The red thread II

Дамаск, лето 1194 года. Гвалт голосов и стонов наполнял просторные палаты бимаристана. Врачи ходили от одного больного к другому. К молодому врачу в сине-черном полосатом платье подошел старик, протягивая ему несколько свитков. - Эльазар, заполни эти карточки и можешь быть свободен на сегодня. Надеюсь, ты уже собрал свои вещи для путешествия? - Разумеется, почтенный Тахиб, - с легким поклоном отозвался врач. - Послезавтра ты с караваном отправишься в Эль-Ладикию, где пересядешь на корабль. - Это ведь не ссылка? - Нет, мой друг, - усмехнулся старый Тахиб. - Это возможность спасти твою жизнь и неплохо заработать. К тому времени, как ты вернешься из Рима, я надеюсь, что Али ибн Юсуф вернется к власти, или же поиски его союзников завершатся. У нас иссякли возможности защищать тебя. - Я понимаю и благодарен вам за все. - Брось. Это — меньшее, что я могу сделать для своего лучшего ученика. С тех пор, как Абуль-Фарах обосновался в Дамаске прошло больше полутора лет. Он ревностно изучал медицину, оставаясь все тем же добрым сказителем, и потому большей частью его пациентов были дети. В прошлом году умер султан, и правителем города стал Аль-Афдаль, что не устроило его младших братьев. Когда политическая обстановка накалилась, Али покинул Дамаск, и его место занял его дядя, Аль-Адиль, но оба брата Али искали сторонников Аль-Афдаля, чтобы не дать ему преимущества в их конфликте. Аль-Адиль помнил Калика, как одного из врачей, что день и ночь были рядом с Салах ад-Дином, и был благодарен ему за то, что вопреки требованиям приближенных лекарей, использовал свои настои, которые облегчили лихорадку султана и позволили ему спокойно отойти в иной мир. Также Аль-Адиль знал, какую теплую дружбу водил с лекарем его племянник Али, и сколько бы ни подсылал людей, чтобы проследить за их встречами, получал почти один и тот же ответ: гуляют, едят, разговаривают о книгах и добродетелях. Аль-Адиль был замечательным политиком и не гнушался тем, чтобы манипулировать враждующими гордыми племянниками. Исключительно по причине того, что Али был его любимчиком, он старался оказывать ему посильную поддержку словом и делом, но так, чтобы самому не оказаться в проигрыше. В Калике он не видел помехи своим планам, и потому не настаивал на его ссылке или казни, чего требовали аз-Захир и аль-Азиз для всех сторонников Аль-Афдаля. Но он не мог проконтролировать абсолютно всё. Завершив работу в больнице, Калик отправился в свой небольшой дом, который ему подарил Аль-Афдаль: один этаж с тремя комнатами и подвалом. В бимаристане лекарю платили достаточно, чтобы он не занимался хозяйством, а покупал товары на рынке. Другой подарок принца приносил Калику меньше радости: одна из одалисок из гарема Али ибн Юсуфа, прославившаяся дурным нравом. В одной из бесед принц обмолвился об интригах, что плетут женщины ради своего лучшего положения и с досадой отметил, что евнухи настаивают на том, чтобы отправить одну из них на перевоспитание к работорговцу. Елена не была ничьей женой, и потому Аль-Афдаль не печалился насчет ее судьбы. Однако Калик возразил, что определенная свобода и добрые слова могли бы пойти ей на пользу и смягчить нрав женщины. Тогда принц лаконично завершил эту часть беседы, а на следующий день в дом лекаря привели ее: тонкостанную, невысокого роста русоволосую молодую женщину с большими холодными синими глазами. Она же передала Калику послание Аль-Афдаля, в котором тот позволял лекарю проводить нравственные эксперименты над рабыней, сколько душе его будет угодно, а в случае неудачи он мог делать с ней все, что посчитает нужным. Елена была дочерью обнищавшего французского дворянина, погибшего в одном из сражений. Никто не знал, каким образом она оказалась на поле брани, но выжив, попала в плен к польстившемуся на ее внешность сыну султана. В гареме принца ей не хотелось довольствоваться положением бесправной рабыни, и, конфликтуя с любимой женой Али, она перешла все мыслимые границы дозволенного. Перевод в дом лекаря она восприняла как личную обиду и суровое наказание, и несколько дней скрывалась от Калика в небольшой комнате, которую он отвел ей в дальней части дома. Тогда лекарь пребывал в растерянности от незнания, как необходимо управляться с рабынями, и потому не беспокоил ее, лишь принося к порогу спальни подносы с едой дважды в день. Когда же он нашел в себе силы и желание поговорить с Еленой, то пригласил ее вместе поужинать. Устав от самовольного заточения, женщина вышла к нему. Они беседовали недолго. Ей не были интересны размышления лекаря, а ему не хотелось тратить время на бессмысленный односторонний разговор. Однако в тот вечер Елена получила у него разрешение покидать дом и свободно гулять по городу, а также узнала, что Аль-Афдаль приглашает его к себе несколько раз в неделю, и Калик ни разу не пропустил их встреч. Понадеявшись, что, расположившись к ней, лекарь сможет вернуть ей место при дворце, она с отчаянным рвением принялась подбирать ключи к его странному сердцу. Елена выполняла работу по дому, составляла ему компанию за ужином, изображая заинтересованность в его делах, и, видя его расположенность, решилась на откровенный танец и соблазнение лекаря, который воспринял ее поступок с удивлением, но в близости не отказал. Расценив это как свой успех, Елена позволила себе задержаться рядом с ним, устроив голову на его плече и невинно поглаживая пальцами широкую гладкую грудь. - Господин, заслужила ли я твою благосклонность? - нежно спросила она, и Калик отвлекся от размышлений о маленьком пациенте, который не выздоравливал уже целую неделю. - Чего ты хочешь? - понимая, что движет женщиной совсем не желание убедиться в собственной безопасности, спросил в ответ он, выскальзывая из-под ее рук и надевая рубашку. - Возьми меня с собой во дворец. Я хотела бы вновь взглянуть на сад. - Мне тяжело отказывать тебе, сияющая, - со вздохом отозвался лекарь. Он уже оделся и намеревался поработать над трактатами, которые накануне ему дал учитель. - Однако принц строго запретил приводить тебя. Зачем ты рвешься туда, где тебя не любят? Елена зло поджала губы, прикрываясь покрывалом, и в тот же миг возненавидела всех вокруг. - А что, прикажешь довольствоваться этой лачугой? Твоим заумным, нудным и скучнейшим обществом?! Я не желаю прозябать в нищете! - с обидой говорила она, и все больше злилась, отмечая безразлично-доброе удивление в ясных голубых глазах. - Я достойна лучшего! И желаю, чтобы мои будущие дети жили в достатке, а меня любить никому не обязательно! Калик спокойно выслушал ее, прежде чем ответить. Его не смущала ее наглая речь, потому что он жалел ее — глупую и алчную. - Что ценнее: спокойно в лодке плыть по реке, не знающей волнений вод, или оказаться в океане на плоту? - Опять ты говоришь загадками?! Сбегу! Куда глаза глядят, лишь бы не здесь! Умру в пустыне — все лучше, чем с тобой взаперти! - с рыданиями упав в подушку лицом, кричала Елена. - Тебя никто не держит, сияющая, - улыбнувшись, будто ничто из сказанного ею не задело его сердца, лекарь покинул свою спальню, но прежде добавил: - Но так ли тебе хочется смерти? С того разговора прошло много месяцев. Елена не ушла: нехотя свыклась со своим положением и, привыкнув к Калику, научилась простым просьбам. Он не отказывал ей в нарядах и украшениях, и был с ней всегда ласков и терпелив, хоть и не испытывал к ней никакой любви. Размышляя о женщине, Калик сравнивал ее с домашним питомцем, заботу о котором возложили на его плечи, и теперь он не в силах был выбросить его на улицу. Теперь же, накануне отправления в далекий и неизвестный Рим, он пребывал в сомнениях: стоит ли брать ее с собой или лучше оставить в Дамаске, подарив свободу. Вернувшись из бимаристана, он все же решился: выдал ей денег и отправил на рынок, наказав закупить себе несколько пар обуви и одежду для путешествия по морю. Удивленная, она не высказала и слова против, забирая деньги, но все же позволила себе удовлетворить любопытство. - Я могу выбирать все как обычно на свой вкус? - Да, но с умом. Возможно, пригодятся теплые вещи. Я никогда не был в море, но не думаю, что там будет столь же жарко, как и в пустыне. - И когда мы уезжаем? - На днях. Если тебе нужно попрощаться с кем-либо, сделай это. Я не знаю, как сложится судьба, и будем ли мы возвращаться. - Вот как. И ты возьмешь меня с собой? Хочешь продать на чужеземных рынках? - Я — не торговец рабами, Елена. За то время, что мы прожили вместе, у меня было множество возможностей избавиться от тебя, но я этого не сделал. А ты продолжаешь дурно обо мне думать. Иди на рынок, повесели себя покупками. Как только дверь за женщиной закрылась, Калик выдохнул с облегчением и устало опустился на стул за рабочим столом, спрятав лицо в ладонях. - Я думал, она никогда не уйдет, - раздался голос из угла просторной комнаты. Лекарь вскинул голову и в самом темном углу нашел взглядом мрачную фигуру в черном одеянии с алым кушаком и кожаными оружейными перевязями. Лицо скрывал глубокий капюшон, но Калику не пришлось вглядываться, чтобы узнать, кто перед ним. - Долго тебя не было, Альтаир. Я думал, что мы больше никогда не встретимся. - В свое время стоило выбрать меня и пойти со мной. Тогда все сложилось бы иначе, - ассассин плавно отстранился от стены и подошел к лекарю, коснулся ладонью его щеки, и большим пальцем — мягких губ. - А сейчас мне велено убить тебя. Как же быть? Губы поймали его палец легким касанием, и в лазури глаз отразился недоверчивый испуг. Альтаир подался к нему, целуя жадно и не отводя взгляда от светлого лица. Он скучал по этим подрагивающим длинным ресницам, по нежности ответного поцелуя и ладоням, что притягивали его, обнимали крепко и ласково гладили по волосам. - Я не буду сопротивляться: все равно ты меня одолеешь, - прервав момент близости, проговорил лекарь и отвел взгляд, на что ассассин усмехнулся, выпрямляясь. - Дурак ты. Завари чаю. Надо многое обсудить. За накрытым столом, Альтаир рассказал Калику, что заставило его срочно бросить все дела и отправиться в далекий Дамаск. - Мне поступил заказ на нескольких людей. Многие из них — политические лица, и я был удивлен, увидев среди списка твое имя. Как ты успел перейти дорогу начальнику армии Аз-Захира? - в ответ Калик пожал плечами, и Альтаир продолжил. - Так или иначе, я не мог ему отказать. И потому прошу тебя в очередной, возможно, последний раз: иди со мной в Масиаф. Там тебя никто не тронет. - Не могу, свет звезды моей, - улыбнулся лекарь. Ассассин раздраженно отвел взгляд и поднялся из-за стола, и прежде, чем что-либо успел сказать, Калик продолжил. - Я уезжаю в Рим. - Когда?! - Послезавтра. Поэтому я и боялся, что мы больше не встретимся. - Мог бы сообщить мне раньше. - Я не знал. И рад, что ты пришел сегодня. Лекарь рассказал ему, что учитель помог ему найти способ покинуть город с достоинством, когда его смерти пожелали из-за приближенности к первому сыну покойного султана. - Я говорил тебе, что Аль-Афдал не принесет тебе добра. А ты все равно выбрал его сторону. - Неправда, - ласково отозвался иорданец, поднимаясь и тепло обнимая ассассина. - Неужели ревность все еще точит тебя? - Еще как. Но ведь он не позволил себе ничего лишнего? - Альтаир развернулся и взял лицо лекаря в свои ладони. Он любовался им, и весть о скорой разлуке всколыхнула в нем нежность, которую ассассин проявлял совсем нечасто. - Ничего, кроме прощального дружеского поцелуя. Мне кажется, он меня воспринимал как брата, с которым нет вражды, а только искренняя дружба. И расставаться было непросто. - Конечно. Брат. У него этих братьев… Пусть их бы и лобызал. А ты — мой. - Твоя, Альтаир, — Мария. - Не попрекай меня ею. Или ревность и тебя не оставила? - Что уж говорить об этом? Каждый из нас сделал свой выбор. Как вы живете, к слову? Мирно? - Мирно, - отпустив его, ассассин не сразу решился рассказать лекарю, как изменилась его жизнь. - Мы ждем первенца. Быстрый взгляд Калика кольнул его, казалось, в самое сердце. - Я рад за вас, - отвернувшись, тот принялся убирать со стола. - Не лги. - Нет, правда. Я никогда не дал бы тебе детей. Поэтому я все понимаю и счастлив, что ты сможешь испытать радость отцовства. - А что насчет тебя? Как жизнь с Еленой? - Она так же строптива, как и раньше, но уже со многим смирилась. - Не собираешься сделать ее своей женой? - Пока нет. Она и сама бы этого не хотела. Альтаир, мы можем не говорить об этом? Понимаю наше взаимное любопытство, но есть вещи, о которых в иных ситуациях знать совершенно не нужно. Согласившись, ассассин прошелся по комнатам, разглядывая скромное убранство и множество книг и свитков на полках у рабочего стола и на полу рядом с ним. - Ты все их прочитал? - полюбопытствовал Альтаир. - Да, кроме одного трактата, что на столе. - Прости, если отвлек, - усмехнувшись, ассассин снял с себя вооружение и верхнюю одежду, оставив их на столе лекаря. - Но если это наша последняя встреча… Не откажи мне в близости? Поставив посуду на печь, Калик вытер руки и указал в сторону своей спальни. - Пойдем. И возьми свои вещи, не стоит оставлять их на видном месте без присмотра. Когда же последний стон стих, призрачным дыханием остыв на коже, ассассин устроил голову лекаря на своей груди, пока сам задумчиво гладил его руку, едва касаясь ее кончиками пальцев. Мысль о том, что он не хочет отпускать лекаря в дальние земли, никак не давала ему покоя, и он искал возможность свыкнуться с ней. - Если бы мне пришлось убить тебя сегодня, какими бы были твои последние слова? Ты бы проклял меня? Или оставил в молчании? Калик едва улыбнулся, устало касаясь лбом его груди. - Ты думаешь о мрачном. Если намерен лишить меня жизни, пожалуйста, сделай это быстро, чтобы я ничего не успел сказать. Но если в твоем сердце осталась лишь ненависть ко мне, то прежде, чем я вздохну в последний раз, мы можем поболтать о чем-нибудь отвлеченном. Но, что бы ты ни решил, знай: я всегда был благодарен тебе за то, что ты не оставил меня. Дорога из Иерусалима в Бет-Арбел, полтора года назад. Караван остановился на ночлег. Вокруг, куда ни глянь, простиралась иссохшая степь, а голубое небо меняло свои краски на вечерние. Звучали песни и разговоры, пока люди были заняты обустройством лагеря, но в один миг все стихло. Заметив вдалеке поднимающуюся пыль, часть караванщиков схватилась за оружие, готовая встретить неприятеля, торговцы же попрятали свой лучший товар: к ним, подстегивая лошадь, спешно приближался всадник. - Один воин! - Смотри, как бы с других сторон кто-нибудь еще не подоспел! Калик погладил верблюда по длинной шее, выглядывая в сторону, откуда ждали неприятностей. В пыли и свете заходящего солнца он разглядел ассассина на пегой лошади, что, приблизившись к их стоянке, замедлил ход. Он цепко вглядывался в людей, защитной стеной окруживших лагерь. Посетовав на собственное малодушие, Калик вышел из своего укрытия, присоединяясь к караванщикам. - Куда ты прешь? Схоронись лучше, - попытался остановить его один из них, но Калик лишь обошел его, снимая капюшон, который покрывал голову. Заметив лекаря, ассассин остановил лошадь и спрыгнул на землю, бесстрашно направляясь к нему, и с каждым его шагом торговцы крепче сжимали свое оружие. - Стой! - приказал один. - Мне нужен он, - указывая на Калика, ассассин все же остановился. - Простите, добрые люди, - отозвался лекарь. - Мне знаком этот человек. Не бойтесь его. - Погоди, - осадил его один из торговцев, удерживая за руку. - Если он хочет навредить тебе, то мы не можем это позволить. Ты — член нашего каравана. - Если бы он хотел навредить, то вы не остановили бы его. Отпусти меня, почтенный. Под пристальными взглядами мужчин, лекарь предстал перед ассассином. Альтаир долго думал, что скажет ему при встрече, и предполагал, что перво-наперво хорошенько ударит, чтобы неповадно было сбегать в следующий раз. Но теперь, глядя на Калика, с растерянной улыбкой говорившего с торговцем, лишился всей решимости поднимать на него руку. - Зачем ты искал меня? - спросил Калик, когда между ними осталось лишь несколько шагов. - Я не все тебе отдал? - Вроде того, - мельком взглянув на недобрых караванщиков, Альтаир отступил и поймал свою лошадь под уздцы. - Отойдем подальше. Не хочу, чтобы наш разговор слышали. Остановившись в отдалении от стоянки, ассассин, обращая на себя внимание лекаря, крепко ухватил его за руку, потому что за несколько минут Калик ни разу не взглянул на него. - Я хотел тебе все объяснить в бюро, но ты сбежал, не оставив мне и шанса оправдаться. - Мне не нужны твои оправдания, - осторожно высвободив руку, отозвался лекарь. - Я все понимаю. - Ничего ты не понимаешь. Ты мне нужен, Калик, - серьезно, без уловок и метафор произнес ассассин. - Мне нужно, чтобы ты всегда был рядом со мной. Ты придаешь мне уверенности. И только рядом с тобой я нахожу покой. - Мне лестно слышать это, - с неловкостью сминая пальцами ткань своего плаща откликнулся лекарь. - Но я не могу. - Калик вздохнул, потупившись и желая выразить словами то, что плескалось в душе. - Ты мне сказал самому сберечь свое сердце. Но я держал его в ладонях с надеждой, что ты его примешь. И увидев тебя с Марией в том переулке я не удержал его, понимаешь? Оно разбилось, и мне было...так больно. В том нет твоей вины. Но мне нужно было уйти, чтобы боль исчезла, понимаешь? - ему было сложно говорить, и Калик пытался подбирать слова так, чтобы ассассин правильно его понял. - Понимаю. Но мне стало страшно, когда аль-Саиф передал твою просьбу, чтобы я никогда не искал тебя. Я не могу тебя отпустить. - Я не говорил подобного. - И тем не менее, ты оставил в бюро... - Эти вещи мне не принадлежали. Даже бусы… ты можешь подарить их своей женщине. Они ведь любят украшения. - То, что подходит тебе — не будет смотреться на ней, - вздохнув, Альтаир взглянул в темнеющее небо. - Я люблю ее, это правда. Но совсем иначе. Мне следовало рассказать тебе о ней, и я виноват в том, что не смог. - Альтаир, - лекарь тронул его за плечо успокаивающим жестом. - Ты был честен со мной с самого начала. И мне не за что винить тебя. Если Мария может даровать тебе семью, настоящую, то тебе стоит добиться ее. Малик говорил, что у вас разные взгляды, но я уверен, что ты сможешь образумить любого. - Ты вот так просто отречешься от меня? - рассердившись, ассассин прижал Калика к боку лошади и ухватился руками за седло. Они стояли так близко, что их одежды соприкасались. - Будешь ли ты счастлив, если сейчас я покину тебя? - Не сразу. Переживу. Любые раны затягиваются при должном лечении, - Калик не удержался от прикосновений к торсу ассассина, отводя взгляд куда угодно, лишь бы не смотреть ему в глаза. - В конце концов, мне не привыкать жить одному. - И как же ты собрался лечить свое разбитое сердце? Рассчитываешь на милость приглянувшегося принца? Аль-Афдал не сделает тебя счастливым, - с каждым словом речь Альтаира становилась злее, и он сильнее сжимал в пальцах седло. - Он даст мне то, чем я смогу быть полезен многим. И это скрасит мое одиночество. У тебя есть твое Братство и Кодекс, которым ты живешь. У тебя есть Мария, и потом будет семья. Это верный ход жизни. А что останется мне?.. Ты думаешь, мне будет достаточно быть одним из множества ассассинов в твоей крепости, ежедневно видеть тебя издали или отпускать в дом, где будет ждать жена и дети? - Калик хмыкнул, улыбнулся, и, тряхнув головой, обнял Альтаира, с трепетом сердца ощутив его тепло. - Сегодня я понял, что могу испытывать плохие чувства. Черные, злые. Я не захочу быть тем, кто навсегда останется в тени ради редких тайных встреч. Хоть меня и называют добродушным глупцом, но у меня тоже есть гордость. И мне хочется иметь нечто, что не исчезнет в одно мгновение по чьей-либо прихоти. Вот поэтому я ушел. И Аль-Афдал здесь совсем не при чем. - Калик хотел было отстраниться, но Альтаир не позволил, крепко обняв его за плечи. Вздохнув и коснувшись виском скрытой белым капюшоном головы ассассина, лекарь продолжил. - Я хочу, чтобы ты был счастлив. А оставшись со мной, ты потеряешь многое, чем обладаешь, и счастья тебе это не принесет. Я думал об этом всю дорогу сюда. - Не решай за меня. - Будь разумен, свет моей звезды. Как бы ни было печально, но мы не сможем быть семьей. И таиться, проживая день за днем с опаской, не застукал ли нас кто-нибудь, будет невозможно тягостно. - Хватит, - прервал его ассассин. - До чего бы ты там не додумался, пока остался без моего присмотра, так не будет. Я люблю тебя. Поэтому сделаем вот как, - отстранившись, Альтаир упрямо и серьезно взглянул в глаза лекаря. - Ты намерен идти в Дамаск прямо сейчас? - Нет, сначала в Бет-Арбел, - удивившись, ответил Калик. - Нужно решить, кому оставить мой дом и хозяйство. - Замечательно. Мне по пути. Провожу тебя домой, а там ты еще раз подумаешь о моем предложении уйти со мной в Масиаф. Если же ты не изменишь своего дурацкого решения быть на побегушках при дворе султана, так и быть, отпущу тебя, но с одним условием. - Каким же? - Я буду единственным, кого ты будешь любить. Можешь заводить семью, хоть тридцать жен себе набери, мне дела нет. Но в твоей постели не будет никакого другого мужчины, и отныне в твоем сердце буду жить только я. Потому что я забираю его себе целиком. - Это жестоко. - Я никогда и не был добряком. Но в твоих силах попытаться перевоспитать меня. Согласен? Дамаск, 1194 год. Снаружи доносился шум улицы, а в свете вечернего солнца двое нежились на неширокой постели, наслаждаясь прикосновениями. - Я не мог поступить иначе, - Альтаир улыбнулся, продолжая водить пальцами по руке лекаря. - Но вот навещать тебя в Дамаске почти каждый месяц — вот что было проблемой. Может, и хорошо, что ты уедешь в этот Рим — мне не придется таскаться сюда так часто. Когда ты планируешь вернуться? - Не знаю. Контракт с гильдией заключен на десять лет. - Долгий срок. - Я буду писать тебе, если хочешь. - Ты обязательно будешь это делать, - ассассин повернулся, нависая над лекарем и касаясь пальцами его лица, будто рассматривал на ощупь. - Заметь, ты снова делаешь попытку оставить меня, но на этот раз собираешься удрать так далеко… Не хочу отпускать. Может, и правда, стоит убить тебя? - несильно сжимая, его ладонь легла на белизну подставленной шеи, и в такт своих раздумий Альтаир оставил на ней сухой цветок поцелуя. - Я вернусь к тебе. Обещаю. - Только посмей нарушить слово. Узнаешь, что такое гнев ассассина. Рим, 1200 год. В мрачной комнате танцевали отблески горящих свечей. За окном чернела мгла, украшенная россыпью ярких звезд и шумом гуляющих людей. «… Нуждающихся в лечении, как и всегда, достаточно. Мои ученики делают определенные успехи, и я с гордостью наблюдаю их старания и рвение в постижении столь изменчивой науки, как медицина. Мне все еще нравится Рим. И как и прежде мне хочется, чтобы ты увидел его величие вместе со мной...» - Калик отложил перо и обернулся на звук скрипнувшей двери. В его комнату, удерживая руку на едва выдающемся животе, вошла Елена, потупив взгляд. - Прогулялась? Как чувствуешь себя, сияющая? - с улыбкой лекарь поднялся навстречу женщине. Он подал ей руку и проводил к креслу, помогая сесть. - Ты бледна. - Я…- замявшись, вздохнула она. - Я хочу поговорить с тобой, господин. Калик насторожился. За все годы жизни с Еленой, он никогда не видел ее в столь расстроенных чувствах. Несколько мгновений она сидела, собираясь с мыслями, и, резко вскочив, упала перед ним на колени, обхватив его ноги. - Отпусти меня, милостивый господин. Молю тебя. - Елена, встань, пожалуйста, - смутившись и растерявшись, лекарь всерьез обеспокоился и принялся поднимать женщину. - Что случилось? - Отпусти меня. Я ведь никогда не просила тебя о подобном! Даруй мне свободу! - Но куда ты пойдешь? - с трудом усадив ее обратно в кресло, Калик присел на стул перед ней и ласково взял ее ладони в свои. - Я… я встретила человека… И я люблю его. Он готов жениться на мне, но он не знает, что я — твоя рабыня. Я обманула его, сказав, что ты — мой дальний родственник. - Но как же...- Калик взглянул на нее иначе, коснувшись ладонью округлого живота. - Как же наш ребенок? - Прости меня, Эльазар. Я сказала ему, что ношу его ребенка, - закрыв лицо ладонями, Елена заплакала. Она знала, что лекарь не любит женских слез, и если раньше откровенно пользовалась этим, чтобы получить желаемое, то сейчас ее слезы были настоящими. Больше всего на свете она боялась, что Абуль-Фарах разозлится и не только не отпустит ее, но и причинит вред ее возлюбленному. Когда-то, несколько лет назад, только прибыв в Рим, они прогуливались по городу. И на широкой улице, пока лекарь был занят в лавке, к ней пристали несколько разбойников. Они хотели не только ограбить ее, но и воспользоваться ее беззащитностью в самых гнусных целях. Тогда она узнала добродушного лекаря с совершенно иной стороны: когда у него не получилось убедить разбойников не причинять вреда и беспокойства, Эльазар с легкостью разоружил их и покалечил, а после безуспешно уговаривал, чтобы оказать помощь. Елена тогда возмутилась, что он не убил разбойников, когда имел такую возможность, но, восхищенная воинским умением лекаря, смирилась с очередным проявлением его доброты. - Ты встречаешься с этим человеком так давно? - Калик поднялся и в задумчивости отвернулся от нее, разглядывая пол под своими ногами. - Поэтому ты не согласилась стать мне женой, когда я предложил тебе? Елена кивнула, но промолчала, и, даже не глядя на нее, лекарь понял ответ. - Почему же этот человек не пришел в наш дом, и не спросил у меня твоей руки, как в таком случае подобает мужчине? - Я упросила его так не делать… Сказала, что ты разозлишься. - Несмотря на всю мою заботу о тебе, ты снова и снова выставляешь меня в дурном свете. А теперь хочешь лишить меня, возможно, единственного шанса стать отцом. Нет предела твоему жестокосердию, Елена, - с грустью отозвался лекарь. Женщина подскочила к нему, замерев у его широкой спины, желая, но не решаясь коснуться. - Милый Эльазар, ты ведь никогда не любил меня. И в моем сердце не было любви к тебе, это правда. Но здесь...все изменилось. Я узнала, что такое любить. Николло молод, и как только узнал, что станет отцом, начал приготовления к свадьбе. Он прекрасный человек, и станет прекрасным отцом нашему ребенку. Он очень богат, и дитя ни в чем не будет нуждаться. Сжалься надо мной в последний раз, и больше я не потревожу твой покой. - Так ведь и я не беден. Но верно говорят, что насильно мил не будешь. Уйди сейчас. Мне нужно обдумать твою просьбу. Елена отступила к двери, но перед уходом, в страхе, что доброты сердца лекаря не хватит, проговорила: - За все годы, что я жила с тобой, Бог не давал нам детей. И я не могу утверждать, что дитя, которое я ношу сейчас, от тебя. Вполне возможно, что на самом деле его отец — Николло. Тогда у тебя и вовсе нет причин удерживать меня. Подумай об этом, господин. Масиаф, 1206 год. Эльазар неторопливо поднимался по дороге меж домов, кутаясь в шерстяной плащ от влажного ветра. Небо было затянуто серым полотном, сквозь которое лился солнечный свет. До крепости оставалось совсем немного. Он только что вернулся из Рима, и торопился встретиться с Альтаиром. И чем ближе он подходил к воротам крепости, тем ярче сияла на его лице радостная улыбка. - Дальше хода нет, - преградили ему путь молодые ассассины, стоявшие на страже ворот. - Приветствую вас, добрые люди. Мне необходимо встретиться с наставником. - Он ждет вас? - Полагаю так. - Нас не предупреждали. - Я думаю, мой визит не был назначен на сегодняшний день. Но я надеюсь, он захочет узнать, что я вернулся. Если вы не пропустите меня внутрь, может, позовете его сюда? - Наставника таким не беспокоят. Но мы передадим ему информацию. Как твое имя, путник? - Скажите ему, что Калик пришел и ждет его. Осмотревшись, лекарь расположился вблизи ворот у сухого куста: сел на землю и принялся разглядывать деревню у подножия крепости и людей. Прошло совсем немного времени, прежде чем к нему вышел Альтаир, скрывающий за горделивой поступью свое желание поскорее увидеть лекаря. - Так меня не обманули, - крепко сжимая его плечи, ассассин с улыбкой разглядывал его. - Ты постарел. - Это закономерно, - с легким кивком, отозвался Калик, сминая напряженную нерешительность и обнимая наставника. - Я исполнил обещание, что дал тебе. Они оба испытывали то щемящее чувство, которое не могли показывать под пристальными в своем любопытстве взглядами других ассассинов. Но в глазах друг друга Альтаир и Калик видели искреннюю радость встречи после многолетней разлуки. В каменных стенах кабинета Альтаира было прохладно, но уютно. Двое вели долгий разговор, отгородившись запертыми дверями от любопытных глаз и ушей. В разлуке каждый думал, что при встрече им будет не о чем рассказать другому, что былые чувства, полыхавшие ярким пламенем, стихли. На деле же все оказалось совсем иначе: они говорили так, будто не расставались на долгие двенадцать лет, а только вчера разомкнули прощальные объятия на причале в Эль-Ладикии. Калик в привычной сказочной манере описывал прелести чужих берегов, обычаи и особенности жизни римлян, а Альтаир рассказывал о том, как изменилось Братство, сколько знаний он почерпнул из артефакта, который изучал ежедневно. Его настораживало, что многие, даже Мария, считают его одержимым Яблоком. - По моим наблюдениям, ты все еще нормален и здрав, - усмехнулся Эльазар, вытягивая ноги под столом и откидываясь на спинку стула. - Быть может, ты мало внимания уделяешь тем, кто так говорит? - Ровно столько, сколько нужно, - Альтаир подпер щеку кулаком, снова ощущая тепло в сердце от того, что его Абуль-Фарах озаряет мрачный холод крепости своей улыбкой и добрым словом. - Я очень рад тебе. Надеюсь, теперь ты останешься здесь? Я распоряжусь, чтобы тебе выделили комнату в крепости. - Не больше, чем на неделю, мой свет. Ответ лекаря рассердил ассассина. Поднявшись, он отвернулся к узкому окну за своей спиной и сложил руки на груди. - Чего тебе еще надо? Неужто мало путешествий? Оставайся. - Друг мой, - Калик присоединился к Альтаиру и, касаясь плечом его плеча, так же сложил руки на груди. - Теперь просто друг? - Мой любимый друг. И все еще единственный, - уточнил лекарь, глядя на деревню ассассинов вдалеке. - Причина не оставаться здесь все та же, как и много лет назад. Да и мне необходимо вернуться в бимаристан Дамаска. Как здесь — твое место, так и там — мое. - Глупости. Лечить людей можешь где угодно, в том числе и в Масиафе. - Могу. Поэтому останусь здесь на неделю, осмотрю твоих людей. Если они, конечно, в этом нуждаются. - Нет такого города, где не нужен еще один врач, - с ворчливым вздохом согласился Альтаир, и, качнувшись в сторону, легко толкнул плечом Калика. - Как твоя семья? Они уже в Дамаске или прибудут позже? - У меня нет семьи, мой свет. - Но ты же писал, еще давно, что вы с Еленой ждете ребенка? Правда, потом письма стали крайне редкими, и ты вообще ничего не упоминал в них о родных. Почему? Калик поморщился, и улыбка сошла с его лица. Эти воспоминания все еще были для него болезненными. - Я подарил ей свободу. Елена вышла замуж за знатного римлянина… И моя дочь стала его дочерью. Я лишь однажды видел ее и держал в руках, когда она только-только пришла в этот мир. Теперь же они ушли на север, к Венеции. Может, дальше. Елена не извещала меня о своей судьбе. Впрочем, я бы не хотел больше говорить об этом, потому что мне становится невыносимо грустно, - снова заставив себя улыбнуться, лекарь выглянул в окно, потеснив ассассина, и, перегнувшись через узкий подоконник, посмотрел вниз. - Ух! Как высоко! - Да уж. Но лететь недолго, - хмыкнул Альтаир. Поддавшись юношескому порыву, он схватил лекаря за бедра и слегка подтолкнул наружу, пугая, но не давая вывалиться. Заметив, как крепко Калик ухватился за оконный проем, ассассин рассмеялся, прижимаясь к лекарю сзади и, когда тот выпрямился, обнял его за пояс, коснувшись лбом светловолосого затылка. - Удивительно… - Что я не упал?! - с возмущением спросил Калик, чуть обернувшись. - Я тебя держал, поэтому нет. Но поразительно, что не только все мое сердце исполняется радости от того, что ты здесь… Я думал, что физическая тяга к твоему телу ослабнет за столько лет разлуки. Но я ошибался. - Мне лестно слышать и ощущать это, - ладони ассассина соскользнули с его талии к паху и замерли, накрытые ладонями лекаря, на бедрах. - Но уместно ли позволить себе подобное здесь? - испытывая взаимное желание, Калик покраснел и опустил голову, чтобы не выдать своего смущения. Альтаир же крепче прижал его собой к окну и, касаясь губами его шеи долгими поцелуями, словно исполнял свою давнюю мечту, шепнул: - Нет ничего более соблазнительного, чем запретное. Дамаск, 1228 год. Настойчивый стук в дверь разбудил Абуль-Фараха. Душная ночь укрывала спящий город, и он удивился, кому смог понадобиться в такой час. Запалив свечу и накинув домашний халат, лекарь босиком прошел через пустые темные комнаты. Безмолвно открыв дверь, он отошел, в удивлении впуская в дом нежданных гостей. - Прости, что потревожили, друг мой, - хриплый голос ассассина разрушил тишину. - Но нам необходим ночлег, - следом за Альтаиром вошли статный молодой воин, женщина и две девочки. Поприветствовав хозяина дома, они замерли за спиной Ла-Ахада. - Заприте дверь, - Калик поставил свечу на стол и потер лицо, прогоняя остатки сна. - Спустя столько лет ты даже не поприветствуешь старого друга, оказавшись на пороге? Сразу: нужно то-то… - проворчал Абуль-Фарах и обернулся, хитро улыбаясь. - Располагайтесь. Дальняя спальня — моя, остальное в вашем распоряжении. - Я устал с дороги, Калик. И вообще, я извинился, - заметив, что Дарим с невесткой и внучками расходятся по свободным комнатам, Альтаир крепко обнялся с лекарем. - А морщин у тебя прибавилось. - А у тебя стало больше седины. Про морщины я умолчу, чтобы не расстраивать, - лекарь коснулся ладонью небритой щеки ассассина, разглядывая его серьезное лицо. - Займи мою постель и хорошенько отдохни. Все обговорим утром. - Нет уж, давай сейчас. Мы не виделись сколько? Почти девять лет? - Да, около того, - уступил лекарь. - Поставлю чай. К ним вышел Дарим, сообщив, что женщины уже легли спать. - Славно, - кивнул Калик, разводя огонь в очаге. - Как прошло ваше путешествие? - Путешествие было успешным, чего не сказать о возвращении, - отозвался Дарим, опередив отца. - Я не только вижу внешнее сходство, но и слышу интонации молодого Альтаира, - по-доброму усмехнулся Калик. - Так понимаю, ты его сын? Дарим? - Именно так, почтенный. А ты… - Сын, этот человек - Эльазар ибн Рахмат, мой давний близкий друг, - усевшись за стол, Альтаир сложил руки в замок. Долгий путь утомил его, но несмотря на усталость, спать он не хотел. - Я думал, никого близкого кроме Малика у тебя не было. - Всегда есть то, чего ты не знаешь о родственниках, - остановил его речь Альтаир, подняв ладонь. - Итак, я готов выслушать вас, гости, - заняв место напротив Альтаира, Калик предложил сесть и Дариму. - Что случилось? Ваши мрачные лица наводят меня на мысль, что причина не в тяжелой и долгой дороге сюда. Собравшись с мыслями, словно нехотя, в ночной тиши, разбавленной треском горящих поленьев, Альтаир начал неспешный рассказ о том, что по возвращении из Монголии, где он охотился за Чингисханом и артефактом наподобие Яблока Эдема, не смог вернуться на пост Наставника Братства. Его давний соратник, Аббас, устроил переворот и, преследуя лишь одну единственную цель завладеть Яблоком, встал во главе ордена ассассинов. - Я многое потерял, Калик, - хмурясь и рассматривая вьющийся дымок от травяного чая, вздохнул Альтаир. - Мой младший сын был убит. Малик убит. И даже Мария… А ведь она пыталась заступиться за этого…- сдерживая горечь и боль потерь, ассассин сжал руку в кулак и глухо ударил по столешнице. - Я никого не смог спасти и защитить, даже когда был рядом. - Неправда, - покачал головой лекарь. Он искренне сопереживал утрате Альтаира, и найти слова утешения и ободрения было непросто. - Часть твоей семьи уцелела, так будем рады и этому. О покинувших этот мир можно скорбеть, но жизнь, данная тебе, продолжается. - И что в ней толку? - В постижении истины и изысканиях, что тебе подвластны. Разве не на это ты потратил почти все свои годы? - Из-за Яблока я лишился дорогих мне людей, а ты хочешь, чтобы я продолжал изучать его? - Не из-за Яблока, Альтаир, а из-за алчности и жестокости других людей. - Калик поднялся, опираясь на стол. - Час поздний. Я хочу настоять на том, чтобы вы отправились отдыхать. И пререканий не потерплю. Может, по мне и не скажешь, но уложить вас спать я еще смогу, так что не заставляйте старика применять силу. Дарим недоверчиво хмыкнул, не представляя себе, как это возможно. Он не вмешивался в разговор стариков, но наблюдал за ними, удивляясь, что отец ведет себя так, словно чувствует себя здесь как дома. - Ты не оставил тренировок? - поднимаясь, полюбопытствовал Альтаир, и Дарим понял, что отец разделяет уверенность своего друга. - Конечно. Это очень полезно для крепости тела, особенно в нашем возрасте. Конечно, нагрузки пришлось снизить, так я и не рвусь в бой. - Ты никогда и не рвался. - Но при случае-то… - Да помню я все твои случаи, - отмахнулся Ла-Ахад, направляясь к спальне лекаря. - Пойдем. Расскажешь мне сказку на ночь. Дарим, добрых снов. Оставив молодого ассассина за столом, двое заперлись в дальней комнате. Они не зажигали свечей и несколько мгновений стояли во мраке, пока глаза не свыклись с тьмой, и не стали различимы очертания широкой смятой постели. - Мне плохо, Калик. Очень плохо, - глухо уронил Альтаир. Страсть покинула их вместе с молодостью, но они не прекращали испытывать друг к другу великое участие и сопереживание. Ассассин никогда бы не позволил себе показать кому-либо скупые слезы печали и бессилия, но Калику было можно. В самых теплых, что он знал за свою жизнь, объятиях было так просто уткнуться в подставленное плечо, выпуская наружу душащие сожаления. И несмотря на возраст, позволить себя успокаивать ласковыми касаниями рук. Утром, проснувшись позже обычного, Абуль-Фарах поразился, как ожил его дом. Жена и дочери погибшего Сефа занимались приготовлением завтрака, и смутились появления хозяина дома. - Простите, почтенный, что без спросу взяли...- оправдываясь, заговорила женщина, склонив голову, но Калик перебил ее. - Чувствуйте себя свободно, лучезарная дева. Берите, что нужно, ешьте, пейте. Мой дом — ваш дом. Мне же необходимо отлучиться. Передайте Альтаиру и Дариму, что я вернусь к обеду. - Не будете завтракать? - Я бы с радостью, да только не успеваю. Мы почти до рассвета говорили с Альтаиром, и проснуться вовремя я совершенно не смог. А больные ждут меня, и тратить время на радость насыщения сейчас непозволительно. Вдруг я потрачу не свое, а время чужой жизни? С отеческой лаской коснувшись ее плеча, Калик покинул дом, а вернувшись после напряженной работы в бимаристане, обнаружил Альтаира, сидевшего на ступенях у порога. - В доме стало неуютно? - остановившись напротив него, спросил лекарь. - Он пуст без своего хозяина. Да и захотелось погреться под солнцем и подышать воздухом. Что я, взаперти сидеть должен? - щурясь, глядя на него снизу вверх, ответил ассассин. - Я долго думал сегодня… - Ты это любишь. - Бесспорно. Так вот я решил, что в этот раз ты пойдешь со мной. - Куда? - Мы намерены уйти в крепость в Аламут. Это далеко. Несколько недель пути отсюда, но там мы будем в безопасности. - Действительно далеко, - лекарь сел рядом с Альтаиром. - Только не упирайся и в этот раз. Я не знаю, что известно Аббасу и его безумным приспешникам, но могу предположить, что они могут добраться и до тебя. Не хочу лишиться своей последней опоры в жизни. - Обо мне не знал даже твой сын, хотя мы ни разу не прервали нашу переписку. Что можно говорить о посторонних? Альтаир, здесь вся моя жизнь. Кто в здравом уме на седьмом десятке лет решится оставить все и пойти в неведомые дали? - Я прошу тебя, - ассассин сжал колено друга, взглянув на него. Он был готов убеждать упрямого старика до последнего. - Ты всегда был чудаковат. И не ты ли мечтал быть свободным, как птица, чтобы изучать новые земли и новых людей? Неужели твой бимаристан стал той желанной клеткой, которую не мог дать тебе я? Абуль-Фарах взял его руку в свою, задумчиво глядя на прохожих и стены соседних домов. - Не было для меня более желанной клети, чем та, которую ты не раз предлагал мне. Но правдивы слова твои: мне хотелось свободы. И в первую очередь, от собственных черных чувств. Любить тебя было проще на расстоянии, - взглянув на то, как недовольно закатил глаза ассассин, Калик рассмеялся. - Но с годами, знаешь ли, одиночество приелось. - Так женился бы. - Не находилась та единственная, что и речью, и видом своим приглянулась бы мне. Всегда было что-то одно. Но не о том я хотел сказать, - он положил ладонь Альтаира на его же колено и прихлопнул своей рукой. - Коли уж мы сохранили добрую привязанность несмотря на годы, проведенные порознь, почему бы не провести вместе хотя бы старость? - Неужели я так быстро смог убедить тебя? Вот это да! - всплеснул руками ассассин. - Я беспокоюсь, Альтаир, что вскоре ты останешься совершенно один, и некому будет подать тебе воды. К тому же, и мой век на исходе. Хотелось бы провести его с тем, кого люблю. - Почему на исходе? Ты чем-то болен? - Я стар! А к старости всегда прилагается нерадостный букет всяких болячек. Впрочем, ты, кажется, все еще мнишь себя молодым и отважным орлом? - Скажешь, ты чувствуешь себя иначе? Хоть и жалуешься на свой почтенный возраст, а в глазах-то все те же молодые искры горят. Мне ли не видеть этого. - Да. Дух не стареет, в отличие от тела, но это одно из печальных условий долголетия. Впрочем, сетовать не буду: я видал, что многие, не дожив и до твоих годов, умирают беспомощными инвалидами, - отмахнувшись от дурных воспоминаний о своих пациентах, Калик поднялся, опираясь на плечо ассассина. - Пойдем обедать. Кстати, когда вы хотите отправиться в путь? - Можем идти хоть сегодня, нас ничто не держит в Дамаске. - Тогда идите. Мне нужно будет закончить дела, и я отправлюсь следом за вами. Они вошли в дом, где было шумно: Дарим играл со своими племянницами, и они, веселясь, то и дело взвизгивали и смеялись. Их мать по жесту Альтаира поняла, что необходимо подать еду. - Нет уж, мы пойдем все вместе, - проходя и садясь за стол, возразил ассассин. - Мне так будет спокойнее. Не упрямься. Аламут, 1246 год. Утренние лучи озаряли полупустую комнату. На узкой постели у каменной стены, укрытый шерстяным покрывалом лежал иссохший старик. Короткие белые волосы давно поредели, загорелая кожа обтягивала заострившееся лицо, покрытое морщинами, а на губах блуждала улыбка. И только глаза все так же голубели, наслаждаясь рассветом за окном напротив постели. Дверь со скрипом отворилась, впуская в комнату еще одного старца. Его поступь была замедленна, но как и в былые годы, он шел уверенно, и в руках его был стакан горячего чая. - Вот, как и просил. Эй, еще не умер? - скрывая волнение, резко поинтересовался Альтаир, поторапливаясь сесть рядом с лежавшим. - Нет, свет мой, - голос старца был тих и слаб. - Я смог встретить еще один день, но, боюсь, завтра для меня уже не наступит. - Брось. Никто не знает, когда будет его последний день. И даже мне это неизвестно, а ты тут размечтался… Может, хватит валяться? У нас еще столько незаконченных дел. Без твоей помощи у меня не получается закончить чертеж пистолета. Я уже не говорю, что в кузнице кто-то должен с мехами помогать. Вставай давай. Неделю уже провел в постели. - Не могу, Альтаир, - Калик нашел его руку и погладил. - Смирись с тем, что пора отпустить. - Вот еще, - ворчливо отозвался ассассин, крепко сжимая его пальцы. - Ты чай-то пить будешь? - Оставь пока. Я тут подумал, что ты — поразительный человек. Тебя ничто не сломило, а сколько было причин этому. - Это потому что ты рядом был. - И поэтому тоже, конечно, но все-таки… Ты уникален. И я думаю, что хватит тебе сидеть в этой крепости отшельником. Пора восстановить справедливость и вернуть то, что принадлежит тебе по праву. - Как только ты поправишься, так и вернем, - Альтаир отпустил руку Калика, когда тот не ответил. На его лице проступила настороженность, стоило ему заметить, что глаза лекаря закрыты. - Эй. Уснул? - Я прожил хорошую жизнь и сожалений у меня совсем немного. Я иногда ловил себя на мысли, что все-таки надо было прожить с тобой молодость целиком, и не оставлять приятные моменты на старость. Но как знать, может, тогда я бы и не дожил до своих...сколько мне? Восемьдесят шесть? Ничтожное число, но что оно творит с человеческим телом! - через силу улыбнувшись, Калик приоткрыл глаза и взглянул на Ла-Ахада. - Когда меня не станет, обещай, что вернешься в Масиаф. Там твое место. - Обещаю, - кивнул ассассин. Он знал, что человеческий век короток, но прощаться с любимыми так и не научился, и потому ничего не мог сделать с печалью, проступившей на лице. Заметив это, лекарь с трудом поднял руку, кратким движением коснувшись его щеки, прежде чем силы оставили его. - А после смерти я стану птицей и буду сопровождать тебя, куда бы ты ни пошел. Так уж вышло, что мне надо уйти первым. Не расстраивайся. Это ведь...закономерно, - едва слышно прошептал Эльазар, прежде чем глаза его закрылись, и тьма вознесла его дух к небесам.

На Острове.

- И вот, таким образом, и появился новый сплав. Но ты все спрашиваешь о том, что было там, при жизни. Мне же больше любопытно наше настоящее, - Альтаир поднялся с зеленой травы, отряхивая полы куртки. - Мы с Каликом предположили, что на наше появление здесь повлияло взаимодействие с Яблоком Эдема. А что ты думаешь, Эцио? Аудиторе пожал плечами, глядя с зеленеющего холма на пенные взволнованные морские волны, окружающие остров. Серое небо заволакивали тучи, и от налетевшего ветра захотелось скрыться в доме с горящим очагом. - Не знаю, Альтаир. Я изучал Яблоко, но Мариус — нет. - Но он же касался его, верно? - Ла-Ахад кивком пригласил Аудиторе пройти в дом, к которому со стороны колодца возвращались их спутники — Калик и Мариус. - Верно. Но он был не единственным, кто брал его в руки. Так посудить, здесь где-то должен прятаться и Чезаре Борджиа, а мне не хотелось бы еще и после смерти гоняться за ним. - Понимаю. Но пока что иного объяснения, почему на этом острове никого, кроме нас четверых, нет. Ведь никто из тех, кто был нашей настоящей семьей, я имею в виду, по крови, здесь не объявился. Да и своих врагов я здесь не встречал. - А что это за колодец? - указывая вперед, поинтересовался Эцио. - Интересная постройка, - отозвался наставник, прищурившись. - Он показывал мне тебя, и Калику — Мариуса. Через него же у меня получалось не раз помогать тебе. Надеюсь, ты помнишь это? - Так ты не был призраком? - Почему же, именно им я и являлся. К сожалению, я не мог сражаться с тобой в битвах, но мог быть проводником, как однажды в Масиафе, где тебе накинули петлю на шею. Признаться, тогда мне хотелось напасть на тамплиеров, как никогда после смерти. Но увы, это было невозможно. Поравнявшись с Каликом и Мариусом, который тотчас обнял Эцио за пояс, Альтаир продолжил: - Я хотел показать Эцио колодец. Вы что-нибудь видели в нем? - Да, какой-то юнец путешествует по морям. Пока что ничего интересного, - беспечно отозвался Фабретти, желая оказаться с Аудиторе наедине. - Мариус, я все-таки взгляну на него. Пойдешь со мной? - его сердце с теплотой восприняло раздраженный вздох дворянина, когда тот, не убирая рук, отправился вместе с ним к колодцу. Но стоило им подойти к широкому кольцу, выложенному крупным камнем, как из леса неподалеку, раздвигая руками ветви деревьев, вышел моложавый мужчина в черной треуголке и темно-синем плаще. - Простите, уважаемые, - обратился он к ним вежливым и учтивым тоном с оттенком высокомерия. - Не подскажете, что это за место? Мне кажется, я заблудился… Или окончательно сошел с ума. Трое переглянулись и Эцио, с усмешкой приобнимая Фабретти за плечо, откликнулся: - В таком случае, мы здесь все сумасшедшие. Добро пожаловать в жизнь после смерти. Нью-Йорк, 2012 год. Дезмонд отключил Марка от датчиков и дождался, пока тот откроет глаза. - Как самочувствие? - удерживая его руки от неожиданных действий, поинтересовался Майлс, с пониманием отнесясь к тому, что тот, едва взглянув на него, дернулся, вжимаясь головой в кресло. - Ничего, легкие галлюцинации вполне возможны. Ты довольно долго пробыл в Анимусе для первого раза. Пора сделать перерыв. - Вы увидели, что хотели? - Марк силился не замечать образ Альтаира, с которым буквально несколько мгновений назад прощался его предок, но он сливался с лицом Дезмонда, и оттого говорить с ним было непросто. - Нет. Закончена только первая последовательность, но… она была весьма познавательной. Если не будешь сбегать, я отпущу тебя сейчас. - Не буду, - спокойно отозвался Террелл и потер освобожденные запястья. - Может, приступим к следующей? - Нет, - отозвалась Ребекка. - Это может быть опасно, а мы не желаем тебе преждевременной кончины, Марк. То есть…не хотим вреда. Короче, вы меня поняли, - отмахнувшись от тяжелого взгляда Дезмонда, техник поднялась и потянулась, всем своим видом показывая, что больше не будет влезать в их разговор. Майлс протянул руку Терреллу и помог встать на ноги. Тогда Марк спешно разорвал касание, испытывая смесь чужих теплых чувств и своих — настороженных, все еще находясь под впечатлением от увиденного в Анимусе. - Думаю, можно перекусить, если еще что-то осталось, - Майлс почесал затылок и пошел к лестнице на первый этаж. - Ты идешь? Или останешься здесь? - обернувшись, он взглянул на Марка, который теперь воспринимался им несколько иначе. Дезмонд не ожидал, что Альтаир и Эцио были в отношениях с предками Марка, и понимал, что может испытывать сам Террелл. На какое-то мгновение Дезмонд забыл цель, ради которой они использовали Анимус. Ему казалось, что даже находясь по ту сторону машины, он испытал эффект просачивания, и в его сердце затаилось бледное воспоминание испытанных Альтаиром чувств к Эльазару. Впрочем, он мог ошибочно принимать их за свои. - Марк, - оказавшись наедине в тишине белого широкого коридора, заговорил Дезмонд, когда дверь в подвал закрылась за пленником. - Вся эта ситуация начинает напрягать еще больше. И то, что мы видели в твоих воспоминаниях, меня сильно удивило. Думаю, тебя тоже. Но знаешь, это ведь ни к чему не обязывает. Пока мы одни, я хотел бы… - взглянув на бледного и потерянного Террелла, идущего рядом, Дез заподозрил, что ему плохо. Террелл же испытывал давящую головную боль. Вместе с этим, он чувствовал слабость от всех пережитых за сутки событий. Он слышал Дезмонда, но понимал с некоторым запозданием и потому не успел сразу отреагировать, когда ассассин подтолкнул его к стене и, встав вплотную к нему, внимательно смотрел, будто искал что-то на его лице. - Ты как? Марк на мгновение ощутил себя Каликом под беспокойным взором Альтаира, и оттого с неосознанным чужим желанием объятий коснулся торса Дезмонда. Майлс лишь коротко вздохнул, не дождавшись ответа, и подался вперед. Упираясь локтями в стену по обеим сторонам от головы Террелла, он грудью касался груди тамплиера и лбом — его лба. Дыхание ассассина едва коснулось его губ, и Марк вздрогнул, осознав свое положение, когда мираж исчез. Он отвернул лицо и попытался оттолкнуть Майлса, но тот, нахмурившись, не двинулся с места. - Это… наверное, побочное действие вашей машины, - попробовал оправдаться Террелл. - Возможно. Но, испытай ты подобное желание сам, не признаешься ведь? - К кому? К убийце? - ядовито переспросил Марк, пугаясь волнующей близости. - Отойди. - А что, передо мной невинный агнец во плоти? - разозлившись, иронично протянул Дезмонд и, выпрямившись, грубо подтолкнул его в сторону гостиной. - Впрочем, чего ожидать от двуличного тамплиера. Марк хотел возразить, но не нашел подходящих слов, а Дезмонд продолжил, так как ответа и не ждал. - Ну а расскажи-ка мне, как тебе работалось в этом «солнечном аутсорсинге»? Все время в трудах, даже на личную жизнь не оставалось? Ресторанная еда с доставкой, отменный кофе? - Почему же… - чувствуя, что Дезмонд подначивает его, Марк не упустил возможности ответить ему в тон: нарочито беззаботно, словно давнему приятелю последние новости передавал. - У меня был любовник, с которым я проводил выходные и выбирался на мероприятия. Я же не затворник какой. Но да, ресторанная еда и отменный кофе всегда были в наличии. - Что ж, в этот раз ты будешь питаться, чем Бог пошлет, а за качество кофе я и вовсе не ручаюсь. Впрочем, пленным вообще полагается хлеб и вода. - Я не против. Они остановились у кухонного гарнитура, где были составлены картонные коробки с остывшими на дне остатками китайской еды. - Вид так себе, но выбирать не приходится. За ножи не хватайся, а то я расценю это как попытку атаковать меня, - предупредил Майлс и протянул Терреллу ложку. - Ешь. Марк был голоден, и потому съел все немногое, что осталось, пока Дезмонд заваривал растворимый кофе «3 в 1» и уговаривал себя не интересоваться жизнью пленного. Но этот внутренний бой он проиграл. - Так и что же это за любовник у тебя? - опираясь спиной на столешницу кухонного гарнитура и удерживая в руке полную кружку сладкого и горячего напитка спросил Майлс. - Обычный… Тебе есть дело? - Вот бедолага, потерял, наверное, тебя. - Потерял и, я думаю, сбился с ног в поисках. - Так у вас все серьезно? - Майлс чувствовал, что зря он завел этот разговор: неприятный холодок прозрачным облаком осел где-то глубоко в душе от услышанного. - Серьезнее не бывает. Все-таки он — не ты, с ним сложно быть веселым и беззаботным студентом. Нужно соответствовать. - Ему? - Всему. - Вот черт, - усмехнулся Дезмонд, качнув головой. Он поймал себя на мысли, что их разговор напоминает болтовню давних приятелей, и сейчас абсолютно неуместен, но прерывать его вовсе не хотелось. - Так если он тебе не нравится, брось его. - И с кем тогда я останусь? - Марк аккуратно вытер уголки губ, и Дезмонд, засмотревшийся на него, осторожно убрал с его щеки белую точку кунжута. Ему отчаянно захотелось целовать мягкие капризные губы, сжимать его в своих объятиях так сильно, чтобы он и думать не смел о ком-то другом, захотелось сказать в ответ «со мной». Но мгновение молчаливой возможности было упущено, и Марк отвел взгляд, которым в ожидании следил за задумчивым взглядом ассассина. - Впрочем, какая тебе разница. Я сделаю себе кофе? - Да, конечно, - более резко, чем хотел, Дезмонд одернул руку и поставил перед Терреллом однотонную белую кружку. Молчание повисло в воздухе, и тишина разбавлялась звоном ложки, размешивающей кофейный порошок и электрическим, едва слышимым гулом ламп. - Я узнал, что ты — объект 17, пару недель назад, - внезапно заговорил Марк. - Вначале не поверил, перечитал все поступившие блоки данных. Но информацию они передали на архивирование весьма скупую. Пришлось поузнавать о тебе очень осторожно. Я хотел вытащить тебя из Италии, но к тому времени, как я узнал, что тебя держали там, ты уже сбежал. Честно говоря, я надеялся, что ты вернешься к прежней жизни. Станешь барменом где-нибудь в захудалом городишке и, может, когда-нибудь снова сделаешь мне Роб Рой, - звон ложки о толстые стенки кружки прекратился. - Мне тебя не хватало. Того настоящего и обаятельного человека за стойкой, который никогда не встречал зеленоглазых, - Марк усмехнулся, не понимая, зачем говорит все это. Воспоминания их встречи в «Непогоде» не раз позволяли ему сбежать из деловой реальности в мир нежных фантазий, но сейчас они были абсолютно не к месту и не ко времени. - Тем не менее замена же мне нашлась, - хмыкнул Майлс, припоминая рассказ о любовнике. Слова Марка пробудили в нем тепло надежды, и он бы продолжил свою мысль, но его внимание привлекли торопливые шаги группы людей, приближавшейся к гостиной от входа на базу. С любопытством он отошел от Марка, выглядывая в длинный коридор, где ему навстречу шла группа Линча, и возглавлял их Уильям Майлс, которого Дезмонд сейчас совершенно не хотел здесь видеть. По их лицам ассассин понял, что добрых вестей они не принесли, и убедился в этом, когда, едва заметив Террелла, Линч сорвался с места и безмолвно нанес Марку несколько ударов в лицо, повалив на пол. - Эй! - Майлс хотел остановить Каллума, и чашка с недопитым кофе выпала из его рук на пол, расколовшись напополам, но его схватили Джейсон и Уилл, не подпуская к Терреллу и Линчу, который методично избивал пленника ногами. - Не лезь, - приказал Уилл. - Кора, покажи ему. - Он заслужил, - Кора поднесла к лицу Дезмонда смартфон, на экране которого была фотография обезображенного мужского трупа. - Это Уиллоу. Точнее, что от него осталось. И все это — благодаря Терреллу. Дезмонд со смесью непонимания и злости уставился на нее и вырвался из рук отца и Джейсона. Тогда же Линч нервно отошел от скорчившегося на полу Марка, дрожащими от боли, страха и обиды руками пытавшегося закрыть разбитое в кровь лицо и голову. - В конуру его, - бросил Каллум, оглядывая кухню и успокаиваясь. Джейсон и Гевин подхватили тихо скулившего Марка и быстро утащили его с кухни. Дезмонд не успел проследить взглядом за тем, куда его поволокли, потому что Линч, разрезав лицо холодной улыбкой, обратился к нему: - А вы, смотрю, неплохо время проводили. Кофейком баловались. Как успехи, Дез? Есть подвижки? - Частично, - Майлсу не понравился тон, с которым рыжеволосый ассассин говорил с ним, пытаясь начать ссору. - А что у вас кроме эмоциональной нестабильности? Сощурившись, Линч выложил на столешницу черный прямоугольник телефона. - Прослушай последнюю запись. Тебе понравится.