефактом наподобие Яблока и использовать его, заполучая расположение окружающих, но слабо в это верил. Тихий смех Калика наполнил комнату и разозлил ассассина. - Ты смеешься надо мной? - Ничуть, о яркая звезда, - лекарь потер глаза, успокаиваясь. - Но твоя настороженность меня рассмешила. Мой дом не таит никакой опасности для тебя, уж будь покоен. А то, что видят во мне другие, мне неведомо. Останься гостем хотя бы ненадолго, и, быть может, ты сможешь увидеть то, что видят они. - Да, ты не смеешься, - Альтаир поднялся, пряча смущение от обращения Калика. - Ты издеваешься надо мной, - выждав мгновение, ассассин принял решение. - Хорошо. Я останусь здесь на несколько дней. Хочу убедиться, что ты — не враг, а просто странный. - Не более, чем все, кто нас окружает, - отозвался лекарь и подвинул ему чашку. - Чай утоляет жажду и успокаивает дух. И он просто вкусный, ведь правда? Неделю спустя. Альтаир проснулся и потер глаза, глядя в уже привычный неровный потолок. Он слышал, как за стеной дома уже вовсю работает Калик, управляясь с домашними птицами. С вечера его терзало недоброе чувство, и за ночь оно никуда не исчезло. Спустив ноги, ассассин осмотрелся: все было по прежнему. Перед домом носились дети, играя друг с другом, и мешали отдыхать своими веселыми криками. Но совсем не это беспокоило ассассина. - О, ты проснулся, - в комнату вошел Калик и сел на стул, устало вытянув ноги. - Солнце сегодня недоброе — будто хочет сжечь всех нас. Еще не завтракал? - кивнув на накрытые полотенцами тарелки, спросил он. - Нет желания, - отозвался ассассин. - Закончил с тренировкой? - Еще не приступал. Хотел попросить тебя провести ее, пока сам схожу в город. - Что тебе там нужно? - Товары с рынка. - Скажи мне, я принесу. Мне и самому нужно пойти в город. Или, может, пойдем вдвоем? Тренировку можем перенести на вечер. Детям полезно позаниматься и после захода солнца. - Ты прав, но я не привык обманывать их ожидания. Иди в город, я останусь. Ассассин не стал спорить. Уходя, он оглядел белые в солнечном свете стены дома, сложенные из крупных каменных блоков. Рахмат постарался, построив небольшой, но добротный дом, в котором можно было укрыться от зноя и дождя, не беспокоясь о его недолговечности. За время, проведенное вместе с Каликом, Альтаир ни разу ни увидел его грустным или серьезным. На светлом лице всегда сияла улыбка, и все слова, сказанные им с витиеватостью поэта, не имели ни единого упрека. Они много говорили: в полдень или перед сном Альтаир рассказывал о Братстве и о том, как в прошлом году он стал Наставником, а Калик — о своих путешествиях в Палестину, о бедуинах, живущих в Петре (4), и о том, как прекрасна пустыня в ночи. Лекарь знал множество сказок и легенд, и рассказывал их каждую ночь, завершая их беседу. После них ассассин засыпал крепко и спокойно, и никакие кошмары не терзали его. «Воистину, Абуль-Фарах… И откуда у него на это силы?» - размышлял ассассин, неспешно удаляясь по пыльной песчаной дороге в сторону плотной застройки города. «Неясно, что случилось с моими силами: зачем я ищу повод задержаться в его доме? Послушать очередную сказку на ночь? Бред какой. Но Калик хорошо ладит с детьми, и из него получился хороший учитель. Наверное, стоит убедить его пойти со мной в Масиаф, чтобы он тренировал детей Братства. Не думаю, что возникнут проблемы с тем, что сам он не будет являться частью нашего Ордена. В любом случае, я смогу убедить несогласных. Но пойдет ли он?» Вблизи оливковых рощ, где совсем недавно по меркам истории росли виноградники, в низине между двумя горами, покрытыми редкой зеленью кустарников и небольших деревьев, Альтаир нашел бюро ассассинов. - Приветствую, наставник, - произнес ассассин, встретивший его на входе. - Я — Сахим, глава местного отделения. Мне сообщили о твоем приезде. Но я ждал тебя раньше. - Задержался, с кем не бывает? - хмыкнул Альтаир, опираясь на стойку, разделяющую их. - Есть что-нибудь интересное? - Что именно? Информация или оружие? - Что известно о противостоянии Салах ад-Дина и короля Ричарда? (5) - Они ведут переговоры с надеждой на хрупкий мир. Ричард хочет выдать свою сестру за брата Салах ад-Дина. - Христианку за мусульманина? - усмехнулся Ла-Ахад, ставя под сомнение разумность английского короля. - Да. У Ричарда дела совсем плохи. Пока он здесь, Франция объявила войну Англии, несмотря на договор о ненападении. - Ну, это мне известно. А что насчет Конрада? (6) Последнее нападение на меня — его рук дело. Но с тех пор прошел месяц, а я не видел ни одного его отряда. - Слышал, что он ведет переговоры с Салах ад-Дином, но их суть мне неизвестна. Может, что знают в Иерусалиме? - Никто не планирует отправиться туда в ближайшее время? Сахим качнул головой. - Что ж… Опять придется взять все в свои руки. Кстати, что тебе известно о местном лекаре, Калике ибн Рахмате? Сахим сдвинул брови, раздумывая. - Это который на окраине живет? Слышал, что он - безобидный дурачок, упускающий выгоду. Возится с детьми нищих, а за лечение платят ему, кто сколько сможет. Сказки рассказывает, никому не вредит, не докучает, иначе я бы знал. А что? - Ничего. Я отправлюсь в Иерусалим. Если Малик аль-Саиф будет разыскивать меня, сообщи ему об этом. Война сарацинов и крестоносцев не была в приоритете у Альтаира. Его занимало другое — обезопасить братство, укрепить его позиции и вплотную заняться изучением Яблока Эдема, которым все еще хотели завладеть тамплиеры. Альтаир знал, что теперь за ним охотились люди Конрада Монферратского, чье положение у власти в Иерусалиме в последнее время было весьма шатким. Не знающий преданности, король метался между союзом с Ричардом I и с сарацинами, желая сохранить трон за собой. И чтобы обеспечить себе независимость от любого исхода переговоров, Конрад мечтал завладеть Яблоком. Альтаир планировал разобраться с этой проблемой как можно скорее, но подвергать опасности еще не окрепшее Братство и открыто бросать вызов королю он не мог. И поэтому ему нужно было разобраться в отношениях правителей, чтобы по возможности столкнуть их лбами. Еще ему хотелось разобраться с личной жизнью, в которой последнее время была полная сумятица. Совсем недавно он расстался с Марией на Кипре, и чувства к ней только крепли, пока он, спасаясь от преследования отряда, посланного Конрадом, не угодил в засаду и не попал в дом ибн Рахмата. В то время, как он наблюдал за добродушным лекарем, Альтаир не раз ловил себя на том, что ему приятно находиться в его обществе, и любые тревоги отступают, будто являются лишь призраками, а не насущными проблемами. И о Марии он вспомнил лишь вчерашним вечером, когда застал Калика за купанием на заднем дворе дома. Тогда ассассин вышел из дома в поисках лекаря, и заметил его в небольшой пристройке справа от крыльца. Хлипкая деревянная дверца прикрывала срамное, и открывала его взгляду босые ноги и обнаженный торс Калика, который с удовольствием поливал себя водой из ковша. Кровь взыграла, разливаясь по телу ассассина, когда он провожал взглядом тонкие струйки, освещенные закатным солнцем, торопливо сбегавшие по рельефным линиям загорелой спины. Будто почувствовав его взгляд, Калик повернулся, смахивая со лба мокрую челку. Он плеснул себе на широкую грудь еще один ковш, размазав воду на шею и плечи, и только тогда поднял глаза на Альтаира, вновь засияв. В этот момент, будто пойманный с поличным, ассассин нахмурился, устыдившись того, что чувствовал, и искренне пожелал стереть с лица лекаря его проклятую добрую улыбку. - Не хочешь обмыться? - поинтересовался тот, жестом приглашая войти в пристройку. - Нет. Только воду зря тратишь, поливаешься, будто река около твоего дома, - ворчливо отозвался Альтаир, отворачиваясь. - Стол накрыт. Иди есть. - Благодарю тебя, - кивнув, ответил ибн Рахмат, надевая длинную свободную рубаху на мокрое тело, тут же облепившую грудь и плечи. Заметив это, ассассин стремительно вошел в дом, проклиная себя за желание снять с него ненужную ткань. «Мне срочно необходимо встретиться с Марией. Иначе долгая разлука до добра не доведет,» - подумал он, прячась в прохладной тени комнат. Теперь же Альтаир радовался тому, что появился разумный повод покинуть дом на окраине Бет-Арбела. И как бы все нутро его ни противилось этому, Альтаир смог сухо попрощаться с Каликом без каких-либо сожалений в тот же вечер по возвращении из бюро. Четыре дня спустя. Калик сидел за столом и старательно вырезал из деревяшки фигурку воина. Три другие игрушки уже были готовы и лежали на столе поодаль. С тех пор, как Альтаир ушел в Иерусалим, ему было неспокойно. Привыкший жить один, всю последнюю неделю он испытывал искреннее удовольствие от того, что делит кров с кем-то, кто поддерживает беседу и составляет компанию, чем бы он ни занимался. И теперь, снова оставшись в одиночестве, он ощущал тоску и чувство неприкаянности. Калик понимал, что он нужен здесь: дети, о которых он заботился, как мог, нуждались в его наставлениях и ласке. К тому же никто в округе больше не мог помогать больным нуждающимся так безвозмездно, как он. И вместе с этим осознанием, он не мог избавиться от возродившегося стремления уйти вслед за Альтаиром. Вновь ощутить свободу путешественника и, если понадобится, стать опорой тому, кто смог зародить в нем это желание. Каждый раз ночью Калик вспоминал, как разглаживалось лицо ассассина, пока он слушал его, как напряженная задумчивость сменялась заинтересованностью и терпеливым ожиданием развязки истории, и как оно расслаблялось, когда сон накрывал его своими крыльями. И перед тем, как заснуть самому, Калик отчетливо понимал, что он скучает по ассассину, и просыпаясь — раздумывал, не отправиться ли в Иерусалим. Но он так и не ушел, потому что каждый раз его останавливали детские радостные голоса, зовущие его со двора и требующие его внимания. Сегодня же он попросил детей прийти не как обычно ранним утром, а ближе к обеду, чтобы без всякого повода устроить им небольшой праздник. С вечера он заготовил баклаву, кнафе и мабруме, чтобы порадовать ребят, и теперь угощение стояло на печи вместе с маклюбе (7) в ожидании своего часа. После запланированного обеда он хотел подарить каждому по новой игрушке и дать им время поиграть, однако не всему задуманному было суждено сбыться. Когда дети сидели за столом, уминая сладости и запивая их пряным чаем, Калик заметил сквозь окно, как к дому стремительно приближается отряд рыцарей в шлемах и белых туниках с красными крестами поверх кольчуги. - Праздник омрачается незваными гостями, - поднявшись со своего стула, Калик заволновался. Ребята, дожевывая угощение, с крошками на довольных лицах, непонимающе взглянули на него. - Доедите позже. А сейчас бегите быстрее ветра, скройтесь в лесу. И не возвращайтесь, пока я не позову вас. Если же солнце зайдет, а от меня не будет вестей — идите по домам и не приходите больше. Понятно? - Калик не дождался ответа и торопливо махнул рукой, призывая детей сбежать через задний двор. Как только дом опустел, ибн Рахмат вышел к крестоносцам, испытывая слабую надежду на то, что они вскоре уйдут. Крестоносцы давно заняли Бет-Арбел, выстроив в городе укрепленную стену. Их боялись, но противостоять не могли, и все жители, не ввязанные в войну, были вынуждены смиряться с беззаконным жестоким поведением захватчиков на их земле. Но обычно франкам не было дела до простых смертных, и на окраине города они почти не появлялись. - Приветствую вас, - кивнул он. - Какая нужда привела вас в мой дом? Их было пятеро. Сквозь узкие прорези в шлемах на Калика смотрели недобрые глаза жестоких убийц, которых боялся любой житель Иордании и Палестины. - Нам сказали, что в твоем доме скрывается ассассин. Выдай его нам, и мы уйдем. Калик развел руками. Сердце стучало в груди и волнение, охватившее его, разрослось. - В моем доме нет никакого ассассина. - Хочешь сказать, что нам солгали? - вперед выступил один из воинов, обнажив меч. - Или, может, ты называешь лжецами нас? - Мне неведомо это так же, как и причина, по которой звезды расчерчивают небо в редкие ночи. Мне нет нужды обличать вас, как и утаивать от вас то, о чем вы спрашиваете. Мой дом пуст. - Умник какой. Тогда ты не будешь возражать, если мы все проверим? Впускать их внутрь лекарю не хотелось, но он посчитал, что разрушенный дом - это меньшее зло, и потому отошел в сторону, позволяя двум крестоносцам войти. Трое остались снаружи и стерегли Калика. В доме раздавался грохот разламываемой мебели, звон битой посуды и склянок с заготовками лекарственных настоек. На мгновение все стихло и раздался детский вскрик, от которого сердце лекаря замерло. - А говорил, что дом пуст, - один из солдат с усмешкой вывел наружу испуганного Али — младшего из учеников Калика. - Кто это? Твой сын? Лекарь сжал губы, мысленно сетуя на непослушание мальчишки и придумывая, как быть. - Это мой друг. И он не похож на ассассина, вы так не думаете? Насколько мне известно, они несколько старше. - А у тебя язык болтается, будто лишний, - наставив на него острие меча, воин покрепче сжал плечо Али свободной рукой, закованной в металл. - Говори, пока не отрубил его вместе с твоей головой: был здесь ассассин? А лучше...скажи мне ты, друг этого болтуна, - воин склонился к мальчику. - Был или нет? Испуганный, Али быстро кивнул, сжимаясь под крепкой хваткой. Ему было страшно даже взглянуть на своего учителя, и потому он зажмурился. - Значит, был. И куда он пошел? - недобрый тон похолодел, и Калик сделал шаг, желая вызволить ученика из рук крестоносца. - Прошу, отпусти дитя. Он не знает ничего более. - Стой, где стоишь! - рявкнул предводитель отряда, и двое воинов ухватили лекаря за плечи. - На колени! Под давлением чужих рук, Калик опустился, снизу вверх всматриваясь в безжалостную фигуру, коснувшуюся лезвием меча тонкой детской шеи. Незнакомое прежде дурное предчувствие сковало горло лекаря, и затылком он чувствовал занесенный над собой клинок. - Не знаешь? - продолжил спрашивать ребенка воин, отпуская его. - Или врешь? - Н-не знаю, - качнул головой Али и не успел и вздохнуть, как меч отсек его голову от тела. Алые капли взметнулись в стороны, попав на белое одеяние рыцаря и лицо Калика. - Тогда он бесполезен. Твоя очередь, - надвинувшись на замершего в ужасе лекаря, воин повторил вопрос: - Где ассассин? Он был против жестокости. Он никогда не применял свои навыки, если можно было избежать столкновения. И если бы надо было отдать свою жизнь для сохранности чужой тайны, он бы так и поступил. Но он не мог простить смерть невинного ребенка. Резким кувырком в сторону он ушел из-под руки крестоносца и, оказавшись за ним, выхватил кинжал из его поясной перевязи. Не раздумывая, воткнул клинок в единственно верное место — подмышку воина, не защищенную тонким, но прочным доспехом. Пока рука одного под громкий вскрик обвисла плетью, роняя меч, Калик атаковал второго. Но он был лекарем, и несмотря на все знания, ему не хватало сил справиться с пятью закаленными в боях франками. Пусть он был быстр, но крестоносцы превосходили его не только численно, но и в умениях вести бой. И несмотря на то, что в те дни, когда Альтаир был здесь, они успели провести несколько тренировок друг с другом, лекарю не хватало практики, как бы ловко он не использовал чужие тела для своей защиты. Удары сыпались один за другим. Острая сталь жалила, оставляя глубокие порезы на теле Калика. Он захватывал чужое оружие и терял его, вступая в рукопашную схватку, пока силы не подвели его. Рухнув на землю, израненный, он мог бы разделить участь своего ученика, если бы не раздались птичьи вскрики, и ему на выручку не подоспели люди в белых одеяниях. Они стремительно завязали бой, отвлекая от него рыцарей. Под звон оружия и крики боли и натиска, ассассины одолели крестоносцев, оставляя их бездушные остывающие тела в разных концах двора. Некоторое время спустя. Калик приходил в себя неохотно. Тело ныло, и от нахлынувших воспоминаний заныла душа. Открывать глаза вовсе не хотелось. Воздух был пропитан благовониями, и неподалеку раздавалась приглушенная беседа. - Да держи ты крепче. - Думаешь, мне легко управляться с одной-то рукой?! Подхвати там. Калик приоткрыл глаза и с трудом в темноте комнаты, разбавленной неярким мягким светом свечей, различил две фигуры, устанавливающие шкаф у стены. В одной из них лекарь узнал Альтаира, другой же ему был неизвестен. - И надолго ты планируешь здесь задержаться? - спросил однорукий, когда дело было завершено. - Не могу тебе сказать. Хочу убедиться, что с ним все в порядке, прежде чем пойду к Салах ад-Дину. - Не проще ли просто убить Конрада? - Малик, это, конечно, проще. Но его место займет кто-нибудь другой, и весь смысл его убийства растает, как рассветная дымка. - Ты стал говорить, как поэт, - усмехнулся однорукий. - Его вина, - Альтаир небрежно махнул рукой в сторону Калика и заметил, что тот смотрит на него. - О, ты очнулся. Наконец-то, - выдохнув, ассассин не сразу решился подойти к его постели, но, оказавшись рядом, присел на край кровати, сцепив руки в замок. - Сейчас твои раны болят, но они заживут. Альтаиру было сложно смотреть на распухшее лицо лекаря, на котором с видимой болью на него смотрели яркие даже в ночи голубые глаза. Всего несколько дней назад, когда все было благополучно, он мечтал стереть его улыбку, и теперь, не видя ее, совсем не испытывал удовлетворения. - Мы немного прибрались в доме, - продолжил ассассин. Его волновало отсутствие какого-либо ответа Калика, и он обернулся. - Ты помнишь, что произошло? - Да, - с трудом отозвался лекарь, разлепив пересохшие губы. - Спасибо за помощь. - Не за что благодарить. Я не смог прибыть раньше, поэтому отправил к тебе своих людей, надеясь, что они успеют вовремя. Я не думал, что тамплиеры вообще придут к тебе. Так что ты вправе винить меня в своих бедах. Калик нащупал его руку, коснувшись пальцами его локтя. - Нет. В этом нет твоей вины, - он попытался подняться, но не смог, и Альтаир, положив ладонь ему на грудь, прижал его к постели. - Не вставай. Однорукий ассассин подошел к ним, разрушая неуловимое пугающее ощущение, что на мгновение испытали Альтаир и Калик: будто окружающий мир замер и исчез. - Может, представишь нас? Пронзительные в своей ядовитой усмешке глаза Малика наблюдали за двумя, неспешно обратившими на него внимание. - Да, - кивнул Альтаир. - Калик, это мой друг, моя правая рука, Малик аль-Саиф. Он приглядит за тобой, пока меня не будет. - Вот как! - удивился аль-Саиф, упирая руку в бок. - Я в няньки не нанимался! Ты же сам хотел… - Так надо, - перебил его Ла-Ахад, испугавшись того тянущего чувства грубой нежности, которую ему захотелось проявить к Калику. И потому он резко изменил планы. - Я доверяю тебе, поэтому позаботишься о его здоровье. Я тем временем займусь Конрадом и его людьми. - Может, обговорим более детальный план действий? - Малик не желал оставаться в Бет-Арбеле, когда изначально он покинул Иерусалим с Альтаиром за компанию, намереваясь вернуться в Масиаф. Заметив, что раненный вновь закрыл глаза, Малик кивнул на него, и Альтаир поднялся, не желая тревожить его спором с другом. - Постой, - Калик попытался удержать его за рукав, но ткань выскользнула из его пальцев, когда ассассин встал. Он снова открыл глаза, находя взглядом сжавшуюся в кулак ладонь Альтаира. - Я хочу отомстить за Али. - Ты слаб, - отрезал тот, не совладав с голосом и ответив грубее, чем хотелось. - Я знаю, - собравшись с силами, превозмогая боль и слабовольное желание снова упасть на подушку, Калик поднялся, игнорируя недоуменные возгласы ассассинов, убеждавшие его лечь. Он опустился на одно колено перед Ла-Ахадом, склонив голову. - Но я не смогу посмотреть в глаза отцу Али, не смогу простить себе его смерть. Я не смогу последовать за тобой сейчас так, чтобы не быть обузой. Но дай мне несколько дней, и я стану тебе полезным спутником. Ла-Ахад заметил, как повязки на его теле снова начали пропитываться кровью, и, подхватив Калика на руки, уложил его в кровать. - Малик, повязки не справляются. Придется прижигать. Приготовь необходимое, - приказал он, и аль-Саиф без промедления взялся за исполнение. В то же время Альтаир склонился к лекарю, с сопротивлением удерживающему ткань его куртки в кулаках, и тихо проговорил, обжигая дыханием ухо, розовеющее от смущения, испытываемое Каликом сквозь ноющую боль. - Будь по-твоему. Я дождусь, когда ты встанешь на ноги, и тогда мы вместе уничтожим тех, кто повинен в случившемся. А сейчас, - ассассин неохотно отстранился, принявшись снимать повязки, - тебе надо будет быть сильным. В дыму курящихся благовоний во тьме ночных теней раздавались едва сдерживаемые крики, стоны и шипение раскаленного металла о кровоточащие разрывы кожи. Когда дело было сделано, и Калик обессиленно потерял сознание, Альтаир и Малик вышли на крыльцо и сели на низкие деревянные ступени, наслаждаясь свежим прохладным воздухом и темным, мерцающим мириадами звезд, небом. - Ненавижу это делать, - признался Альтаир. - Заботиться о раненых? - переспросил аль-Саиф, раскуривая длинную трубку. - Конечно, убивать проще. Может, тогда надо было добить этого? - усмехнулся он, кивнув на дверь позади себя. - Не говори ерунду, - поморщившись, Альтаир отобрал трубку аль-Саифа и сделал несколько неглубоких затяжек, выпустив перед собой белесый дым. - Вот как, ерунду, значит, - Малик забрал курево и пристально вгляделся в задумчивый профиль друга. - Давно вы знакомы? - Не сказал бы. - И с чего тогда к нему особое отношение? Он даже не один из нас. - Что особого ты узрел в моих действиях? - Альтаир заинтересованно повернулся к нему, не желая и опасаясь услышать то, что пытался скрыть сам от себя. - Ну… Обо мне ты так не переживал, например, - хмыкнул ассассин, растягивая губы в едкой улыбке. - Ревнуешь? - Да было бы кого. - Я воспользовался его добротой, Малик. Он выходил меня в прошлом месяце. И взамен я лишь гостил у него, как у родственника. Тренировался, как с младшим неразумным братом, играючи. Хотя мог бы предвидеть случившееся, и постараться подготовить его к битве. У него не было ни одного шрама до этого дня, а теперь… Сам видел. - Альтаир, ты — не пророк, а он — не женщина, уж как-нибудь переживет. К тому же следы битв украшают. И теперь он выглядит так, как подобает опытному воину, прошедшему уйму сражений. Пока, конечно, не возьмется показывать свое хлипкое мастерство. - Не знаешь, о чем говоришь. Для того, кто не живет войной, его техника вполне на хорошем уровне. Но, конечно, он нуждается в практике. А еще он — хороший учитель. - Столько хвалебных слов от тебя в адрес простого лекаря, - подначивая, снова усмехнулся аль-Саиф. - Если есть что сказать, говори прямо. Мне недосуг ломать голову над твоими колкостями. - Ты примчался к нему на помощь, хотя с бедой вполне справились другие. Остался, хотя в этом не было нужды. И позволил ему уговорить тебя взять его с собой, хотя это очевидная глупость. В таком состоянии он будет только мешать тебе, а ждать, когда он полностью поправится — неразумная трата времени. - Упрекаешь меня? - Удивляюсь. Я и не думал, что ты сможешь привязаться к такому, как он. Кстати, как поживает Мария? У вас получилось встретиться в Иерусалиме? - К сожалению, нет, мой друг. Я не смог найти ее сразу, а потом и вовсе не было на это времени. Сейчас главное не это. - Все думаешь, как насолить Конраду? - И не просто насолить. Мне нужно, чтобы его место занял тот, кто не будет вмешиваться в дела Братства и уж тем более искать Яблоко. - Хочешь передать вожжи правления мусульманам? - С тех пор как Салах ад-Дин захватил Иерусалимское государство, они и так — номинальные правители в городе. Я хотел бы, чтобы он проявил больше участия в этом вопросе, но не знаю, согласится ли он. - Не попробуешь — не узнаешь. Я бы посоветовал тебе отправиться в Дамаск немедленно, но… - Малик развел руками. - Если вспомнишь, я и хотел так поступить. А потом ты заладил, что в няньки не нанимался, - передразнивая друга, Альтаир скорчил рожу и взмахнул руками, за что получил тяжелый недовольный взгляд аль-Саифа. - Я все успею. А пока стоит отдохнуть. Пойдем в дом, нужно придумать себе место для ночлега. Кстати, я нашел остатки баклавы. Очень вкусно, попробуй. - Не люблю сладкое. Две недели спустя. Калик восстанавливался быстро. Он не позволял себе лишний раз нежиться в постели, и временами Альтаиру приходилось заставлять его бросить работу по дому. Аль-Саиф оставил их на третий день, отправившись в крепость в Масиафе. Как только смог ходить, Абуль-Фарах отправился в дом отца Али. Ла-Ахад был против, остерегаясь непредсказуемой реакции родителя, но потерпел неудачу в убеждении упрямого лекаря, и был вынужден пойти вместе с ним, притворившись, что намерен посетить бюро. Он тенью проследовал за Каликом и, укрывшись за соседним домом, наблюдал, как тот приносит свои искренние извинения и соболезнования сухому грязному старику, безразлично взиравшему на него на пороге хибары. - Денег за него заплатишь? - выслушав лекаря, трескучим неприятным голосом резко спросил он. Абуль-Фарах опешил, но справившись с удивлением, похлопал себя по карманам и извлек небольшой мешочек с динарами, завязанный темной веревкой. - Понимаю. Али помогал вам прокормиться… Вот. Здесь немного, но у меня больше нет. Возьмите, хоть этого хватит вам не надолго. Старик цепко выхватил деньги и спрятал их за пазухой, заметно оживившись. - А теперь проваливай. Одни беды приносишь, - резко обрубил его мужчина и скрылся за хлипкой дверью убогого домишки, оставив Калика на пороге в растерянности и с усугубившимся чувством вины. Альтаир видел, как он развернулся и, поникнув головой, неторопливо побрел в обратную сторону. Ему не понравился отец погибшего ученика: в его виде не было и капли горя или сожаления о потери сына. «Это решение Калика. Захотел — заплатил. Какое мое дело?» - думал он, с любопытством обходя лачугу отца Али и прислушиваясь к тому, что происходит внутри. - Во дурак, а? Али помер — так у нас одним ртом меньше. А он приперся извиняться, - хохотал старик, усевшись на полу напротив своей жены и показывая ей мешочек. - Гасик, ты был бы потише, а если Абуль-Фарах не ушел? - недовольно шикнула на него женщина, собирая остатки вареного риса со стенок глубокой миски. - Да плевать. Хоть какое-то доброе дело от этих крестоносцев. И ртов меньше, и денег больше. А этот мстить собрался… Далась мне его месть! Лучше бы поблагодарил этих солдат, ей-богу. У меня-то рука на детей не подымется… Альтаир понимал, что заставляет старика так говорить, но дух его все равно преисполнился гневом от обиды за пренебрежительное отношение к чувствам лекаря, гибели ребенка и восхваление его убийц. Убедившись, что Калика уже не видно в округе, ассассин вернулся к дому Гасика и без стука вошел внутрь. «Благодарить он их собрался,» - ворчливо думал Альтаир, когда ноги уносили его к бюро. В руке он сжимал мешочек с монетами, который отобрал у Гасика после вразумительный оплеух и несильных воспитательных ударов. Он понимал, что Калик не примет деньги обратно, особенно, узнав, как они попали к ассассину, поэтому Ла-Ахад решил немного схитрить. Альтаир не испытывал сожалений о содеянном, напротив — чувствовал удовлетворение, и настроение его улучшилось. Вечером, по возвращении из бюро, где он узнал, что Салах ад-Дин все еще находится в Дамаске и в ближайшее время не планирует его покидать, Альтаир застал Абуль-Фараха за перетаскиванием мешков с соломой в амбар. - Снова работаешь? - Мне нужно чем-то себя занять, - остановившись, Калик утер пот со лба. - С возвращением. Узнал, что хотел? - Да. Если ты сносно себя чувствуешь, мы можем выдвинуться в Дамаск завтра. А как ты провел день? Ассассин забрал легкий мешок, оставленный у ног лекаря, и забросил его в амбар. Ему было не в тягость помогать, и смущая его своим вмешательством, он чувствовал теплоту удовлетворения. Не связанный законами и правилами любых религий, Альтаир был свободен от угрызений совести за родившееся чувство, крепкой паутиной разросшееся в его душе. После отъезда аль-Саифа, оставшись наедине с лекарем, ассассин признался себе в том, что ему нравился Калик, и желание обладать им было сравнимо лишь с тягой к изучению силы Яблока Эдема. Ему стало недостаточно долгих приятных бесед и наблюдения за его временами мечтательным взглядом ввысь, и он возжелал сократить расстояние между ними, коснуться его не дружески и совсем не по-братски. Но от решительных действий его останавливала лишь мысль, что он может разрушить сложившиеся теплые отношения. - Я мог бы и сам это сделать. Пусть сейчас я слаб, но не настолько, - пожурил его Абуль-Фарах, отворачивая смущенное лицо. - А что не так? Я просто помог, - пожал плечами ассассин, приглядываясь к нему. Ему нравилось дразнить и подначивать лекаря, и он старался делать это при каждом удобном случае, лишь бы снова заметить, как краснеют его щеки. - Так чем ты был занят весь день? - Ходил к ученикам, - ответил Калик, отходя от амбара к тренировочной площадке, где уже две недели никто не занимался. Мешки с соломой лежали у каждого столба, на случай, если кто упадет, чтобы смягчить приземление. И теперь, за ненадобностью, Абуль-Фарах убирал их. - Мне было интересно, что заставило Али вернуться, когда я четко попросил детей этого не делать. - И что ты узнал? - Альтаир шел следом, и, помогая Калику, вместо одного мешка взял два. - Он вернулся за игрушкой, которую я сделал для Камры. Торопясь, она оставила ее на столе, и Али не позволил ей вернуться самой. Он был храбрым, - забросив в амбар еще один мешок, Калик осмотрел сваленную кучу и задумался, как хорошо ее сложить. - Но глупым, - ассассин уронил свою ношу и отряхнул руки. - Не говори так. - Почему? Это правда. Но послушай, достаточно уже думать об этом. Твоя печаль не вернет мальчишку, - жесткий в высказываниях, Альтаир положил ладонь поверх плеча лекаря, ободряя и желая этим смягчить свой тон. - И как прикажешь называть тебя Абуль-Фарах, если на лице твоем давно не видно улыбки? - Для нее нет повода, - качнул головой Калик, желая уйти из-под руки ассассина, но тот лишь крепче сжал пальцы. - А как же я? Калик взглянул на него, и насторожился той едва заметной улыбке, что была на его лице. Ему было тягостно находиться рядом. Тоска, что он испытывал в отсутствие Альтаира, усилилась, когда он вернулся. Тянущее желание неизвестного, что давным давно заставило покинуть Мириам и отправиться на поиски неведомого, вновь одолевало его, и Калик опасливо предполагал, что испытывает страх перед грядущим неизбежным одиночеством, особенно в те мгновения, когда все благополучно. И вместе с этим он не понимал, почему смущается открытого прямого взгляда Альтаира, и отчего волнуется, когда тот касается его. Прежде он прятал свое смущение за рассказами, к месту или нет, всплывающими в памяти, но теперь у него не было сил даже на них. Списывая все на нежелание казаться слабым в глазах ассассина, в попытках доказать свою состоятельность, он чувствовал досаду, когда ассассин даже ненароком указывал ему на обратное. И отчасти он по-доброму завидовал тому, кем был Альтаир — молодой, умный, отличный воин, и по своим рассуждениям в меру жестокий, он был полной противоположностью Калика. - Мне неловко, - признался он, поворачиваясь лицом к нему. - Я порой думаю о тебе и… Ты — как недосягаемое солнце, на которое невозможно смотреть без опаски лишиться зрения. - Льстец. Тогда закрой глаза и просто улыбнись мне. Ладонь скользнула с плеча по руке, оказавшись на талии, скрытой серой тонкой и грубой тканью рубахи. Альтаир поддался пламени, с силой разлившемуся по телу, и позволил себе оказаться на расстоянии вздоха от манящих губ. - Ой. Альтаир? - Калик испуганно уперся ладонями в его грудь. Сердце заколотилось, и лицо его раскраснелось от жара, как никогда прежде. - Ты слишком близко. - Да что ты? - с холодной недоброй усмешкой, ассассин дернул бровью, и, невозмутимо насладившись ощущением чужого тела, взволнованного дыханием, под своими ладонями, резко оттолкнул лекаря. Оступившись, Калик потерял равновесие и завалился на груду мешков. Этого времени Альтаиру вполне хватило, чтобы отстегнуть широкий пояс с алым подкладом, и стянуть куртку, отбросив ее поверх пояса. - Ты когда-либо был с кем-нибудь? - нетерпеливо снимая наручни, спросил он. Голос его звучал тихо, и пугал Калика, пытавшегося удержаться на разъезжающихся мешках, еще больше, чем серьезный и решительный вид ассассина. - С женщиной? С мужчиной? - А? То, как быстро качнул головой лекарь, в неосознанно мгновенном ответе признавая свою чистоту, лишило Альтаира последней крупицы самообладания. Пятясь, Калик безуспешно попытался отползти от него подальше, и когда ассассин поймал его, упираясь коленом между ног, он инстинктивно закрылся руками, не позволяя оказываться еще ближе. Сминая сопротивление, Ла-Ахад уложил его на спину, удерживая руки над головой. Страх и смущение на светлом лице лишь раззадоривали его, и ему хотелось напугать его еще сильнее, прежде чем даровать удовольствие и успокоение в своих объятиях. - Будет больно, - не сдерживая лезвия улыбки, предупредил он, чувствуя, что страсть, испытываемая им, взаимна. И оттого сильнее прижался бедрами к чужому паху, потираясь о него, и с удовольствием улавливал вырывающиеся растерянно-возбужденные короткие вздохи. - Но ты вытерпишь. Глубинный страх возобладал над маревом похоти, и, вдыхая обострившийся запах мужчины, Калик вновь попытался вырваться и сбежать — куда угодно, лишь бы не испытывать сладостное томление и жажду ощутить неласковые прикосновения там, где прежде никто его не касался. - Не противься. Иначе будет хуже. Все равно не сбежишь. Прикрыв глаза, Альтаир кусал крепкую белокожую шею. Отпустив его руки, задрал рубаху, и по крепкому животу с наслаждением вел вверх, задевая светлые ореолы сосков. Он не хотел причинять ему боль, но торопился не упустить миг, когда напряженный в испуге, Калик замер, позволяя достаточно обнажить себя. Он овладел им не сразу, с нажимом вталкиваясь в жаркую тесноту тела, и, почувствовав обхватившие его спину руки, сорвался, как воин, получивший приказ атаковать. Резкая грубость движений сменилась ласковой плавностью, когда его уха достиг сдерживаемый болезненный стон. Калик терпел, но Альтаир желал, чтобы он наслаждался. Остановившись, он обжег его сжатые губы дыханием, прежде чем приникнуть к ним, и превратить невзаимный поцелуй в глубокий, пошлый и развязный. Он чувствовал себя победителем, после долгой осады вошедшим в распахнутые настежь ворота города. Он мог делать что угодно, не встречая сопротивления, и упивался своей победой. И как милостивый хозяин заботится о благе своих подданных, так и он — об удовольствии Калика. Песчаная буря страсти стихла, и как последние песчинки, оседающие в воздухе, продолжались усталые ласковые и успокаивающие касания рук. Альтаир коснулся губами влажного виска под мягкими светлыми волосами, испытывая небывалое удовлетворение. И отчего-то неожиданно захотелось сказать: - Ты мой. Примечания: 1) Эльазар — в переводе означает «Бог мне помог». Сейчас это имя нам больше известно как Лазарь. 2) Бет-Арбел — город в Иордании, теперь известный как Ирбид. 3) Абуль-Фарах — арабские имена состоят из разных частей. Полное имя Калика — Эльазар ибн Рахмат Абуль-Фарах, где Эльазар — личное имя, ибн Рахмат — имя отца, а последнее — это данное людьми прозвище, в переводе означающее «обладатель радости». Имена эмиров и прочих высокопоставленных лиц весьма запутанные, там встречается очень много имен предков, что позволяет проследить очень длинную генеалогическую линию. Ну и всяких прозвищ может быть несколько. А Калик — он простой. Поэтому и имя у него простое. 4) Петра — пещерный город в Иордании, вырубленный в скалах более 2000 лет назад. 5) Здесь подразумевается завершение Третьего крестового похода, в результате которого король Англии Ричард I Львиное Сердце оказался в весьма нехорошей ситуации. 6) Конрад Монфераттский — маркиз, женившийся на королеве Иерусалима Изабелле, почти король Иерусалима, всеми правдами и неправдами цеплявшийся за власть. Впрочем, а кто из правителей поступал бы иначе? А вот короноваться окончательно он так и не успел. 7) Баклава — это пахлава: сладость из слоеного теста с орешками; кнафе — сладость, состоящая из двух слоев сладкой вермишели и сыра между ними, политая сиропом. А мабруме — это рановидность кнафы, рулет из обжаренного теста с орехами, залитый сиропом. Перед подачей нарезается кусочками. Господи, как бы слюной не захлебнуться… Это же так вкусно! А маклюбе — это плов, который в мусульманских странах готовили не со свининой, а чаще всего с курицей. Баранина и говядина тоже не возбранялись.