***
Мстислав видел отчаянье. Отчаянье овладело Николаем всего на миг, лишь на одно мгновение. Николай осознавал, что снова придётся жертвовать, снова принимать решения, за которые в последствие самому придется себя винить. Мстислав слишком хорошо знал Николая и слишком хорошо понимал, что сейчас бушует там, глубоко внутри. Но Мстислав не мог этого врачевать. Этого никто врачевать не мог. Этого, кроме Мстислава, конечно никто не видел. Это продлилось пару ударов сердца. — Господин главнокомандующий, штурмовая группа «сапсан» прибыла в полном составе и готова выполнять приказы, — человек в серой куртке, трусцой приблизившийся к ним, заставил Николая стремительно обернуться. От секундного опустошения ни осталось и следа. — Приказываю оставаться на границе и быть готовыми к масштабному прорыву. — Господин главнок… Коля, я и мои ребята можем до них добраться и надрать их малолетские задницы. В ситуациях, подобных этой, уважительное обращение традиционно испарилось. Николай никогда особенно не настаивал. Он ценил действия, а не регалии, расшаркивания и хождение «по струнке». Сейчас покачал головой. — Оставайтесь на границе. Ждите. Когда в самом начале я отдал приказ вам, я ещё не знал, что крыса среди них — рогатый конь. — Волшебник? — Не отвлекать. Мстислав стоял достаточно близко, чтобы слегка толкнуть Николая локтем. — У него ведь не выйдет воспользоваться энергией разрыва? — Выйдет. У всех выйдет. При желании. — И с присущей ему скоростью переключил внимание. — Тихон, Тимофей, Юрий. Они сработались настолько хорошо, что многое понимали даже без лишних слов. Названные Юрий и Тимофей были Волшебниками-накопителями. Сами они использовать магию не могли, но с лёгкостью делились своей энергией. — Что я должен транслировать, Коля?***
Группа сперва замедлилась, а потом и вовсе остановилась, рассредоточилась, занимая круговую оборону, и Глеб наконец увидел того человека в центре, которого на протяжении пути они так тщательно прикрывали. Глеб был слишком далеко, чтобы узнать его, чтобы как следует рассмотреть. Человек что-то рисовал на земле, и всё его внимание было поглощено этим кропотливым процессом. А Юниоры держали оборону. И юниоры несли потери. Вот, зачем они были нужны ему. Добраться к Разрыву волшебник бы смог и сам. Но сконцентрироваться для создания заклинания и вместе с тем защищать себя — это было за гранью возможностей одного человека. Даже сверх сильного человека. Кем был этот волшебник? Глеб почему-то хотел знать, ему было важно знать. Он двинулся ближе. Ближе. Он всё ещё оставался под прикрытием искажённого леса, но продвигался так осторожно, будто полз по минному полю. Так, вероятно, оно и было. Глеба могла выдать хрупкая веточка под ладонью, шишка — да что угодно. И что тогда будет? Глеб почему-то не сомневался: волшебник, который не пожалел и повёл за собой подростков, который не останавливался и шёл вперёд, оставляя погибших и раненных на снегу, жалости к нему не проявит.***
— Что ты задумал? — Мстислав спросил шёпотом. — Обломать крысе рога. — Николай потёр стиснутый кулак левой руки пальцами правой. Этот жест выдавал нервозность. — Славик, — он редко называл его так. Бакулин, Мстислав или Кот. Почти никогда — Славик. Это заставило напрячься. — Прости меня. По-моему ты не скоро увидишь Милку. Это значило многое. Это значило, что прорыву быть, это значило, что совсем скоро у Мстислава снова будет много работы. И это значило то, чем и звучало — в ближайшие недели Мстислав не вернётся домой. Если вообще вернётся.***
Нечто подобное уже однажды происходило. Тогда всё не зашло так далеко. Тогда Николай собственноручно застрелил мальчишку-бунтовщика. Чего это стоило? — он не хотел вспоминать. Многое Николай вспоминать не хотел вообще. Он бы хотел выбросить из своей памяти практически всю жизнь. Только вот ведь незадача — это ни ему, ни кому-либо из волшебников было не под силу. Николай жил со всеми воспоминаниями, с кровью на руках, с ошибками, которые совершал, с верными решениями, которые прощали и понимали только близкие. Близких у Николая практически не было. Сперва он сближался с другими волшебниками. Потом перестал. Было слишком опасно сближаться, привязываться к кому-то. Николай помнил, как ранили Мстислава. Помнил, как Мстислав приехал впервые, помнил, как гнал его, как требовал уехать и не возвращаться, и как этот малолетний пацан, топнув ногой, заорал, единственный раз заорал на Николая: «так хотела мать! Так что я остаюсь, Старик. Потому что это дело всей нашей семьи! И то, что ты остался разгребать это дерьмо один — в отношении тебя несправедливо». А потом он всё-таки уехал. Потому что встретил Милку. И потому что теперь орал уже Николай, запершись наедине с котом в ночном кабинете. «У тебя было счастливое детство. И я хочу, чтобы у твоих детей было счастливое детство. Я хочу видеть твоих детей. Я хочу, чтобы через сотню лет мне было, к кому приехать! Я хочу, чтобы кто-то наконец забрал Милку отсюда. И тебя тоже. Если вас обоих тут убьют… как мне по-твоему жить в своём бессмертии с этим?!» Он был на их свадьбе. Вёл Милку под руку. Хрупкая, тонкая, какая-то нечеловечески красивая в белом платье. Николай помнил её совсем крошкой. Один из его демоноборцев просто однажды вернулся к Разрыву с ребёнком. И заявил, что либо они остаются вместе, либо не остаётся никто. Девочка долго не говорила. Единственное, что произносила вслух «Славик». Кого звала? Из долгого разговора с Бакулиным Николай только спустя много лет осознал, кого. Это была удивительная магия их мира, магия череды случайных встреч и невероятных совпадений. Какое-то время она действительно жила на Разрыве. Все — от «волка» до «сапсана» любили и баловали малышку», а, когда пришло время, отправили в специальную закрытую школу. Одним своим присутствием Милка перечёркивала все правила, которые здесь существовали. Пока Милка взрослела на глазах всего личного состава, Николай осознавал, что любыми путями обязан её отослать. Все — простые рядовые, волшебники, офицеры — они привязались к ней. Если Милка, как хотела сама, станет Юниором и однажды неизбежно погибнет, боевой дух всей армии упадёт. Так он размышлял, как генерал. «отослать любой ценой», — так чувствовал, как любящий её старший товарищ. Всё решил тот день, когда демоны разорвали её приёмного отца. Как погибли биологические родители она не помнила. Как погиб отец, знала со слов его сослуживцев. Тогда пришла к Николаю сама. И сама сказала, что уезжает. Ей было восемь, но, боги, какой же она тогда показалась взрослой. Не новым ли удивительным совпадением было то, что Мстислав появился в кабинете у Николая на следующий день после отъезда Милки? Она вернулась через пять лет. Ещё не девушка, но уже и не тот ребёнок, которым Николай её провожал. Прежде выходила на связь только по телефону — звонила, отправляла открытки и мелкие гостинцы из мирной жизни, как-то на праздник прислала ящик печенья всему составу. Печенья, которое наверняка много часов с любовью сама пекла. А однажды она вернулась. Она наконец оправилась от потери. И, руки в боки, сверкнула на Николая тем самым не терпящим возражений взглядом, который успела у него перенять. «Я буду работать у вас на кухне. Буду скрести котелки или что ты там ещё от меня потребуешь. Я тут росла. Мой дом — тут». Такая вот «дочь полка». Мстислав ходил и хлопал глазами ещё три года. И только потом внезапно её заметил. Когда Николай вкладывал руку Милки в ладонь Мстислава, ему определённо что-то попало в глаз. — Ненавижу тебя, Старик, — она крепко его обнимала. И не разжала рук, пока мягко не высвободился сам. Тогда говорила с любовью, переняв его собственную манеру воспитания «ты самая отвратительная девочка на земле, Людмила». Если Николай не сбережёт Мстислава… — Мстислав, ты должен вернуться в пределы жёлтой зоны. — Посмотри, не я там уже побежал? — Это приказ. Бакулин чертыхнулся. И остался стоять на месте. Чёртов упёртый кот. То, что энергией разрыва можно воспользоваться, не было тайной. После произошедшей трагедии была предпринята попытка всё-таки взять его под контроль. Но это привело к внезапному расширению разрыва. Он мало-помалу расширялся сам по себе, однако любая попытка взять из него энергию приводила к такой активности, какую удавалось сдержать только огромным количеством человеческих усилий и жизней. Как долго может расширяться Разрыв? — путём сложных расчётов выяснили: не бесконечно. Однако к каким последствиям приведёт его, к примеру, десятикратное увеличение? Что бесконтрольно прорвётся в мир? Существовали однако и люди, которые несмотря ни на что требовали использовать энергию разрыва. Это стало вторым смыслом жизни Николая. Или третьим? Или одним из сотен проклятых смыслов. Николай стоял на страже между двумя мирами, Николай пытался найти способ врачевать нанесённую мирам рану. Николай предотвращал любые поползновения на энергию Иного места. Раз в десятилетие однако же находились личности разной степени могущества, которые на эту энергию так или иначе претендовали. Чаще — на политическом уровне. И лишь второй раз так близко. Второй раз — так агрессивно. Николай знал: если он погибнет, если его всё-таки удастся уничтожить, в правительстве быстро найдутся люди, согласные идти на жертвы ради дармовой энергии. Такие люди найдутся и за пределами страны однозначно тоже. Николай знал гораздо больше всех тех, кто собрался вокруг него сейчас. Николай знал, сегодня его попытаются убить. Николай знал: сегодня ему самому придётся сделать то, чего он уже очень давно не делал. Николай знал: сегодня разрыв расширится. Этой предновогодней ночью погибнут люди.***
Мстислав предпочёл отступить, спрятаться за спинами прочих волшебников. Ему не хотелось навлекать на себя гнев Николая, но и следовать дурацкому приказу он был не намерен. Если Николай думает, что может просто так отослать его, он глубоко ошибается. Так далеко полномочия господина Главнокомандующего не распространяются. Мстислав понимал: Николай просто хочет, чтобы он выжил. Николай, давший самому себе обещание ни к кому не привязываться, а после его нарушивший, как мог оберегал своё сердце, держа немногих дорогих людей подальше от линии огня. Мстислав не собирался подвергаться опасности. Ему тоже было, чьё сердце беречь. Но и сбегать он был пока не намерен. Пока кот совершал тактические манёвры, перемещая собственный хвост подальше от правительственного внимания, Николай успел раздать приказы, половины которых Бакулин не слышал. В отличии от Мстислава, волшебники Николая уважали. Приказы выполнялись незамедлительно. Мстислав с неким дружеским злорадством наблюдал, как Тихон снимает сначала куртку, а потом и тёплую кофту. В майке на морозе… Если бы кот не понимал, зачем это делается, наверняка бы глубоко призадумался. Ладонь Николая, а следом и руки волшебников-накопителей, легли на оголённые плечи телепата. «ну всё… сейчас будет жарко. Мстислав всмотрелся вперёд, туда, где поредевшие юниоры держали круговую оборону. Что там придумал Николай? Или придумывать будет Тихон? В крайне специфическом чувстве юмора обоих даже во время критических ситуаций Бакулин ни сколько не сомневался. Прочие волшебники тем временем рассредоточились. Кое-кто вооружился. Бывшие «сапсаны» и «лисы» — Мстислав догадался по набору оружия, которым даже в новой рогатой роли они продолжали владеть. Секундное замирание. И вспышка огня — Николай приказал привлечь внимание. Он, несмотря ни на что, собирался спасти жизни оставшихся юниоров.***
Страх. Ни на что не похожий, сводящий с ума ужас. Он накрыл Глеба внезапно, всецело. «бежать домой. Бежать в безопасное место». Карта в голове. Глеб буквально видел, что должен делать. Слышал — по шагам. Подняться на ноги, бежать подальше от разрыва, смотреть по сторонам, защищать себя. Вспыхнуло огнём. Сердце ухнуло куда-то в пропасть, затрепыхалось… Глеб увидел… Глеб внезапно увидел приближающихся волшебников. Он знал: это Николай, это наконец помощь. А страх подстёгивал, страх требовал мчаться домой, мчаться в безопасную зону. От долгого лежания на снегу Глеб замёрз. Он поднялся медленно. С трудом. Какая-то сопротивляющаяся, здравомыслящая частичка Глеба хотела остаться, боролась с пришедшим из неоткуда страхом. Глеб покачивался на месте. Шаг вперёд — и тут же назад четыре. Он знал, что это: телепатическое воздействие. Подобным владели демоны. Кто заставлял убегать сейчас? Дыхание вырывалось изо рта густыми облачками. Страх обострил все чувства — зрение, слух… Глеб слышал ни на что не похожее урчание разрыва, слышал его угрожающий низкий гул, слышал вопли ужаса, слышал треск творящейся магии. Глеб видел, как круговая оборона рассыпалась, как уцелевшие юниоры бросились навстречу волшебникам. Внушение было слабеньким. Близость разрыва нейтрализовывала приходящую из вне магию. Юниоры то замирали на месте, то снова бросались бежать вперёд. Глеб понимал их. Он чувствовал тоже самое. Но он находился в стороне. Вероятно поэтому внушение задело его слегка и мало-помалу сознание прояснялось. Глеб был вне зоны видимости телепата, он волевым усилием взял себя в руки. И страх отступил.***
Мстислав видел, как здоровенный Тихон пошатнулся. Только руки волшебников, до синяков вцепившиеся в обнажённые предплечья, не позволили телепату упасть на колени. Накопители радовали девственной белизной лиц, но контролировали собственную энергию куда лучше. Кот поспешил вперёд. Запястье Тихона было ледяным — холод и энергопотеря делали своё дело. Николай покосился с неодобрением, но всё же кивнул. Если остался, мол, займёшься полезным делом. Много себя Мстислав предпочёл не тратить. Добился лишь того, что туманные глаза телепата несколько прояснились. — Сам до госпиталя дойдёшь? Тихон кивнул и, шмыгнув носом, тыльной стороной ладони стёр с подбородка и губ кровавую полосу. — Кто там уже вымотался? Группой отступайте. По одному не идти. Взять на границе сопровождение. Кот, хвост в зубы и к чертям отсюда. И снова Мстислав предпочёл игнорировать. Он ещё мог быть полезен здесь. Каждый волшебник выполнял свою работу. Пока половина восстанавливала щиты, часть отлавливала юниоров. Детей требовалось не только поймать и доставить в безопасное место, но и оградить от разного рода опасностей — демонов, неконтролируемых магических сгустков, собственной глупости. Защита однако требовалась не только бунтовщикам. Как только внушение Тихона окончательно спало, некоторые юниоры попытались вернуться, чтобы восстановить оборону вокруг своего предводителя. На их пути тотчас выросли силовые щиты, стены огня и непроходимые водные преграды — волшебники работали каждый в пределах своих даров быстро и филигранно. Кое-кого Мстислав помнил по совещанию. К примеру здесь был нервный светловолосый Жора. Сейчас абсолютно спокойный на первый взгляд, он оказался одарён воздухом. Мстислав заметил в ауре Жоры пятна неуверенности. Вопреки тому, что демонстрировал во вне, молодой волшебник не был уверен в своих силах. Как давно он научился использовать дар? Как давно его получил? Юниоров распределили без предварительной договорённости. Кое-кто уже справился со своей задачей, кое-кто ещё нет, но справлялся вполне успешно. Мстислав заметил нескольких раненных. Он насчитал чуть больше десятка подростков. На каждого — по волшебнику. Дети не сопротивлялись. С ними предстояло провести долгую воспитательную работу. Некоторых Николай наверняка вышлет без права на возвращение. Но это будет позже. Когда всё закончится, когда все выживут. Выстрел прозвучал внезапно. Он был не единственным — защищая подростков, волшебники отстреливали мелких демонов, но именно этот выстрел заставил все головы повернуться. Мстислав был ближе всех. Он не смотрел в ту сторону, когда всё случилось, но видел периферическим зрением. И отреагировал первым. Светловолосый жора, бедный не уверенный в себе рогатый конёк — он подхватил выбранного юниора мощным потоком воздуха. Но не подумал о том, чтобы защитить себя — он не видел, чтобы старшие коллеги защищали себя, а, когда в этом возникла необходимость, просто не успел среагировать. Ему не хватило опыта. Ему не хватило времени. Серебряные пули убивают демонов. Но и людей они убивают так же верно. Аура юниора, его цвета. Поднятая рука, светловолосый Жора на снегу. Мстислав выхватил свой пистолет. И нажал на курок. Он ещё никогда не стрелял по детям. И никогда не промахивался.***
Глеб прижался к обледенелому стволу. Ствол был светло-сиреневый и слегка вибрировал под ладонями. Глеб очень надеялся, что не успеет получить достаточное количество неконтролируемой энергии, чтобы изменения стали необратимыми. Он чувствовал лёгкое покалывание в пальцах. Волшебники начали работу. Глеб наблюдал это, замерев, и даже дышал через раз. С одной стороны он был очарован слаженностью происходящего, с другой — боялся выдать себя неосторожным движениям или облачком предательского пара. Глебу рано или поздно придётся явится с повинной: он уже принял это решение, он принял решение, что расскажет всё с самого начала, расскажет, что знал, но скрывал. Глеб, если получится, попросит передать решение его дальнейшей судьбы Николаю лично. Сейчас Глеб понимал, что нужно держаться в стороне. Он понимал, что сейчас лучше и вовсе вернуться в безопасность. Но он обнимал ствол, боясь пошевелиться. Тут и там деревья закрывали обзор, однако Глебу с его места было видно достаточно. Он видел юниоров. Видел, как их защищали и как уводили — кого-то насильно, кого-то, обмякшего от ужаса происходящего, утаскивали под руки. А потом Глеб услышал выстрел. Все услышали выстрел. Вспыхнуло пламя, головы повернулись. Картина высветилась из темноты на миг. Глеб не видел произошедшего. Вслед за первым выстрелом прозвучал второй. В свете пламени Глеб заметил совсем другое — более важное, более опасное для себя. Одинокая фигура. Совсем рядом, совсем близко. Вспышка, мерцание от разрыва. Глеб не мог ошибиться, Глеб не ошибся. Эти седые волосы до плеч он не мог перепутать ни с чем другим. Николай шёл к Разрыву. Стремительно, уверенно. Николай шёл один. И Глеб потянулся за ним. Снова потянулся, как бабочка в свет костра. Он шёл к эпицентру опасности. Шёл за своим генералом. Как и должно было быть. Всегда.***
Николай оставил их незаметно. Он не хотел ничего объяснять. Он удостоверился, что команда сработает без него. Он всегда знал: они сработают без него. Других никогда не держал рядом, других никогда не подпускал близко. Он, вероятно, был незаменимым в масштабе Разрыва. Но здесь и сейчас Николай незаменимым не был. Он передал Юниоров на попечение подчинённых. А в пекло предстояло лезть Николаю лично. Так было правильно. Так было нужно. Он так решил. Он шёл, наполовину закрыв глаза. Как когда-то давно, какое-то безумное количество лет назад, Николай тянулся к Разрыву. Разрыв отвечал ему, приветствовал, как старого друга. Они давно не встречались так близко, они давно не касались друг друга. Пальцы Николая буквально танцевали, подрагивая в нетерпении над струнами сводящей с ума энергии. Сказать, что он очнулся в постели спустя неделю, было бы слишком соблазнительно. Это было бы совершенной ложью. Николай очнулся почти мгновенно. Нечто невообразимое творилось вокруг, и в центре этого невообразимого лежал Николай, укрывая дрожащую мать. Ей повезло: она действительно потеряла сознание. Скорее всего от страха. На какое-то мгновение Николаю показалось: она не дышит. Но лишь показалось. Мама была жива — он знал, он видел. Ведь, если бы её не стало, погиб бы и Николай? Николай боялся её оставить. Но больше он боялся просто лежать, слушать и ничего не видеть. Трава вокруг них приобрела невообразимые оттенки. Где-то за спиной ревело и выло. Николай медленно перекатился на бок. Там, где они лежали, землю как будто бы что-то защитило. Но дальше… повсюду дальше… многообразие и многоцветие на мгновение ослепило Николая. Отец исчез. Там, где отец рисовал пентакль, пульсировала и манила дыра в пространстве. Разрыв в стенах стихий. Он смотрел на Николая немым укором, он медленно расширялся, он плевался сгустками энергии. Что-то пронеслось над плечом. Николай пригнулся. Движение. И снова. Ещё одно. Мелкие демоны — Николай видел их. Букашки, крошечные бесята, какие-то мушки и мошки… Рядом города. Как быстро люди в них отреагируют? Как быстро что-то исправят? Смогут ли что-то исправить? Та катастрофа, о которой предупреждали все, та катастрофа, которой можно бы было избежать — она всё-таки произошла. И только Николай был виновен в этом. Он поддерживал отца, он, как никто другой. И это ведь его, Николая, была идея. Боль, стыд, вина. Он упал на колени. Искажённая магией трава обожгла ладони. Николай стиснул зубы, чтобы не закричать. Голова медленно склонилась, волосы до плеч, шелковистые пряди цвета спелой пшеницы, которые очень любила мама, они упали на лицо Николая, они заслонили ему обзор. Они были пепельно-белыми. Николай смеялся и плакал. А вокруг бушевала энергия чужого мира. Это Николай, это всё он. Только его вина. Можно ли успеть что-то ещё исправить? Когда волшебники из центра сумели прорваться к нему и матери, Николай в одиночку держал щиты. Николай черпал энергию из Разрыва, но он же не позволял ей прорваться дальше, натворить больше бед. В ту ночь Николай получил свой дар. В ту ночь его глаза изменились, а волосы поседели. В ту ночь он выбрал путь, по которому шёл, не отступая и не сгибаясь, тем, кем он был — господином Главнокомандующим, щитом между магическим безумием и нормальной, счастливой жизнью. Это была его вина. И его крест. Но за эту его вину умирали сотни. Волшебник стоял в пентакле. Он так и не успел дорисовать его. Но он стоял в пентакле. Стоял и ждал. Всё то время, что Николай потратил на выведение детей с линии огня, волшебник аккумулировал энергию. Николай уже видел, какой вред это причиняет разрыву. Как хрупкая, ветхая ткань, Разрыв с треском расползался. Сейчас всё зависело только от мастерства. Николай смутно надеялся, что его собственное, нажитое за множество лет, окажется куда выше. Этого волшебника Николай знал едва, едва припоминал его имя. Но имело ли это значение? Крепче любовной связи их сковывало желание убить друг друга. — Прямо сейчас тебе нужен не разрыв, а я. Потому что убить меня чем-то, кроме этой энергии, ни у кого не выйдет. Я здесь. Снег скрипел под подошвами. Николай был ещё слишком далеко. Николай не спешил. Ему требовалось поймать его взгляд, всмотреться в его ауру. Хотя бы на миг. Чтобы очистить совесть. Пальцы Николая дрожали над струнами. Ладони волшебника мерцали, краденная энергия рвалась на волю. — Приветствую, господин Главнокомандующий! Ещё несколько шагов. Несколько шагов. Спешить незачем и некуда. Николай увидел то, что хотел — алчность. Ту самую, что вела отца, ту самую, что его погубила. Он сощурился. Он задержал дыхание…***
Разрыв был так близко. Глеб ощущал его притяжение, его сводящую с ума, манящую глубину. Хотелось броситься к Разрыву, как к холодному озеру в жаркий летний день. Глеб старался не глядеть на Разрыв и даже о нём не думать. Он смотрел на Николая. Николай никуда не спешил. Он был спокоен. Ровная спина, опущенные руки. Волшебник в своём недорисованном круге переступал с ноги на ногу. Пальцы его медленно шевелились. Он перебирал мерцающий вокруг ладоней молочно-белый свет, будто паук — паутину лапками. Ведь у господина Главнокомандующего наверняка есть план? Он ведь наверняка знает, что делает? Глеб подобрался так близко, как только смог. Он вспомнил ореховые глаза. Такие выразительные глаза. О чём они говорят сейчас? — Приветствую, господин Главнокомандующий. Николай тоже говорил. Прежде. Чтобы услышать друг друга сквозь шум Разрыва, волшебникам приходилось кричать. Сейчас Николай не ответил. Он просто шёл. Ужас не навязанный, ужас реальный внезапно нахлынул на Глеба, схватил за горло. Что, если плана нет? Что, если этот человек, этот большой человек погибнет? Волшебник поднял руку. Паучьи лапки зашевелились, молочно белый свет сформировался сферой. И ринулся вперёд. А Николай стоял. Просто стоял и ждал. Маленький Глеб. Для чего он пришёл сюда? Уж не для того ли, чтобы оказаться именно в это время и в этом месте? Сердце застыло. Время застыло. Окоченевшее от холода тело внезапно вернуло способность двигаться. Николай стоял. Глеб устоять не смог. Какой он солдат, если не прикроет своего генерала? Глеб разбежался. И Глеб прыгнул. Прежде, чем ощутить удар, он всё-таки увидел ореховые глаза. А потом молочный свет заслонил и их, и Разрыв, и остатки мира. Жар, свет и боль. Глеб исполнил свой долг. Не струсил и не подвёл. И страшно теперь почему-то не было.