***
Небо мерцало — зелёным, пурпурным, белым. Так завораживающе, так жутко и так красиво. В гуле вокруг читалась теперь угроза. Где-то над головой трещал искажённый лес, а Глеб пытался собрать растекающееся сознание. Вслушиваясь и всматриваясь в происходящее, Глеб продолжал лежать. Сколько лежал — минуту, а может — вечность? В этом временном промежутке вдруг появился голос: «Игнат, Малиновский, Ваня?! — голос звучал в голове, голос её пробуждал, разрывал на части. — Светик, Максим, Андрей?! Игнат, Малиновский, Ваня?! Светик, Максим, Андрей?!» Тихон. Это… Тихон! Силы вернулись резко. Дёрнувшись, как будто от пинка, Глеб неосмотрительно сел. Тут же опять поторопился рухнуть, в последний момент пропуская над головой сгусток энергии, пульсирующий багровым. «Меня кто-нибудь слышит?! — Голос продолжал заполнять сознание ледяным спокойствием. — Если меня кто-нибудь слышит, организовать отход. Организовать отход. Ваня, Максим, Игнат, организовать отход». Глебу хотелось ответить. Но он не мог. Без прямого контакта глаз это бы Глебу не удалось никак. Далеко ли Тихон? Во вспышках, мерцании и хаосе творящейся вокруг магической бури Глеб мог с трудом разглядеть что-либо в радиусе каких-нибудь пары метров. Где-то вдалеке прозвучал одинокий выстрел. За выстрелом — визг. И снова призыв в голове. Тихон не должен быть далеко. И прочие ребята из группы — тоже. Иначе бы Наставник просто не дотянулся. Перевернувшись на живот, Глеб осторожно пополз. Тяжесть пистолета сжимал в руке. Нечто промчалось над головой и Малиновский пальнул наугад, вслепую. Эдак патронов не хватит. Глеб, замерев, прижался к стволу берёзы. Ствол во всяком случае очень давно, вероятно, берёзой был. Сейчас же на цвет казался белее снега, а на ощупь был липким и тёплым. Лучше не задерживаться рядом с ним надолго. Но и ползти бесцельно — немного смысла. Глеб перевёл дыхание. Неотвратимая, паника подступала, и воздух Малиновский хватал приоткрытым ртом. Не поддаваться панике. Паника сейчас — верная смерть. Не поддаваться эмоциям. Только не поддаваться. Нечто шипастое мчалось в лицо, размахивая когтями и бешено вереща. Глеб сложил пальцы в жесте защитной руны. Лучше экономить пули. И лучше поставить щит. И не поддаваться эмоциям. Главное — это не… Эмоции. Как же просто. Распахнувшись, открывшись так сильно, как только мог, Глеб ощутил их всех — старательно сдерживаемые панику, боль и страх, спокойствие и смирение. Они были близко, достаточно близко, чтобы теперь найти. Глеб потянулся к ним. Шесть огоньков. Ох… не шесть, а пять. Вспыхнув напоследок животным ужасом, кто-то исчез. Умер. Минус один. Глеб отметил бесстрастно. Открывшись другим, сам он теперь не чувствовал ничего. Дальше — кто-то ещё. Или только чудится? Ведь была ещё и группа прикрытия. Уцелел ли кто-то там? Позволив себе мгновение, Глеб откупорил масло. Покалывающее, втёр в яремную вену и впадинку под затылком. Голос Тихона больше не звучал и Глеб на мгновение этого испугался. Тут же сумел совладать со страхом. Нашарив первый источник эмоций, определил расстояние. И медленно пополз. Рано сдаваться. Живы. Пока что живы. Но ведь из тех, кто оказывался в красной зоне во время прорыва, раньше назад не вернулся ещё никто.***
— Прирост приблизительно двенадцать процентов. Нам придётся сдвигать границу. — Старший офицер, глава одной из малых разведывательных групп, отчитывался бесстрастно, но опытное ухо Николая всё равно отмечало едва заметные панические оттенки. Пальцы Николая сжимали бинокль, а мысли путались. Мерные, монотонные звуки сирен, осточертевшие за минувшие годы до невозможности, снова и снова, и снова долбили в мозг. Выслушивая отчёт, Николай внимательно изучал состояние Разрыва. Паршивое состояние. В последние двенадцать месяцев разрыв увеличился больше, чем за пять лет, и активность его похоже возрастала в геометрической прогрессии. Тревога застала Николая на тренировке. Вымещая раздражение от столкновения с Тихоном этим утром, Николай сосредоточенно сражался с воздухом. Воздух побеждал. Малиновский и Тихон удивительно сильно сблизились, а Николай даже и не заметил, как и когда это произошло. За этим не стояло ничего, кроме товарищества. Даже при всей любвеобильности заместителя, Тихон пацана бы никак, ни за что не тронул. Но всё же таскал за собой. И даже к себе забрал. Николай вкладывал гнев в удары и развороты. Он сам выбрал Малиновскому наставника. Лучшего, какого бы мог для него желать. Лучшего, самого надёжного. И злится теперь почему-то настолько сильно. Злится теперь. На что — на то, что Тихон выполняет свои обязанности, на то, что глаз с подопечного не спускает? Или на то, что на месте Тихона теперь бы Николай хотел оказаться сам? Потом завизжала сирена и Николай подумал… первое, что подумал, выдохнул, застонал в паническом страхе — Глеб. Глеб Малиновский с Тихоном на щитах. Глеб. На щитах. Во время прорыва это, конечно — смерть. Даже сейчас, стоя с биноклем на обзорной площадке в окружении своих офицеров, мыслями Николай снова и снова возвращался к этому. Снова и снова. — Попробуйте связаться с группой ещё раз. — Бессмысленно. Рации вышли из строя сразу. Там не осталось живых. — И рука на плече. — Тишка? Кивнул. — Ну да. — И крепче вцепился в чёрный холодный пластик. — Вы знаете, что делать. Не мне вас учить. Дерзайте.***
Глеб не успел чуть-чуть. Когда в зоне видимости возник чёрный армейский ботинок, волшебник уже не двигался. Последние пульсации яркого так недавно костра эмоций стремительно угасали, тлея. Он лежал на спине, раскинувшись, с фосфоресцирующей, искажённой до неузнаваемости веткой, вонзённой куда-то в солнечное сплетение. Ветка слегка извивалась, шипя змеёй, как будто продолжала расковыривать свежий труп. Впрочем, она уже и так пронзила его насквозь. Огибая погибшего по безопасной дуге, Глеб в странном отрешении отметил, что больше у них теперь Гитариста нет. А ведь Николай рассказывал, что с Тихоном у Игната прежде выходили отличные номера. Что же, теперь щебетать наставнику одному. Только бы выбраться. Только бы пережить. Где-то невдалеке прозвучал приглушенный выстрел, и Глеб завопил во всю Глотку: «сюда, я здесь!» Это возымело эффект. Слева стремительно приближался сгусток холодной решимости. — Кто? Малиновский?! — Где Малиновский?! — Эй! Гул оглушал. Голоса долетали смутно. Но всё-таки в творящемся вокруг хаосе им удалось отыскать друг друга. Сперва появился Тихон. Наставник, как и Глеб, полз по-пластунски, удерживая над собой слабенький, скорее сигнальный щит. Практически сразу другой человек, бывший в ощущениях сгустком решимости, приблизился короткими перебежками. Юлий, сапсан. Утром Глеб видел его в группе прикрытия и даже запомнил имя. Пусть он был практически незнакомцем, сейчас незнакомцу Глеб был как родному рад. «Глеб, молодчина. Живой». — Вскинув пистолет, Наставник метко подбил кого-то практически у Глеба над головой. Юлий торопливо припал к земле рядом. — Жопа. Мы покойники. — Тогда ляг тут и умирай. — Тихон отрезал резко. — Видел кого-то? — Трупы. Иван из твоих. Мои. — Игнат ещё. — Глеб прибавил почти бесстрастно. Даже находясь рядом друг с другом, они повышали голос. — Господь, упокой их души. — Отставить, Юль. — Я могу их чувствовать. Наших. Живых. — Глеб, привлекая внимание, Пнул Тихона в голень. Наставник взглянул с пониманием. — Много? Где?***
Аналитики подвели. Николай стоял в стороне, не вмешиваясь в слаженную работу. Всё, что от него требовалось, он выполнил. Теперь берёг силы. Силы ему потребуются, когда удастся стабилизировать ситуацию. Силы потребуются, чтобы заложить новый щит. Сегодня поднялся ветер. Пронизывающий, он пробирался даже под плотную куртку, и сложенные на груди руки от ветра не спасали ничуть, никак. Аналитики подвели. Аналитики подводили и прежде, но не настолько. Впрочем, в конце концов, о какой аналитике могла по-хорошему идти речь, если даже саму суть Разрыва осмыслить удавалось с очень большим трудом? Николай наблюдал и слушал. Не вмешиваясь в отлаженный механизм, удерживал пальцы на пульсе. Собственный бился в ушах, повторялся убийственной монотонностью. Аналитики подвели. А Тихон доверился аналитикам. И Тихон потащил Малиновского на Разрыв. Потому что Николай позволил. Этот поступок Тихона — он был провокацией. Николай знал — провокацией. Но Николай позволил, поддался — и потерял обоих. Старый такой дурак. А вопрос, неотвеченый вопрос. Дурацкий вопрос. Так и останется присобаченным к холодильнику. Так и останется… — Коль, подойди-ка. Там. Отреагировал молниеносно. Один из матёрых штурмовиков поджидал на обзорной площадке и, стоило Николаю приблизиться, начал торопливо: — Людей засекли. Живых. Волшебники говорят, что чувствуют живых. Но далеко. — И указал на карте. Неуверенно очертил. — Видимость нулевая. Зона приблизительная. Горло чуть-чуть засаднило. Прежде, чем говорить, Николай прокашлялся. — Сколько? — Не знаем. Кто-то из членов группы. Выхватив карту, Николай до рези в глазах всматривался в участок, в бинокль затем и в участок потом опять. Там засекли живых. Там Малиновский. И Тихон. Возможно живы. — Сейчас мы пытаемся зачистить периметр для щита. Если попробуем организовать спасательную операцию, придётся бросить больше людей на границу. Активность очень большая. Мы можем не удержать. Бросить людей. Карта в руке дрожала. Бросить людей означает поднять резервы. Снова поднять юниоров. Небо над разрывом вспыхивало волшебными, захватывающими цветами. Магические смерчи, закручиваясь, устремлялись ввысь. — Мы не организовываем, — снова пришлось прокашляться. Снова пришлось повторить, потому что в первый раз не вырвалось даже звука, — мы не организовываем спасательных операций. По сухому расчёту это того не стоило. Пытаясь спасти неизвестно скольких выживших неизвестно в каком состоянии, Николай мог потерять несоизмеримо больше. Если сейчас поддаться сентиментальности, если позволить сердцу возобладать над разумом, можно потерять всё. Отвернувшись, Николай незаметно для всех прокусил губу изнутри. Сильно. До вкуса крови. Николай не может приказать десяткам людей жертвовать собой ради призрачной надежды найти и спасти одного. Пусть даже этот один, единственный. Пусть даже и непонятно, как дальше, без этого одного, глупый Николай сумет вообще прожить. В подобной ситуации Николай никогда не организовывал спасательных операций. Здесь бы на то, чтобы совладать со щитами, хотя бы хватило сил. Николай смотрел на далёкий свет пока что безопасной «зелёной» зоны. От этого света и ветра глаза щипало. Там, вдалеке, суетились люди — носили убитых и раненых, готовили и укрепляли госпиталь. Все — по инструкциям. Все — как положено. Все — как надо. Две приближающиеся тени Николай выделил из общей картины лишь тогда, когда направление их стремительного движения стало ему окончательно понятным. Тени бежали вперед, становились чётче, превращаясь из пятен в человеческие силуэты. Николай наблюдал. Люди, пока что неузнаваемые, мчались, не экономя силы. — Он расходится. — Что? Голос из-за спины вынудил отвлечься. — Он расходится, сука. Сегодня дохера выбрасывается. Хляби чёртовы. — Резервы. Поднять. — Николай стиснул кулаки. — Поднять всех. Детей не трогать. Собрать с внешнего периметра. — Ник! Николай! Николай! Обернулся снова. Бегущие наконец приблизились. Их оказалось трое. Размахивая рукой, впереди мчался не пойми откуда взявшийся Мстислав. Двое других держались немного поодаль. Николай сразу заметил: не потому, что не могли обогнать Бакулина. Если бы захотели, смогли совершенно точно. Но они были здесь чужаками, и осознанно сбавляли темп, образовывая с Котом равнобедренный треугольник. — Мстислав? — Чтобы перекричать ветер, Николай приложил ладони ко рту. Кот припустил быстрее. Рядом затормозил взмыленным конём, упёрся руками в колени. — Ты мне доверяешь? — Что? Ты здесь… откуда? Ты почему не?.. — Ник! Ты. Мне. Доверяешь? Он выплёвывал слова коротко, на выдохах, хватая морозный воздух открытым ртом. Замерев на расстоянии, незнакомцы стояли в напряжённых, но не враждебных позах. У Николая на языке крутилось с десяток вопросов, но широко открытые белёсые глаза глядели в вопросительном ожидании. Доверяет ли Николай? Доверяет ли настолько, чтобы без объяснений и без колебаний сразу ответить? — Да. — Отзови людей. Чтобы не потерять. Отзови всех. И прикажи не стрелять. — Кот?.. — Николай. — И глаза. — Я знаю, что делаю. Я знаю, чем рискую. Отзови их. Отведи их всех. На периметр нового щита. Это длилось несколько секунд. Несколько долгих-предолгих ударов сердца. Только — глаза в глаза. И стиснутые зубы. — Я всё объясню. Когда у нас будет время. Не оплаченное жизнями. И зрительный контакт наконец прервался. Прокушенная губа продолжала кровить, наполняя рот вкусом металла и соли. Николай отвернулся и выхваченная из кармана рация надсадно захрипела в его руках.***
— Это последний. — Группа перемещалась слажено, тихо и быстро, плотным сгустком противоречивых эмоций, от которого Глеб отрешался изо всех сил, чтобы не потерять ощущение другого, крошечного, но мощного огонька. Огонёк разбрасывал вокруг себя волны отчаянной, безысходной злости. Лишь, когда обладатель эмоций оказался в поле зрения, стало понятно, почему. Светловолосый штурмовик лет двадцати на вид оказался в ловушке, заблокированный упавшим деревом с одной стороны и пульсирующим, опасно подрагивающим сгустком неконтролируемой энергии с другой. Вращаясь на месте, парень бешенными глазами сканировал окружающее. То и дело вскидывал пистолет, чтобы, впрочем, досадливо опустить. Из леса выбирались к нему на помощь под взглядом дула. Чтобы докричаться до парня и чтобы вернуть в реальность, потребовались усилия двух даров — Глеб забирал эмоции, а Тихон мягко уговаривал, ласково убеждал, что они — свои. Сколько времени они потратили на то, чтобы собраться вместе? Даже за этот ничтожный промежуток практически лишились двоих. Один человек из группы прикрытия погиб по дурацкой случайности — поскользнувшись, влетел головой в магический протуберанец. Второй, найденный одним из последних волшебник Светик, не успев увернуться, потерял кисть. Помощь ему удалось оказать на месте, но Светика теперь приходилось тащить втроём, что замедляло процесс перемещения и лишало всех мобильности, а значит — и шансов выжить. Вместе с последним найденным их оказалось теперь шестнадцать. Рассредоточились на поляне, заняв круговую оборону. Раненных согнали к центру. Тут же, ослабленный даром, оказался и Малиновский. — Ваша задача выбраться к границе, — говорил Тихон, перекрикивая магическую бурю вокруг. — Идти осторожно. Времени не терять. Если вы не успеете до установки щита, вас уже никто не вытащит. Это было понятно. Но почему он говорил «вас»? У Глеба в голове самую малость шумело. Поднявшись в полный рост и приблизившись к наставнику, он крепко стиснул его предплечье. Задал вопрос ментально. И Тихон улыбнулся. Коротко, грустно. — Мы с Юлькой прикрываем отход. Ваши спины, — ответил вслух. И прибавил тише: — догоним, если успеем. Это была ложь. Такая дурацкая, такая успокаивающая ложь. — Мы сами способны прикрыть свои спины. Нет? — Если потащите раненых, вам понадобится прикрытие. — Тихон, да что ты несёшь такое? — Глеб не на шутку вспылил и шум в голове рассеялся. Вслушиваясь в их перепалку, Юлий с каменным лицом отстрелил подкрадывающегося беса. Тяжёлая рука наставника накрыла плечо и сжала. — Я поступаю по инструкциям. Руководитель группы должен обеспечить отход. Я считаю, что мне следует сделать так. — Считаешь… И Юлий считает?! — Глеб сбросил руку. — Да что за инструкции такие? Унылые, как и их автор! — Напряжение и паника выплеснулись словами. — Мы группа. И если мы пойдём, то только все вместе! Это понятно? — Я — руководитель этой группы. И я решаю. — Нет! Ни черта! — Малиновский! — Ложись! — Оклик одного из волшебников вынудил среагировать всех, прерывая перепалку на полуслове. Уткнувшись лицом в прошлогодние листья, приобретшие здесь самые невообразимые оттенки, Глеб ощущал, как над головой проносится магический сгусток. Кто-то несколько раз выстрелил. Затрещало. Опасность миновала, но подниматься в полный рост никто не спешил. Того времени, которое провели в молчании, Глебу хватило на то, чтобы успокоиться и чтобы обдумать свои следующие слова. — Я не буду возиться с твоей кормушкой, Тихон. — Он практически прошипел наставнику в лицо. Тут же развернулся. — А ты, Юлий? Как зовут твоего парня? — Тыкал вопросом в небо. — Как зовут твоих друзей? Хочешь им участи Тихона? Чтобы страдали по тебе, как он — без Руслана страдает? — Глеб! Но остановиться теперь было для Глеба страшнее и хуже смерти. Он обводил глазами спины и лица. Приходилось кричать во все лёгкие. — Вы собираетесь уйти? Будете жить за их счёт?! Даже, если это прописано в инструкциях, это самые дурацкие инструкции. И я никуда не пойду. Или мы идём вместе, или вместе остаёмся! Понятно? Страх. Глеб перехватывал его и медленно приглушал. Глеб успокаивал людей — не спрашивал разрешения. Привыкшие выполнять приказы, волшебники и Сапсаны переминались на месте. Они понимали, что должны послушаться и уйти, но слова Глеба вместе с воздействием его дара имели эффект и вес. «Ты не понимаешь, что творишь, Глеб, — глухо в голове. — Мы оба достаточно пожили. Вы должны уйти. Так у вас будет шанс. Иначе его лишатся все». «Это ты у Николая научился? Бросаться за других умирать». «А сам?» В ментальный разговор вклинился пошатывающийся Светик. Дрожащей рукой, единственной рукой, которая теперь у него осталась, он протягивал пистолет. И мягко улыбался. От этой спокойной улыбки у Глеба сегодня ужасно сводило зубы. — Тишка, сделаешь для нас? Вам так будет быстрее. Мы уже всё обсудили. Трое раненых. Трое. Тихон смотрел, не моргая. И Глеб ударил. Ударил без замаха, резко, ребром ладони, выбивая пистолет из руки на землю. — Или все, или никто! Его бы могли схватить под руки и успокоить. Но Глеб слишком хорошо знал Наставника и чувствовал, за какие струны дёргать. — Малиновский прав, — процедил наконец Тихон сквозь зубы. — Все пойдём. — Не пойдём. — Юлий. Устало. — Мы потеряли время.