***
— Доброе утро, Господин Главнокомандующий. — Николай стряхивал пепел себе под ноги. Противная ночь оставила на языке горькое послевкусие. До самого утра сна у Николая так и не нашлось ни в одном глазу, и чувствовал он себя исключительно отвратительно. Но шутил и улыбался больше обычного. Растягивал губы и сейчас, а сигарета ломалась и гнулась в накрепко стиснутых пальцах. — Доброе утро, да. Исключительно паршивое утро. Но стоит ли кому-то, кроме самого Николая, об этом знать? Несколько часов пришлось убить на выяснения отношений с поставщиками. На кухню привезли бессовестно мышастые крупы, и Николай хорошо поставленным генеральским тоном с чувством и расстановкой выговаривал трубке, что кашу и мясо предпочитает получать в по отдельности. Трубка извинялась не слишком искренне. Николай уже давно смирился: примерно раз в полгода у всех поставщиков пробуждается желание нарваться на что-нибудь неприятное. Стоя на крыльце, Николай глубоко затягивался. Вредная привычка. Невесть откуда. Как и когда выкурил первую сигарету вспомнить бы уже Николай хоть убей не смог. — Доброе утро, Господин главнокомандующий! — Доброе, да! И мысленно чертыхнулся. Нет уж, достаточно этого на сегодня. Бычок уронил под ноги. Нужно заесть эту горечь во рту. Или хотя бы запить, хотя бы заглушить более горьким кофе. Хотя бы заглушить… Николай заглянул на кухню. А через минуту уже грохотал шагами по переходу. Практически сразу наткнулся на Игната. Сидя на кривоногом стуле посреди коридора, волшебник в исполнительском экстазе терзал гитару. Гитара слегка поскуливала, и Николай скривился. — Третья струна. Подгуляла. Игнат поднял глаза. Улыбнулся. — Колку трында. И сокрушённо пожал плечами. — Пока страдаю так. — Страдает он. Людей ты мучаешь. Где Малиновский? Видел? — Видел конечно. — Игнат оглаживал пальцами гриф. Дёрнув пятую струну, чуть-чуть провернул колок. — С Тихоном потащился. — Они не в паре. В смысле, не в связке. В смысле… ещё крути. Тренькнула струна, Игнат подтянул опять. — Увязался так. Выше ещё? Николай прислушался. В некотором сомнении всё-таки качнул головой: — Сойдёт. — Было собирался открыть рот, но вопрос предвосхитил: — Найти тебе Малиновского? Николай собирался ответить «да». Но мысли оказались быстрее языка. Первые эмоции схлынули, уступая место хотя бы относительно здравому рассудку. Николай может вызвать Малиновского прямо сейчас. И что ему скажет? — снова отчитает? Опять, как вчера, наделает дурацких ошибок и будет из-за них перед собой краснеть? Да и за что отчитывать Малиновского? Что полез не в своё дело без разрешения? Что нарушил личное пространство? — Терпит пока. Потом разыщу. Вернувшись на кухню, Николай долго окидывал её взглядом — аккуратные стопки чистых тарелок, чашки на подставке, до блеска оттёртый стол. Такого порядка здесь не водилось с тех пор, как женил Мстислава. Да что же Малиновский себе позволяет? И главное — для чего? Зачем он возился здесь? Ведь Николай всё ясно, доходчиво объяснил, ведь оттолкнул, как смог. «приятного аппетита, Господин главнокомандующий». Даже в холодильнике покопался. Выбросил к чертям практически музейные раритеты, снедь притащил и вот это приклеил. Чёрт… Бумажку Николай сдёрнул. Скомкав в кулаке, тут же расправил снова. «приятного аппетита, Господин главнокомандующий». Мелкий, паскудный… Тяжело опершись о холодильник, Николай снова и снова проводил пальцем по наскоро нацарапанным ручкой буквам. Какая же это глупость, какая глупость. А что-то в груди болело. Наверное, сердце. Наверное, постарел.***
«Мне ничего не нужно», — записка на холодильнике. Не сдержавшись, Глеб дорисовал улыбающуюся рожу. Подумав, дополнил её выразительной львиной гривой. Не нужно ему, а как же. Было бы не нужно, ключ бы в двери не оставил снова. Запер бы кухню просто. Глеб опасался этого, но где-то в глубине души был совершенно уверен, что не запрёт. Принесённые сосиски и макароны испарились бесследно. А вот тарелки обнаружились даже не в умывальнике. Насвистывая себе под нос, Глеб наводил порядок. Вопреки всем нарочитым стараниям, всего-то за сутки засраться ГГ не сумел совсем.***
«Зачем тебе это?» Николай долго всматривался в три слова. Размашисто зачеркнул, а потом написал опять. «Зачем тебе это?» И присобачил к холодильнику липкой лентой. Нет, ну в самом деле. Это ведь по-дурацки. Ведь это настолько глупо. «Зачем тебе это?» Бумажка повисла криво. Вот он — шанс выбросить её ко всем чертям, выбросить вместе с вопросом, вместе с мальчишкой Глебом из головы. И дверь запереть. Чтоб не повадно было. Но что ему нужно? Чего Малиновский хочет? Чего добивается этой своей… заботой? Николай обязательно запрёт кухню. Завтра запрёт. Не сегодня. Криво повешенная, несколько раз перечёркнутая бумажка так и осталась болтаться на холодильнике.***
— Хочешь опять со мной? Не задолбался ещё? Стоя на одном колене, Тихон перешнуровывал ботинок. Глеб, возвышаясь, смотрел на него: — Хочу. Глеб наведывался к Николаю уже второе утро подряд, но в остальное время старался держаться от него как можно дальше, и возможность увязываться с Тихоном на дежурства служила этой задачи как нельзя лучше. У самого Малиновского расписания пока было более, чем щадящим, а реальная работа в паре с наставником оказалась превосходнейшей тренировкой. Тихон не возражал. Весь вчерашний день Тихон контролировал критические щиты около красной зоны. Это была ответственная, важная и опасная задача, к которой новичка вроде Глеба в здравом уме никто и никогда бы конечно не допустил. Но с Тихоном было можно. Глеб наблюдал и учился. И помогал, как мог. Монотонная энергетическая работа помогала отвлечься от грызших переживаний. — Доброе утро, Ник! — Столкнулись у корпусов. Солнце слепило Глеба, и углядеть Николая, курящего у берёзы, Глеб смог лишь после того, как бодро окликнул Тихон. ГГ уронил бычок. Был ли уже на кухне? Сильно ли разозлился? Ореховые глаза только мазнули — и сразу же отвелись. Будто Николай и не заметил Глеба. Вот только Николай конечно его заметил. Это Глеб ощутил в эмоциях, в пальцах увидел, сжавшихся, и губах. — Доброе, Тихон. Ты работаешь в красной сегодня. Тащишь туда ребёнка? Голосом выделил, глазами стрельнул, оценивая реакцию. Глеб улыбался. Будто его не слышал. Главное — держаться. Не допустить ошибки, глупо не сплоховать, не испортить… — Я полагаюсь на аналитиков. День будет тихий. Как наставник, могу таскать его под свою ответственность, пока ты меня не открепишь. К тому же, — пожал плечами. — Малиновский уже не Юниор. Так ведь? Скрипнул ли Николай зубами? Или то скрипел под его подошвами талый весенний снег? — Но всё ещё ребёнок. Смешок. — Да ну. Ты сам перевёл его к нам. Заранее. Чем-то же думал? Николай не ответил. Молча кивнув, отвернулся. Лишь убедившись, что он оказался вне зоны слышимости, Тихон с лукавым прищуром взглянул на Глеба. — Ну что, Тараканчик… Чем ты его довёл?***
— Что ты наделал? — Мила спросила глухо. Вцепившись в перчатки двумя руками, хмурилась. Ветер трепал ей волосы, и Мстиславу впервые не хотелось заправить непокорные прядки жене за ухо. — Я же просил доверять мне. — Слова упали, обрушились глухим ударом, ухнули куда-то в пустой колодец. — Просил доверять. А ты… информатор. Хренов. И отвернулся. Молоденький офицер с тёмной чёлкой стоял неподалёку, и Мстислав буквально спиной ощущал, как он накрахмалил уши. — Я ничего никому не… — Мила нагоняла. Торопливый перестук её небольших каблучков неумолимо настигал. Мстислав на неё не смотрел. — Возвращайся домой, — бросил через плечо устало. — Возвращаться домой?.. А… ты? — А я буду держать ответ перед Ником. — Славик!.. — Возвращайся домой! И Бакулин ускорил шаг. Штаб демоноборцев Шевченковского района соседствовал с полицейским участком. Выхаживая в ожидании перед дверью, Мстислав впервые понял, почему в любой непонятной ситуации Старик обязательно тянется к сигаретам. Сейчас у Бакулина тоже тянулись руки. Позаимствовав у темноволосого офицера Крепкую «Приму» без фильтра и зажигалку, с первой же затяжки Мстислав подавился дымом. Это была его первая сигарета. Первая и последняя в жизни наверняка. Ожидая вестей от отправленных на поимку девчонки бойцов, Мстислав наблюдал, как бессмысленно тлеет кончик.***
Китти дёргала руки, по-кошачьи шипя и тихо, отчаянно материлась. Она сидела на неудобном пластиковом стуле со скованными запястьями, посылая проклятья единственной тусклой лампочке и низкому серому потолку. Её всё-таки нагнали, всё-таки обхитрили. Воспользовавшись тем, что Китти не знает город, загнали в тупик и оглушили там. Если бы только Бартимеус был в сознании, если бы только так сильно не пострадал. Китти ощущала липкий, глухой, пустой и холодный ужас. Китти ощущала утрату, тоску и боль. Китти прекрасно понимала: она попалась демоноборцам. Вопреки всем стараниям Натаниэля, вопреки собственным усилиям Китти не смогла Бартимеуса уберечь. А потом почувствовала возню в совершенно растрёпанных волосах, и нечто мелкое, подёргивая расплывающимися конечностями, шлёпнулось прямо под ноги Китти. Даже в своём плачевном, скованном положении Китти вздохнула с радостным облегчением. — Бартимеус? Ты? Существо неопределённо пошевелилось. Вопрос был глупый. Впрочем на то, чтобы придумать вопрос умнее, времени у Китти уже не нашлось. Скрипнув, за спиной распахнулась дверь, и вместе с густым запахом розмарина в комнату протиснулся доктор Мстислав Бакулин.***
Выглядел демон плачевно. Даже сощурившись и глядя глазами обыкновенного человека, Мстислав мог видеть, как зыбок и ненадёжен его материальный облик. На высших же планах нестабильная аура демона зияла глубокими пробоинами. Сейчас Демон не казался ни сильным, ни угрожающим. Одного меткого выстрела было бы вполне достаточно, чтобы его добить. А вот девчонка на стуле была бодра. Удивительно бодра для человека, которого вырубили ударом электрошокера. Девчонка так рьяно пыталась освободиться, что ёрзала по полу вместе со своим стулом, издавая отвратительный, визгляво-скребущий звук. Увидев Мстислава, впрочем тотчас застыла. — Я сниму наручники, если ты не станешь на меня бросаться. Девчонка скривилась и Мстислав повторил её выражение. Вспомнил запоздало, что Русский она не знает. Протянув вперёд раскрытые ладони, Мстислав бросил выразительный взгляд вниз. — Демон, — проговорил медленно. Девчонка скривилась снова и что-то произнесла. Мстислав опустился на колени. Получится или нет? — Демон. Плохо, — произнёс чуть ли не по складам. Руки протянул с гадливостью и опаской. — Я. Лечить. — Ты. — Дёрнувшись, она завизжала стулом. — Делать. — Вряд ли она сумела понять, что говорил Мстислав. Теперь же, о чём она, хоть ты убей, понять бы не смог Бакулин. Это походило на разговор слепого с немым. Бессмысленный разговор. Впрочем, всё то, что зачем-то творил Мстислав, в этот безумный день вообще не имело смысла. Он смежил веки. В воображении возник укоряющее качающий головой Николай. «Нет, ты реально собираешься это делать?» Мстислав собирался. Боялся. Но был целителем. Кончиками пальцев коснувшись материальной оболочки демона, Мстислав обратился к дару. И ничего не вышло. Осознание было резким. Будто не осознание даже. Как будто подсказка. Свыше? Конечно, не свыше. В углу, за спиной девчонки, слабо мерцал истончившийся силуэт. «твой накопитель». Мстислав потянул цепочку и сила полилась из камня ему в ладонь.***
Как это было странно. Как это было обманчиво. Будто прикосновение дома, будто его аромат, принесённый из неоткуда взявшимся лёгким ветром. Сила лилась в меня, и сущность победно пела, сущность трепетала, звеня, наливаясь жизнью. Раны затягивались стремительно. Разум, плутавший где-то на высших планах, медленно прояснялся. Я был Бартимеус. Как прежде сильный. Сильнее, чем прежде. Как будто слетал домой. Возвращая себе себя, я вспоминал последние осознанные мгновения — холод серебра в сущности. Как, жаля, обжигая, пули пронзали меня насквозь. Я вспоминал, как Китти, девчонка Китти, с которой у нас команды почти не вышло, вместо того, чтобы улепётывать, рванула зачем-то меня спасать. Это было благородно. Не могу сказать, что разумно, но благородно. А если бы сложилось иначе, я бы рванул за ней? А потом я вспомнил, я наконец вспомнил. Чем это было — слишком реальным видением, галлюцинацией? Или на площади и впрямь появился Нат? Как это было странно — видеть его таким, видеть впервые с самой последней встречи. Китти уносила обессиленного меня прочь, но какая-то моя часть тянулась, рвалась обратно. Помню, как бился в руках девчонки. Помню, как облик сменился. Потом навалилась тьма. Иногда в этой тьме проблесками реальности я превращался во что-то, чувствовал боль, чувствовал, как куда-то карабкаюсь, и отключался снова. Теперь боль закончилась. Моё забытьё закончилось. Я был исцелён. Силы ко мне вернулись. Я распахнул глаза… и взвыл, заревел? — Бакулин… Бакулин… Ты! Доктор возвышался надо мной, встряхивая расслабленными кистями. Доктор нещадно смердел розмарином, а поверх серой кофты на его шее болтался на цепочке внушительных размеров кулон (серебряный, конечно. Это ж предатель Бакулин. Чего от такого ещё ожидать?) — Я тебя вылечил. Можешь сказать спасибо. Спасибо ему. Да за что? Я сменил облик, и теперь уже сам возвышался над ним, пребывая в образе краснокожего воителя с оскаленной шакальей головой (простенько и сердито). — Ты заманил меня в ловушку. Бакулин слегка струхнул. Во всяком случае цвет его лица практически сровнялся по цвету с его глазами (блёклыми, почти бесцветными глазами). Вот то-то же. Если бы не вся сложность ситуации, в которой мы находились (и не его безбожная вонь), доктора я бы на месте сожрал, ей богу. — Ты угрожал моей жене. — М… позволю себе исправить. Исключительно из чувства справедливости. Это она мне угрожала. Блёклые глаза сощурились. — Правда. — Ну да. — Я не устраивал тебе ловушки. Если бы хотел, привёл бы людей к тебе. — Ты назначил место и время. Я пришёл. Бакулин отвернулся. Аура его пестрела больными пятнами. — Тебе известно что-то о Разрыве, — произнёс глухо и утвердительно. — Говори, покуда я готов и могу слушать. О каком таком «общем интересе» шла речь?***
Демон вздохнул совершенно по-человечески. Когда Мстислав снова на него взглянул, он уже не притворялся помесью шакала и человека. Хрупкий на вид смуглокожий мальчик сидел на полу, подвернув под себя ноги. — Сперва освободи мою спутницу. — Ты можешь сделать это сам. Мстислав повторил его позу, а демон скривился. — Нет уж, спасибо. К этим наручникам мне лучше не прикасаться. — И прибавил что-то на незнакомом языке. Сидевшая на стуле недвижимо и беззвучно, девица ответила. Тихо. И улыбнулась. Проворачивая ключ, Мстислав ощутил, какие холодные у неё руки. — Это будет долгая история. — Демон наблюдал, как его спутница растирает запястья. — У нас нет времени для долгих историй. Времени не было вправду. Мстислав спешил. — Мне нужен человек по имени Николай. Это финал истории. — Знаешь, кто он? Смуглокожий мальчик улыбнулся, и эта улыбка казалась и вправду светлой. — Понятия не имею. Но он мне нужен. — И неопределённо пожал плечами. — У вас здесь есть проблемы, которые я могу попытаться помочь решить. Примерно минуту Мстислав изучал ровную кирпичную кладку стены напротив. На фоне кирпичной кладки мягко мерцал расплывчатый силуэт. В голове роились сомнения. Сомнения и вопросы. — Восьми часов для твоей истории будет достаточно? — спросил наконец бесстрастно. — Более чем. Решение было принято. — Значит мы выезжаем сейчас. — Мы выезжаем… куда? — Я отвезу тебя к Николаю. Но если твоя история не покажется нам убедительной, он тебя убьёт. Демон не колебался. Поднявшись с пола, он протянул Мстиславу раскрытую мальчишескую ладонь. — Согласен. Идёт. Вези. И Мстислав повёз.