***
Китти шла медленно. Бартимеус держался где-то позади. Китти не слышала его шагов, и в её поле зрения джинн ни разу не оказался. Оказывалось другое. Китти задерживалась взглядом на предметах — на этажерке с книгами, на мягких диванных подушках, на закрытых дверях в другие комнаты, мимо которых успела уже пройти. Мягкий ковёр под ногами, маленькая чашка на столике у окна. Там же балконная дверь. Китти пообещала себе, что завтра обязательно проснётся пораньше, чтобы выйти на рассвете. Её не покидала уверенность, что заснеженный город с такой высоты будет умопомрачительным зрелищем. Китти устала. Сейчас, не смотря на все треволнения, ею сильнее всего владели три образа — мягкая постель, тёплая ванна и громогласное урчание собственного желудка. Это урчание, вероятно, слышали на соседней улице, так что, решив отложить вдумчивое изучение «жилплощади» Бартимеуса на потом, Китти обернулась к нему. — В этом логове хотя бы сухарь найдётся? Я уже готова сожрать тебя. — Кухня — туда. — Он ткнул длинным пальцем и Китти послушно потопала в указанном направлении. Здесь её ожидало сразу несколько потрясений. Во-первых, всё было непривычным — странные устройства и приборы, слишком громадный холодильник. Да и сама кухня громадная тоже. Слишком. Второе потрясение произошло стремительно. Что-то лежало на столе. Что-то в цветной коробке. Праздничное и яркое. Китти присмотрелась, и в этот момент из-за спины прозвучал щелчок. Около самого уха просвистел стремительный поток тёмной энергии. Китти отшатнулась с испуганным вскриком. Поток обволок коробку, чавкнул, свернулся — и всё испарилось. Девственно чистый стол. У Китти хватило самообладания на то, чтобы глубоко вдохнуть, медленно обернуться к Бартимеусу, медленно стиснуть пальцы в кулаки и самым спокойным, самым тихим, самым доброжелательным голосом мягко поинтересоваться: — Ты идиот или да? — Мусор. — Он непонятно хмыкнул. — Теперь порядок. — Ты всегда наводишь порядки Тёмным узлом? — А почему бы и нет? Действительно… почему бы? Китти на новом месте спалось не плохо. Бартимеус великодушно сопровождал остаток вечера глубокомысленным молчанием — видимо понимал, что с Тёмным узлом несколько перегнул, — и Китти даже смогла немного расслабиться. Она обнаружила, что оставшиеся в холодильнике продукты давно испортились. На выброс не отправился только пакет незнакомых фруктов. Впрочем, стоило Китти отвернуться, и фрукты исчезли тоже. Именно они так обворожительно пахли ёлками. Но Китти предпочла не задавать вопросов. Тёмного узла ей с головой хватило. Несмотря на все протесты желудка, ужин пришлось отложить на целых полчаса. Китти с пользой потратила их в одной из двух имевшихся здесь ванных. Успела помыться, высушить волосы и даже разложить свои немногочисленные пожитки. Вернувшись на кухню, обнаружила бумажный пакет с горячим бургером, чашку ароматного чая, жаренный картофель и вкусный соус. Зато не обнаружила Бартимеуса. Благодарность пришлось высказывать крайне невежливой пустоте. Снедь Китти уничтожила в мгновение ока и только тогда заметила свисающий с холодильника рыжий кошачий хвост. Золотисто карий глаз покосился с явным одобрением. Хвост неопределённо махнул. В жестовом кошачьем Китти не разбиралась, так что просто заявила, что прямо сейчас собирается улечься спать. Да так и удалилась. Она настолько устала, что даже не потрудилась убрать со стола. Завтра уберёт. Кого это вообще беспокоит? Утром оказалось: беспокоило Бартимеуса. Когда сонная Китти выползла сперва из постели, а затем из комнаты, кухня сияла чистотой, на столе красовался новый бумажный пакет, а рядом на стуле сидел смуглокожий мальчик. Мальчик подпёр подбородок стиснутыми кулаками и хмуро смотрел на Китти. Китти посмотрела примерно так же. — Доброе утро, Бартимеус. Он хмыкнул. — Привет, мисс Джонс. Здесь на стене висели часы, и Китти с удовольствием отметила, что даже по местному проснулась относительно рано. Конечно не на рассвете, как собиралась, но это ещё успеется. — Спасибо за ужин. И за завтрак по всей видимости. — Ты мне помогаешь. Я делаю всё остальное. Такой был уговор. Стоять на кафельной плитке оказалось достаточно прохладно, и Китти пожалела, что вышла босиком. В этой стране Китти вообще постоянно мёрзла. Стоя около холодильника, она задумчиво изучала взглядом непонятные приборы повсюду. В итоге с трудом сумела опознать электрочайник и что-то вроде тостера. Тот был пузатым и Китти потому казался устройством инопланетным. — — С дверцей — для разогрева еды. Вон та фигня в углу, кажется, для хлеба. — Китти посмотрела на Бартимеуса через плечо. Тот неопределённо пожал плечами. — А всё остальное не помню, чтобы кто-то использовал. — Сейчас он уже не казался настолько хмурым, и Китти вздохнула с облегчением. Она всё ещё думала о Тёмном узле. Что это было? Попытка испытать её? Запугать? Проверить на прочность? Или неуместная демонстрация силы? В последнем Китти глубоко сомневалась. Она слишком хорошо знала, насколько силён Бартимеус. Он знал, что знает она. Что-то другое крылось за этим его поступком. Но что именно, Китти хоть убей не могла понять. Сегодня в пакете обнаружились пластиковая тарелка с яичницей, сосисками и салатом, а ещё бумажный стаканчик кофе. Сделав первый глоток, Китти поинтересовалась: — Воруешь еду? — А это так важно? Она выдержала паузу. Просто не хотела разговаривать с полным ртом. — Это любопытство. — Кошку сгубило. Ешь. — Китти именно это часто слышала от отца. А вот теперь его словами с ней разговаривает демон в обличье ребёнка. Когда Китти послушно сунула в рот половину сосиски, Бартимеус всё-таки изволил ответить: — Я ворую где угодно. Только не здесь. Здесь покупаю, как все люди. И даже выхожу через дверь. Это было правильно. Китти понимала. И снова его благоразумие её впечатлило. — Тебе придётся тоже иногда выходить со мной. Тоже понимала. И тоже кивнула. — Какие у нас планы после завтрака? — Будем превращать тебя в настоящую волшебницу, Китти Джонс. Китти всегда хотела учиться. Последние годы Китти хотела учиться магии. Китти хотела учиться исключительно ради того, чтобы однажды суметь призвать Бартимеуса. И вот теперь Бартимеус учит её магии. Разве не парадокс? Кабинет был уютный. В том самом, присущем волшебникам стиле — просто, функционально, лаконично. Но не без милых мелочей. Медленно перемещаясь по комнате, Китти кончиками пальцев прикасалась к необыкновенной красоты раковинам и камням, разложенным тут и там на полках. Стены украшали фотографии природы в одинаковых деревянных рамках. На каждую Китти смотрела долго. Хозяин этого кабинета больше сюда не войдёт, больше не сядет в просторное кресло, не раскроет ни одну из имеющихся здесь книг. — Ночью я перебрал записи. Кое-что отложил для тебя. — Да. Хорошо. — Китти кивнула. — Почему вы работали над этим вместе? — Потому что он — мой хозяин, а ему в голову втемяшилось. Нет? Китти в ответ лишь хмыкнула, но говорить ничего не стала. Она помнила их взаимодействие, помнила то, что увидела первой. Китти была достаточно проницательна, чтобы понять, как много за этим крылось. Почерк у Джона был не очень аккуратный. Китти приходилось прикладывать усилия, чтобы разбирать его записи, так что достаточно много времени она потратила, просто привыкая к его специфической манере письма и крайне сухой манере изложения. Он писал для себя, а не для кого-то другого, так что большая часть информации так и осталась с ним. Китти то и дело приходилось останавливаться и слушать пространные объяснения Бартимеуса. Бартимеус был хорошим учителем. А Джон, Китти понимала — прекрасным умом. Вместе они бы наверняка сумели закончить то, что начинали. Но Китти была меньше их. Значительно меньше. И Китти до сих пор не понимала, сможет ли оказаться полезной хотя бы в чём-то. Когда Китти обнаружила, что вся информация превращается в голове в неаппетитную кашеобразную субстанцию, над городом распахнул тёмно-серые крылья по-зимнему мрачный вечер. Китти поднялась и слегка покачнулась. Сидящий в облике кота на столе Бартимеус тоже казался усталым. Впрочем в том, устают ли джинны в человеческом понимании, Китти до конца уверена не была. Она придержалась за край столешницы. — Я планирую устроить набег на кухню. — Да пожалуйста. — Кот безразлично дёрнул кисточкой на правом ухе. — Там всё равно ничего нет. — Спасибочки, Бартимеус. — Она зевнула. — Одними знаниями я сыта не буду. Кот взвился в воздух грациозным прыжком и на пол приземлился уже в образе Птолемея. — Раздобуду для тебя что-то. С запасом. — Да уж, пожалуйста. И он не прощаясь вышел, а Китти упала обратно в кресло, стиснув виски ладонями. Это только первый день, но как же она устала. Бартимеус начал понемногу учить её ещё в Лондоне. Всему, что знал сам и всему, что считал, могло так или иначе ей пригодиться. Китти понимала: он прав. Но она не была волшебницей. Даже несмотря на то, что училась у Баттона, Китти волшебницей не была. То, что Бартимеус считал очевидным, Китти приходилось подолгу осмыслять и запоминать. Он хотел, чтобы Китти владела набором элементарных заклинаний, но для этого требовались древние языки. Китти языков не знала, и тарабарщину в голове укладывала с трудом. Мысленно она снова и снова сравнивала себя с Мендрейком. И постоянно проигрывала. Плохую же Бартимеус нашёл для него замену. Да и замену ли? Китти никого, никак заменить не сможет. Китти никогда не сумеет никак заменить Его. Она поднялась в полумраке. Медленно вышла из кабинета, осторожно затворив за собой дверь. Большая комната с книгами и диваном, выход на балкон, дверь в её, Китти, спальню. Китти подержалась за ручку. Нет, если зайдёт, рухнет на кровать и уснёт. А этого пока допустить нельзя. Рано ещё засыпать. Значит лучше не ложиться. И не садиться желательно тоже. Квартира была пятикомнатной, а комнаты Китти успела исследовать всего три. Вряд ли ей здесь куда-то соваться запрещено. Китти толкнула дверь, соседнюю со своей. Её явно не открывали очень давно. Из тёмных глубин на Китти дохнуло застоявшимся воздухом. Такой обыкновенно бывает в кладовых. И это действительно оказалась лишь кладовая. Во всяком случае в свете, который зажгла ощупью, Китти рассмотрела множество хаотично расставленных приспособлений очевидно спортивного назначения, два велосипеда, большой чемодан, сумки и коробки вдалеке. Выключила свет и закрыла дверь. Оставшаяся комната — это наверное комната Джона. Китти ощутила озноб. Лучше туда не ходить. Она понимала: Бартимеусу это не понравится. Но всё-таки её непреодолимо туда тянуло. А всё прочее — любопытство, якобы желание что-то делать в борьбе со сном — это ведь лишь надуманные причины. Китти толкнула. И дверь открылась. Слишком легко. Мягкий ковёр, охряные шторы. Китти щёлкнула выключателем. Большая кровать в беспорядке, подушка всё ещё примята — видимо от того, что именно на той стороне чаще всего лежали. Шкаф у стены. Дверца слегка приоткрыта. Он собирался в спешке. Китти поняла. В каждом предмете здесь это явственно ощущалось. Так и стояла, опустив руки, ссутулившись, уронив подбородок на грудь, в центре ковра. У кровати. Боль наконец воплотилась слезами. Китти беззвучно плакала, комкая пальцами край толстовки. С того дня, когда обнаружила Ребекку холодной, окоченевшей, с того дня, когда увидела голодных собак у трупа на обугленной земле под дождём, Китти впервые плакала. После того полумёртвого существования, что было до ночи восстания, после того сокрушительного ужаса, который пережила, с Джоном и Ребеккой Китти впервые забыла об одиночестве, Китти научилась смеяться и шутить, Китти ожила. Так ненадолго. Видимо у Китти просто иначе быть и не может. Видимо другого Китти не заслужила. Китти оплакивала себя, оплакивала Ребекку, оплакивала Джона. В глазах туманилось. Горло сдавливало и каждый следующий вдох Китти давался с большим трудом. Скоро вернётся Бартимеус. К этому времени нужно успокоиться. Нужно уйти отсюда. То, что Китти здесь, Бартимеусу не понравится — это точно. А Китти не хотела с ним конфликтовать. Общаться с Бартимеусом было и так непросто. Но вместо того, чтобы уйти, Китти будто вор сделала шаг вперёд. К прикроватному столику. Китти стояла и смотрела, боясь коснуться. На столике лежал деревянный гребень и два кольца. Жёлтое и зелёное. Кончиками пальцев она потянулась к ним. Кольца казались здесь неуместными. Взять не успела. Увидела Бартимеуса. Точнее не его, а Птолемея — образ, который джинн чаще всего принимал. Смуглокожий мальчик стоял вполоборота и загадочно улыбался Китти с картины над столиком. Китти заворожено смотрела в его глаза. Потому даже не дёрнулась, когда её собственное плечо накрыло горячей тяжестью. Это была рука. — Ты кажется собиралась устроить налёт на кухню. — Голос из-за спины. Китти обернулась. Бартимеус стоял близко. Точно такой, как и на той картине. Только усталый, мрачный. — Он тебя рисовал? — египетский мальчик был гораздо ниже Китти, но ей отчаянно хотелось съёжиться и уменьшиться рядом с ним. — Надо же бездельнику было чем-то заниматься? — Он очень красивый. В смысле… Птолемей… в смысле… этот твой облик. Мальчик наконец убрал руку с её плеча. Хмыкнул. — Само собой. — А что это за кольца? Что-то магическое? Мальчик отвернулся. Медленно поплыл над ковром, даже не касаясь его ногами. Здесь он вообще ничего не касался. Китти мучительно ощутила, насколько неправильным было сюда входить. — Нет, — бросил, даже не оглянувшись. — Просто собачьи игрушки. А Китти заметила, как медленно сжимаются и разжимаются длинные смуглые пальцы. Всё-таки наверное Китти его разозлила. Китти предпочла промолчать и быстро последовала за ним. Китти больше никогда сюда не вернётся. И больше никогда… больше не будет плакать.Слёзы и двери
7 января 2022 г. в 02:37
Он ещё спит. Шторы задёрнуты и в комнате полумрак. Свечи на кривоватом торте отбрасывают трепещущий блики на тёмное зеркало, когда я бесшумно проскальзываю мимо него, паря в сантиметре над полом. Как бы разбудить сопляка?
В моих руках дымится большая чашка горячего шоколада. Несколько секунд раздумываю над тем, чтобы уронить его прямиком на мальчишку, но тут же вспоминаю, какой он хрупкий. Сам уроню — сам буду лечить паршивцу ожоги. А как разбудить тогда?
Решить так и не успеваю. Он просыпается. Глаза в темноте блестят — сонные, туманные. Он втягивает воздух. Смотрит на меня.
— Пахнет шоколадом. Что я проспал?
У него холодные руки. Даже под одеялом, руки почему-то холодные. Я всего какое-то мгновение думаю «руки холодные. Будто умер». Комната расплывается и двоится. Мне страшно, я впервые боюсь как будто настолько сильно. Крепко сжимаю холодные пальцы — поймать, удержать.
— Почему всего две свечи? — он так знакомо склоняет голову на бок. Это мой жест. Жест Птолемея. Теперь он с точностью повторяет его. От этого мне всегда становится очень тепло внутри. Комната восстанавливает очертания. Я здесь. С ним. Ничего страшного не случилось. — Разве их не должно быть столько же, сколько мне лет?
— Ты для меня два года назад родился.
— Правда? Действительно… — он рассеянно улыбается. — Их надо задувать?
— И загадывать желание. — Я улыбаюсь.
Он закрывает глаза. Ресницы отбрасывают тени. Снова открывает. И резко дует.
Мы в полумраке. Мне полумрак не мешает, но мальчишка наверняка видит меня едва.
— Что загадал? — Я спрашиваю всё с той же улыбкой. Мне почему-то действительно важно знать.
— А разве можно говорить?
— А почему нельзя?
— Миссис Андервуд говорила когда-то. Или не она. Может быть это было даже раньше. Я… — он рассеянно убирает за ухо прядь. — Если скажу, не сбудется.
— Мы и так знаем, что не.
— Я загадал, чтобы ты никогда не остался один. — А пальцы у него всё-таки мертвенно ледяные. — Но ты прав, Бартимеус. Это уже никогда не сбудется.