***
— Ты… что сделал? — Жена хмурилась. Смотрела угрюмо, мрачно. — Слава, — она надавила на имя, — Слава, — повторила. Знала, что напрягается и не любит, когда называют так. — Зачем? Мстислав стоял на пороге кухни, упираясь ладонью в тёплое дерево косяка. На город спускался вечер и Бакулин, уже чёрт его знает, сколько времени даже на пару минут не сомкнувший глаз, видел и слышал Милу сквозь дым и гул. — Я встречусь с ним завтра. — Слава. — Маленькая ладошка хлопнула по столу. — Да что с тобой?! — Я должен понять. И услышать. — Да нет же! — Да! Долго смотрели глаза в глаза, взглядами толкались, как два барана. — А если что-то пойдёт не так? Если… случится… — Я сам застрелю обоих. И буду держать ответ перед Ником и перед всеми, кем придётся. И расскажу. Но только, когда услышу, чего он хочет. Демон или нет, но он разумен. Пока ему есть, что сказать, я готов слушать. Мила, не ответив, закрыла лицо руками. Пошатываясь, Мстислав медленно приблизился. Тёплое плечо жены под руками вздрогнуло. — Всё будет хорошо. Обещаю. — Ты обещал уже. А потом он пришёл в кабинет. Мстислав только молча гладил плечо жены сквозь тонкую ткань халата. — Ты должен отдохнуть, — прошептала она наконец сдавленно. — И поесть. Булочки есть. С корицей. — Нервы успокаивала? Тихо в ответ: — Ну да. Мила всегда в тревоге возилась с тестом. — Боюсь, что не смогу оценить твои булочки. До смерти устал. Но жена нахмурилась. Пришлось сдаться, сесть под её тяжёлым взглядом, в тумане и гуле осилить что-то на тарелке, булку и чашку чая. Как, сжимая за предплечье, Мила провожала до кровати, помнилось очень смутно. Подушка, казалось, кружилась, разверзалась под головой, как толща воды — под ладонью. Мстислав проваливался в глубокий, тяжёлый сон, а ласковые пальцы перебирали волосы. Перед глазами уже мелькали обрывочные картинки каких-то бессвязных снов. — Где и когда, Мстислав? — донеслось, прозвучало тихо. «где и когда?» — шёпот жены сквозь дремоту. — Завтра. Двенадцать. Метро. Независимость. Площадь. — Сказал ли Мстислав или это ему приснилось? Но вскоре и картинки из глаз сменились чернильной тьмой. А Мила, нахмурившись, долго сидела рядом.***
— Это же может быть ловушка? — На следующее утро Китти шнуровала ботинки, опустившись на одно колено возле входной двери. Бартимеус в задумчивости крутил на пальце ключи, и это назойливое звяканье над головой порядочно действовало на нервы. — Мы уже один раз встречались там. Для ловушки не самое подходящее место. Это здоровенная площадь — самая большая в Европе, кстати. Там в любое время очень много машин и всяких праздно шатающихся. — А значит и демоноборцев, и полицейских, и серебряных сеток. — Плотный шнурок по случайности вчера затянулся двумя узлами, и Китти теперь сосредоточенно с ним боролась. — Бакулин — человек такого склада, который сознательно не будет подвергать риску кого-либо. Если бы он планировал подставу и точно знал, что охоте на меня быть, выбрал бы какое-нибудь безлюдное место. — Думаешь, ты настолько хорошо его знаешь? — Пять тысяч лет опыта. Ты долго там возиться будешь? господи-боже мой. — Готова. Пошли. — Щелчок и сквозняк. — Снова будешь мной прикрываться? Замок заедал на третьем повороте ключа, и Бартимеус чертыхнулся на каком-то неведомом Китти языке. — Если потребуется, — процедил сквозь зубы. — Ладно. Ты знаешь, что я не стану, если буду уверен, что реальная опасность имеет место. Лифт звякнул, и Китти внезапно поняла, что и вправду знает. Китти покосилась на Джинна — искорки в тёмных глазах как будто играли в салки. — Послушай меня, если, — Он посмотрел серьёзно. — Если, — надавил, — я всё-таки ошибаюсь, беги. Это понятно? Бежать. Китти стиснула кулаки, и в тесной кабине лифта услышала скрип перчаток. — Мы же команда. Нет? Он ничего не ответил. Молча шагнул в разошедшиеся двери, и Китти без слов последовала за ним. Снег, который сыпал позапрошлой ночью и радовал детей во дворе вчера, сегодня стремительно расплывался под ярким весенним солнцем. Половину пути Китти и Бартимеус бежали в молчании, и Китти внимательно следила за тем, куда переносит ноги, тщательно избегая скользких коварных участков и самых глубоких луж. Что такое мокрые ноги она знала слишком хорошо, и снова ощущать желанием не горела. Китти бежала механически — лёгкой, экономной трусцой. Движения и дыхание, которые приходилось контролировать в самом начале, сейчас не сбивались с ритма. Локоть — нога, локоть — нога, вдох-выдох. А пальцы — в кулаки. Пока нагружались мышцы, у головы оказалось достаточно свободного времени на невесёлые мысли. После того разговора, который произошёл в начале недели, Натаниэль так больше и не появился. Всякий раз закрывая глаза, Китти мысленно трижды произносила его истинное имя, звала, как умела. Но ведь прогнала тогда. Китти прогнала, и призрак ушёл, исчез. Без ставших привычными ночных занятий и разговоров было совсем тоскливо. Но была ли готова Китти вернуть их ценой своей жизни? И за что вообще могла бы заплатить настолько высокую цену? Китти не представляла, но с некоторых пор понимала одно: она умирать не хочет, не хочет и не готова. Даже ради того, чтобы закрыть Разрыв. Из-за поворота вынырнула махина Держпрома, и Бартимеус ускорился, стремясь миновать его как можно быстрее. Держпром Китти нравился — огромный, монолитный, красиво подсвеченный по ночам, он казался незыблемым памятником. Впрочем, переживший не одну войну, Держпром таковым и был. Более того, по заверениям Бартимеуса, здание это строилось человеческими руками, что для Китти, коренной жительницы Лондона, казалось практически невозможным. Как человек мог сотворить что-то настолько долговечное, прочное и внушительное, не прибегая к помощи духов? В Лондоне ни одна стройка не проходила без пары фолиотов, а то и джинна. Здесь люди были другими. И строили по-другому. И жили совсем не так. — Если мы справимся и это переживём, — внезапно даже для самой себя тихо спросила Китти, — чего ты хочешь дальше? — Дальше… — он думал о чём-то своём. Посмотрел с вопросом. — В смысле, чего хочу. Сначала домой, а потом… это уже от меня не зависит. Всё, чего я хочу… это никогда не имело значения. Возьми правее. Там скользко, у тебя под ногами будет сейчас. Рухнешь ещё. — Спасибо. — Китти сместилась. — А если бы имело? Ну… если бы ты сам мог решать? Он покачал головой. Промолчал за сегодня в который раз. — Дурацкий разговор, — бросил наконец угрюмо. — Мы, кстати, почти на месте. — Будто без тебя не вижу. Что ты собираешься ему говорить? Снова импровизировать? Пауза и шорох машин, проезжающих по брусчатке. — У нас ещё полчаса, Китти. Кофе? Она кивнула, и Бартимеус свернул к наземному переходу. У этой, центральной, станции метро было несколько выходов, и около одного из них огромная кофемашина призывно шуршала зёрнами. — Я буду говорить правду, — произнёс Бартимеус, когда Китти успела ополовинить купленный капучино. Они стояли около серого парапета. Китти слегка прижималась к нему спиной, а Бартимеус, стоя немного поодаль, задумчиво смотрел в небо. Сунув руки в карманы, он провожал одинокое облачко. — Я не знаю, какие ещё у этого Бакулина таланты. Насколько это получится, будет ему правда. — Правда… — Китти барабанила по картону. — Это всё так… странно. Кто мы ему, чтобы он нам верил. Кто он нам, чтобы мы ему помогали? — Жизнь — вообще странная штука. Что ваша, человеческая, что… — и он тяжело вздохнул, закончил угрюмо: — наша. Ты допила? В прошлый раз Бакулин пришёл сильно заранее. Сегодня почему-то… — и замолчал. Машины шуршали мерно. Огромный телевизор над площадью рекламировал какое-то новое цирковое шоу, и Китти удивлялась тому, что понимает практически половину странно звучащих, причудливых русских слов. Вслушиваясь в них и пытаясь переводить, Китти повернулась к Бартимеусу спиной, нашарила глазами урну — ядовито-зелёный пластиковый пакет на металлическом круге. Пакет был практически пуст. Китти медленно брела в его направлении, на ходу вливая в рот остывший остаток кофе. А потом дёрнулась, оглохла и выронила стаканчик, потому что ясно, чётко и резко над площадью прозвучал одинокий выстрел. Китти бы никак не сумела заметить пулю. Но Китти её увидела. Увидела, обернувшись — дырой в капюшоне куртки, яростью и болью в тёмных глазах Бартимеуса. А выстрелов стало больше.***
Облик. Сменить облик. Я ведь был готов, будучи уверен в обратном, я всё-таки этого ожидал. Но они были хороши — так хороши, настолько хороши. Чёртов хитрец Бакулин. Ведь я не учуял их приближения — слишком близким было гнетущее присутствие Держпрома с убийственным количеством железа в его конструкции. Я был уверен, что нас не выдадут. Я был уверен, что доктор не станет провоцировать стрельбу в многолюдном центре. Но доктор её устроил и вот я шиплю от боли. Пуля, вторая, три. Облик, сменить облик, рассеяться дымом. — Китти, вали. Успевшая отойти к урне, она находилась на значительном расстоянии. Будто и не со мной вовсе. Я уже видел, как, напуганные звуками и приближением вооружённого отряда, многочисленные прохожие кинулись врассыпную. Если Китти сейчас сольётся с ними, к ней не возникнет вообще никаких вопросов. Но глупая девчонка метнулась ко мне, назад. На каком-то из планов сознания я мысленно усмехнулся «ну как же, команда, да». А потом поймал четвёртую пулю. Уж слишком болезненно и быстро всё это происходило. Взгляд тем не менее затравленно метался, пытаясь отыскать путь к спасению. Повсюду, даже в зеве подземки, виднелись чёрно-серые формы. Да сколько же их вообще? Я всё-таки сменил облик и выстрелы прекратились. Сущность болезненно ныла, сочилась паром из четырёх ран. Сознание ворочалось трудно. Кривобокий унылый воробей пытался взлететь, но его подводили крылья. Зато поддержали руки. — — Вы арестованы. — сурово, на русском. И дуло пистолета, глядящее на нас своим угрожающим, маленьким чёрным глазом. — Поднимите руки и отступите от демона на пять шагов. Китти не понимала. Как же жаль, что созданный нами талисман пришлось исправлять и дорабатывать. Как жаль, что без пентакля Китти не сумеет отправить меня домой. Как жаль, что пяти тысяч лет всё-таки не хватило, чтобы предугадать, как поступит Мстислав Бакулин. Как всё-таки жаль… А потом засветился воздух.***
Нат. Это было так странно — прекрасно и ужасающе. Он возник рядом — светясь, заслоняя, мерцая и разрастаясь. По мере того, как его сверкающая фигура увеличивалась, люди впереди подкошено оседали. А он укрывал собой, и крохотная птица билась в руках у Китти. Демоноборцы пятились, кто-то что-то кричал на русском. Кто-то стрелял, а кто-то, похоже, сдавленно матерился. Зыбкая, как отражение в водной глади, рука призрака медленно поднялась, медленно указала вперёд, через площадь, и Китти не услышала — Китти ощутила образом в голове — тихим, односложным, спокойным, скупым: «беги».***
Мстислав опаздывал. Он отчаянно нервничал. Нервничала и Мила. Наблюдая, как муж носится по квартире, разыскивая то пистолет, то носки, то ампулу розмарина, Мила до боли скрещивала пальцы под широкими шёлковыми рукавами. Озябшие, как всегда, пальцы чуть-чуть дрожали. У выхода обнимала коротко, очень крепко. — Только не делай глупости, ладно? Кивок в ответ. — Я бы хотел, чтобы ты доверяла мне хотя бы немного больше. Я бы… хотел. Мила хотела тоже. Она начала собираться, как только за спиной у Мстислава закрылась дверь. Мстислав опаздывал. У Милы же из-за этого времени вообще практически не осталось. Ноги в ботинки и пистолет — в карманную кобуру Мила совала одновременно. Как же давно не приходилось её закреплять, как же давно — доставать из комода, где кобура пылилась без всякой надобности. Уже проворачивая ключ в замке, Мила ещё цеплялась за холод и тяжесть пугающей рукояти. Если хоть что-то пойдёт не так, Мила прикроет спину. Мила никому не позволит отнять у неё Мстислава. Даже, если придётся всё-таки чёртов крючок нажать.***
Мстислав этого не ожидал и даже не мог представить, но панику горожан и выстрелы услышал, ещё проходя мимо призывно горящих витрин с золотистыми пирожками, наручными часами и прочими товарами сомнительной необходимости, которые испокон веков продавались тут. Сразу сорвался на бег, едва не запнулся о чей-то чемодан и чуть по пути не снёс продавца открыток. Выход перекрывал одинокий парнишка в форме. Мстислав обогнул его, проигнорировав оклик. В ауру всмотрелся лишь краем глаза — этот в человека стрелять ни за что не станет. Да и не в праве. Он тут для другого совсем поставлен. Внутри ещё жила хрупкая надежда на то, что происходит что-то, с демоном и назначенной встречей никак не связанное, однако же чёрные полосы на форме у пацана и арсенал оружия втоптали надежду в грязь. Мстислав подоспел к развязке. Хрупкая девичья фигурка, петляя, неслась по площади в сторону сада Шевченко, а между ней и демоноборцами медленно растворялся в воздухе мерцающий силуэт. «Помоги им. Они помогут тебе. Помоги им, они помогут тебе», — эхом в голове. И тёмный глубокий взгляд. Выхватывая взглядом частицы целого, Мстислав стремительно воспроизводил для себя картину происходящего. А тело работало даже быстрее мыслей. Пальцы уже рвали ворот куртки. Горло водолазки мешалось и, забираясь под него, Мстислав оцарапал шею. Тем не менее нагретая кожей цепочка скользнула в руку. Мстислав потянул. — Красный. Зелёный, розовый, жёлтый, синий. — А в ладони пульсирует накопитель. Один из тех немногих, в которые удавалось собрать некоторые магические сгустки. Единственный, самый мощный, отданный Николаем в тот день, когда, уезжая, Мстислав разорвал контракт. «Ты больше не имеешь права на собственный талисман. Забирай мой». Посеребрённая пластина «Власов Н.А. №1» — впечаталась в ладонь гравировкой. А рядом — невзрачный камень. На самый последний случай. Мстислав никогда не думал, что это ему потребуется. Всякий раз вспоминая об этом, цепочку Мстислав порывался вернуть назад. — Красный, зелёный, розовый, жёлтый, синий. — Порядок цветов и порядок цифр — только для того, чтобы привлечь внимание. А накопитель в руке. Свободные пальцы — в руны. «Красный, зелёный, розовый, жёлтый, синий». Как долго Мстислав осваивал этот трюк. Как долго не удавалось. Цветовые вспышки разлетались с ладони одна за другой. Энергия текла к груди по руке — и вверх. «Красный, зелёный, розовый, жёлтый, синий» — Мстислав брал на себя командование. — Не стрелять. Опустить оружие. Взять живыми. В повисшей тишине приказывал очень тихо. Теперь для всей Харьковской группы выше приказа Бакулина мог бы оказаться только Старик, да Тихон ещё, пожалуй. Работа с Накопителем оставила в глазах отпечатки вспышек — красный, зелёный, розовый, жёлтый, синий. Площадь и лица казались цветным витражом на солнце. — Кто командир? Тишина в ответ. — Кто командир? Ему указали жестом. Трое лежали вповалку, слегка мерцая. Выкачаны, выжаты призраком подчистую — Мстислав догадался и мысленно тихо взвыл. — Следующий по команде? — Я… извините. Они. — Даже не взглянув на источник голоса, Мстислав торопливо опустился на колени рядом с телами ребят. Резерва должно хватить — хотя бы слегка поддержать, удержать, восполнить. — Я должен исполнять, но ваш приказ противоречит инструкциям. Этот приказ противоречил и самому Мстиславу. Несколько часов — и Старик позвонит с вопросом. Несколько часов, за которые Мстислав должен разобраться, что делать дальше. Мысли доносились сквозь эйфорию дара. — Они нужны мне живыми. Первая аура выровнялась. Боясь потерять секунды, Мстислав на слова себя предпочёл не тратить. Лишь, когда закончил и, разрывая контакт, плавно встряхнул кистями, Бакулин поспешил наконец запросить отчёт. — Поступила информация о демоне в этом секторе. Такое иногда бывает, когда одарённые горожане присылают запрос анонимно. Мы оцепили, начали операцию по схеме, но потом… потом. «Поступила информация». Мстислав поднимался, медленно восстанавливая физическое и энергетическое равновесие. Да, несомненно, такое порой случается. И нередко. Демоноборцев чаще всего набирают из людей, родившихся со способностью видеть магию, но некоторые горожане, к примеру, женщины, с этим продолжают просто спокойно жить. Некоторые, боясь и не доверяя, молчат и прячутся. Другие звонят, сообщают о том, что видят. Каждое сообщение проверяется, на каждое высылается группа демоноборцев. Да, это может быть лишь совпадение. Мстислав оглянулся. Только по привычке контролировать ситуацию вокруг себя, бросил через плечо очень короткий взгляд. И пазл в голове сложился. Сжимая в руках перчатки — подарок Ника, Мила, застыв, стояла у парапета. Значит не снилось, значит жене сказал. А Мила опять поступила наперекор. Но если поступила, сюда-то зачем пришла?